Что было - что будет.
Когда княгиня в Константинополе слушала рассказы о соправительнице императора Византии Феодосии Младшем (400–450) - Пульхерии, его сестре, и супруге императрице Евдокии (умерла в 460 году в Иерусалиме и похоронена была в храме Святого Стефана), Ольга не могла представить себе, как последствия их деятельности окажутся связанными с Древней Русью.
Икона Божией Матери "Одигитрия", которая так поразила княгиню Ольгу, через сто лет попадет на Русь.
Византийский император Константин Мономах (1042–1055) выдал свою дочь Анну за русского князя Всеволода Ярославича, сына князя Ярослава Мудрого, праправнука княгини Ольги. Покидая родину, Анна увезла с собой икону, написанную евангелистом Лукой при жизни Богоматери. Из Антиохии, восточной столицы Византийской империи, икона была перевезена в Иерусалим, возможно, императрицей Евдокией, а оттуда послана ею в Константинополь, где Пульхерия поставила икону во Влахернском храме.
Спустя 500 лет икона отправилась на Русь. Анна Вторая, греческая царевна стала супругой Владимира. После смерти князя Всеволода и Анны икону унаследовал их сын - Владимир Мономах, получивший такое прозвище по деду - византийскому императору. Он перенес икону в Смоленск и поставил ее в заложенном им там храме в честь Успения Пресвятой Богородицы, и с той поры икона стала называться Одигитрия /Путеводительница/ Смоленская.
Через 138 лет явила икона городу великое чудо. В 1239 году к Смоленску подступили войска татаро–монгольского хана Батыя. Они встали в 25 верстах от города в Долгоместье. Среди воинов смоленского князя служил Меркурий, потомок княжеского рода из Моравии, после гибели Моравской державы бежавшего от преследований и гонений на славянского просветителя Мефодия.
Ночью пономарю, молившемуся в храме перед Одигитрией, было явление: он услышал голос Богородицы и ее повеление отыскать среди воинов Меркурия и сказать ему: "Меркурий, изыди скоро в броне воинской, ибо тебя зовет Владычица".
Пономарь поспешил к Меркурию, тот надел доспехи и пришел к иконе, где сам услышал голос Богородицы:
- Меркурий! Посылаю тебя оградить дом Мой. Властитель ордынский тайно хочет в нынешнюю ночь напасть на град Мой с войском своим… Изыди в сретенье врага тайно от народа, святителя и князя, несведущих о нападении…
Меркурия отправился в Долгомостье, проник в татарский стан и убил множество врагов, в том числе великана, предводителя отряда. Татары были испуганы видениями Светозарной Жены, помогавшей Меркурию. И хотя он был сражен ударом в голову, но собиравшиеся штурмовать Смоленск обратились в бегство и отступили. Меркурий с почестями был похоронен в соборе Успения Пресвятой Богородицы.
Меркурий причислен был к лику святых, в соборе над его гробом были повешены его шлем и обувь, в которой он был, когда отправился в лагерь врагов.
Каждый год 24 ноября (7 декабря по новому стилю) в Смоленске и других русских городах празднуется перед Одигитрией Смоленской чудо святого Меркурия, спасшего город от нашествия татаро–монгол.
В XVI веке Смоленск оказался под властью литовских князей. Но в 1390 году Софья - дочь литовского князя Витовта и смоленской княжны Анны - была выдана замуж за московского князя Василия Димитриевича, сына Дмитрия Донского, и привезла икону Одигитрию в Москву. Ее установили в Благовещенском соборе Кремля по правую сторону от царских врат.
Спустя три десятилетия после смерти великой княгини московской Софьи Витовтовны по усиленной просьбе жителей Смоленска Одигитрия была возвращена в город, а в Москве остались две ее копии - одна была поставлена в Благовещенском соборе, а другая - в 1525 году в Новодевичьем монастыре, основанном в память возвращения Смоленска Руси.
Икона в Новодевичьем монастыре восприняла чудотворную силу древнего образа.
В 1666 году - в самый разгар борьбы, начавшейся между патриархом Никоном и защитниками древнего благочестия, икона Смоленской Божией Матери опять оказалась в Москве: ее привезли для поновления красок архиепископ Смоленский в роковые для русского православия события.
И вновь икона Одигитрия помогла русским людям при нашествии французов в 1812 году. Перед Бородинской битвой она была вынесена из Смоленска, когда город оставили наши войска, и доставлена в Москву. Перед Бородинским сражением образ носили по лагерю для укрепления духа русских воинов, а в самый день 26 августа, когда праздновалось Сретенье Владимирской Божией Матери, Одигитрию, Владимирскую и Иверскую иконы, обносили вокруг Кремлевских стен, Китай–города и Белого города.
После Бородинской битвы в Лефортовском дворце лежали раненые, и к ним привезли Смоленскую Одигитрию. Перед оставлением Москвы в числе прочих сокровищ ее вывезли в Ярославль. После изгнания наполеоновских войск Одигитрия была возвращена в Смоленск.
Каждый год до революции 28 июля по–старому стилю (по новому 10 августа) из Кремля в Новодевичий монастырь совершался крестный ход - с 1525 года в память возвращения Смоленска России. Святая икона Одигитрии - одна из главных святынь России. Списки с нее многочисленны, и многие из них обладают даром творить чудеса. В Троице–Сергиевой лавре против раки преподобного святого Сергия Радонежского находится список Смоленской Божией Матери Одигитрии, перед которой, по преданию, молился святой.
Глава 8
Город Бердаа
Когда Нафан вышел, Ольга откинулась в кресле и поняла, как она устала. Ей не терпелось скорее прочитать принесенные раввином пергаменты. Разговор с ним произвел на княгиню неожиданное и сильное впечатление. Раввин был настолько погружен в прошлое, что княгиня не захотела напоминать о хазарской опасности для Киева, о недавно пойманном около святилища Макоши еврее, который обличал деревянного "идола". Княжеские заботы велики и разнообразны, и все требует своего решения, своих забот.
Верный Акил внес серебряный поднос с горячей мятой и пшеничной лепешкой.
"И как он догадался, что мне это так нужно сейчас? Я ведь его не просила, но он и сам все знает… может быть, и лучше меня, - подумала Ольга и повторила про себя: - Лучше меня, да, лучше меня", - и за этим признанием было скрытое страдание.
Пока был жив князь Игорь, она думала, что понимает мир и людей вокруг себя. Страшная смерть князя будто открыла двери в незнакомый для нее край, где она должна была жить - не зеленый летний, не белый зимний, а край смерти - черный.
После смерти князя Игоря Ольга научилась обходиться малым числом людей около себя. Многих она тогда отдалила не потому, что подозревала их в причастности к убийству, а по той причине, что не почувствовала в них настоящего горя. Ольга поняла, что равнодушных сердцем следует остерегаться: если не предали сегодня, то предадут завтра.
В этом смертном краю многие люди оказались многоликими, как славянские боги, и многорукими - одни лики улыбались и клялись в любви, другие - за спиной сговаривались на предательство, одни руки - подносили дары с улыбками, другие - прятали мечи и выдавали награду убийцам.
Ольга пристально всматривалась в людей и старалась понять, сколько же у них ликов и сколько пар рук.
И никому не верила. Разве что Святославу да вот Акилу…
"Нет, не может быть, я верю многим", - подумала Ольга, отпивая горячую мяту и чувствуя, как блаженное тепло разливается по всему телу. Вот оно достигло ног, и теперь начнет проходить усталость.
"А еще я верю Нафану", - подумала княгиня совсем неожиданно для себя.
"Может быть, он совсем другой, и у него есть и иной лик, но он не кажется мне коварным". - Ольга надломила лепешку и почувствовала особый запах хлеба из тонко–тонко просеянной муки.
Долгая жизнь научила княгиню ценить в людях горячий пыл, исходящий не из собственной выгоды, тот, что отметила сегодня в раввине.
"И когда это Акил успел подложить в очаг новые поленья? - удивилась Ольга. - Я и не заметила. Значит, сильно устала".
Княгиня поставила пустую чашу на поднос, который немедленно исчез, и погрузилась в чтение.
Она начала с письма из Испании еврейского сановника Хасдая Ибн–Шафута к хазарскому царю Иосифу. Ольга знала, что сейчас в Хазарии раздор, многие недовольны новыми порядками, по которым воинов набирают теперь только за плату, идут бесконечные тяжбы кланов и родов за власть и влияние, и все перекупают этих наемных воинов - кто больше даст. Так они истребляют свои богатства, в том числе и те, что получены от дани с купцов, спускающихся по Волге, плывущих через пролив к Дону…
"Не зря мне рассказывал Нафан все эти сказки про Моисея, горы Хорив и Нево, ханаанцев и войну с ними израильтян", - думала Ольга, читая письмо. И вдруг - удар, и все поплыло перед глазами.
Бердаа… Бердаа… Бердаа…
Она почувствовала, что теряет сознание, и усилием пыталась удержаться на краю… "Спокойно, спокойно, мне нельзя", - так она веет да себе говорила.
Но, кажется, это уже не помогало.
- Нельзя, нельзя, нельзя, только я могу и должна…
Сколько лет прошло, но боль туго опоясала грудь, копьем ткнула в сердце… Старший сын Олеженька там погиб… Даже могилы нет, и кургана нет, и тризны по нему не справили…
Ольга оттолкнула от себя руками стол, задыхаясь. И в комнату вбежал Акил.
- Господи! Пресвятая Богородица, спаси меня! - прошептала Ольга и потеряла сознание.
Она очнулась, увидев перед собой Акила.
Он держал около лица склянку с византийской ароматной солью.
"Господи! И как же он услышал!?" - трезво подумала княгиня и увидела, что в углу на маленькой скамеечке сидел Валег.
Ольга сделала недовольный жест рукой, и врач подошел ближе.
Княгиня вдруг заметила, что лежит на широкой скамье, идущей вдоль стены, под окном. Оно было чуть приоткрыто, но Ольга укрыта рысьей шкурой, подшитой византийским синим шелком.
Первым чувством Ольги была досада, что тут оказался Валег, что он увидит пергаменты, а ему совсем не следовало бы о них знать.
Акил, стоя за спиной лекаря, показал княгине рукой в сторону большого деревянного ларя, в котором Ольга сохраняла договора, что часто подписывала здесь. Она чуть кивнула - одним подбородком - только Акил и мог понять этот жест. Валег же решил, что этим знаком княгиня приветствует его.
- Что случилось, княгиня? - спросил Валег, и Ольга ощутила скрытое раздражение: почему она должна раскрывать ему, слуге, то, что с ней случилось?
Она уже поняла, что Валег перед всеми выдает себя за друга княгини, ему хочется думать, что он не слуга, а доверенный…
- Вас кто‑то расстроил, княгиня? - продолжал расспрашивать врач, и Ольга, не отвечая ему, подумала, что следовало бы сменить этого лекаря, но он мстительный, и ссориться с ним опасно.
Чтобы не отвечать и не выказать раздражения, княгиня закрыла глаза.
"Хитрый, наверняка уже всех допросил и узнал, что у меня была долгая беседа с раввином", - подумала княгиня.
Валег стремился знать все и про всех, при случае умело пуская в ход добытые сведения. Это создавало у него уверенность в том, что он обладает властью, может быть, посильнее, чем власть княжеская, ведь и князья и воеводы прибегали к его помощи.
- Греки очень тщеславны, - услышала Ольга когда‑то в Константинополе и вспомнила про Валега, который был там с нею.
- Все хорошо. - Ольга заставила себя улыбнуться лекарю, и, наверное, только Акил понял, что улыбка ее была принужденной.
Непробиваемую самоуверенность Валега несколько поколебала видимая холодность княгини. Он положил свои пальцы на ее запястье, чтобы услышать стук сердца княгини.
Ольга недовольно сдвинула брови - он не спросил ее разрешения, и опять ей показалось, что Валег недостаточно почтителен с нею.
Она резко выдернула руку, так что Валег отшатнулся, и села на скамье.
- Благодарю, - сказала она лекарю с самой пленительной и чуждой улыбкой, которой удостаивала только далеких себе людей: - Я устала, и у меня закружилась голова… Не стоит беспокоиться… Все прошло…
Валег наконец‑то почуял отсутствие тепла в ее голосе и несколько обиженно спросил:
- Может быть, мне лучше уйти?
Тон его предполагал ответные уговоры: "Нет, нет, оставайтесь".
- Спасибо, Валег. Не тревожься, - только и сказала Ольга, оставаясь верной себе, не давая вылиться раздражению, - Акил со мной. Если нужно, он позовет…
Ольга почувствовала облегчение, когда за ним закрылась дверь. Акил, стоял и смотрел на нее встревоженно. Она подумала: "Хорошо бы опять горячей мяты!" Княгиня облизнула пересохшие губы, и сейчас же Акил исчез, появившись вновь с узкогорлым кувшином и глиняной широкой чашей. Из кувшина поднимался легкий пар - это благоухала мята. Акил старательно налил зеленый напиток и бережно поднес княгине.
"Господи! Только руки любящих могут помочь…" - подумала Ольга с неожиданной тоской.
Сердце стучало и будто рвалось из груди. Она зажала его рукой, но покачала головой, когда Акил оглянулся на дверь.
Голова была тяжелая, как колода, и Ольгу снова потянуло лечь.
Бердаа…
У Ольги не держались дети, и Олежек был хрупким и нежным, едва его выходили, потом родились две мертвые девочки, и наконец последыш - Святослав…
Когда Олежек собрался с воеводой в поход в тот проклятый Бердаа, она только что родила Святослава, ее едва спасли. Родильная горячка истрепала, уже и саван погребальный сшили. Спасла же княгиню древлянская жрица, которую привезли из Искоростеня. Жрица была старая, глухая, но видела все лучше молодых. Ольга была без памяти, ничего не помнила, и тело ее горело от нестерпимого жара, но старуха обмазала ее медом с ног до головы и обкатала в березовых листьях, засунула в холщовый мешок. Ольга помнила уже, как ее выкатывали из мешка, опять обмазывали, потом запеленывали. Помнит звездное небо над головой, когда вытряхивали листья во дворе.
Ольга выздоровела, и старуху увезли.
А потом… А потом… Когда войско Ольги взяло Искоростень, перед Ольгой поставили эту старуху.
- Это ты - Ольга? Это тебя я спасла, а ты разорила наше княжество? Разорила наш город? - сказала он нараспев, размахивая деревянной палкой. - Проклинаю тебя и эту землю, которая досталась тебе в добычу… Мое проклятие сбудется и через тысячу лет, когда эта земля вымрет, без пожара будет гореть, без чумы все станут умирать, дети не вырастут, рыба в реках станет ядовитой, травы будут пропитаны отравой. Плоды - горькими как полынь. Все станет полынью - и люди, и звери, и птицы, и травы, и воды, И твои внуки не смогут управлять этой землей - будут умирать.
Разгневалась тогда княгиня и потребовала увести старуху, приказав ее не трогать. Однако та сделала несколько шагов и упала замертво.
И древляне и войско Ольги долго стояли недвижимо, пораженные страшной силой ее проклятия и внезапной смертью после него. Потом кто‑то выдохнул:
- Перун поразил…
И кто‑то из воинов отозвался:
- Никто не смеет проклинать, кроме богов…
А в дальней толпе древлян женский голос взмыл, как Птица, вверх:
- Это жрица Верховной Матери… Она принимает в себя убитых… Она знает…
Молчание воцарилось над толпой, враги оцепенели перед разверзшейся тайной будущего.
Княгиня Ольга негромко велела воеводе Свенельду:
- Уведи Святослава…
И сейчас же все зашевелились, задвигались, застонали, закричали…
Ольга прервала эти потоки прошлого и с трудом вспомнила, с чего все началось.
Бердаа…
Этот поход состоялся в 943 году… Да, да, всю зиму их не было. Долгое время спустя добрались до Киева воины войска. Был среди них и пленный писец мусульманин. Он составил описание похода, и Ольга потом его читала. Когда могла. Спустя лето и осень.
Она не помнила, чтобы в своей жизни кричала. Но когда ей сказали, что Олежек погиб, она кричала… И упала на землю… Как простая холопка.
На всю жизнь Ольга запомнила это описание и как оно начиналось:
"Русы - народ могущественный, телосложение у них крупное, мужество большое, не знают они бегства, не убегает ни один из них, пока не убьет или не будет убит. В обычае у них, чтобы всякий носил оружие. Привешивают они на себя большую часть орудий ремесленника, состоящих из топора, пилы и молотка и того, что похоже на них".
Ольга помнит это начало как молитву, потому что нельзя сосчитать, сколько раз она это читала, и потом уже не могла ни читать, ни слушать. "Хватит", - говорила себе и останавливалась.
Не было сил.
Так случалось много раз, пока не взялась за следующий кусок описания.
"Сражаются русы копьями и нотами, опоясываются мечом и привешивают дубину и орудие, подобное кинжалу. И сражаются они пешими, особенно эти, прибывшие на судах".
Олежек не боялся воды, а у нее было предчувствие, и она смотреть не могла, когда бегал он по стругу, а ей хотелось крикнуть: - Слезай!
Будто он не княжич…