Слыша за спиной яростные крики ринувшихся за ним по лестнице дружинников, Микула спрыгнул на палубу дромона. Увернулся от блеснувшего рядом с ним лезвия секиры, принял на щит укол широкого ромейского копья, отбил клинком удар чужого меча. Тотчас по его бокам выросли двое дружинников, за ними ещё трое. Краем глаза Микула успел заметить, что и над другим бортом дромона появились остроконечные русские шлемы, а затем стена червлёных щитов хлынула на палубу.
- Смерть ромеям! - прокричал Микула, бросаясь с мечом вперёд, в гущу византийцев.
Жестокий и беспощадный бой на уничтожение, не знающий раненых и пленных, разгорелся на палубе и корме дромона, в его чреве...
Вёсла в руках отборных гребцов-силачей гнулись и скрипели, их покрасневшие от напряжения лица лоснились от пота, из шумно вздымавшихся грудей рвалось тяжёлое, прерывистое дыхание. Великий князь, словно обыкновенный лучник, стоял за щитом у борта ладьи и посылал в мелькавшие мимо него чужие корабли стрелу за стрелой. В середине своего ключа, прикрытая спереди и с боков другими русскими суднами, ладья великого князя шла на прорыв.
Безоблачное с утра небо сейчас было затянуто дымной пеленой, и даже лучи солнца не могли пробиться сквозь неё. Тут и там на воде виднелись ярко пылавшие русские ладьи и насады. Косматые языки пламени быстро пожирали просмолённое сухое дерево, густой смрадный дым медленно поднимался вверх, растекался по сторонам. Впереди великокняжеской ладьи смутно вырисовывались неясные очертания византийских кораблей, палубы и борта которых периодически озарялись вспышками метаемого в русичей огня. Его струи попадали в ладьи и насады, хлестали в дымную пелену, из которой те вырывались, византийцы будто хотели залить огнём всё, что находилось внутри замкнутого их флотом круга. Всё больше огромных костров из дерева и заживо сгораемых людей колыхалось на пунцовых от крови и огня волнах.
Охваченные пламенем русичи прыгали за борт, однако тяжёлое вооружение тянуло их на дно. Да и сама вода не сулила спасения: на её поверхности тоже плясал огонь - горела не угодившая в суда зажигательная смесь. На русичей, которым всё-таки удавалось отплыть на чистую воду, начинали густо сыпаться стрелы и камни византийских лучников и пращников. Рёв и гул десятков кострищ, крики и стоны сотен горевших живыми, тонувших в воде людей неслись со всех сторон.
Опустив лук, великий князь прижался лбом к борту, закрыл глаза, тихо застонал. Залитое огнём пылающее море, жарко дышавшее в лицо пламя - разве не эту картину видел он в пещере старого волхва, хранителя священного Порунова источника? Кто знает, сколько уже сейчас пропилось по его, князя Игоря, вине русской крови? Может, намного выше, чем по колени? Боги, зачем вы затмили его рассудок, отчего не внял он вашему предостережению на Лысой горе? Боги, будьте хоть в эту суровую годину вместе с внуками-русичами!
Игорь открыл глаза, достал из колчана и положил на тетиву очередную стрелу. Великокняжеская ладья вырвалась из дыма и пламени, оставила сбоку полыхнувшую в неё с палубы ближайшей триремы струю огня, расчётливо скользнула между ней и бортом соседнего дромона. Тотчас из-за кормы триремы на ладью бросились две быстрые, хищные хеландии, битком набитые легионерами. Наперерез им, заслоняя собой великокняжеское судёнышко, метнулись две русские ладьи, ощетинившиеся копьями и мечами готовых к рукопашному бою дружинников. Мгновение - и противники с треском и шумом столкнулись бортами, в воздух взметнулись абордажные лестницы и крючья, две людские стены, сверкая оружием, бросились друг на друга.
Гнулись и скрипели вёсла в руках не знавших усталости дюжих гребцов, из-за спины слабо доносился гул страшного морского сражения. Великокняжеская ладья, будто пущенная из тугого лука стрела, стремительно неслась уже в открытом, распахнутом для неё во всю ширь море...
Микула вложил в ножны меч, вытер со лба обильно выступивший пот, оглянулся по сторонам. Палуба дромона была густо завалена трупами, в нескольких местах на корабле бушевали пожары, дружинники спускали в ладьи раненых товарищей. Из чрева дромона доносились частые удары секир - это русичи прорубали в днище и бортах дыры.
Участок моря, откуда совсем недавно шла на прорыв ладья тысяцкого, был густо затянут дымом, в котором пылали или, уже догорая, чадили десятки русских ладей и насадов. Серую дымную пелену во всех направлениях прорезали багровые сполохи от "греческого огня". Горели или медленно погружались в воду с прорубленными днищами несколько захваченных русичами в бою византийских трирем и дромонов. Немало носилось по волнам пустых памфил и хеландий, экипажи которых были полностью уничтожены в рукопашных схватках. А через бреши, пробитые в некогда сплошном строю ромейского флота, вырывались на морской простор группами и в одиночку русские ладьи, уходя из уготованной им византийцами смертельной ловушки. Нельзя было медлить и тысяцкому с его воинами.
Микула стёр непроизвольно вспыхнувшую на лице радостную улыбку, взглянул на стоявшего рядом сотника.
- Всем в ладьи! И скорей от этого проклятого богами места!
Любовно разглаживая бороду, протовестиарий Феофан, под командованием которого находились все отправленные против князя Игоря византийские силы, рассеянно слушал приглашённых в его каюту полководцев и сановников. Он уже изрядно устал от произносимых ими льстивых и хвалебных речей, его клонило в дремоту от вкрадчивых, ласковых голосов. Как хотелось ему остаться одному, насладиться тишиной и покоем! Что мог услышать он нового или полезного? Всё было известно и предельно ясно без лишних слов и объяснений.
Флот язычников вчера утром был окружён, большая его часть сожжена и потоплена, остаткам варваров удалось прорваться и рассеяться по морю. Византийские корабли до самой ночи преследовали их, однако быстроходные, управляемые опытными мореходами русские ладьи было не так просто настичь. Сейчас Феофан должен был решить, как ему обезопасить границы и подданных империи от всё ещё существовавшей угрозы нападения со стороны уцелевших после вчерашнего разгрома варваров.
- Патрикий Варда, что донесли капитаны посланных вдогонку за язычниками кораблей? - не поднимая от пола глаз, спросил Феофан у одного из присутствовавших.
- Русы ушли в трёх направлениях. Основная масса скрылась в малоазиатское мелководье, незначительное число повернуло обратно к русским берегам, остальные направились в сторону Болгарского побережья. Суда варваров легки и быстры, как чайки, желание оторваться от погони удесятеряет силы гребцов, поэтому мы смогли догнать и захватить лишь несколько вражеских кораблей.
Рука Феофана замерла на бороде, он посмотрел на собеседника.
- Патрикий, вчера мы не смогли полностью уничтожить варваров, хотя это было вполне в наших силах. Правда, нам удалось главное - спасти от их вторжения столицу, однако побережью империи всё ещё грозит опасность. Русы храбры и отважны, они обозлены неудачей и гибелью товарищей, а посему страшны вдвойне. Вот почему мы обязаны догнать и разбить варваров окончательно, истребить их до последнего. Самые многочисленные и опасные из них те, что уплыли к берегам Малой Азии. Поэтому ты и доместик Иоанн отправитесь против них.
Варда низко склонил голову, приложил к груди руку:
- Твоя воля будет исполнена, протовестиарий.
- Даю вам половину флота. Берите лучшие корабли и как можно скорее настигните варваров. Выступайте немедленно. Император и я ждём от вас известий о победе.
К удивлению Феофана, ни один из названных им полководцев не тронулся с места. Переступив с ноги на ногу, патрикий Варда нерешительно посмотрел на протовестиария:
- Прости, мы не можем выступить в погоню так быстро. Своими стрелами русы перебили вчера половину гребцов, оставшиеся изранены, устали. Им нужен хотя бы кратковременный отдых.
Лицо Феофана нахмурилось.
- Мне докладывали об этом, и я велел вместо убитых гребцов приковать к вёслам пленных варваров. Выполнен ли мой приказ?
- Да, протовестиарий. Но пленные русы не желают грести.
Феофан рассмеялся:
- Не желают? Так заставьте их! Или считаете, что кто-то добровольно сядет на скамью гребца-невольника? Прикажите распять на глазах у всех парочку самых строптивых, и пленные будут грести лучше, чем на собственных лодках.
- Мы распяли дюжину, однако русы и не помышляют брать вёсла в руки.
Протовестиарий не терпел возражений и пререканий, но патрикий Варда был его любимцем и лучшим из переданных под командование Феофана полководцев. Только поэтому он сдержал готовую вырваться наружу ярость. Подавшись в кресле, он строго посмотрел на другого сановника.
- Спафарий Василий, я велел заняться пленными тебе. Объясни, что происходит.
Лицо спафария побледнело, он поспешно отвёл глаза от наклонившегося в его сторону Феофана.
- Протовестиарий, разреши мне узнать всё самому.
- Ступай, - отрывисто бросил Феофан. - Помни, что бешеных животных уничтожают, а их смерть, служа назидательным уроком для остальных, способствует усмирению и улучшению нравов стада. Это правило вполне применимо и к варварам. Жду тебя, спафарий...
Огромный обезьяноподобный чернокожий раб-надсмотрщик, пленённый десяток лет назад в Африке, низко поклонился Василию, придал грубому, отталкивающему лицу заискивающее выражение.
- Рад снова видеть тебя, господин.
- Отчего новые рабы не гребут? - прошипел спафарий, хватая его за грудь.
Надсмотрщик шумно засопел, его мясистые, вывороченные наружу губы перекосились.
- Они решили умереть, господин, и уже полностью отрешились от всех земных дел. Я хорошо знаю русов, их упрямство не имеет предела. Никакая сила в мире не может заставить их пойти наперекор собственной воле.
Василий зловеще усмехнулся, хищно раздул ноздри.
- Решили умереть? Что ж, я помогу им.
Он вырвал из руки надсмотрщика тяжёлую ремённую плеть, повёл глазами по сторонам. Пленных русов на дромоне протовестиария насчитывалось около трёх десятков. Скованные по рукам и ногам цепями, они были рассажены вперемежку со старыми рабами-гребцами. Большинство русов были изранены или обожжены. Под страхом смертной казни им было запрещено перевязывать друг другу раны и оказывать иную помощь, поэтому у многих раны ещё кровоточили. Впрочем, причина была не в запрете: русы предусмотрительно были разобщены, находясь один от другого не ближе, чем через несколько скамей. Некоторые из пленных не шевелились: прикованные вчера вечером к скамьям едва живыми, они к утру умерли от ран и потери крови.
Взгляд спафария остановился на русе, сидевшем на третьей от него скамье. Этот пленник был старше других по возрасту, богаче одет, гордо посаженная голова и осанистая фигура выдавали в нём непростого воина. Лицо пленника было залито кровью из глубокой раны на голове, плечо разрублено до кости, и с него на скамью капала кровь. Подбородок руса был вскинут, глаза прищурены, немигающий взгляд прикован к какой-то далёкой точке на горизонте.
- Греби, собака! - скомандовал спафарий, шагая к русу и опуская на его спину плеть.
Пленник не шелохнулся. Казалось, он не слышал ни голоса Василия, ни удара плети.
- Что, пёс, оглох? - недобро ощерил зубы спафарий. - Ничего, сейчас будешь слышать всё.
Сбросив на руки чернокожего надсмотрщика плащ, Василий обрушил на спину и голову руса град ударов. Из открытых ран пленника тотчас брызнула кровь. Опускаемая сильной и умелой рукой плеть рвала и шматовала тело, сдирая с него вместе с кожей мелкие кусочки мяса. Спина и плечи истязаемого покрылись багровыми, быстро вспухавшими рубцами. И опять рус не пошевелился. Его руки, лежавшие на коленях, остались неподвижны, направленные к горизонту глаза даже не мигали. Остервенев и не чувствуя усталости, спафарий наносил удар за ударом.
Неожиданно пленник всем телом вздрогнул, стал медленно подниматься со скамьи, выпрямился во весь рост.
Его лицо просветлело, глаза радостно блеснули. Удивлённый Василий опустил плеть, проследил за взглядом пленника. Глаза руса были направлены на красный диск солнца, появившийся среди покрывавших небо с утра грозовых туч. Раздавшийся с разных сторон звон цепей заставил спафария быстро завертеть головой. Все русские пленники как один встали со скамей, их взоры были обращены на встающее из волн небесное светило. Пожилой рус, насколько ему позволяли висевшие на запястьях цепи, протянул руки к солнцу.
- О светлый Дажбог, ты явился взглянуть на своих внуков, - раздался в тишине зычный голос пленника, - прости нас, что не смогли умереть вчера с оружием в руках, однако не наша в том вина. Мы примем смерть сейчас, дозволь нам прийти в твои сады вместе с ушедшими раньше нас другами-братьями. Дажбог, прими на Небо наши души, сделай их путь в вырий лёгким и быстрым. О дарующий свет и жизнь Дажбог, прими нас...
- Прими, Дажбог, - словно эхо раздалось со всех скамей.
Это было столь неожиданно, что спафарий непроизвольно сделал шаг назад, схватился за рукоять меча. Надсмотрщик наклонился к нему.
- Солнце - главный бог русов, - зашептал он. - Они молятся ему и обещают, что сегодня умрут. Поэтому ни один из них не притронется к вёслам. Мы бессильны заставить их работать, господин.
За время пребывания в неволе надсмотрщик научился неплохо понимать языки и наречия всех племён и народов, у чьих сынов ненасытная империя отняла свободу и превратила их в пленников.
Однако спафарий и без слов чернокожего раба понял смысл только что случившегося. Он и сам прежде неоднократно встречался с русами, немало слышал о них от других, так что многое из жизни и обычаев могучего северного соседа ему было известно. Он знал, что у русов-воинов сдача в плен почиталась тягчайшим позором и они предпочитали в безвыходном положении лучше умереть от собственной руки, нежели попасть во власть врагов. Превыше всего ценившие свободу, русы считали унизительным и недостойным настоящего мужчины повиноваться кому-либо, кроме своих богов, князя и командиров дружины.
Из сидевших в цепях перед спафарием русов никто не сдался в плен добровольно. Одних, израненных и обессилевших, взяли в бою с оружием в руках, других, полузахлебнувшихся в воде либо потерявших сознание, вытащили из моря. Сейчас, дождавшись появления своего верховного божества и вознеся ему молитву, пленные русы решили умереть, только бы не стать рабами. Так могла ли найтись во вселенной сила, которая оказалась бы могущественнее их воли? Нет!
Спафарий ощутил, как в душу вползает липкий, холодный страх перед непонятным ему мужеством и презрением к смерти. Ему захотелось очутиться как можно дальше от гордых даже сейчас, с цепями на ногах и руках, неподвластных чужой воле людей. Выхватив из рук надсмотрщика свой плащ, Василий сунул ему дымившуюся от свежей крови плеть.
- Бей! - крикнул он, указывая на пожилого руса. - Они хотят умереть? Пусть этот подохнет первым!
С шумом набрав в лёгкие воздуха, надсмотрщик высоко занёс над головой плеть, со свистом опустил её на спину пленника. Сила его ударов была такова, что под ними не устоял бы и вол, и после нескольких взмахов плети рус рухнул. Преодолевая брезгливость, спафарий наклонился над куском кровоточившего мяса, которое недавно было спиной пленника, поднял за волосы его голову. Рус не дышал, умерев ещё до того, как упал. Он принял смерть стоя, как и подобает настоящему воину.
Спафарий выпрямился, взглянул на почтительно замершего подле него надсмотрщика.
- Этот был первым, а последним будет тот, - указал Василий на первого попавшегося ему на глаза пленника. - Тела их потом вышвырнешь на корм рыбам. Всё понял, раб?
- Да, господин, - низко склонил голову надсмотрщик.
Василий уже собирался уйти, но тут с соседней скамьи в его сторону с криком метнулась фигура.
- Ромей, постой! Выслушай меня!
Спафарий остановился, с любопытством посмотрел на кричавшего. Высокий рост, широкие плечи, всклокоченные волосы, растрёпанная русая борода. Белёсые от страха глаза, с мольбой протянутые к нему руки.
- Кто ты, раб? - с презрением спросил Василий.
- Варяг... Не рус, а викинг... - быстро, словно боясь, что ему не позволят договорить, забормотал человек. - Вчера я сам бросил меч, не принеся зла ни одному ромею.
Действительно, в отличие от израненных и окровавленных русов, на пленном викинге не виднелось ни единой царапины, его одежда была цела и опрятна.
- Ну и что? - пожал плечами спафарий. - Ты находился вместе с русами и, значит, враг империи. Такой же, как они.
- Нет, ромей, у варягов нет врагов. Их враг тот, кто враг их хозяина. А хозяином викинга может стать каждый, кто ему хорошо заплатит. Но тебе, ромей, я готов служить даже не за деньги.
Спафарий рассмеялся:
- Жалкий червь, какой мне от тебя прок? Чем ты можешь быть полезен?
- Не торопись, ромей, выслушай меня до конца. Вчера вы лишь разбили русов, но вовсе не уничтожили. Вы разожгли в их душах злобу и жажду мести, и русы постараются как можно быстрее расквитаться с вами. Вместе со славянами вышли в море тридцать сотен викингов, которые вчера сражались с вами за имперское золото, а теперь станут мстить за мёртвых соплеменников. Я знаю многих русов и варягов, почти всех русских воевод и ярла Эрика. Ромей, если твой император и ты пообещаете мне свободу, я помогу империи уничтожить сотни и сотни оставшихся в живых её злейших врагов. Взамен одной собственной жизни я обещаю отдать вам жизни многих тысяч русов и викингов. Подумай над этим хорошенько.
Однако Василию не нужно было и думать - он сразу по достоинству оценил сделанное варягом предложение.
- Освободи его, - приказал он надсмотрщику. - Он пойдёт со мной...
Протовестиарий внимательно выслушал Василия, пожевал губами.
- Русы непокорны и на редкость упрямы, а поэтому неважные рабы. Ты правильно сделал, что избавил нас от них, поскольку они стали бы плохим примером для остальных рабов. Раз новых гребцов мы не приобрели, а старые устали и нуждаются в отдыхе, вы, - повернулся Феофан к патрикию Варде и доместику Иоанну, - выступите против варваров не сейчас, а вечером. Пусть гребцы день отдохнут, ибо каждому из них придётся трудиться за двоих.
Замолчав, протовестиарий некоторое время пристально рассматривал стоявшего рядом со спафарием викинга.
- Варвар, ещё вчера ты был с нашими врагами, сегодня хочешь стать нашим другом. Как могу верить тебе?
- Вчера меня вела в бой жажда обладать чужим золотом, сегодня - стремление снова обрести свободу. Это разные вещи, ромей.
- Предавший раз - предаст снова. Ты можешь изменить и нам, сбежав к соплеменникам.