Да, Маринка была самая сильная из всех ведуний Киева. Она и на Святослава дурно влияла, так что тот и слышать ничего не хотел о Христе. Он ссылался при этом на свою дружину: она‑де не захочет креститься, но Ольга‑то понимала, что за сопротивлением сына кроется в первую очередь невестка.
А еще сердце болело о мальчиках–внуках - Олежке и Ярополке. Они любили ее, свою бабку, но и матери побаивались.
Впрочем, Ольга жалела Маринку, она понимала ее страдания, ведь сердце Святослава было теперь повернуто к Малуше.
Когда Святослав стал заглядываться на Малушу, Ольга испугалась: она знала неистовый характер невестки. По Киеву поползли слухи. Но умница Малуша ходила так, будто ни О чем не догадывается и в жизни ее нет никаких перемен.
- Да, Малуша–кремень…
Но ведь и Ольга не воск. Нельзя было пенять сыну, жаль было невестушку, хотя в глубине души Ольге иногда хотелось сказать ей: "Видишь, как женское счастье ненадежно! Сегодня - княгиня, а завтра - в избушку смерда готова скрыться, чтобы спрятаться от людей…".
Маринка глубоко страдала, но виду не подавала, хотя заливистый хохот ее стал будто натужный. Впрочем, княгине могло и показаться. Она любила Малушу, вот только до дна ее никак не могла добраться. Ей всегда казалось, что Малуша добросердечна, ласкова, но все будто ледок покрывает, что за ночь рано весной на лужи набегает. Кажется, море разливанное, Дунай–река, а утром встанешь - по краям‑то ледок, ледок. Наступишь - а он хрустит…
Ольга никогда не тревожила этот Малушин "ледок", но всегда надеялась, что растопит его. Девушка родителей своих не помнила - мать умерла при родах, когда она на свет появилась, а вот о смерти ее отца, древлянского любечского князя Малка Любечанина ходило много легенд.
Говорили даже, что Малуша - дочь князя Мала, погубителя Игоря, верховного князя Древлянской земли. И будто покорив древлян, отомстив им за смерть супруга, Ольга расправилась с князем Малом, сватавшимся за нее, но взяла к себе его детей - Малушу и Добрыню… Многое что тогда болтали. Но Ольга вынесла все.
Лунная дорожка давно перешла через две половицы, растаял след незваной ночной гостьи, а княгиня все лежала без сна.
Ольга полюбила Малушу как дочь. Она ведь мечтала о доченьке. Сколько раз ездила на поклонение. Макоши, в ее главное святилище на Десне, за Черниговом - град Макошино. А в Десну там впадает река Дочь. С древних–древних пор приходили туда на поклонение богине бабы, вымаливали себе дочерей. Это было еще в те времена, когда главными были женщины, а не мужчины. И каждая молила и просила себе дочерей, а не сыновей. Река Дочь была священной, и войти в ее воды надо было на рассвете, чтобы застать, когда солнце только–только начнет выкатываться снизу. Вот тут‑то и окунаться и просить Макошь… ,
Ольга вспомнила свое паломничество… Хорошее было время, молодость переливалась по жилушкам, в крови бушевала. А вот доченьки у нее не осталось.
"Не надо про это, - сказала себе княгиня. - Что это за дело на старости лет молодое ворошить?"
Но ведь и как не ворошить… Святослав, Малуша, Маринка, дети - Олежек и Ярополк… Ольга звала его Ярик–Ярый полк, отличный воин… У реки Дочь нужно было провести три дня и три ночи. Самые неистовые шли дальше, к тому месту, где речка Борзна впадала в Дочь, там так же жарко молились и "обмакивались" в воде… А можно было идти и на реку Девицу, что в Дон впадает. Для этого следовало доплыть по Десне до места, где Сейм становится неразлучен с Десной, плыть по Сейму, через Путивль, где тоже моленное место, все вверх, вверх. Потом по лесам и лугам выйти к Девице… Там издавна жили племена, где женщины верховодили, мальчики им были не нужны, они девочек рожать хотели.
"Ну, уж туда княгиня не добралась… Мальчика родила…".
Ольга лежала неподвижно на спине, будто мышь все еще была неподалеку.
"Стыдно христианке пугаться серого маленького комочка, никак не связанного с тобой", - сказала себе строго княгиня.
"Да, не связано, - отозвался издали бабкин голос. - Только глупыри (так она смешно называла дураков) - думают, что все отдельно. Нет, моя ладушка, все связано, у нас за спиной тьма добрых и злых духов, они сражаются за нас, и каждый миг нашей жизни - это выигранное или проигранное сражение".
Вспомнила Ольга, как в детстве подружки звали березки завивать, за околицей хороводы водить, а бабка подле себя ее держала^ внушала, что она княжеская дочь, хоть и брошенное дитя, но себя должна соблюдать. Солнце играло в горнице, и Ольга томилась, речи пропускала мимо, а теперь вот они проснулись в ней неожиданно спустя столько лет…
Тогда в святилище к Макоши Ольга отправилась, чтобы досадить князю Игорю, Он не хотел ее отпускать, не выносил ее отсутствия, даже в Псков не позволял уехать без него…
А сам привез из похода пленную турчанку, поместил в тереме, ходил к ней забавляться… Все это видели и знали, знала и Ольга. Но по ночам как любил ее князь, как миловал! Закинет Ольгины волосы себе на плечи, опутается в них, лицо зароет и бормочет: - Люблю тебя больше всех на свете!..
А Ольга лежит, как каменная баба в степи, и молчит.
И князь знал, что она знает, и Ольга была уверена, что он знает, что Ольга все понимает. А что тут понимать? Скоро турчанка стала с большим животом ходить, на всех гордо поглядывать…
И все равно любил ее Игорь жарко, даже когда турчанка у него была. Свекровь тогда радовалась, что Игорь от Ольги душой отстанет. Ревновала старая княгиня сына к ней. Все вызывала Ольгу на откровенность, чтобы та пожаловалась ей на мужа, как он с чернявой девкой забавляется… Позвала ее старая княгиня, усадила и говорит ласково:
- Что‑то давно с тобой не беседовала, все мимо уcкальзываешь…
И смотрит на нее пытливо, что та ответит.
А Ольга глаза подняла и говорит скромно:
- Меня ладушки к себе уводят, хотят, чтобы богиня Лада не только в пещере стояла. Верховая ладушка просит разрешения у князя Игоря как главного волхва позволять вынос богини в сады, когда будет праздник яблок и меда.
Погрознела старая княгиня: она думала, что Ольга унижена, плакать перед ней будет, ругать князя Игоря, а уж она преподнесет ей урок, как супруга своего почитать и поклоняться ему, что бы он ни делал, как бы ни был виноват.
Ольга же, оказывается, совсем о другом думает - не о турчанке мужниной, даже не о ребенке ее, что станет перед глазами у всех во дворце бегать… Жрицей себя воображает, когда жива еще главная, старая княгиня.
Ольга на убрус, покрывающий голову княгини, глядит, та молчит, наконец едва выдавила из себя:
- Что же эти ладушки со мной‑то совета не держали?
Ольгам вздохнула и медленно сказала, глядя ей прямо в лицо:
- Спрашивали совета у князя Игоря, вот он и велел им.
"Нашел - молчи, потерял - молчи, голову выше".
Хватило тогда у Ольги сил не унизиться перед старой княгиней. Не плакаться, не жаловаться.
Согрели ее ладушки–жрицы старой–старой богини Лады. Говорили, что она помогала славянам эти места занять, еще когда славяне с Дуная шли. Лада была богиней согласия, мира, любовного счастья. И семьи, конечно…
Как хотелось Ольге, чтобы княгиня старая ее полюбила! Как нуждалась она в участии и тепле, когда привез ее Игорь… Однако супруга Старого князя Олега тогда тоже была молодая, это только потом Ольга поняла. Да и тайны какие‑то все покрывали. Игорь звал ее мамой, но все знали, что не она его родила. Ольга обязана была относиться к ней, как к свекрови, но сам князь Игорь сказал ей, что у него другая мать, и долго молчал. А потом об этом не говорил больше ни слова.
А уж когда Старый князь Олег полюбил Ольгу, ласково с ней обращался, засыпал подарками - какая ревность началась!
Сначала Ольга по неопытности не видела этого, но как‑то случайно поймала взгляд княгини, наполненный такой ненавистью, что ее будто обожгло. Ненависть и мучение. Мучение от ненависти. И еще пущая за это ненависть. Это сейчас она понимает, а тогда…
Тогда была растеряна, повернулась к князю Игорю и он спросил ее: "Что с тобой?" Но Ольга подняла голову, задрав высоко подбородок. Ей стало казаться, что жемчужное ожерелье ее душит, золотой обруч сдавил виски, платок стянул шею. Она едва не потеряла сознание и покачнулась, а князь Игорь взял ее за руку и стиснул пальцы. Они стояли в гриднице у князя Олега Старого, были на виду. Это ей и помогло.
С той поры стала Ольга всматриваться в княгиню, обдумывать ее слова, что та обращала к невестке. И многое ей открылось, что прежде не видела. Заметила и то, что княгиня делала легкие знаки ее подруженьке, которой Ольга больше всех доверяла… Отдалила Ольга ее от себя. Тут она себя и выдала… Больше всего, конечно, княгиню.
"Не хочется все это ворошить", - сказала себе Ольга…
Она лежала все так же неподвижно и даже забыла о посланнице Чернобога: так далеко унесли ее воспоминания.
"Что‑то я вспомнила приятное… Да, ладушки… Как они узнали, что мне плохо? Говорили, что сороки на хвосте носят дурные вести… Теперь‑то она знает, что это дело рук бесов… Бесы разносят заразу дурного, и многие ею заражаются… Но бабка всегда предупреждала, чтобы хоронилась она от сорок. Сороки - это обличье ведьм… Ведьма оставляет свое безголовое тело под корытом во дворе дома, где поселилась, оборачивается сорокой и через печную трубу вылетает на охоту…".
Голос бабки возник издалека, будто сказку она рассказывала ей, маленькой, несчастной девочке, оставленной всеми, лежащей на лавке, под медвежьей шкурой. Ветер завывает под окном, у Ольги глаза слипаются после теплого козьего молока с медом, а мед конечно, липовый, целебный, сладкий–пресладкий, и даже страшные рассказы ей нипочем - так все надежно и крепко в этом устойчивом мире: "Летит ведьма, чтобы похитить ребеночка или вынуть его, еще не родившегося, у женщины, или коровы, или кобылы - и съесть его живьем!"
Ольга смотрит в круглое лицо бабки, сейчас нахмуренное, чтобы напугать ее, а ей не страшно, и весело, и любит она ее, свою единственную в этом миру защитницу, и понимает, зачем та ее пугает - хочет уберечь от нечисти, от посланцев Чернобога и лютой Бабы–Яги и Кощея, слуг его верных.
Сквозь навалившийся откуда‑то из медвежьей шкуры сон Ольга улыбается ей, хочет поцеловать, тянется губами, и лицо бабки расплывается в добрую, освещающую все радость. Она наклоняется над Ольгой, целует ее в лоб, кладет ладони наголову, что‑то шепчет… И все исчезает, уходит в теплую, мохнатую темную полость, в которую ее заворачивает дедушка Сон…
"А сороки? Встретить сороку - к несчастью - это уже ведьмы крутятся вокруг тебя… Могут превратиться и в кошку, и в змею, и в собаку, даже в клубок ниток или кусок полотна. Поэтому если их увидишь лежащим на дороге, брать никогда не следует, а то в дом ведьму сама внесешь…".
Княгиня взглянула в окно, где уже занимался рассвет. Светлая полоса на краю неба пока не окрасилась солнцем, но заголубела.
"Еще ночь без сна! - подумала Ольга, - так и силы легко потерять. Как все было стройно и ясно, когда бабка все объясняла! И почему она ее так странно звала? Иногда она шептала ей "бабинька"… А бабка… Так она себя называла, чтобы казаться твердой. Но она и была как кремень. Знала столько древних тайн, сколько не знают сейчас все жрецы вместе взятые. И все мечтала передать Ольге… Больше никто никогда с тех пор Ольге не говорил, что все части человека: руки, ноги, голова, глаза, нос, губы, уши - все они посвящены разным богам. И лечить может только тот, кто знает, кому что и как с чем соотносится. А вот ладони - принадлежат богине Ладе. На ладонях записана наша судьба, это зеркало нашей жизни. Богиня смотрит каждому на ладошку и видит, что кого ждет. Ладонями поэтому исцеляют, кладут на голову… Даже Ольга иногда так лечила. И помогало".
Пряный запах полыни из‑под подушки будоражил, поплыли видения далекого прошлого… Ольга ощутила вдруг запах отца так явственно, будто он прошел по горнице.
Странно, что больше никогда ни один мужчина не имел такого запаха… Отец… Страшно, как он расправился с матерью… И вся ее жизнь была тогда порушена…
Впрочем, если бы не эта история семейного крушения, Ольга бы не стала правительницей…
Рассказ бабки казался тогда таким непонятным, невозможным… Ее собственные воспоминания были сбивчивыми и туманными, и все казалось какой‑то злой сказкой, неизвестно зачем выдуманной взрослыми людьми.
Отец прислал матери через слугу заморский плод - гранат, а мать отослала его воеводе, любимому отцом, занемогшему от раны.
Воевода, получив такую диковину, велел отнести ее князю, и отец получил обратно свой подарок. Он пришел в ярость, вызвал мать, та растерялась, солгала, что съела заморскую невидаль. Тогда отец показал ей гранат, отосланный им супруге в дар. Расправа была короткой. Мать была увезена ночью, с одной холопкой, на берег северного, холодного моря. Очень скоро пришла весть, что по дороге она заболела и вскоре скончалась… Об этом во дворце не говорили и на расспросы детей, няньки, оглядываясь, зажимали им рты…
А Ольга разлюбила отца… Она стала его бояться и, едва завидев издали, шептала: "Где моя мама?"
Отец понял это быстро, но не пытался перед ней оправдываться, объяснять то, что не может выговорить взрослый ребенку…
Бабка смотрела в угол и повторяла одно слово: "Ревность… Вырастешь - поймешь…".
Вскоре место матери заняла новая жена отца, и для Ольги настал" черные дни…
Княгиня даже в мыслях не любила обращаться к тем дням…
Они будто присыпаны были пеплом, исчезла радость, Ольга начала сильно болеть… Но понять историю матери она смогла лишь совсем недавно, когда жила в Царьграде…
Да, да, это была удивительная, незабываемая прогулка по садам дворца, когда Ольга услышала рассказ о судьбе императрицы Евдокии.
Со странным волнением вникала она в сказку жизни далекой женщины, жившей почти полтысячи лет назад.
"Да ведь это о маме!" - сказала себе княгиня. - Почти невероятно, но только взволнованный, увлекательный и сбивчивый рассказ ее спутницы заставил Ольгу мгновенно Похолодеть. Будто предчувствие пронзило ее, что сейчас она узнает что‑то важное и лично к ней относящееся… Почему императрица Евдокия тогда попала на язык ее словоохотливой и нарядной посланнице двора для сопровождения высокой гостьи?
- Ах, ведь все началось еще раньше - на богослужении во Влахернском храме… У иконы Богородицы Одигитрии… Одигитрия - Путеводительница.
Ольгу поразил лик Богородицы, ее суровые и одновременно обнадеживающие глаза, не успокаивающие, но зовущие. Да, они звали в дорогу…
Во время службы Ольга всматривалась в Богородицу, и ей казалось, что взгляд ее устремлен в душу… Вспоминалась мать, ее нежный голос, ее объятие…
Княгине всегда было жаль молодых девушек, ей казалось, что все они потеряли мать и теперь нуждаются в ласке и тепле.
Но вот невестка ее, Маринка, в ее ласке и в ее тепле не нуждалась. Она с ней соперничала и иногда побеждала княгиню…
Мысли ее стал путать сон, неожиданно вдруг появившийся словно из‑под подушки. И засыпая, Ольга явственно услышала голос бабки: "Твой отец никогда не был жрецом Чернобога!.."
Холод прошел у нее по спине. Никогда в своей жизни она не вспоминала этих странных слов. Почему сейчас?
…Мышь… Маринка… Горшки… Святослав…
И неужели Чернобог - Сатана?
Запахи полыни и крапивы окутали княгиню, будто теплое одеяло, и она погрузилась словно в воду - теплую и темную.
Глава 10
Боги
Княгиня Ольга знала по себе, с какой осторожностью нужно относиться к чужим богам. Даже если стараешься не оскорбить, не задеть, но невольно рождается высокомерие победителя к побежденному, к взятому в плен при одном взгляде на то, как твое войско вошло в чужое селение, а жрецы толпятся у святилищ, в страхе, что их могут осквернить пришлые.
Уже давно в Киеве было заведено богов побежденных народов ставить в общее святилище, на высоком холме. Чтобы молились все вместе. Пусть каждый своему богу поклоняется, но не ставили бы отдельных капищ в потаенных рощах, в укромных местах у ручьев и озер. Чтобы не пробирались тайно, скрывая лица, чтобы чувствовали бы себя потом близкими родичами, помогали бы друг другу, будто братья и сестры. А все только оттого, что помолились вместе, тайно своему поверженному божку, родовому, племенному, неказистому, морщинистому старичку или старушке…
Почему‑то таких больше привозили в Киев, чтобы водрузить на холме. Часто Ольга смотрела на них с недоумением: казалось странным, чтобы столько сильных, умных людей кланялись бы этим каменным, деревянным, глиняным фигуркам… Княгиня пересиливала себя, чтобы не выказать своего "презрения, когда иногда целая толпа кричащих, рыдающих женщин бежала за всадниками, увозящими их презренных идолов, приходилось жрецов сажать на телеги и отдавать им в руки то, что люди ценили больше жизни, чтобы не вызвать лишних воплей, криков… Княгиня всегда приказывала действовать так, чтобы избегать лишних волнений. Но как узнать, что - лишнее, а что - необходимое? Иногда спасительна бывала только твердость. Жестокая твердость. Лишь она могла смирить людей и заставить их покориться. Вот поэтому и ставили божков в общее святилище, выказывая им уважение. Ставили даже тех, кого и не почитали сами глубоко. Этот обычай завел еще Вещий князь Олег. Верховный жрец–волхв, он был и успешным военачальником. "Мало завоевать народ - надо его еще и покорить, а покорив, превратить его из врага в хорошего подданного" - эти слова он часто говорил князю Игорю. Но ведь всегда мало слышать мудрые слова… Надо их принять всем своим существом, воплотить в действия… Пересилив свои желания, свою страсть…