Насмешливость капитана не понравилась Королеву. Уж не над тем ли он смеется, что Королеву пришлось командовать девушками? Королев насупился и слушал объяснения капитана враждебно.
Оказалось, когда ночью прибыл эшелон, в Мартыновку пришел приказ направить артиллерийский дивизион по другому маршруту. А так как девушки не имели к дивизиону никакого отношения, вагон с ними отцепили и оставили. Капитан – военный комендант Мартыновки – не знал, что с ними делать дальше. У него не было никаких указаний.
– Что тут решать? – сказал Королев резко. – Я должен доставить их в наш батальон. Мне приказано, и приказание не отменено. Прицепите нас к первому поезду, который пойдет в том направлении...
– В том направлении ни одного поезда не было уже больше суток, – сказал капитан.
– А что там случилось? – спросил Королев.
– Почем я знаю, – ответил капитан. – Разве мне докладывают?
У капитана было пожилое морщинистое лицо с глубокими вертикальными складками на щеках у концов губ, и никак нельзя было понять, когда он говорит всерьез и когда шутит. Впрочем, сейчас он, кажется, не шутил. Он не знал, что делать с этими девицами.
– Погодите, – сказал он. – Попробую дозвониться.
Он долго трудился над телефоном, – так долго, что Королев и Марья Ивановна устали стоять. С кем он пытался связаться, Королев не понимал. Иногда капитан до кого-то пробивался сквозь плохо проходимую гущу проводов, вступал в длинные загадочные для Королева разговоры; но всякий раз это была не та инстанция, от которой зависела судьба Королева и его девушек. Наконец капитан изнемог.
– Вот что, младший лейтенант, – сказал он, откинувшись на спинку стула. – Выводите своих девиц из вагона.
Он объяснил, что не имеет права оставить на территории станции ни вагона, ни девиц. Ему приказано не задерживать подвижной состав на пристанционных путях, чтобы немцы опять не начали бомбить, как третьего дня. Он дал такой совет: получить для всех на складе по продовольственным аттестатам сухой паек дня на два, а потом отвести девиц куда-нибудь в сторонку и там ждать.
– Чего ждать? – спросил Королев. – Я должен ехать на станцию Ржа.
– Понимаю, – сказал капитан.
– Вот, в моей командировке указано, что я обязан прибыть на место не позже завтрашнего дня.
– Вижу, – сказал капитан. – Я постараюсь дозвониться до начальства. Дозвонюсь – поставлю вас в известность.
– А вдруг не дозвонитесь?
– Все может быть, – сказал капитан.
Королев устал от этих долгих уклончивых разговоров. Глухое раздражение подымалось в нем.
– Вы не хотите нас отправить, – сказал он капитану.
Капитан рассмеялся.
– Очень вы мне нужны! – воскликнул он, смеясь.
Потом внимательно посмотрел Королеву в лицо и прибавил вполне серьезно:
– Послушайте, молодой человек, куда вы торопитесь со своими девицами? Вы что, не слышите, что творится? Кому они там нужны? А здесь они целей будут. Была б моя воля, я бы их первым поездом отправил обратно.
Королеву не понравилось, что его назвали молодым человеком. Так офицеры друг друга не называют. Совет капитана тоже ему не понравился. Королев был слишком молод, чтобы согласиться с такими рассуждениями.
– Нет, так нельзя, и воля не ваша, – сказал он враждебно. – Я должен выполнить приказ. При любых обстоятельствах.
– Что ж, выполняйте, – проговорил капитан холодно. – Только нет туда поездов.
– А если будут, вы нас отправите?
– Словом, освобождайте вагон!
8
День был знойный с самого утра, и чем выше подымалось солнце, тем становилось жарче. Кучи черного паровозного шлака накалились: дотронешься до кирпича – и обожжешься. Королев сидел один на старой просмоленной шпале среди огромных лопухов в жидкой тени уцелевших станционных берез и ждал. Марья Ивановна давно увела девушек через пути, за поляну, в лесок; там, говорят, какая-то речка. Она успела получить для всех сухой паек на два дня, и весь этот паек взгромоздили на спину Луши Зверевой, замечательной своей силой. Девушки ушли, а Королев остался – ждать поездов и сторожить коменданта, которому не доверял. Этот комендант пальцем о палец не ударит, чтобы помочь им добраться до батальона.
Иногда поезда проходили; но все они шли в обратную сторону, с фронта в тыл, и в Мартыновке не останавливались. Медленно прополз санитарный поезд, длинный-длинный, с занавесками на всех окнах, зловеще безмолвный. Прошел и один встречный эшелон, с тыла на фронт, весь в вянущих березовых ветках, полный бойцов, орудий, автомобилей; он тоже не остановился и с хода свернул на боковой путь – не туда, куда надо было Королеву. Когда составы уходили и станция пустела, опять становился слышен равномерно пульсирующий гул за горизонтом.
Королев привык к этому гулу за зиму и там, на аэродроме, совсем разучился замечать его. Однако здесь дело было другое: если гул этот так отчетливо слышен здесь, в Мартыновке, в двухстах километрах от их аэродрома, значит, что-то изменилось, произошло что-то скверное. Королев очень смутно представлял себе очертания линии фронта: никаких карт он никогда не видел, и что он мог знать, просидев столько месяцев на одном месте, в дыре. Но ему ясно было, что за время его поездки фронт, всю зиму простоявший неподвижно, сдвинулся, и в невыгодную для нас сторону. Что-то случилось ужасное и как раз в том краю, где стоял их батальон...
И вдруг этот батальон, который он столько месяцев считал самым постылым местом на свете, показался ему милым и близким, словно родной дом. С нежностью вспомнил он землянки, своих бойцов, своих сотрапезников по столовой. Где они? Живы ли? Вспомнил пустое летное поле, над расчисткой которого столько трудился... Там все ему было ясно, там не пришлось бы ему самому решать, что делать... И его неудержимо туда потянуло.
Если бы дело касалось его одного, он сейчас отправился бы искать свой батальон, – хоть пешком. Одному – легко, за себя он не боялся. Но как быть с этой обузой, с девушками? Нужно же было так случиться, что ему навязали их на шею!..
Капитан, комендант станции, иногда выскакивал из своей норы и бежал куда-нибудь по путям или в поселок. Королев всякий раз пытался попасться ему на глаза и спрашивал:
– Ну, как? Дозвонились?
– Нет, нет, – ответил капитан, не глядя на Королева и убегая.
После второго или третьего раза он сказал Королеву наставительно:
– Надо уметь ждать!
А еще через полчаса уже просто накричал на него:
– Чего вы здесь околачиваетесь! Ступайте! Когда нужно будет, я вас найду!
Королев, конечно, не ушел и опять сел на старую шпалу под березой... Капитан нарочно их не отправляет, и нужно его заставить!.. Тени берез становились все короче, солнце грело все жарче. Тяжелый мохнатый шмель перелетал с цветка на цветок. Королев следил за шмелем и ненавидел капитана.
Около полудня пришла Марья Ивановна. Она доложила, что все в порядке. Явилась узнать, нет ли приказаний и, главное, не хочет ли младший лейтенант покушать: ведь девушки унесли с собой его сухой паек. Королев с завистью глядел в ее спокойное лицо, полное служебного усердия. Она не знает, что этот гул фронта еще несколько дней назад не был слышен в Мартыновке, и полагает, что тут так и должно быть. Ей кажется, что с ними случилась всего только ничего не значащая задержка в пути, пустяковая дорожная неурядица. Может быть, объяснить ей, попросить совета? Но, взглянув ей в глаза, Королев понял, что ее совет ему не пригодится.
9
У него сегодня еще ничего не было во рту, и он хотел есть. Уходить со станции он побаивался; однако, подумав, он все-таки решил оставить здесь Марью Ивановну, чтобы следить за комендантом и поездами, а сам отправился к девушкам, пообещав скоро вернуться. Марья Ивановна объяснила ему дорогу:
– Через рельсы, потом тропкой через поле, а там лесок, свернете направо и выйдете на речку. Они все там сидят над водой на косогоре.
Тропка через поле долго ползла вниз. Рельсы, разбитая станция, поселок за нею – все осталось позади, а здесь высокая уже трава обтирала своими метелочками сапоги Королева, и кузнечики прыгали из-под ног выше его роста. Солнце жгло, пахло цветущей травой; жаворонок взлетел перед Королевым и свечой ушел ввысь. Кузнечики стрекотали пронзительно, но весь их стрекот не мог заглушить равномерною тяжкого гула, от которого дрожал весь голубой купол неба.
Поле кончилось, тропинка, завернув направо, вошла в лес, прорезанный солнечными лучами, как струнами, пахнущий муравьями, нагретой сосновой корой, сыростью осин. Рассохшиеся шишки падали со стуком. Высоко уходили ярусы ветвей, а внизу было бело от цветов земляники. Тропка по-прежнему скользила все вниз, вниз, и Королев шагал уверенно, потому что впереди уже слышал высокие девичьи голоса.
Чего они так громко кричат? Звон стоял от нестройных возгласов, счастливых и ликующих. Он уторапливал шаги, дивясь их веселью. Сосны поредели, расступились, он вышел на луг и впереди увидел речку.
То есть речки-то он не увидел, а увидел мягкие округлые купы ольхи и тальника, росшие вдоль берегов и сплошь заслонявшие от него воду. Речка петляла по лугу, вместе с ней петляла цепь зарослей, а вдоль этой цепи по петляющей тропке шагал Королев. Он обходил очередную петлю и только начал заворачивать за куст, как вдруг услышал:
– Стойте! Вам дальше нельзя!
Дорогу ему загородила Манечка – босая, в белой рубашке до колен. Склонив голову набок, она полными коротенькими руками выжимала воду из мокрых волос.
– А мы купаемся, и меня нарочно поставили здесь сторожить, – сказала она. – Я сейчас крикну им, чтобы они вылезали. Марья Ивановна не велела нам купаться, она велела все время быть в готовности, но так жарко, да и постирушку нужно устроить... Ведь вы нас не выдадите, товарищ лейтенант?
Марьи Ивановны они боялись куда больше, чем его... Манечка поглядывала на Королева со своим обычным простодушным лукавством. Выжав волосы, она сняла с ветки свою зеленую форменную юбку, влезла в нее и стала застегивать на боку. В том, что она, по-видимому, нисколько его не стеснялась, тоже было что-то детское, простодушное. Королев же, напротив, смущенно отводил глаза, стараясь не смотреть на ее груди, подымавшиеся под рубашкой, как скамеечка.
– Вы еще ничего не кушали! – воскликнула она. – Мы переживали, что вы голодны, честное слово... Нам выдали концентраты, и мы на костре варили кашу и вашу долю вам оставили. Каша еще совсем теплая, я вам сейчас принесу. – Она надела гимнастерку, застегнула ремень, сунула ноги в сапоги. – Я живо сбегаю, а вы пока постойте здесь вместо меня на страже, никого не пускайте, а то тут мальчишки проходили, швырялись в нас шишками...
И Королев, смущенный выпавшей на его долю обязанностью, остался один, охраняя тропинку. Он видел высокие кусты, тянувшиеся извилистой лентой вдоль речки, и там подальше на кустах развешенные для просушки только что выстиранные рубашки и лифчики. Всплески воды и радостные возгласы купальщиц раздавались совсем близко. Он слышал, как Манечка на бегу крикнула:
– Вылезайте! Лейтенант Игорек пришел!
В ответ раздался дружный оглушительный визг. Звуки над водой разносятся далеко, и Королев отчетливо слышал каждое слово.
– Варвара первая вылезла!
– А вы, девочки, разве не знаете, Варвара влюблена в нашего лейтенанта!
– Разве одна Варвара!
– А наш лейтенант и вправду симпомпончик! – крикнул новый голос, совсем озорной.
В ответ засмеялись – громко и пронзительно.
– Вот я, девочки, любила одного лейтенанта, так он против нашего вдвое шире был. Такой здоровый, видный, только рябоватый немного...
– Где ж он теперь?
– На фронт угнали...
Вернулась Манечка, принесла каши в котелке, кипятку, сахару, полбуханки хлеба. Королев сел на траву и стал завтракать. Манечка уселась неподалеку и ласково смотрела, как он глотает. Мало-помалу поодиночке к ним подходили девушки; на их гимнастерках, надетых на мокрое тело, проступали темные сырые пятна. Подходя, они садились в траву вокруг Королева, и скоро Королев оказался окруженным множеством глаз, доверчиво и дружелюбно смотрящих на него.
Лица их были ему уже знакомы. Варвара кусала травинку мелкими острыми зубками и всякий раз, когда Королев взглядывал на нее, двигала гребень в волосах. Могучая Луша Зверева, широкая, как гора, сидела неподвижно, выставив вперед толстые ноги, раздувавшие икрами голенища сапог. У Лены Смирновой, любившей шить, глаза были тихие, спокойные. Вот Саша Кашина, которую они считают самой красивой; она и вправду, пожалуй, недурна. Вот маленькая рыженькая Томка, – уж до чего рыжа, как клен осенью, и вся в веснушках, и нос лупится, и глаза красные... Как зовут других девушек, Королев не знал, но все они уже ему примелькались, и он вспоминал их по мере того, как они подходили. Он ждал, когда подойдет наконец Лиза Кольцова, та, с темными ресницами, которая просила перевести ее в другую часть. Но Лизы Кольцовой все не было.
Королев выгребал из котелка кашу, а девушки разговаривали между собой. Их разговор не умолкал ни на минуту, сплетался густо, как пряжа. Они еще были переполнены впечатлениями купания и говорили о речке, о событиях в воде.
– Я с одного маху переплыла на тот берег, только ногой до дна дотронулась, и назад.
– Подумаешь! Наша река в четыре раза шире, а я ее с одного маху переплываю.
– А у нас речка поуже, да вся в омутах. Каждый год тонут. Водовороты крутятся и затягивают.
– А я сегодня вот какую рыбу видела! Не верите?
– Чего это Саша так перепугалась? Я уже думала, она тонет.
– Меня кто-то за колено в воде схватил. Ей-богу! Скользкий, холодный! – сказала Саша Кашина. – Так мягко взял за колено и отпустил.
Манечка рассмеялась, но никто ее смеха не поддержал. У Саши было розовое личико и прямой аккуратный носик. Она вспомнила о своем испуге, и глаза у нее стали круглыми от страха.
– Кто же это был? Рыба, что ли?
– Нет, рыба за колено не возьмет.
– Утопленник...
– Ох! – испуганно вздохнули кругом.
Потом маленькая рыжая Томка сказала:
– А я лягух больше, чем утопленников, боюсь.
Она показала, как она боится лягух.
– Лягух глупо бояться. Я вот коров боюсь, – корова большая, рогатая, и никогда не знаешь, что она сделает.
– Ну, если коров бояться, как же их доить, – сказала Варвара рассудительно.
Но на ее слова никто не обратил внимания. Оказалось, все они чего-нибудь боятся. Они рассказывали об этом с полной откровенностью, как будто даже хвастаясь, что они такие трусихи. Они боялись собак, козлов, индюков, мышей, высоты, темноты, раков, пауков, омутов, окряг. Одна Манечка уверяла, что ничего такого не боится, – пока речь не зашла о покойниках.
– Нет, покойников я боюсь, – сказала она, и по голосу ее было слышно, что она их действительно боится.
Как раз в эту минуту Королев краем глаза заметил Лизу Кольцову, вышедшую из кустов и подходившую к ним. Он не посмел повернуть к ней головы. Она обошла кругом всех сидевших в траве и села позади Королева. Он не видел ее, но все время чувствовал спиной ее присутствие.
– Что это – весь день гром гремит, а дождя нету? – спросила вдруг Саша Кашина.
Ей никто не ответил. Взглянув в их лица, Королев понял, что все они, кроме Саши, давно уже догадались, что это за гром.
– Я тоже сначала думала, что тут за лесом едут машины, груженные железом, – сказала рыжая Томка.
Впервые заговорили они о близости фронта. Ни одна не выразила страха, но Королеву вдруг стало страшно за них. Разговоры о боязни темноты, мышей, раков укрепили в нем ощущение их беззащитности. То, что он сам на войне, где его могут убить, всегда казалось ему делом естественным. Но зачем быть на фронте этим девочкам?..
Лена Смирнова, любившая шить, подняла на него свои тихие серьезные глаза и спросила:
– А скоро нас повезут дальше?
Она, вероятно, была не старше других, и все же среди них казалась не девчонкой, а взрослой. В ее спокойной мягкости было даже что-то материнское.
– А куда нам торопиться? – сказал Королев. – Чем тут плохо? Глядите, какая погода.
Он вопрошающе посмотрел в лица девушек, думая, что его поддержат или хоть рассмеются. Но ни одна не улыбнулась.
– Погода сейчас всюду хорошая, – сказала Лена Смирнова. – А вот без дела сидеть нехорошо. Мы ведь не затем поехали, чтобы на бережку греться. У нас дома полно дел.
– Война не женское дело, – сказал Королев.
– Да и не мужское, – сказала Лена Смирнова. – Но теперь об этом рассуждать не приходится.
А за спиной у него Лиза Кольцова произнесла:
– Младший лейтенант считает, что женщинам разрешается только умирать. Драться разрешается только мужчинам.
10
Королев встал, чтобы идти на станцию. Он сказал, что пришлет им Марью Ивановну...
– А как вы шли сюда? – спросила Манечка.
– Через поле.
– Этак только крюка давать. По рельсам в два раза ближе.
Оказалось, железная дорога здесь совсем рядом, за леском. А по путям можно дойти до станции.
– Я вам покажу, – предложила Манечка и поспешно пошла вперед, чтобы не дать Королеву времени отказаться.
Варвара двинулась вместе с ней. Она не собиралась уступить Манечке право показать дорогу Королеву. Они мельком взглянули друг на дружку. Насмешливые глаза Манечки скрестились со злыми глазами Варвары.
И вдруг Лиза тоже поднялась с травы. Не произнеся ни слова, она пошла вместе с Королевым.
Так, с тремя девушками, Королев шагал через лесок, – словно школьный учитель, которого провожают три школьницы. Сначала по правую его руку шла Манечка, по левую – Лиза Кольцова; Варвара шла сзади. Потом Варвара постаралась протиснуться между Манечкой и Королевым; но Манечка плечом оттерла ее. Тогда она протиснулась между Королевым и Лизой. Теперь Манечка и Варвара вели Королева как бы под конвоем, а Лиза шла сбоку.
– Господи, сколько земляники! – воскликнула Манечка, – Все бело кругом!
– Первые цветы всегда желтые – одуванчики, калужницы, – сказала Лиза Кольцова. – А вторые – белые. Сейчас все белое цветет: черемуха, земляника, яблони, вишенье. А белое отцветет, зацветает синее – колокольчики, васильки, незабудки, клевер.
"А ведь правильно! – подумал Королев с удивлением. – И как это она славно сказала".
Прелесть пронизанного солнечным светом и птичьим пением леса радовала их, и им хотелось говорить о цветах.
– Картошка тоже синим цветет, – сказала Варвара.
– Нет, сколько земляники будет! Как по молоку идем! – продолжала дивиться Манечка.
– А вы любите собирать землянику? – спросил Королев.
– Очень! – воскликнула Манечка.
– Очень, – сказала Лиза.
– А мы с матерью собираем и выносим на пристань к пароходам – продавать, – сказала Варвара. – До того дособираемся, что распухнем от комаров.
– Кто нынешний год будет ее собирать? – спросила Манечка.
– Не мы, – сказала Лиза.
Они вышли на рельсы, и Королев осмотрелся, чтобы понять, где они находятся. Направо, метрах в двухстах, увидел он семафоры Мартыновки.
– Ведь нам туда надо ехать? – спросила Лиза и показала в противоположную от станции сторону.