Несколько морковок. Знаток. А я пил и смотрел на эту большую, неопрятную на вид толстую деваху, а она сидела и мастерила самые волшебные на свете шляпки: руки ее пробирались в корзинку, подбирали сначала этот цвет, за ним другой, третий, такую ленту, такую, сплетала их, сшивала, пристраивала к шляпке, а эта двухцветная солома сама по себе казалась еще одним чудом. Мари творила шедевры, которых никогда не обнаружат - они будут гулять по улицам на макушках богатых сучек.
Работая и помешивая рагу, она говорила.
- Сейчас не то что раньше. У людей денег нет. Везде аккредитивы, чековые книжки, кредитные карточки. У людей просто нет денег. Они их с собой не носят.
Всё в кредит. Парень зарплату получает, а она уже тю-тю. Закладывают всю свою жизнь, чтобы один дом купить. А потом обязательно надо набить этот дом говном и машину купить. Они у этого дома на крючке, а власти это знают и давят их до смерти налогами на недвижимость. Ни у кого денег нет. Маленьким предприятиям просто не выжить.
Мы уселись за рагу - оно было изумительным. После ужина вытащили виски, она принесла мне две сигары, мы смотрели на телевизор и много не разговаривали.
Казалось, я живу тут уже много лет. Она продолжала мастерить шляпки, то и дело заговаривая со мной, а я отвечал: "ага", "правильно" или "вот как?" А шляпки все слетали с ее рук, шедевры.
- Мари, - сказал я, - я устал. Пойду-ка я спать.
Она разрешила мне взять виски с собой, и я так и сделал. Но вместо того, чтобы улечься к себе в постель, я откинул покрывало на кровати Мари и вполз туда.
Предварительно раздевшись, естественно. Прекрасный матрац. Прекрасная постель.
Такая старомодная, с высокими столбиками и деревянной крышей или как их там называют. Наверное, если уебешься до того, что крышу снесет, значит, получилось. Мне же эту крышу не снести никогда без помощи богов.
Мари по-прежнему смотрела телевизор и мастерила шляпки. Потом я услышал, как она его выключила, погасила свет на кухне и вошла в спальню, миновала кровать, не заметив меня, и упылила прямиком в нужник. Просидела там некоторое время, а потом я полюбовался, как она скидывает свою одежу и влатывается в здоровенную розовую ночнушку. Она поебошилась немножко со своей физиономией, махнула рукой, нацепила пару бигудей, развернулась, направилась к постели и увидела меня.
- Господи, Чарли, ты не в ту постель попал.
- Не-а.
- Послушай, голубчик, я - не такая женщина.
- О, кончай базар и заваливайся!
Она завалилась. Боже мой, одно мясо. На самом деле, я немного испугался. Что же делать со всем этим хозяйством? Так, я в ловушке. Вся постель со стороны Мари провалилась.
- Послушай, Чарли...
Я схватил ее за голову, развернул к себе, мне показалось, что она плачет, и тут губы мои накрыли ее рот. Мы поцеловались. Черт возьми, хуй у меня затвердел.
Боже милостивый. Что это такое?
- Чарли, - сказала она, - тебе вовсе не нужно...
Я взял ее за руку и обхватил ею свой хуй.
- Ох черт, - вымолвила она. - Ох черт!
Тут она уже поцеловала меня, взасос. Язычок у нее оказался небольшой хоть что-то маленькое, - и он трепетал туда-сюда, довольно-таки слюняво и страстно.
Я отстранился.
- Что такое?
- Ща, погоди.
Я дотянулся до бутылки, долго и хорошо приложился, поставил ее на место, а потом подлез и приподнял эту огромную розовую ночнушку. Немного помацал и уж не знаю, что именно нащупал, но мне показалось - то, что надо, хоть и очень маленькое, но в нужном месте. Да, то была ее пизда. Я ткнулся в неё своим краником. Затем дотянулась она и направила меня куда надо. Еще одно чудо. Штука эта оказалась тугой. Чуть шкуру с меня не содрала. Мы заработали. Мне хотелось поскакать подольше, но плевать. Она меня имела. Лучшая ебка в моей жизни. Я стонал и верещал, затем кончил, скатился. Невероятно. Когда она вернулась из ванной, мы немного поговорили, потом Мари заснула. Но она храпела. Поэтому пришлось ретироваться в свою кровать. И проснулся я только на следующее утро, когда она уходила на работу.
- Пора бежать, Чарли, - сказала она.
- Конечно, крошка.
Как только она ушла, я сходил на кухню и выпил стакан воды. Она оставила там сумочку. Десять долларов. Я их не взял. Вернулся в ванную, хорошенько посрал, уже без паука. Потом принял ванну. Попробовал почистить зубы, слегка сблевнул.
Оделся и снова вышел на кухню. Раздобыл кусок бумаги и карандаш:
Мари, Я люблю тебя. Ты ко мне очень хорошо отнеслась. Но я должен уйти. Даже толком не знаю, почему. Спятил, наверное. До свиданья, Чарли
Я прислонил записку к телевизору. Мне было нехорошо. Хотелось плакать. Там было так спокойно, как раз то спокойствие, которое мне нравилось. Даже печка с холодильником выглядели человечески, то есть - по-хорошему человеческими, казалось, что у них есть руки, голоса, что они говорят: потусуйся тут немного, парнишка, тут хорошо, тут может быть даже очень хорошо. В спальне я нашел то, что осталось от квинты. Выпил. Потом в холодильнике отыскал банку пива. Выпил и ее. Потом встал, прогулялся по этому узкому коридору - долго, чуть не сотню ярдов. Дошел до двери и вспомнил, что у меня ключ остался. Вернулся, вложил ключ в записку. Потом снова посмотрел на десятку в кошельке. Оставил ее там.
Прогулялся еще раз. Дойдя до двери, я уже знал, что как только я ее закрою, обратного пути не будет. Закрыл ее. Окончательно. Вниз по ступенькам. Я снова был один, и всем плевать. Пошел на юг, затем свернул направо. Шел себе, шел и вышел из Французского Квартала. Пересек Канал-Стрит. Прошел несколько кварталов, а потом свернул, миновал еще какую-то улицу и свернул в другую сторону. Я не знал, куда иду. По левую руку оказалось какое-то заведение, в дверях стоял человек, он спросил меня:
- Эй, мужик, работа нужна?
Заглянул я в ту дверь: целые ряды людей выстроились вдоль деревянных столов с молотками в руках, они разбивали какие-то штуки в раковинах, похожие на моллюски, они ломали эти раковины и что-то делали с мясом, и там стояла темень; казалось, эти люди лупят по самим себе молотками и выбрасывают то, что от них остается, поэтому я ответил человеку:
- Нет, мне не нужна работа.
Я шел, и солнце светило мне в лицо.
Оставалось 74 цента.
Нормальное такое солнышко.
КАКОЙ ПИЗДЫ НИ ПОЖЕЛАЕШЬ
Гарри и Дьюк. Пузырь примостился между ними в номере дешевого лос-анжелесского гадюшника. Субботний вечер в одном из самых жестоких городов мира. У Гарри лицо было довольно круглым и глупым, выглядывал только кончик носа, а глаза его вызывали только ненависть; фактически, ненависть с одного взгляда вызывал и сам Гарри, поэтому на него не глядели. Дьюк был помоложе, хороший слушатель, лишь слабенькая улыбочка мельтешила на лице, когда слушал. Слушать он любил; люди для него были самым грандиозным зрелищем, к тому же за вход денег не брали. Гарри был безработным, а Дьюк работал дворником. Оба они сидели и сядут снова. Оба это знали. Не имело значения.
Квинту опорожнили уже на треть, а на полу валялись пустые пивные банки. Мужики вертели самокрутки с естественным спокойствием людей, чья жизнь была трудна и невозможна до 35 лет, но они до сих пор живы. Они знали, что все вокруг - ведро навоза, но бросать не хотелось.
- Видишь, - сказал Гарри, отхлебывая, - я тебя выбрал, чувак. Я могу тебе доверять. У тебя очко не заиграет. Я думаю, машина у тебя потянет. Разделим ровно напополам.
- Рассказывай, - сказал Дьюк.
- Ты не поверишь.
- Рассказывай.
- Ну что - там лежит золото, прямо на земле, настоящее золото. Надо только выйти и подобрать. Я знаю, что похоже на бредятину, но оно там, я его видел.
- А в чем загвоздка?
- Ну, это армейский артиллерийский полигон. Бомбят весь день, а иногда - и ночью, вот в чем загвоздка. Надо не зассать. Но золото - там. Может, его снарядами из земли вывернуло, не знаю. Но по ночам обычно не пуляют.
- Значит, поедем ночью.
- Правильно. И просто подберем его с земли. Разбогатеем. Какой пизды ни пожелаешь - любая нашей будет. Подумай только - какой пизды ни пожелаешь.
- Неплохо.
- А если начнут пулять, прыгнем в первую же воронку. Туда они по-новой целиться не будут. Если собьют мишень, им этого хватит. А если нет - в следующий раз бахнут куда-нибудь еще.
- Логично.
Гарри нацедил немного виски.
- Но есть еще один прикол.
- Во как?
- Там змеи. Поэтому нужно ехать вдвоем. Я знаю, ты хорошо с оружием управляешься. Пока я буду золото собирать, ты постоишь на васаре, змеям головы поотшибаешь. Там гремучки водятся. Мне кажется, ты как раз подходишь.
- Чего не попробовать, к чертовой матери?
Они сидели, пили и курили, обдумывая.
- Все это золото, - промолвил Гарри, - любая пизда.
- Знаешь, - сказал Дьюк, - а может, этими пушками они старый клад разворотили.
- Что б там ни было, золото есть.
Они еще немного поразмышляли.
- А откуда ты знаешь, - спросил Дьюк, - что как только ты соберешь все золото, я тебя там не пришью?
- Что ж, придется рискнуть.
- Ты мне доверяешь?
- Я никому не доверяю.
Дьюк открыл еще пива, разлил еще выпивки.
- Бля, значит, на работу в понедельник нет смысла ходить, так?
- Уже нет.
- Я уже чувствую, как разбогател.
- Я как бы тоже.
- Человеку просто как-то оторваться нужно, - сказал Дьюк, - и тогда к нему начнут относиться как к джентльмену.
- Ну.
- А где это место? - спросил Дьюк.
- Увидишь, когда приедем.
- Делим напополам?
- Делим напополам.
- Ты уже не волнуешься, что я тебя пришью?
- Чего ты твердишь одно и то же, Дьюк? Ведь и я тебя пришить могу.
- Господи, я об этом не подумал. Но ты ж не будешь в кореша стрелять, правда?
- А мы кореша?
- Н-ну, да, я б так сказал, Гарри.
- Там хватит и золота, и пизды на обоих. На всю жизнь втаримся. Никаких тебе больше судебных приставов. Никакого мытья посуды за гроши, когда подопрет. Бляди с Беверли-Хиллз будут сами за нами гоняться. Всяким хлопотам конец.
- Ты в самом деле думаешь, мы этот шмат оторвем?
- Еще бы.
- А там в самом деле золото есть?
- Слушай, чувак, я же тебе уже сказал.
- Ладно.
Они еще некоторое время пили и курили. Не разговаривали. Оба думали о будущем.
Стояла жаркая ночь. У некоторых постояльцев двери были распахнуты настежь. У большинства оставалось лишь по бутылке вина. Мужчины сидели в одних майках, расслабленные, разбитые, в непонятках. У некоторых даже имелись женщины - не сильно-то и леди, но вино в желудке держать умели.
- Давай-ка еще пузырь возьмем, - сказал Дьюк, - пока не закрылось.
- У меня денег нет.
- Я достану.
- Валяй.
Они поднялись и вышли за дверь. Свернули в коридор и направились к черной лестнице. Винная лавка стояла дальше по переулку, слева от выхода. На верхних ступеньках черного хода, загораживая путь, валялся мужик в перепачканной и мятой одежде.
- Эй, это ж мой старинный приятель Фрэнки Кэннон. Ну, он сегодня дал копоти...
Наверное, стоит его от дверей оттащить.
Гарри приподнял его за ноги и отодвинул в сторону. Потом наклонился над ним.
- Интересно, до него кто-нибудь уже добрался?
- Не знаю, - ответил Дьюк, - проверь.
Дьюк вывернул у Фрэнки все карманы. Прощупал рубашку. Расстегнул штаны, проверил пояс. Нашел только спичечный коробок, гласивший:
УЧИТЕСЬ РИСОВАТЬ ДОМА Вас ждут тысячи высокооплачиваемых заказов
- Наверное, кто-то его уже пощупал, - сказал Гарри.
Они спустились по черной лестнице и вышли в проулок.
- Ты уверен, что золото - там? - спросил Дьюк.
- Слушай, - ответил Гарри. - Ты меня просто бесишь! Ты что думаешь - - я совсем чокнулся?
- Нет.
- Так не спрашивай меня тогда больше!
Они зашли в винную лавку. Дьюк заказал квинту виски и полудюжину больших банок пива. Гарри спер пакет с разными орешками. Дьюк заплатил за свое, и они вышли.
Не успели они ступить в проулок, как к ним подошла молодая женщина; ну, для этого района молодая, около тридцатника, хорошая фигура, но волосы нерасчесаны и речь слегка невнятна.
- Что у вас, парни, в этом пакете?
- Кискины сиськи, - ответил Дьюк.
Она подвалила к Дьюку поближе и потерлась о пакет.
- Я вина не хочу. У вас там вискач есть?
- Конечно, малышка, пошли.
- Дай бутылку посмотреть.
Дьюку она показалась ничего. Стройная, платье узкое, жопку как надо обтягивает, черт побери. Он извлек пузырь.
- Ладно, - решила она, - пошли.
Он пошли по переулку, девка - посередине. Ляжкой она стукалась о Гарри. Тот облапал ее и поцеловал. Она вырвалась.
- Сукин ты сын! - заорала она. - Пусти сейчас же!
- Ты все испортишь, Гарри! - сказал Дьюк. - Еще раз так сделаешь, и я тебе вломлю!
- Не вломишь.
- Только попробуй!
Они дошли до черного входа, поднялись, открыли дверь. Девка посмотрела на распростертого Фрэнки Кэннона, но ничего не сказала. Вошли в комнату. Девка села и закинула ногу на ногу. Ноги у нее были хорошие.
- Меня зовут Джинни, - сказала она.
Дьюк разлил.
- Я Дьюк. Он Гарри.
Джинни улыбнулась и взяла стакан.
- Один засранец, с которым я сейчас живу, голой меня держал, всю одежду в чулане запер. Я там неделю просидела. Потом дождалась, пока он вырубится, сняла с него ключ, забрала вот это платье и сбежала.
- Красивое платье.
- Нормальное.
- Оно лучшее в тебе подчеркивает.
- Спасибо. Эй, слушайте, парни, а чем вы занимаетесь?
- Занимаемся? - переспросил Гарри.
- Ага, то есть, как вам жить удается?
- Мы золотопромышленники, - ответил Гарри.
- Ой, бросьте, не надо мне баки заколачивать.
- Все правильно, - подтвердил Дьюк. - Мы золотопромышленники.
- Мы наткнулись на жилу. Разбогатеем за неделю, - сказал Гарри.
Потом Гарри понадобилось отлить. Сортир располагался в конце коридора. Когда он вышел, Джинни сказала:
- Тебя я хочу выебать первым, Миленький. Тот меня не очень-то заводит.
- Это ничего, - ответил Дьюк.
Он разлил еще раз на троих. Когда Гарри вернулся, Дьюк сообщил ему:
- Она трахнет меня первым.
- Кто сказал?
- Мы сказали, - ответил Дьюк.
- Точно, - поддакнула Джинни.
- Я думаю, нам следует взять ее с собой, - сказал Дьюк.
- Сначала поглядим, как она трахается, - ответил Гарри.
- Я свожу мужчин с ума, - сказала Джинни. - Мужики от меня благим матом орут.
У меня самая тугая пизда во всем штате Калифорния!
- Ладно, - сказал Гарри, - давай проверим.
- Сначала налейте мне еще, - ответила она, допивая залпом то, что оставалось.
Дьюк восполнил.
- У меня тоже кое-что имеется, малышка, я тебя, наверное, напополам разворочу!
- Только если ногу туда засунешь, - встрял Гарри.
Джинни лишь ухмыльнулась поверх стакана. Допила.
- Давай, - сказала она Дьюку, - чего тянуть?
Джинни подошла к кровати и стащила с себя платье. На ней остались голубенькие трусики и застиранный розовый лифчик, скрепленный на спине булавкой. Дьюку пришлось эту булавку откалывать.
- Он что - смотреть останется? - спросила она Дьюка.
- На здоровье, если хочет, - ответил тот. - Какого черта?
- Ладно, - согласилась Джинни.
Они залегли под простыни. Прошло несколько минут разминки и маневров; Гарри наблюдал. Одеяло сползло на пол. Гарри видны были лишь колыхания довольно грязной простыни.
Затем Дьюк взгромоздился. Гарри видел, как его задница подскакивает под полотном.
Тут Дьюк выругался:
- Ёбть!
- Чё такое? - спросила Джинни.
- Я выскользнул! Я думал, ты сказала, что у тебя там тесный гробик!
- Давай вложу обратно! Мне кажется, ты и внутрь еще не попал!
- Ну, куда-то же я попал! - ответил Дьюк.
И дьюкова задница запрыгала снова. Вообще не надо было ничего говорить этому пиздюку про золото, думал Гарри. А сейчас еще и сучка эта на шею сядет. Могут против меня стакнуться. Конечно, если он случайно коньки отбросит, я ей, наверное, больше понравлюсь.
Тут Джинни застонала и начала молоть языком:
- Ох, миленький мой, миленький! Ох, Господи, миленький, ох бож-же мой!
Какой пиздёж, подумал Гарри.
Он встал и подошел к заднему окну. Зады ночлежки выходили в аккурат на съезд с голливудской трассы на Вермонт. Он смотрел, как машины светят фарами и мигают поворотниками. Его постоянно изумляло, что некоторые так торопятся в одном направлении, а некоторые в то же самое время - в другом. Кто-то из них неправ, поскольку иначе останется просто грязная игра. Снова раздался голос Джинни:
- Я щас КОНЧУ! О бож-же мой, я щас КОНЧУ! О, бож-же м-мой! Я...
Хуйня, подумал Гарри и повернулся поглядеть. Дьюк пыхтел изо всех сил. Глаза Джинни, казалось, остекленели; она уставилась прямо в потолок, прямо в голую лампочку; и такая остекленевшая - то есть, повидимому остекленевшая - она смотрела прямо поверх левого уха Дьюка...
Наверное, придется все-таки пристрелить его на этом полигоне, подумал Гарри.
Особенно если у нее там действительно тесный гробик.
золото, всё это золото.
НОВИЧОК
В общем, слез я со смертного одра, выписался из окружной больницы и устроился экспедитором. По субботам и воскресеньям - выходные, и как-то в субботу мы с Мадж все и обсудили:
- Смотри, крохотуля, я обратно в эту благотворительную палату не тороплюсь.
Следует найти что-то такое, что мешало бы мне кирять. К примеру, сегодня. Делать нечего - можно только нарезаться. А кино я не люблю. Зоопарки - глупо. Ебаться весь день мы с тобой не можем. Вот проблема.
- Ты на ипподроме когда-нибудь бывал?
- Это еще что такое?
- Лошадей гоняют. А ты на них ставишь.
- А какой-нибудь ипподром сегодня открыт?
- Голливуд-Парк.
- Поехали.
Мадж показала, как туда добираться. До первого заезда оставался час, и стоянка была вся под завязку. Пришлось оставить машину чуть ли не в полумиле от входа.
- Сюда, кажется, много народу ездит, - заметил я.
- Это точно.
- А что делать, когда придем?
- Ставить на лошадь.
- На какую?
- На какую хочешь.
- И деньги можно выиграть?
- Иногда.
Мы заплатили за вход, и тут нам замахали бумажками мальчишки-газетчики:
- Хватайте своих победителей! Вам деньги нравятся? Тут все ваши рискованные ставки!
Стояла будка, в ней сидело 4 человека. Трое продавали свои выборки по 50 центов, четвертый - по доллару. Мадж велела мне купить 2 программки и Беговой Формуляр.
В Формуляре, объяснила она, приводится история, запись всего, чего лошади достигли. Потом растолковала ставки на победителя, на второе и на третье место, а также ставки сразу на несколько условий.