- Ты подумай о том, что я тебе сказала, - услышал он ее голос. - За кофе и виду не подавай, что я у, тебя была. Джоу вспыльчив, как порох. Я пойду…
Второй караван с продовольствием в Ерополь сопровождали Чекмарев, Дьячков и Куркутский. Вооружившись, они всю дорогу зорко поглядывали по сторонам, всматривались в каждый чернеющий в снегу куст, готовые в любой миг открыть огонь. Но вокруг было тихо, спокойно. Небольшая метель, пронесшаяся накануне выхода каравана, покрыла наст свежим белым снегом, и, когда караван достиг рощицы, где недавно разыгралась трагедия, уже ничто не напоминало о ней.
В Ерополе Чекмарев долго просидел у постели Шарыпова. Был Ефим слаб: слишком много потерял крови.
- Скоро станешь на лыжи, Ефим, - говорил Чекмарев, легонько похлопывая его по руке, бессильно лежащей вдоль тела. - Вместе пойдем по следу Черепахина и загоним его.
- Пойдем, - разомкнул сухие спекшиеся губы Шарыпов. Голос у него был тихий, глаза болезненно блестели.
Чекмарев видел, как трудно ему говорить, и поспешил распрощаться с ним:
- Лежи, поправляйся. Я еще навещу тебя.
Подобие улыбки скользнуло по губам Шарыпова.
Чекмарев легонько пожал ему руку и вышел из комнатушки.
Назад в Марково Чекмарев и его товарищи возвращались в тягостном настроении. Положение еропольцев оказалось более тяжелым, чем они предполагали. Село уже который день голодало. Привезенных продуктов хватит ненадолго. Постоянно помогать марковцы тоже не могли. Запасы были слишком ограничены. Надо искать какой-то выход. С этими заботами Чекмарев, Дьячков и Куркутский и вернулись в Марково. А здесь их ждала новая неприятность.
Едва Чекмарев успел растопить у себя дома печь, как рывком отворилась наружная дверь и в комнату ввалился Каморный, багровый, злой. Никогда еще Чекмарев не видел его в таком возбуждении.
- Что с тобой, Давид? - спросил он строго. - Или, может, лишку хватил?
- Ха, нюхай! - нагнувшись к Чекмареву, все еще стоявшему на коленях у печки, выдохнул Каморный. - Тут и без спирта голова водоворотом пойдет.
- Тогда говори толком, если трезвый, а театр не устраивай! - обозлился Чекмарев. - Или хлебни кружку холодной воды. Успокаивает.
- Что-то случилось? - спросил молчавший до сих пор Куркутский.
- Вот, читайте! - Каморный выхватил из кармана куртки кусок тонкого картона, сложенного пополам, и звонко шлепнул им о стол.
Чекмарев поднялся на ноги, взял картон и, развернув его, увидел несколько слов, написанных печатными буквами: "Шарыпов убил всех товары пополам братом Советы обман. Всем смерт голоду".
Чекмарева словно обдало кипятком. Он даже прикрыл глаза. Вот это удар. Василий Михайлович взглянул на Каморного:
- Где взял?
- С дверей Совета снял. Утром кто-то пришпилил. Все Марково знает. Люди шумят.
- Чья же это может быть работа? - медленно, как бы раздумывая, проговорил Чекмарев и обернулся на стук в дверь.
В комнату вошел Дьячков. У него тоже был взволнованный вид.
- О Шарыповых слышали? - почему-то шепотом спросил он.
- Ты об этом? - протянул ему картон Чекмарев.
Шевеля губами, Дьячков прочитал надпись и кивнул:
- Об этом самом. Жинка кричит, что все правда. Баба, конечно, но… - он сокрушенно вздохнул.
Куркутский долго и внимательно вглядывался в надпись. Лицо его, как всегда, было бесстрастно, и только по тому, как дрогнул картон в его руках, молено было догадаться, что надпись и его взволновала.
- Что будем делать? - спросил Каморный.
- Собрать всех и объяснить, что это провокация! - воскликнул кипевший гневом Чекмарев. - А кто это сделал, того…
- Надо сначала найти того, кто писал, - внешне спокойно сказал Куркутский. - Сейчас люди больше верят этому, - он постучал пальцем по картону, - чем нашим любым словам.
- Ефим же ранен! - напомнил Дьячков.
- А быть может, его ранили, защищаясь, каюры, когда он их расстреливал? - возразил Куркутский.
- Да ты что?! - Чекмарев надвинулся на Куркутского. - Этому веришь?
Он вырвал из рук учителя картонку и хотел ее разорвать, но Куркутский успел его остановить:
- Нельзя! Она нам нужна! Мы найдем, кто писал!
- Как? - разом спросили Каморный и Дьячков.
- Здесь нет предлогов… - рассуждал Куркутский. - Слово "смерть" без мягкого знака…
- Ну и что же? - нетерпеливо спросил Каморный. - У нас в Марково грамотеев раз-два и обчелся. Лучше не напишут.
- Ты в загадки не играй! - рассердился Каморный.
- Писал враг Советов. Им может быть только тот, кого Советы в чем-то потеснили.
- Черепахин! - воскликнул Каморный.
- Черепахин по тундре бегает, - махнул рукой Дьячков.
- Кто же тогда? - Каморный быстро оглядел лица товарищей.
- Зачем гадать, - досадливо поморщился Куркутский. - Надо заглянуть в бумаги Совета.
- Какие бумаги? - не понял Каморный.
Чекмарев пояснил:
- Дела, что от старого правления остались.
После ужина все они направились в Совет. Здание было выстужено, Каморный и Дьячков принялись растапливать печь, и скоро в ней загудел огонь. Чекмарев выложил на стол папку, в которой были подшиты прошения жителей Марково по различным поводам. Куркутский, пододвинув к себе лампу, внимательно прочитывал документ за документом, сличал некоторые из них с текстом на коричневатой картонке. Члены Совета молча, с интересом и нетерпением следили за Куркутским, ожидая результата. Но шло время, а учитель продолжал листать и перечитывать документы. Наконец вся папка была просмотрена, и, захлопнув ее, Куркутский попросил Чекмарева:
- Давай, Василий Михайлович, другую. Тут все документы старые. Давай ту, в которой лежат новые.
Чекмарев открыл стол и достал зеленую папку с перечеркнутым царским гербом. В этой тощей папке были подшиты все дела Совета. Каморный, разочарованный бесплодными розысками Куркутского, безнадежно махнул рукой, почесал свою лохматую голову:
- Там не нашел, а тут тем паче, - он вздохнул, сплюнул и достал кисет. - Видать, не дурак писал. Печатными буквами.
- Есть! - воскликнул вдруг Куркутский.
Все сгрудились у стола.
- Кто? - голос Чекмарева дрожал от нетерпения.
- Вот, - Куркутский ткнул пальцем в небольшой листок плотной бумаги, который был вшит среди других документов. Палец учителя медленно, оставляя на бумаге след от ногтя, полз под длинной подписью.
- Мартинсон?! - удивленно присвистнул Чекмарев.
- Лавочник Свенсона! - Каморный разразился бранью. - Да я его сейчас…
- Погоди, не горячись, - остановил его Чекмарев и склонился над документом.
"Даю сию подписку Марковскому Совету, - читал он, - в том, что обязуюсь не выезжать из Марково без разрешения Совета и также не подрывать Советскую власть агитацией и слухами. При неисполнении сей подписи согласен принять все меры наказания, предвиденные революционным трибуналом, в чем и подписуюсь. Гражданин Мартинсон".
Чекмарев очень отчетливо, ясно, со всеми подробностями вспомнил тот день, когда брал, у Мартинсона эту подписку. Перепуганный американец написал ее под диктовку по-русски, а подписался по-английски, за что Чекмарев еще сделал ему замечание, а потом указал на то, что в документе есть ошибки, которые делают его не совсем точным и понятным. Мартинсон недостаточно хорошо владел русской грамотой, пропустил предлоги "в", "из", "и", "не". Чекмарев тут же внес поправки. Вот они сделаны его рукой. Как он мог забыть об этом? Куркутский словно догадался, о чем думает Чекмарев, и мягко сказал:
- Приставки и союзы в подписке сделаны другим почерком и сверху. Догадаться нетрудно.
- Ах он, гад ползучий! - Каморный едва владел собой. - К стенке его!
- Не торопись, - остановил товарища Дьячков. - Надо узнать, что заставило его это сделать.
- Или, может быть, кто? - в раздумье произнес Чекмарев.
Все посмотрели на него. Кто же может Мартинсона заставить? Чекмарев вдруг заторопился:
- Его надо немедленно, сейчас же арестовать.
- Американец сам себе подписал, приговор, сказал Каморный, вставая.
- О приговоре говорить рано! - резко одернул его Куркутский.
- Пошли за Мартинсоном, - поднялся и Дьячков. - Завтра он должен всем марковцам сказать, что написал вранье!
Они вышли из Совета. На улице стояла густая, морозная темнота. Сухо и звонко скрипел под их ногами снег. Студеный воздух захватывал дыхание. Чекмарев взглянул вверх. Звезды были необычно далеко и, казалось, съежились от мороза. Холод властно пробирался под одежду. Каморный проговорил:
- Никак, за сорок градусов будет, - и закашлялся.
Ему никто не ответил, но все прибавили шаг. Они подошли к темному складу Свенсона. Темным было и окно жилья Мартинсона.
- Спит, - прошептал Каморный.
Чекмарев, проверив в кармане револьвер, поднялся на крылечко и постучал в дверь. Она подалась под его рукой и задребезжала запором. Чекмарев понял, что дверь не закрыта. Он взялся за ручку, открыл ее и, ступив в коридорчик, выхватил револьвер. Во вторую, внутреннюю дверь он постучал более властно и крикнул:
- Мартинсон, откройте! - хотя уже знал, что американца нет дома.
Чекмарев рванул на себя дверь и переступил порог комнаты. В ней было так же холодно, как и на улице.
- Мартинсон, вы здесь?
Ответа не было. За спиной Чекмарева столпились члены Совета. Каморный сказал с ненавистью:
- Сбежал, гад!
- Поздно пришли, - горечь звучала в голосе Дьячкова.
Чекмарев достал коробок спичек и чиркнул одной. Вспышка огня осветила на мгновение комнату. Здесь все свидетельствовало о поспешном бегстве. Вещи были разбросаны. Сундук стоял с открытой крышкой, и через край свешивалось какое-то тряпье. На полу валялись обрывки бумаги. Спичка мигнула и погасла в пальцах Чекмарева.
- Он один бежать не мог, - твердо сказал Куркутский. - Пошли к другим американцам.
В домике Микаэлы они застали лишь одного Джоу. Он сидел за столом, на котором вокруг керосиновой лампы в беспорядке стояли вскрытые консервные банки с недоеденным содержимым, куски хлеба, ломтями нарезанная кета, блюдо с застывшим жареным мясом. Тут же стояло и валялось несколько пустых бутылок. Уткнувшись лицом в ладони, Джоу не то задумался, не то спал. Чекмарев тронул его за плечо, спросил по-английски:
- Джоу, где Микаэла?
Едва тот поднял глаза на Чекмарева, стало ясно, что он сильно пьян. Джоу с трудом произнес:
- Ми-ми-к-к-а-элла сбежала. Бросила своего Джоу и сбежала, - он махнул рукой в сторону двери. - С Мартинсоном сбежала.
- Когда? - Чекмарев осмотрел комнату, в которой царил беспорядок, и задержал взгляд на двери, точно за ней только что скрылись американцы. Джоу вяло махнул рукой:
- Вчера… - он потянулся за недопитой бутылкой, но Чекмарев остановил его:
- Кто-нибудь приезжал к Микаэле? Куда они поехали? К кому?
- Обманула меня Микаэла, - плаксиво начал Джоу. - Завезла и бросила…
Пьяные слезы поползли по его смуглому мексиканскому лицу, и, когда Чекмарев уже хотел уйти, он, вдруг неожиданно протрезвев, быстро заговорил:
- Приезжал посыльный мистера Черепахина. Письмо Микаэле привозил. Она говорила, что мы все уедем к мистеру Черепахину, а потом к Свенсону и в Штаты. Я так был счастлив! А Микаэла уехала без меня, - голос его сорвался, и он заплакал, снова уткнувшись в ладони.
Каморный, бродивший по комнате и все придирчиво рассматривавший, на самодельном, сколоченном из ящиков столике заинтересовался флакончиками и баночками. Под одной из них лежал вчетверо сложенный лист бумаги. Каморный вначале не обратил на него внимания, но потом взяли развернул. Первая строка: "Дорогая Микаэла" - вызвала у него усмешку: "Любовное письмо. Наверное, Джоу писал, ей". Но тут же, взглянув на подпись, он вздрогнул, точно его окатили кипятком. "Командир отряда Черепахин" - стояло под текстом записки.
- Что там у тебя? - спросил Чекмарев.
- Смотри! - шагнул к нему Каморный, протягивая письмо.
Чекмарев взял бумагу и прочитал вслух.
"Дорогая Микаэла! Спешу сообщить вам радостную весть, которая, надеюсь, обрадует и приободрит вас. Я начал мстить советчикам за свои и за ваши унижения. Разгромил и уничтожил караван, который шел из Марково в Ерополь. Все товары у меня. Это начало мести. Мой отряд, который хорошо вооружил мистер Свенсон, будет сейчас непрерывно истреблять советчиков. Им не будет пощады! Я знаю, что вам трудно, тяжело быть в рабстве у советчиков. Поэтому зову вас к себе. Пусыкин, который вручит вам это письмо, будет проводником. Ему, можно доверять. Мистер Свенсон уехал в Ново-Мариинск. Он поможет нам вернуть все наши товары! Отряд у меня собирается сильный. Мы сейчас ударим по Советам помельче, а потом и по Совету в Марково. Я сам повешу советчиков Чекмарева, Каморного, Дьячкова, Куркутского и всех, кто хоть щепотку взял вашего или моего товара, а с должников шкуру сниму, как охотник с песца. А пока приезжайте ко мне, поживете здесь свободней. Зовите мистера Мартинсона. Он очень здесь пригодится. Запомните, сколько и каких вы оставляете в Марково товаров, чтобы потом все стребовать. Марковцам надо сказать, что товары, которые они послали в Ерополь, присвоили и поделили между собой братья-советчики Шарыповы, а каюров всех перебили. Спешите ко мне, иначе советчики сживут вас со свету. Я узнал, что они хотят всех американцев убрать. Это мне сказал мистер Свенсон. Пока не поздно, спасайтесь. Мы скоро вернемся в Марково и все наши товары получим полностью, а что советчики израсходуют, мы за те товары возьмем с них в десять раз больше. Из Марково уезжайте немедленно.
Командир отряда Черепахин".
Чекмарев опустил письмо и взглянул на Каморного с укоризной:
- Пока мы с Куркутским в Ерополь бегали, здесь и Пусыкин побывал, и американцы удрали, напакостив напоследок. Как же это так?
- А черт его знает! - побагровел Каморный. - Разве поймаешь? Ночью они все обстряпали.
- Надо предупредить Ерополь, Усть-Белую, Пенжино о возможности налета бандитов, - сказал Куркутский.
- В Пенжино Черепахин не сунется, - успокоил Чекмарев. - Там народ сильный. А в Ерополь и Усть-Белую надо сбегать.
- В Усть-Белой товару много, - снова напомнил Дьячков. - Его бы сюда, в Марково, перевезти. Спокойнее будет.
- Ладно, уговорил, - согласился Чекмарев. Письмо Черепахина встревожило его сильно. Враг становился опасным. - Утром собираю всех, у кого упряжки есть, и иду к Наливаю и Кабану.
- А я сбегаю в Ерополь, - предложил Каморный.
- Пусть лучше Дьячков съездит, - Чекмарев знал горячий, вспыльчивый характер Камерного, который мог в Ерополе что-нибудь выкинуть. - Ты здесь следи за порядком как следует.
- Не доверяешь? - обиделся Каморный.
- Не кипятись. Мы уедем, а ты должен стеречь Марково, чтобы ненароком Черепахин сюда не наведался. Может, у него тут уши свои есть. Мы из Марково, а он шасть сюда.
- Пусть сунется. Я бы его встретил! - Каморный потряс кулаком.
- В то, что у него отряд, я не верю, - говорил Чекмарев. - А шайку в несколько человек он мог сколотить.
- Свенсон оружие дал, - напомнил Куркутский.
- С этого коммерсанта все спросим, - пообещал Чекмарев. - Надо о нем сообщить в Ново-Мариинск. Ревком должен знать, что вытворяет американец. Сюда так и не показался.
Каморный кивнул на заснувшего Джоу:
- Что с ним делать?
- Пусть по-прежнему работает, только следить надо, не приезжают ли к нему тайные гости, - тут Чекмарев вспомнил о жене Черепахина и решил утром с ней поговорить.
Вернувшись в Совет, пили чай и до утра обсуждали дела.
- Вот что я думаю, друзья, - сказал озабоченно Чекмарев. - Сколько бы мы ни собрали со складов съестных припасов, прокормить всех не сможем.
- Это знает каждый, - выдохнул Каморный.
Чекмарев продолжал:
- Охотничьих товаров, табака, всяких железных товаров, кружек, котлов у нас много. Попытаемся обменять их на оленей.
- До ярмарки далеко, - напомнил Дьячков. - Сейчас у кочевников самая охота.
- А зачем ждать? - возразил Чекмарев. - За Ерополем большое стойбище чуванцев есть. Надо съездить к ним и сказать, что люди от голода гибнут. Пусть помогут оленями. Заплатим хорошо за оленей. В два раза больше, чем всегда платили коммерсанты!
По справедливости. Не верю я, чтобы чуванцы не откликнулись на нашу просьбу. Простой человек всегда другому человеку поможет.
- Попытаться можно, - согласился Дьячков.
Куркутский кивнул:
- Хорошо.
- Смотрите на Черепахина не налетите, - предупредил Каморный.
- О нем чуванцам тоже расскажите, - посоветовал Чекмарев. - Да и прикиньте, какого товара нам надо будет в Ерополь привезти в обмен на оленей. Спросите оленеводов, что им надо.
С наступлением дня, когда Куркутский начал уроки в школе, Василий Михайлович пришел к жене Черепахина. При первом же вопросе Чекмарева не был ли у нее на днях посыльный от мужа, испуганная женщина достала из-за косяка двери маленький клочок бумаги. Это была записка Черепахина. Он писал жене:
"За меня не беспокойся. Жив, здоров и мщу советчикам. Скоро буду в Марково. Заживем еще лучше. Запоминай все обиды советчиков, чтобы потом с ними рассчитаться…"
- Кто привез записку? Пусыкин? - спросил Чекмарев, пряча бумажку себе в карман.
- Как звать, не знаю. Но из себя такой молодой парень с редкой бородкой и… Больше ничего не запомнила. Ночью приходил. Торопился.
Посыльного с письмом в ревком Василий Михайлович решил отправить из Усть-Белой. К полудню большой караван упряжек был готов, и Чекмарев выехал из Марково. Дьячков и Куркутский направились на запад, в Ерополь.
Антон открыл глаза и долго с недоумением и тревогой всматривался в окружающую его полутьму. Он лежал на спине. Откуда-то слева в щелку пробивался слабый серый свет и тянуло холодом.
"Где я? - спросил себя Мохов. - Что со мной?" Он хотел подняться, но не смог. В груди словно опалило огнем. Мохов ощутил невероятную жажду и застонал.
Приподняв край мехового полога, на Антона с беспокойством смотрела Вуквуна. Они встретились глазами, и чукчанка, увидев, что Антон пришел в сознание, радостно воскликнула:
- Живой! Смотрит!
- Пи-и-ить… - свистящим шепотом произнес Антон и коснулся языком сухих, горевших губ. Вуквуна кивнула и опустила полог. Через минутку она появилась с кружкой. Вода показалась Антону необыкновенно вкусной. Сразу же смягчилась, утихла боль в груди. Мохов почувствовал себя спокойнее и удовлетворенно закрыл глаза, но тут же снова открыл их с испугом. "Почему лежу? - явилась мысль. - Я же давно должен быть в Ново-Мариинске! Где Наташа? Где я?"
Вуквуна с тревожным волнением следила за ним.
- Где я? Где Наташа? - прошептал он, глядя на чукчанку. Вуквуна улыбнулась, закивала ему успокаивающе и исчезла, опустив полог. "Почему она ушла?" - недоумевал Антон. И тут все всплыло в его памяти. Последние версты пути перед Ново-Мариинском, нетерпеливое ожидание встречи с Наташей, и вдруг выстрелы из темноты, почти в упор… И этот полог. Антон понял, что произошло что-то страшное, непоправимое.