Долго тянул солдатскую лямку, считая годы и месяцы, остававшиеся до возвращения домой. А вернулся - и новая обида похлестче прежней. Пока служил, братья разделили всю землю, не оставив ему даже маленького клочка. Ни кола ни двора - живи как знаешь. Вот и ушел он, обозленный, куда глаза глядят, кормился случайными заработками. О братьях не вспоминал почти никогда. А если и вспоминал, то без добрых слов.
Много невзгод перенес Ефрем Андреевич, прежде чем сложился и закостенел его трудный "карактер", доставивший потом большие неприятности всей семье. Своенравный, упрямый, отец болезненно воспринимал малейшую несправедливость, даже случайную. Запальчиво возражал против каждого замечания. А если ругнут его, пускай хоть за дело, сразу бросался в драку. Поэтому не уживался он ни в помещичьих имениях, ни на шахтах.
Скитался с семьей по баракам да по землянкам. Малость подольше пробыл на железной дороге обходчиком: должность самостоятельная, независимая, вдали от станции. Но и будку обходчика со временем тоже пришлось покинуть, и здесь показал начальству свой нрав.
Подолгу искал отец работы, отправляясь иной раз в далекие края, а детей кормила, одевала, обихаживала мать - Мария Васильевна. Была она моложе мужа на тринадцать лет, имела не только добрый, покладистый нрав, но и хорошее здоровье, крестьянскую сноровку в любом труде. Нанималась к людям стирать, готовить, убирать, воду таскать. Лишь бы накормить детишек ржаными галушками - о пшеничных только мечталось. Отдала семье свою силушку, свою красоту. Худо-бедно, а почти всех подняла на ноги...
Лет семь было Климу, когда кончилось его детство. Ворошиловы перебрались на жительство в богатое имение помещика Алчевского, неподалеку от станции Юрьевка. Отец нанялся пасти скот, Марию Васильевну взяли кухаркой. С едой тут не бедствовали, а вот на одежду и обувь денег недоставало. Пришлось Климу вместе с другим подростком стеречь шкодливых телят. Интересно было пощелкать, как взрослый, настоящим длинным кнутом, но в первый день Клим настолько умаялся, что еле-еле приплелся вечером в хату.
Постепенно, недели за две, привык к работе. Ни в чем не отставал от напарника. Не сетовал на палящий полуденный зной, на холодные утренние росы, на затяжной дождь. Чувствовал себя нужным человеком. Нравился ему степной простор: куда-то звал, манил свободный тугой ветер, наполненный ароматом цветущих трав. Особенно хорошо в спокойные минуты посидеть у костерка, поговорить с товарищем, который горазд был на выдумки. Вот погнать бы, дескать, стадо навстречу солнцу все дальше и дальше, за широкую реку, за дремучий лес. Там, сказывают, лежат земли нехоженые, безлюдные. Поселиться в том краю, жить вольно, без хозяина, без приказчика, без родителей, самим по себе.
Однажды под осень выдумщик-напарник раздобыл пачку махорки. Бросил ее у костра на обрывок газеты, произнес важно:
- Закурим, что ли?
И усмехнулся в лицо Клима: слабо, мол!
Самолюбие не позволило отказаться. И интересно было, что за штука такая - курение, почему взрослым так нравится?! А хитрость, поди, невелика, раз все мужики да парни умеют.
Дым оказался едким, противным, раздирал горло. Клим едва докурил самокрутку, вздохнул с облегчением. А старший решил перещеголять младшего, хоть и самому было не шибко приятно.
- Я еще, - сказал он.
- Подумаешь, и мне насыпай.
Накурились оба до отравления, до обморока. Валялись без сил, сознание едва теплилось. Хорошо хоть телята не успели разбрестись. Взрослые пастухи заметили непорядок, подошли, а пострелята - как мертвые.
С того раза появилось у Клима отвращение к табаку, к табачной вони. Никогда больше не поганил рот этой гадостью и других отговаривал: для чего, товарищи дорогие, здоровье свое гробить? И не только свое, но и тех, кто вокруг вас...
В имении Алчевского отец тоже не задержался долго. Однажды задремал Ефрем Андреевич, проглядел, как коровы добрались до пшеницы. За это вычли у него половину заработка. Тут и высказал Ворошилов-старший приказчику и хозяину все, что думал о них, кровопийцах и душегубах. Плюнул, швырнул на землю шапку, растоптал ее и ушел восвояси.
Потянулись особенно трудные недели и месяцы. Отец мыкался где-то по соседним уездам. Старшая сестра, помогавшая семье вышла замуж за машиниста подвесной канатной дороги и отправилась с ним на Голубовский рудник. А мать перебивалась с тремя детьми. Жалко ей было отпускать от себя Клима, да что же делать. Отвезла его к новой родне - на Голубовском требовались дешевые рабочие руки.
Десяти лет не исполнилось Климу, когда муж сестры Иван Иванович Щербина привел его на шахту, подтолкнул к мастеру: "Вот тебе новенький!" Оглядев худенького мальчишку с большими удивленными глазами на смуглом лице, мастер хмыкнул скептически: "Такой наработает..." Однако велел идти на склад, где Климу выдали громоздкий ящик. Как и другие ребята, Клим должен был выбирать примеси из угля, поднятого на-гора. Ползая по грудам угля, наполнишь ящик и волоки его на крутой холм пустой породы. Особенно это трудно в сырую погоду, ноги скользят по мокрому углю, по камням, того и гляди, сорвешься, покатишься вниз вместе с ящиком. Покалечиться можно.
Клим, правда, ни разу не сорвался, но к концу смены выматывался так, что руками шевельнуть не было сил. Трудились-то с шести утра до шести вечера с двумя небольшими перерывами на еду. Как уж он дотягивал последние ящики до вершины - сам диву давался. Но если не дотянешь, рассыплешь на склоне отвала, себе хуже. Не зачтут, не заплатят. А Клим и так зарабатывал первое время восемь копеек в день, иногда десять.
Возвратившись домой, наскоро смывал угольную пыль и валился спать. Так сутки за сутками. Красивой сказкой казалась теперь пастушья жизнь в привольной степи.
Ребята-колчеданщики тупели от безвыходной нескончаемой монотонности. Грязные камни, тяжелый ящик, груда пустой породы. И опять камни, опять опостылевший ящик... Кто послабей - не выдерживал, заболевал, исчезал бесследно. Кто постарше и повыносливей, искал облегчения в бессмысленной ругани, в драках, привыкал к куреву, к водке.
Для Клима, впервые попавшего на предприятие, все тут было новым, возбуждало любопытство, желание узнать и понять, что к чему. Долго стоял он перед запыленной электрической лампочкой, излучавшей удивительный свет. Ни керосина, ни фитиля, а она горит. Как это так? У кого бы спросить? К господину технику не подступишься, а к господину инженеру тем более. Он и появляется-то раз в неделю. А электрик сам не шибко разбирается. Сказал: "Ток идет. Сунешь палец - ударит". Что за ток, почему и куда он идет, не объяснил.
Или вот машина, с помощью которой подают уголь из шахты. Она как живое существо. Черная, лоснящаяся. Стучит, гудит, тяжело вздыхает от напряжения, теплом обдает. Сколько в ней разных железок, все движутся, трутся друг о друга, но не скрипят...
"Вы дегтем смазываете?" - спросил Клим машиниста. Тот засмеялся: "Деготь только для телеги годится, а здесь металл, техника". Сунул мальчишке масленку в руку, показал, куда капать.
Как ни уставал Клим со своим ящиком, после смены все чаще задерживался возле машины, выполнял поручения машиниста: и ржавчину очищал, и грязь, и даже за квасом бегал. Однажды по дороге домой машинист спросил: "Тянет тебя к нашему делу?" - "Очень". - "Поговорю в конторе, может, масленщиком возьмут..."
Обрадовался Клим такому обещанию, с удвоенным желанием стал помогать машинисту, ловил каждое его слово. Вскоре освоил нехитрые обязанности лучше другого колчеданщика, тоже крутившегося возле машины в надежде на место масленщика. Этот парень был постарше и посильней Ворошилова. Он возненавидел Клима с первого дня: видел, что машинист больше благоволит старательному новичку.
В работе не мог выделиться соперник - решил взять другим. Подговорил своих дружков. Они обвинили Ворошилова в том. что он якобы украл у товарища узелок с завтраком, и устроили самосуд. Лупили Клима по животу, по лицу, по голове. Когда упал, пинали каблуками. Продолжали топтать даже после того, как он потерял сознание.
Избили Клима страшно, зверски. Лишь через несколько суток очнулся он в рудничной больнице - выплыл из черного омута. И боль выплыла вместе с ним. Все тело в синяках. Долго не мог вздохнуть полной грудью. Но особенно мучили головные боли. Во время приступов Клим едва сдерживал крик.
Прошло два месяца, прежде чем наступило улучшение, но стоило сделать резкое движение или поволноваться - сразу накатывала изнутри горячая волна, ломало виски, затылок.
Фельдшер сказал Марии Васильевне, что это может остаться надолго, даже на всю жизнь.
В следующую осень впервые услышал Клим звонок на урок и вошел в класс. Сорок человек разного возраста сели за парты. Были тут и маленькие ребятишки, и верзилы с пробивавшимися усиками. Учитель разделил всех на две группы: не по возрасту, а по грамотности. В первую вошли те, кто умел читать и писать. Ворошилов оказался во второй - он не знал еще ни одной буквы.
В школе Клим встретил человека, который многое предопределил в его дальнейшей судьбе.
Преподаватель Семен Мартынович Рыжков был натурой незаурядной, выделялся образованностью, пытливым умом, крепким характером. Энергии, силы воли ему не занимать. Ученики почувствовали это сразу: дисциплина установилась с первого же урока. Авторитет учителя особенно вырос, когда мальчишки узнали: Рыжков бывший моряк, побывал в далеких странах. Рассказывал он так интересно, что ученики после звонка не хотели покидать класс.
При всем том Семен Мартынович никому не давал спуску, требовал прочных знаний, хорошего поведения и опрятности. "Не по богатству людей цените, а по их отношению к другим людям, по их работе". Эти слова были очень понятны Климу - разве не то же самое часто повторяла ему мама?!
Учитель обратил на Клима особое внимание. Потом, через несколько лет, при встрече в Луганске, Рыжков рассказывал Климу: "Ты своей смышленостью выделялся, этакой наивной прямотой, независимостью характера. А еще - правдивостью. Никогда не запирался в проказах, не перелагал вину на товарищей, не подхалимствовал. Ну и учился, конечно, с рвением, схватывал все на лету. Тогда я и понял, что ты юноша с будущим, тогда и начал говорить ребятам: "Учитесь, как Ворошилов. Читайте столько, сколько читает Ворошилов..."
Это правда: читал он много. Дорвался до книг, как изголодавшийся человек до еды. Приносил домой Пушкина и Гоголя, Лермонтова и Крылова. Сидел до тех пор, пока мама гасила лампу.
А еще Клим пел тогда с большим удовольствием. Сначала в школьном хоре, который создал Рыжков, а потом в церковном, куда были отобраны лучшие голоса. Регент сам был хорошим певцом и одаренным музыкантом, играл на скрипке, фисгармонии и флейте, очень заботился о своих подопечных, старался развить у ребят слух, правильно поставить голос. Хор у него был такой, что ценители со всей округи приезжали насладиться. А молодые певцы получали прекрасную выучку, обогащались духовно.
Наступила весна 1895 года. Для семьи Ворошиловых она была особенно трудной. Кончилась картошка, иссякли все припасы. Надвинулся голод. Пришлось Климу снова отправляться на заработки. С грустью проводил Семен Мартынович своего лучшего ученика: "Не забывай про учебу, Клим. Заниматься можно и самостоятельно. Читай книги, приходи к нам. Я и домашние мои всегда рады тебя видеть".
Много раз потом бывал Ворошилов у Рыжковых. Забегал поговорить, взять книгу, узнать, что нового в мире... Пройдут годы, но их взаимное уважение, взаимная привязанность сохранятся на всю жизнь.
В ту трудную голодную весну Клим получил из рук любимого учителя свидетельство об окончании школы и похвальный лист. На этом систематическое образование было закончено. Все остальное зависело от него самого.
Рядом с Васильевной, на землях помещика Алчевского, где совсем вроде бы недавно семилетний Клим пас телят со своим напарником, развернулось строительство; росли цехи, доменные и мартеновские печи большого завода, который сооружало Донецко-Юрьевское металлургическое общество (ДЮМО). Людей требовалось много. Грамотного юношу охотно взяли рассыльным в контору. А оценив его старательность и порядочность, поручили возить корреспонденцию в почтовую контору, отправлять и получать денежные переводы, посылки. Не каждому доверяют такое. Ответственность большая, но работа однообразная. Климу это быстро наскучило.
Тянуло в цехи, где выплавляли чугун и варили сталь. Там и специальность серьезную можно приобрести, и заработок больше. Знакомые рабочие помогли ему, Клим поступил помощником машиниста на водокачку... Когда это было-то? Давно, два десятилетия назад. Много специальностей сменил потом Ворошилов на предприятиях Донбасса по своей и не по своей воле. Но первый серьезный шаг сделал именно тогда: почувствовал себя настоящим пролетарием.
От паровых насосов водокачки перешел слесарем в электроцех. Сколько оказалось там новой, еще невиданной техники! Клима интересовало устройство динамо-машин, электромоторов, всевозможных приборов и вообще все, что связано было с электричеством. Самостоятельно занялся теорией, читал книги о Вольте, Фарадее, Эдисоне, Ладыгине, Яблочкове. Охотно помогал монтерам. Вместе с инженером проверял и ремонтировал оборудование. Был, как говорится, на подхвате; подать, принести, почистить, но при этом успевал вникнуть в суть, разобраться в сложном устройстве.
И снова добросовестность его, стремление к знаниям были замечены и оценены по достоинствам. Ворошилова перевели из электромеханического цеха в чугунолитейный, и не кем-нибудь, а машинистом электрического крана. Обычно на эту должность подолгу готовили лучших рабочих солидного возраста, месяцами держали в помощниках крановщика, пока не освоит человек весь процесс досконально. А Клим - совсем еще юноша. Даже товарищи по цеху сомневались: хватит ли у парня ума, терпения, ловкости, чтобы быстро и безошибочно направлять струю жидкого чугуна в литники заформованных опок? И физически тяжело на кране, и точность нужна отменная. Однако у Ворошилова и эта работа пошла хорошо. Приглядывался к опытным крановщикам. Расспрашивал. Старался. Наступил срок, и его расспрашивать стали. Как это, парень, у тебя получается: ни одной аварии, нн одной поломки, никаких простоев, металл разливаешь тютелька в тютельку. Может, секрет какой знаешь?
"Технику берегу, ухаживаю за ней, как за красной девкой! Вот и вся тайна!" - смеялся Клим.
Не только про кран, про разливку чугуна толковали рабочие с грамотным самостоятельным парнем. Про жизнь разговоры вели, про политику. Искали люди справедливость. Но где ее найдешь, куда идти, чего добиваться? И чувствовали товарищи: Клим хоть и молод, а мысли у него необычные, волнующие и очень даже привлекательные. Дело в том, что, в отличие от многих других рабочих, Ворошилов к этому времени уже познакомился с великим марксистским учением. А практически вступить на путь революционной борьбы помог ему рабочий-литейщик Иван Алексеевич Галушка. Он столовался у матери Ворошилова, виделись они часто и сразу сдружились. "Рыбак рыбака видит издалека", - посмеивался Иван Алексеевич.
На завод Галушка приехал, освободившись из ростовской тюрьмы. Привез запрещенные книжки. Молодому крановщику дал почитать "Манифест Коммунистической партии", из которого Клим понял главное: сила рабочих в их организованности, в их единении. Рано или поздно, рабочий класс совершит революцию, свергнет буржуазию, лишит капиталистов всех орудий и средств производства, возьмет их в свои руки.
Особенно врезались в память слова: первый шаг в рабочей революции - превращение пролетариата в господствующий класс...
Иван Алексеевич Галушка не уставал повторять своему молодому другу: в одиночку, вдвоем, втроем мы ничего не добьемся. Победа придет, если против угнетателей поднимется масса трудящихся. А для этого каждый из нас, где бы он ни находился, обязан объединять вокруг себя надежных товарищей, изучать вместе с ними марксизм, готовиться к предстоящей борьбе, к сознательной борьбе.
От Ивана Алексеевича получил Клим и первый практический урок подпольной революционной работы. В 1898 году они вместе создали на заводе кружок для чтения социал-демократической литературы, для политической агитации среди рабочих. Сперва руководил кружком Галушка, а после его отъезда обязанность эта легла на плечи Ворошилова. Хоть и молод был, а в политике разбирался лучше других, мог ответить почти иа любой вопрос, когда обращались к нему. Немалым авторитетом пользовался Клим, поддержали его рабочие в критическую минуту.
А случилось вот что. Место машиниста-крановщика в специальной кабине, под самой крышей цеха. Там скапливались газы, испарения, поднимавшиеся из формовок при разливе чугуна. Клим мучился от духоты. И постоянно боялся: вдруг начнется приступ головной боли, он потеряет сознание, и тогда случится непоправимое - опрокинется ковш с расплавленным чугуном. Ворошилов условился с другими машинистами и высказал претензии начальнику цеха: нужна вентиляция.
Начальник цеха отмахнулся, много захотел парень... Сегодня ему вентиляцию давай, а завтра чего потребует?!
Убедившись, что по-хорошему не получается, Клим самовольно покинул кран, спустился вниз. Работа в цехе сразу прекратилась. Появился разгневанный начальник.
- Почему кран стоит?
- Сами полезайте туда, - сказал Ворошилов. - Поймете, как сладко дышать отравленным воздухом!
- Не хочешь, других позовем!
- Можете звать, но и они то же самое вам заявят. Начальник цеха обратился к формовщикам и литейщикам, которые стояли вокруг:
- Послушайте, что он выдумал! Вашу работу срывает!
- Вентиляция не только крановщикам нужна, - послышалось из толпы. - Всем воздух нужен!
Рабочие явно были на стороне Ворошилова, и начальник цеха понял: лучше не связываться, не обострять отношений. Предложил разойтись, пообещав, что к вечеру вентиляцию наладят. И действительно, уже к концу смены в стене цеха пробили несколько отверстий.
После этого случая о Ворошилове говорил весь завод: вот, мол, нашелся смелый парень, поднял цех и добился своего... Не такая уж большая победа, но заметная. И администрация сделала свои выводы, полицейский пристав - тоже. Вскоре на квартире Ворошилова произвели обыск, а самого Клима арестовали. К счастью, не нашли ни листовок, ни запрещенной литературы. Веских улик против Ворошилова не было. Выпустили Клима на свободу, но вернуться на свой завод он не смог. Его не только уволили, но и занесли в "черный список".
Пришлось покинуть родные места. Потянулись долгие полуголодные месяцы скитаний по Донбассу, по югу России.
Устраивался Клим, к примеру, на шахту или на завод, трудился хорошо, старательно, не получая замечаний, но через месяц-полтора его увольняли без объяснения причин. Он поступил на рудник - повторилась та же история. Больше, чем в других местах, задержался Клим на руднике "Левестам", куда его взяли конторщиком. Он уже считал, что нашел постоянную службу, пора теперь подыскивать надежных людей, создавать кружок... Но однажды его вызвал к себе управляющий, произнес ледяным тоном:
- Оказывается, вы, господин Ворошилов, неблагонадежный человек. Мы получили предписание полиции о вашем немедленном увольнении. Можете получить расчет.
Так вот, значит, в чем вся загвоздка! Куда бы он ни поступил, следом за ним обязательно приходила казенная полицейская бумага.