В доме графини все говорили тихо. Горничная Гликерия, степенная и вымуштрованная, так любила Юрия, что даже имя его произносила громче обыкновенного.
– Записочка вам от них. И барышня там ждут ответа.
– Какая барышня? От Юрочки?
Литта поспешно разорвала конверт. Всего несколько строк:
"Улитка, прими сейчас же подательницу этого письма. Прими в классной, если у тебя учитель мат. – А там видно будет. Она хорошая. Сестра. Буду скоро. Целую, детка. Записку порви".
– Гликерия… Пожалуйста… Он пишет… Проводите эту барышню ко мне в классную. Там учитель, – ничего… На минутку. Нет, нет, – прибавила она, увидев, что Гликерия смотрит обеспокоенно, – Юрий здоров, сам приедет, он только ее просил передать мне две книжки…
Вбежала назад в классную. Разрывая письмо на мелкие кусочки, растерянно заговорила:
– Это брат Юрий… Он всегда так, ничего не объяснит толком… Но уж, верно, нужно. Она сейчас сюда придет…
– Вы заняты? – сказал Михаил, поднимаясь. – В таком случае позвольте мне…
– Нет, нет, она должна сюда именно прийти…
– Но я не могу…
Наташа уже входила. Скромно одетая, в черном. Матовый солнечный свет желтил воздух.
Несколько секунд они с Михаилом молча стояли друг перед другом. Литта, взволнованная, ничего не понимающая, глядела на них обоих.
Неизвестно, на что бы они решились, столкнувшись так нежданно в чужом доме, оба осторожные, оба потрясенные, – если бы Литта не сказала наивно, не зная сама, что говорит:
– Юруля написал, чтобы в классную… Что сестра…
– Так вы знаете? – быстро обернулась к ней Наташа. И сейчас же подошла к Михаилу, крепко и безмолвно обняла его.
– Это мой учитель математики… Мы занимаемся математикой… – продолжала, спеша, Литта.
Она уже поняла чутьем, что надо объяснять, что Юрий, по своему обыкновению, устроил без лишних слов неожиданность.
Все-таки Наташа не знала, как себя держать, что говорить при девушке. Громадная радость видеть Михаила вдруг куда-то спряталась. Ну, вот она хотела – их столкнули лбами. А дальше?
Записка Юрия к Наташе была еще короче Литтиного письма: "Завтра в 11 часов подите с этим письмом к моей сестре, скажите, что ждете ответа, что вы от меня. Оденьтесь просто, говорите по-русски".
И все. Она, не рассуждая, исполнила. Теперь как же?
Выручила опять Литта.
Схватила свои тетради. Заторопилась.
– Я пойду в комнату Юрули. Там эту задачу еще посмотрю. Это рядом. А сюда никто не придет. Я сейчас.
Наташа взяла девочку за руку и вдруг неожиданно поцеловала. Литта вся вспыхнула от радостного волнения, от внезапной уверенности, что эта "сестра" – друг. И тихонько выскользнула за дверь.
Наташа и Михаил остались одни.
Глава четырнадцатая
В чем грех
Юрий не думал быть свободным в это утро. И ночевал не дома. Однако случилось, что около половины двенадцатого он был неподалеку от дома графини; решил заехать на минутку, посмотреть, что там делается. Интересно, как справилась сестренка с его запиской…
У него и тут свой ключ.
Вошел незаметно в свою комнату. Удивился. Сидела Литта, тихо, как мышь, с красными от волнения ушами, пристально глядела в книгу. Вздрогнула, когда дверь отворилась.
– Ах, Юруля! Ну, слава Богу!
Спеша, запинаясь, рассказала ему все. И что они в классной… И уж давно… Она не смеет туда пойти… А скоро завтрак…
Юрий нахмурился.
– Да… Лучше пусть они как-нибудь вечером… Чего ты волнуешься? Я сейчас устрою.
И он пошел в классную.
Через пять минут вернулся с Наташей.
У Наташи блестели глаза, и губы крепко были сжаты.
– Это моя сестренка, – сказал Юрий весело. – Она славная. Вы познакомились?
– Я уж ее полюбила…
И Наташа, светясь внутреннею радостью и новой заботой, опять привлекла к себе девочку.
– Хорошо, а теперь, Улитка, марш в классную, отпусти учителя и приходи ко мне. Простилась с Наташей?
– Ах, до свиданья! Вы уходите? Уходите скорее! Так вас Наташей зовут?
– Не знаю, – улыбаясь, сказала Наташа.
– Да, да… Я понимаю… Только бы мы увиделись еще…
В классной она заторопилась что-то сказать Михаилу и ничего не сумела. Он глядел на нее с нежной добротой и улыбался.
Литта овладела собой и сказала деловито:
– Ваша сестра, верно, не здесь живет…
– Не здесь…
– Так вам с ней у Юрия очень удобно видеться. Особенно вечером. Никого не бывает…
– Мы уже обо всем сговорились, – сказал Михаил. Простился и ушел.
В комнате Юрия Наташи уже не было. Юрий о чем-то думал.
– Литта, – сказал он вошедшей сестре, – ты сделай милость не…
– О, разве я не понимаю!
– Не то, а надо тебе знать, что я теперь в их дела не вхожу, не интересуюсь и тебе не советую. Но, впрочем, как хочешь. Если я позволяю им устраивать у меня свидания и говорю с ними при случае, то лишь потому, что помочь им тут могу, и мне это легко. Не увлекайся и не делай неосторожностей. Вредить другим можно лишь в крайнем, в самом последнем случае.
Литта смотрела на него широкими глазами.
– Вредить? Да разве я не знаю! Никогда нельзя!
– Никогда от глупости, никогда от неосторожности. Никогда для собственного удовольствия. Но вот единственный случай: если приходится выбирать между другим и собой, – то надо, разумно, неизбежно повредить другому, а не себе.
– О, Юра! А если маленький вред себе?
– Никакого. Вред другому – это неприятная глупость, вред себе – это, как бы сказать? Ну грех, что ли…
– Я не понимаю… – начала Литта решительно, но Юрий перебил ее:
– Бросим. Ты достаточно поняла. Будь осторожна. А таких крайних положений, где можно впасть в грех, при удаче легко избегать и следует. Прощай, милая, я завтракать не останусь.
Глава пятнадцатая
Сашины дела
Левкович все не приезжал повидаться с Юрием. Зато вертлявая и хорошенькая Мурочка весело прилетела к Литте, не обращая никакого внимания на кислую мину графини. Опять утащила Литту в классную.
– Душечка, вы так все и сидите дома? Какая весна! Уж на островах все зелено. Я вчера туда ездила, вот было весело! Скажите брату, чтобы он с нами поехал и вас взял.
– Я никуда не езжу, – отозвалась Литта угрюмо.
– Да плюньте вы на эту старуху! Что она вас взаперти держит! Юрулька не в вас, он бы не высидел! Ах, какой он смешной! Вы подумайте.
И она подробно рассказала случай с красивой m-elle Duclos.
– Преизящная! Удивительнее же всего, что Юрий уже успел ее куда-то спрятать! Я через два дня пошла в гостиницу, – преинтересная француженка! – вообразите, говорят: съехала и адреса не оставила!
– Почему же вы думаете, что Юрий?..
– Да он же ей какие-то письма у нас писал, давал… рекомендательные, что ли… Обещал потом приехать к ней…
– Потом? Письма? – Литта задумалась и неосторожно прибавила: – А какие у нее глаза?
– Вы ее видели? Красивые глаза, светлые очень.
– Где ж я видела? Я только не понимаю, при чем тут Юрий. Ну и уехала. Да и вы при чем?
Мура засмеялась, но вдруг сделала печальное лицо.
– Боже, какие вы все несносные, скучные! Вот вам бы за моего мужа выйти, кузиночка! Он тоже вечно насупленный, вечно с вопросами… То я не так, это не так… Претя-желый характер!
Литта удивленно посмотрела на нее.
– У Саши? У Саши тяжелый характер?
– Ну да! Еще бы не тяжелый!
Мура соскочила с классного стола, где сидела, присоседилась к Литте, на широкое старое клеенчатое кресло, и начала полушепотом, как барышни секретничают:
– Он невыносимо ревнивый, глупо ревнивый. Не могу же я в траппистки записаться? Я уж такая, как есть. Я не виновата, что мне с ним скучно.
Литта слушала ее в неизъяснимом ужасе. Скучно! Зачем же она замуж выходила?
– И главное, – продолжала Мура, – я такой человек, что пусть лучше он меня не доводит до крайности. Все ему выскажу и уйду. Очень нужно.
– Как уйдете? Да разве вы его не любите? – прошептала оцепеневшая Литта.
– Люблю, люблю… Не люблю… Ах, Боже мой… Мурочка рассеянно и нетерпеливо прошлась по комнате.
– Почем я знаю? Пусть не надоедает. И такое непонимание! Меня надо понимать… Вот Юрий– это другое дело…
– Юрий понимает?
– Коли я плоха – какая есть! Не я себя такой сделала! Ну, и нечего теперь меня учить. Хуже будет.
Безмолвно вошла Гликерия. Графиня решила, что неприятная гостья слишком засиделась у внучки.
– Не пойду я к старухе, – заявила Мура, когда горничная вышла. – Мне еще надо в одно место… А вы, пожалуйста, Литта, Юрию этого нашего разговора не передавайте. Я такая горячая. Наболтаю всегда… А он…
– Так отчего же… – начала Литта.
– Оттого! У Юрия последнее время всегда я виновата! Забота, подумаешь, братец! Ну, я не очень боюсь!
Лицо у нее, однако, было испуганное. Литта твердо решила все рассказать брату и пошла провожать гостью.
– А француженка прелестная, – болтала Мура в передней. – Похожа немножко на m-elle Leontine, мою последнюю гувернантку. Только красивее. Ах, Боже мой, вот и Юрий Николаевич!
Юрий, действительно, входил в переднюю. Литта испугалась: ну, теперь эта Мурочка ни за что не уйдет! Однако Юрий понял положение.
– Вы уходите, Мурочка? До свидания. Спешу к графине.
Раздосадованной Муре ничего не оставалось, как тоже выйти. А Литта побежала за братом, нагнала его в коридоре, спеша, рассказала о Муре и неожиданно прибавила:
– А эта француженка, Юрий, это… Юрий рассердился:
– Какое тебе дело? Как это скучно и глупо! Неужели нельзя меня оставить в покое? Просто жить нельзя в Петербурге! На Остров ходят, ноют, сюда приду и здесь то же самое!
Литта побледнела.
– Ты несправедлив, Юра. Он уже улыбался.
– Да, я несправедлив. Прости, сестренка. Это Сашины дела меня растревожили. Что ж, сам он виноват… – Задумался, потом прибавил: – Я сегодня обедаю у вас. После останусь, отдохну хоть немного.
Глава шестнадцатая
Самоубийца
Отдохнуть не пришлось.
Чуть только Юрий после обеда прилег на турецкий диван в своем просторном кабинете, в дверь постучали.
– Студент вас спрашивает, – зашептала Гликерия. – Уж он раз шесть приходил, пока вас не бывало. Прикажете отказать?
– Какой еще студент?
– Длинный такой, бледный. Очень просит.
Юрий махнул рукой.
– Ну, хорошо… Все равно. Позовите.
Вошел Кнорр, мешковатый, темный, как никогда, с потерянными глазами.
– Як тебе… по делу, – начал он, запинаясь. Чувствовал, что Юрий ему не рад.
– Опять по делу?
– Да… А вернее так, просто… Сам не знаю, зачем. Искал тебя давно, а зачем – не знаю…
Юрий взглянул на него остро.
– Ну, садись, я велю чай подать.
Кнорр сел.
– Не надо чаю… Я так…
– Все равно. С кем видался последнее время? – спросил Юрий тихо, продолжая приглядываться к гостю.
– Видался? Ни с кем. Один был. Всех потерял. Точно вес сгинули. Точно сторонятся от меня. Даже Яков этот… ты, впрочем, его не любишь. Я нисколько не жалуюсь, я и прежде близости не искал. А теперь я так утомлен.
Юрий ходил по комнате, морщась от неприятного чувства.
– Ну, что я с тобой буду делать? – сказал он, вдруг останавливаясь. – Ты в таком состоянии, что тебе слова утешения нужны, за ними ты и пришел. А мне слова пустые противны.
Кнорр сидел неподвижно, темный, как мертвец.
– Ведь с тобой ничего не случилось? Если б беда стряслась, подумали бы вместе… А так – чего приходить? Только неприятно смотреть.
Кнорр грубо захохотал. Он был, действительно, неприятен: слишком измученное лицо.
– Ничего не случилось? Все случилось. Вот что со мной случилось.
Но Юруля пожал плечами, опять прошелся по комнате и сухо сказал:
– Тогда уходи, пожалуйста. Я не люблю смотреть на несчастных, которым не могу помочь. Если б у тебя заболела мать, я бы помог отыскать доктора. Если б ты был голоден, я бы тебя накормил. Если б ты впутался в историю, я постарался бы выручить тебя. Но теперь, ей-Богу, это нелепость, что ты ко мне пришел. Надумал себе несчастие и хочешь показывать его? Уйди, сделай милость.
Кнорр встал. Он уже не смеялся. Весь засутулился, мундир точно на вешалке, рукава точно пустые.
– Так пойду. Прощай. Юруля остановил его за плечо.
– Кнорр, милый, ведь это глупость, больше ничего. Ведь у тебя сейчас неврастения. Ты так потерял себя, что пойдешь и пулю себе в лоб пустишь. И очень будешь важничать, точно это не величайшая банальность. У тебя нет одной большой беды, но, наверное, было много маленьких, и ты устал… Ты подожди. Ты отдохни.
Юруля ласково обнял его и посадил опять в кресло.
– Ведь устал? Правда? Тебе все не нравится. Все кажется ненужным, скучным… Или даже отвратительным? Так?
Кнорр покорно подался в кресле. Слушал – или не слушал. Вдруг поднял голову.
– Да, напрасно я пришел к тебе сегодня, – сказал он кратко. – Да, устал. Да, может, и умру сегодня. А пришел так. Вспомнить. Может, Хесю увидишь. Она тебя любила тогда.
Юруля встрепенулся.
– Ты знаешь. Она мне не нравилась. Я ее жалел и боялся. Глуп был. Нечего было ни жалеть, ни бояться.
– А что же? – усмехнулся Кнорр. – Впрочем, все равно. Ну, я любил Хесю. Ну, она тебя любила. Что мне? Я и не знаю, где она теперь. И уж давно, должно быть, не люблю.
У Юру ли мелькнула какая-то мысль.
– Так ты не знаешь, где она? И ничего не знаешь? А как же, помнишь, тогда, в саду, просьбу ты передавал?
Кнорр покачал головой.
– Говорю же, никого с тех пор не видел. Я, кажется, и из комнаты не выходил.
– Ну, вот что, Кнорр, – заговорил Юруля оживленно. – Все это ты успеешь, и убить себя успеешь, если захочется. А сегодня сделай мне удовольствие. Поедем вместе.
Кнорр поднял удивленные угрюмые глаза.
– Куда это? Сейчас?
– Ну, да, сейчас. Для меня. Сделай мне удовольствие.
– Не понимаю. Да хорошо. Мне все равно.
Глава семнадцатая
Портниха
Лизочка была в нервах.
Она считала, что это так и следует, что необходимо иногда быть в нервах.
Нынче она целый день ругалась с Веркой, по телефону поругалась с дядей Воронкой, не позволила ему приехать. В разнастанном капоте лежала в гостиной, под граммофоном, и злобно скучала.
На одном окне штора была спущена, и яркая ночь неярко входила в комнату.
Юрий, приехав с Кнорром, церемонно позвонил.
– Дома. Оне не так здоровы, – сказала жеманная Вера, взглянув на студента, который шел за Юрием.
Юрий был весел.
– Ну, вот отлично, что дома. А больна – мы вылечим, – смеялся он, бросая пальто на руки Веры.
Лизочка, собственно, дулась на Юрулю. Давным-давно не был. Но все-таки обрадовалась.
– Что это вас не видно, – протянула она. – Являетесь вдруг. А кто с вами? Кноррушка!
– Прости, Лизок, милый, – весело сказал Юрий. – Я знаю, ты у меня умница. Что, твоя портниха дома?
– Портниха, – протянула Лиза разочарованно, – вы к портнихе? Так бы и говорили. Когда же она вечером дома бывает?
Но, увидав, что Юрий сдвинул брови, поспешно прибавила:
– Должно быть, еще не ушла. Я разговор слышала.
– Пошлю Веру купить чего-нибудь к чаю, – сказал Юрий и вышел из комнаты.
Кнорр и Лизочка остались вдвоем.
– Это вас, что ли, он к портнихе привез? – спросила, наконец, Лизочка, утомленная молчанием Кнорра.
Не очень любила его.
– Я не знаю, – с усилием отозвался Кнорр.
– Не знаете? Юрка такой шалый. Никогда не знаешь, кого он куда везет и зачем. Да вы какой-то больной?
– Нет, я так, – сказал Кнорр и замолк.
В дверях, в ночной яркости, показалась маленькая женщина, черноголовая, большелицая и бледная. На ней было темное платье, вязаный, дикенький платок на плечах.
– Вот, Кнорр, Марья Адамовна хочет с вами поговорить, – сказал Юрий, который тоже вошел вслед за маленькой женщиной. – . Вы ведь знаете его? Узнали?
Марья Адамовна подошла ближе к студенту и крепко пожала руку.
– Лизок… Ну, пусть студент с портнихой поговорят. А ты поди пока сюда! – продолжал Юрий. – Иди, мы чай приготовим.
Довольная его ласковостью, Лизочка забыла о своих нервах и убежала за Юрием.
В душной гостиной пахло какими-то противными пыльными духами.
Марья Адамовна, неслышно ступая, подошла ко второму окну и откинула занавес. Стало светлее и серее.
– Вы не унывайте, Норик, – сказала она тихим, ровным голосом и опять взяла его за руку. – Говорят, вы унываете. Не надо. Я вас помнила. Совсем еще вот недавно говорила о вас. Я бы вас нашла.
Кнорр прокашлялся.
– А зачем я вам нужен? И как вы здесь, Хеся?
– Да уж нужны. Главное, не падайте духом. Вон вы какой. Пожалуйста, будьте бодрее. И мне не весело, а раскисать неблагородно.
– Почему вы здесь?
Хеся грустно улыбнулась и замигала глазами. Глаза у нее были большие, с длинными ресницами; улыбаясь, она всегда мигала часто-часто.
– Вы же знаете, мне надо было. Двоекуров устроил меня портнихой к этой… госпоже.
Кнорр вспыхнул.
– Как он смел?
– Оставьте, оставьте, – зашептала Хеся. – Пусть, это хорошо. Иначе нельзя. Я скоро уеду. А иначе нельзя было.
В эту минуту в передней слабо позвонили.
– Мне сейчас нужно уходить, – сказала Хеся поспешно. – Дайте мне слово, Кнорр, обещайте мне… Что вы не будете такой, что вы ободритесь. Опять с нами будете…
– Разве я могу помочь? Да и хочу мало.
– Ну, хоть для меня, – сказала Хеся печально и равнодушно. – А Яков совсем недавно говорил о вас.
Звонок повторился. Хеся замолкла, глядела тревожно. Слышно было, как Юрий пришел в переднюю и отворил дверь.
Отворил, тотчас же сказал удивленно и грубо:
– Что это? Зачем вы сюда?
Ответили ему совсем тихо. Голос Юрия настойчиво повторил:
– Да что вам от нее нужно?
– Два слова. Необходимо, – с нетерпением, хрипловато сказал пришедший.
Хеся бросилась в переднюю, шепнув Кнорру:
– Это Яков. Что-нибудь случилось.
На пороге, под рожком электричества, стоял элегантно одетый молодой человек с противным, бритым, зеленоватым лицом. Он не то улыбался, не то гримасничал, обнажая редкие зубы.
– Да вот же она! – воскликнул он, увидав Хесю. – Барыню мне, пожалуй, и не нужно. – Обернулся к Юрию. – А вы что же здесь распоряжаетесь? Я и не знал, что вы хозяин.
– Во всяком случае – хозяин положения, – ответил Юрий холодно. – Говорите ей ваши два слова и затем убирайтесь к черту!
Яков любезно раскланялся. Хеся зашептала:
– Двоекуров, пожалуйста, ничего, он сейчас уйдет… Яков, что случилось?
Юрий повернулся и вышел, захлопнув за собой дверь.
– Вот как! И Кнорр здесь, – сказал Яков, успевший заглянуть в гостиную. – Отлично, голубчик. Чего это вы пропали? Хеся, а я пришел сказать, чтоб вы сегодня туда не ходили, куда собирались. Ловко застал. Надо будет в другое место поехать. А раз уже Кнорр здесь, так и его можно прихватить.
– Куда? – спросила Хеся. Яков сказал.