Вечерело. Платье Нилы подчеркивало ее красоту, но совершенно не грело. Соланка снял плащ и укрыл им подрагивающие плечи девушки. Вокруг них меркли краски парка. Мир стал черно-серым. Женщины, в этот летний сезон носившие яркие цвета, что, вообще говоря, нехарактерно для Нью-Йорка, сделались вдруг серыми мышками. Низкое свинцовое небо смыло зеленые краски с деревьев. Ниле стало не по себе в этой внезапно наступившей призрачной атмосфере.
- Пойдемте выпьем, - предложила она и, не ожидая ответа, размашисто двинулась вперед. - На Семьдесят Седьмой улице есть отель с вполне приличным баром.
Соланка поспешил следом, теперь уже не обращая внимания на шлейф ошеломляющих неурядиц и столкновений, который она оставляла за собой, точно разгулявшийся ураган.
Нила родилась в середине семидесятых в Мильдендо, столице Лилипут-Блефуску, где до сих пор жила ее семья. Они гирмиты, то есть потомки одного из самых первых мигрантов, подписавших гирмит, кабальный договор. Прадедушка Нилы сделал это в 1834 году, ровно через год после отмены рабства. Бидису Махендра вместе с братьями добирался до двух крохотных островков на юге Тихого океана из маленькой индийской деревушки Титлипур. Махендры стали работать на Блефуску, более плодородном из двух островов, центре сахарной промышленности.
- Как и всех индолилипутских детей, - делилась с Соланкой Нила, допивавшая уже второй "космополитен", - в детстве меня пугали не букой, а кулумбом. Он был большой, светлокожий, говорил не словами, а только числами и питался маленькими девочками, которые не делают уроков и плохо умываются. Когда я подросла, то узнала, что кулумбами на плантациях сахарного тростника называли старших надсмотрщиков. В моей семьи еще живут предания о некоем мистере Хьюдже, господине Огромном - на самом деле он носил фамилию Хьюз, я полагаю, - "сущем дьяволе с Тасмании", для которого мой прадедушка и его братья были просто номерами из списка на утренней перекличке. Мои предки были номерами, детьми номеров. По именам называли только элби, коренных жителей островов. Понадобилось три поколения, чтобы вернуть нам родовые имена, вырваться из-под тирании чисел. Ну а после этого отношения между нами и элби резко ухудшились. "Вот мы едим овощи, - говаривала моя бабушка, - а эти жирдяи элби питаются человечиной". Она была не так уж далека от истины: у каннибализма на Лилипут-Блефуску есть своя история. Элби не выносят никаких упоминаний об этом, но факт остается фактом. А у нас долгое время считалось, что мясо одним своим появлением оскверняет кухню, что свиные отбивные - пища дьявола.
Слова, обозначающие выпивку, также сыграли поразительно важную роль в истории страны. Грог, ягона (или янгона, напиток из корней кавы, перца опьяняющего), пиво - в пристрастии к ним индолилипуты и элби были едины, как ни в чем другом. Обе диаспоры сильно страдали от алкоголизма и связанных с ним проблем. Отец Нилы также любил крепко выпить, из-за чего она просто мечтала как-то вырваться от него. Стипендий для желающих учиться в США жителей Лилипут-Блефуску выделялось немного, всего несколько на страну, но Ниле удалось получить одну и уехать в Нью-Йорк. Она сразу же влюбилась в этот город и здесь, вдали от дома, обрела наконец дом, в котором нуждалась, как и многие такие же скитальцы, искавшие небо, где можно расправить крылья. Однако Нила не оторвалась от корней и сильно страдала от того, что звала "комплексом освобожденного". Ей самой удалось избавиться от отца-пьяницы, но ее мать и сестры оставались с ним. И у нее болела душа о том, что происходило в родной диаспоре.
- Марш назначен на воскресенье, - напомнила она Соланке, заказывая третий коктейль. - Вы пойдете со мной?
И Соланка - а был уже четверг - волей-неволей согласился.
- Элби обвиняют нас в жадности. Говорят, что мы хотим все захапать, согнать их с родной земли. В ответ мы говорим, что они ленивы и, если бы не мы, они бы сидели сиднем и голодали. Они считают, что яйцо всмятку можно разбивать только с острого конца. А мы - те, кто вообще ест яйца, - тупоконечники, бигэндийцы. - Нила усмехнулась собственному каламбуру. - Грядут неприятности.
Как это часто бывает, все упиралось в земельный вопрос. Хотя на Блефуску индолилипуты сосредоточили в своих руках все сельское хозяйство, весь экспорт, а значит, и едва ли не всю иностранную валюту, хотя они процветали и строили собственные школы, собственные больницы, земля, на которой все это стояло, по-прежнему принадлежала элби, "коренному" населению острова.
- Ненавижу это словосочетание, - воскликнула Нила, - "коренное население"! Я индолилипутка в четвертом поколении! И не менее коренная жительница, чем они!
Элби опасались, что лилипуты устроят государственный переворот и революционным порядком экспроприируют землю, владеть которой, как и любым недвижимым имуществом, им запрещала конституция. А бигэндийцы, в свою очередь, страшились, что государственный переворот совершат элби. Срок действия заключенных век назад договоров на аренду земли истекал в ближайшем десятилетии, и индолилипуты подозревали, что элби откажутся их продлить, вернув себе уже возделанные земли и оставив тех, кто их возделал, у разбитого корыта.
Но была одна сложность, о которой Ниле, несмотря на верность своему народу и три выпитых один за другим "космополитена", хватило честности упомянуть.
- Дело не только в межэтническом противостоянии и даже не в том, кто чем владеет, - пояснила она. - У элби своя, в корне иная культура. И мне понятна природа их страхов. Элби - коллективисты. Землей у них распоряжаются не отдельные собственники, а совет вождей, от имени владеющего ею совместно народа. И тут появляемся мы, бигэндийцы-вала, со своей богатой деловой практикой, предпринимательской жилкой, рыночным меркантилизмом и настроенностью на прибыль. Причем мир говорит на одном языке с нами, а не с ними. Ведь это век цифр, вы согласны? Так вот, мы - номера, цифры, а они - слова. Мы - математики, они - поэты. Мы побеждаем, они проигрывают и потому, конечно, боятся нас. Это та же борьба, что идет внутри каждого человека, борьба между механическим, утилитарным и той частью нашего "я", что отвечает за любовь и мечты. Мы все опасаемся, как бы то холодное, механическое, что есть в нашей природе, не убило в нас волшебства, музыки. Поэтому противостояние индолилипутов и элби - это борьба человеческого духа, и, черт возьми, сердцем я на чужой стороне. Но мой народ остается моим народом, а справедливость - справедливостью, и если четыре поколения твоих предков горбатились на земле, а тебя по-прежнему считают человеком второго сорта, тебе есть за что их ненавидеть. Если что, я непременно вернусь. Понадобится - буду сражаться плечом к плечу со своими соотечественниками. Я не шучу, так и будет.
Соланка верил ей. И думал: как такое возможно, что в компании этой не в меру взволнованной и едва знакомой ему молодой женщины он не испытывает ни малейшего стеснения?
Шрам на руке она получила в серьезной дорожной аварии на федеральной автостраде близ Олбани, чуть вообще не потеряла руку. По ее собственному признанию, у Нилы был королевский стиль вождения ("на дороге я чувствую себя махарани"). Другим же участникам движения не стоило попадаться на ее высочайшем пути, занимать дорогу, которую она считала принадлежащей ей по праву. В тех местах, где ее хорошо знали, в Блефуску и в окрестностях заумного новоанглийского колледжа, который она окончила, водители, завидев Нилу Махендру, покидали собственные транспортные средства и бежали прочь со всех ног. После ряда небольших столкновений и мелких дорожных происшествий Нила Махендра угодила в нешуточную Большую Переделку. Уже то, что она выжила, было чудом (или чем-то близким к нему), но еще большее изумление вызывало, что она сохранила свою разбивающую сердца красоту.
- Этот шрам у меня на всю жизнь, - сказала она. - И хорошо: он напоминает о том, чего забывать нельзя.
К счастью, в Нью-Йорке она была избавлена от необходимости водить машину. Ее царственная манера ("мама всегда говорила, что я королева, и я ей поверила") подразумевала, что другие должны водить машину вместо нее. Правда, пассажиром она была отвратительным: с заднего сиденья без конца доносились ее вскрики и охи. Быстрый успех на телевидении позволил ей пользоваться услугами постоянных водителей, которые скоро привыкли к ее поминутным восклицаниям. Она плохо ориентировалась на местности и потому - удивительная вещь для жителя Нью-Йорка - часто не знала, где что находится. Ее любимые магазины, рестораны и ночные клубы, звукозаписывающие студии и монтажные, где она работала.
- Они всегда оказываются именно там, где останавливается машина, - с детской наивностью призналась она Соланке за четвертым коктейлем. - Это удивительно. Прямо за дверцей автомобиля.
Удовольствие - сладчайший из наркотиков. Нила Махендра погрузилась в него, сидя в обтянутой черной кожей кабинке.
- Как же мне хорошо! - призналась она. - Вот уж не думала, что с тобой может быть так легко. Когда мы смотрели эту дурацкую игру у Джека, ты показался мне таким сухарем! - Голова ее склонилась к нему на плечо. Она распустила волосы, которые почти занавесили ее лицо. Тыльной стороной правой ладони она стала нежно поглаживать его левую руку. - Порой, когда я выпью лишнего, появляется другая Нила и начинает играть. Я ничего не могу поделать, она целиком подчиняет себе мою волю.
Соланка пришел в полное смятение. Она взяла его руку в свои и стала целовать подушечку каждого пальца, словно печатью скрепляя поцелуями их молчаливый союз.
- У тебя ведь тоже есть шрамы, - шептала она, - но ты никогда о них не говоришь. Я выболтала тебе все свои секреты, а ты в ответ ни слова. А я вот думаю: почему этот человек ни разу не заговорил о своем ребенке? Естественно, Джек рассказал мне, неужели ты думаешь, что я у него не спрашивала? Асман, Элеанор. Это почти все, что я знаю. Вот если у меня был бы маленький сын, я все время говорила бы только о нем, ни о чем другом, кроме него. А у тебя, похоже, даже фотографии его нет. Мне странно: как это человек вдруг взял и уехал от жены, с которой прожил много лет, от женщины, которая родила ему ребенка, и даже Джек не знает почему. Но я подумала, это хороший человек, он производит такое впечатление, он не похож на подлеца, значит, у него должна быть какая-то веская причина. Я думала, он расскажет мне обо всем, если я первая откроюсь перед ним, расскажу о себе. Ан нет, господин хороший так и не разомкнул уста. А еще я думаю, этот человек из Индии, индиец, не индолилипут, как я, а самый настоящий, чистокровный индиец, он там родился, но и это, похоже, запретная тема. Он родился в Бомбее, но никогда ничего о Бомбее не рассказывает. Из какой он семьи? Есть ли у него братья и сестры? Живы ли родители? Никто не знает. Ездит ли он туда хоть иногда? Похоже, что нет, ему это не интересно. Почему? Должно быть, потому, что он боится получить новые шрамы. Малик, я думаю, ты пережил намного больше катастроф, чем я, и жизнь тебя нередко била. Но как я смогу тебе помочь, если ты отказываешься говорить со мной? Я просто не знаю, что сказать. Пожалуй, только одно: Малик, я здесь, я с тобой. И если тебе не может помочь живой человек, то и ничто в мире уже не поможет. Это все, что я хотела тебе сказать. Хочешь - рассказывай, не хочешь - молчи, дело твое. Как бы то ни было, мне сейчас очень хорошо, и рядом с тобой совсем другая Нила, так что заткнись, пожалуйста! Не понимаю, почему мужчины так много болтают, когда очевидно, что слова - совершенно не то, что от них нужно? Особенно сейчас.
12
Пусть победит сильнейший: явление Кукольных Королей
Акаж Кронос, великий и циничный рейкский кибернетик, создал Кукольных Королей в ответ на кризис, поразивший цивилизацию Рейка. Однако порочность натуры не позволила ему подумать об общем благе, и он использовал своих Кукольных Королей лишь ради собственного спасения и выгоды. В те дни полярные шапки на Галилео-1, планете Рейка, почти растаяли (в районе северного полюса протянулись огромные пространства открытой воды), и какие бы высокие дамбы ни возводились, недалек был тот день, когда Рейк во всей славе своей, самая высокая цивилизация, возникшая на самых низменных землях, переживающая наиболее прекрасный и долгий золотой век в своей истории, будет затоплен.
Рейк пришел в упадок. Художники забросили кисти, ибо как творить искусство - которое, подобно доброму вину, оценить дано лишь последующим поколениям, - если поколениям этим не суждено явиться на свет? Наука также спасовала перед вызовом. Планетная система Галилео лежала в темном квадранте у края нашей Галактики, таинственной области, где зажглось мало солнц. И, несмотря на выдающиеся технологические достижения, жители Рейка не смогли подыскать для себя новый космический дом, новую планету. А потому были отобраны, погружены в сон и заморожены представители всех существовавших в Рейке социальных слоев. Их тела в специальных криокамерах погрузили на борт полностью автоматизированной космической станции "Макс-Х", компьютеры которой запрограммировали на немедленное размораживание ценного груза сразу же, как только в сенсорное поле станции попадется пригодная для жизни планета. Увы, после того как космическая станция сбилась с курса и взорвалась за тысячи миль от родной планеты, жители Рейка утратили последнюю надежду. В этом самом открытом, широко мыслящем и разумном из социумов развелось множество стращающих адскими муками проповедников, которые винили в грядущей катастрофе безбожие культуры Рейка. Многие подпали под власть речей этих новоявленных невежд. Тем временем океанская вода продолжала прибывать. Когда дамбы прорывало, она вторгалась в бреши с такой яростью, что нередко целые провинции уходили под воду прежде, чем удавалось восстановить преграду. Экономика рухнула. Резко вырос уровень преступности. Люди засели по домам в ожидании конца.
На единственном дошедшем до нас портрете Акаж Кронос изображен с копной длинных седых волос, обрамляющих круглое, мягкое лицо с мальчишескими чертами, на котором доминирует винно-красный рот с изогнутыми углами, лук Купидона. Он одет в серую, доходящую до пола тунику, украшенную золотым шитьем по воротнику и манжетам, накинутую поверх белой блузы со стоячим воротником - величавый гений во плоти. Однако у него глаза безумца. Если вглядеться в окружающий его темный фон, можно рассмотреть тонкие белые нити, свисающие с кончиков его пальцев. И только после самого сосредоточенного изучения полотна становится заметна маленькая, точно бронзовая, фигурка куклы в левом нижнем углу картины. Но даже тогда не сразу обнаруживаешь, что марионетка оборвала связывающие ее с кукловодом нити и высвободилась из-под его власти. Гомункул стоит спиной к своему создателю и, видимо, готов идти навстречу собственной судьбе, а покинутый Кронос с его уходом, очевидно, теряет последние остатки здравого смысла.
Профессор Кронос был не только выдающимся ученым, но и дельцом, наделенным отвагой и хитростью Макиавелли. По мере того как земли Рейка уходили под воду, он невозмутимо перенес центр своей деятельности на два маленьких гористых островка, населенных примитивным, но независимым народом - бабурянами, антиподами на планете Галилео. Кронос заключил выгодное соглашение с местным правителем Моголом. Права на земли остаются за бабурянами, Кронос же получает право длительной аренды высокогорных пастбищ, за которое он обязался вносить небывало высокую, по мнению Могола, плату - ежегодно обеспечивать парой новых деревянных башмаков всех мужчин, женщин и детей в Бабурии. Кронос принял на себя обязательство защитить Бабурию от посягательств, которые непременно последуют, когда почти все земли Рейка уйдут под воду. За это ему был пожалован титул Национального Спасителя и даровано право первой ночи - droit de seigneur - в отношении всех девушек на обоих островах. Заключив соглашение, Кронос приступил к сотворению своих величайших шедевров, которые - о чем он тогда не подозревал - в конце концов приведут его к гибели, созданию так называемой ужасной династии Кукольных Цезарей, также известных как отвязные Кукольные Короли профессора Кроноса.
Его возлюбленная Замин, легендарная красавица Рейка и единственный ученый, которого Кронос признавал равным себе, отказалась сопровождать его в мир антиподов. Ее место - рядом с ее народом, сказала она, и если такова воля судьбы, она умрет вместе со всеми. Акаж Кронос оставил Замин, ни секунды не раздумывая. Возможно, предпочел сексуальное разнообразие, обещанное ему на другом краю планеты.
Оборванные нити на портрете Кроноса - чистая метафора. Созданные профессором искусственные формы жизни с самого начала не были связаны с их создателем, как, например, марионетки. Они самостоятельно ходили и разговаривали, имели "желудок", высокотехнологичный топливный центр, способный перерабатывать человеческую еду и напитки, а также работающий от солнечных батарей запасной блок, позволявший поддерживать их активность и работоспособность в течение времени, значительно превосходящего возможности людей из плоти и крови. Они были быстрее, сильнее, умнее - лучше, как внушал им Кронос, - приютивших его антиподов. "Вы - короли и королевы, - наставлял он свои создания. - Держите себя подобающе. Теперь вы - хозяева". Кронос даровал им даже способность воспроизводить себе подобных. Каждому киборгу был выдан полный пакет проектной документации на него самого, так что в теории он был способен бесконечно воспроизводить самое себя. При всем том в главную программу Кронос включил Основную Директиву, принуждавшую киборгов и их копии беспрекословно выполнять все его приказы, вплоть до самоуничтожения, если он посчитает подобное необходимым. И хотя Кронос даровал им роскошные одежды и иллюзию свободы, они были его рабами. Он не дал им имен. На запястье у каждого киборга имелся семизначный номер, под которым он был известен.
Среди творений Кроноса не попадалось двух похожих. Каждое он наделил яркой индивидуальностью: Философ-Аристократ, Порочная Женщина-Ребенок, Первая Жена Кроноса (богатая сука), Стареющая Охотница за Знаменитостями, Водитель Папы Римского, Сантехник с Подводной Лодки, Получивший Психическую Травму Футболист, Черномазый Любитель Гольфа, троица Девиц из Высшего Общества, Плейбои, Золотой Ребенок и его Идеальная Мать, Вероломный Издатель, Гневливый Профессор, Богиня Победы (киборг выдающейся красоты, созданный профессором по образу и подобию покинутой им возлюбленной Замин Рейкской), Бегуны, Женщина с Мобильным Телефоном, Мужчина с Мобильным Телефоном, Люди-Пауки; Женщина, у Которой Бывают Видения; Астронавт-Рекламщик и даже Кукольник. Помимо характера: достоинств и слабостей, привычек и воспоминаний, раздражителей и привязанностей, Кронос даровал куклам систему жизненных ценностей. О величии Акажа Кроноса, которое было и его упадком, можно судить хотя бы по тому, что он наделил свои творения не только теми добродетелями и пороками, которые имелись у него самого. Себялюбивый, безнравственный и беспринципный, он тем не менее не отказал кибернетическим формам жизни в некоторой этической независимости. В мире киборгов нашлось место для идеализма.