"Ты бросил меня, и я умираю, - неслось из всех ресторанных динамиков пение Джиоконды, когда Соланка и Мила зашли в ресторан, - но дня три пройдет, и я снова поднимусь. Так что не ходи на мои похороны, неудачник. Я буду танцевать с мужчиной, который лучше тебя во сто крат. Воскрешение, воскрешение - милый, я дам тебе знать, когда это случится со мной". Мила перевела Соланке слова песни.
- Лучше не придумаешь, - заметила она. - Ты слушаешь, Малик? Если бы я могла заказать песню, то выбрала бы именно эту. Как говорят по радио, главное всегда в словах, слышишь? Послушай, о чем она поет: "Ты думал, что можешь меня разбить. И правда, сейчас я - груда осколков. Но пройдет три дня, и я пробужусь опять. Ты вновь увидишь меня на улице, и я кивну тебе при встрече. Воскрешение, воскрешение - с каждым днем я буду живее, чем раньше".
Мила заказала в баре мохито, выпила залпом и попросила еще. Соланка понял, что ему предстоит гораздо более крутая езда, чем он думал. Почти прикончив вторую порцию, Мила подошла к столику, заказала самые острые блюда, что были в меню, и наконец обратила внимание на Соланку.
- Ты счастливчик, - заявила она, набрасываясь на гуакамоле, - потому что ты неисправимый оптимист. Это очевидно. Только это позволяет тебе с такой легкостью швыряться важными вещами. Твой ребенок, твоя жена, я - да кто угодно. Только бездушный оптимист, тупая, безмозглая Поллианна или Панглосс может взять да и бросить то, ценнее чего у него не было и нет, что так трудно найти, что так чертовски ему нужно. Отшвырнуть то, что удовлетворяет самым скрытым его потребностям, которые - как мы оба знаем - он не смеет даже назвать, допускает лишь за задернутыми шторами, при выключенном свете, прячет всю дорогу под жалкой подушкой, пока не приходит кто-то достаточно умный, чтобы во всем разобраться, кто знает, что нужно делать, и чьи скрытые потребности - такая вот счастливая случайность - идеально совпадают с твоими. И теперь, когда мы оказались там, где пали все линии обороны и оставлено притворство, когда мы проникли в комнату, в существование которой не позволяли себе верить, невидимую комнату наших величайших страхов, в тот самый момент, когда мы обнаружили, что в ней нет ничего страшного, что мы можем находиться там сколько вздумается и делать что пожелаем, когда забрезжила надежда, что, утолив жажду, мы очнемся от долгого сна и поймем, что мы живые люди, а не марионетки своих желаний; когда пришло время раздвинуть шторы, взяться за руки и вместе выйти на свет, сделать шаг навстречу миру… в этот самый момент ты вдруг снимаешь в парке какую-то шлюху и отправляешься с нею в нумера. Господи боже! Только оптимист способен добровольно отказаться от неземного удовольствия исключительно потому, что уверен: за поворотом его ждет еще одно, лучше прежнего. Оптимист убежден, что его член соображает лучше, чем… Ну да! Я просто хотела сказать "чем его девушка", то есть, как ни глупо, лучше, чем я… Кстати, я пессимистка. Я не только верю в то, что молния дважды не ударяет в одно и то же дерево, но и в то, что она вовсе может никогда не блеснуть. Так вот, я верила: случившееся между нами - это настоящее, самое что ни на есть настоящее, а ты… Да черт с тобой уже! А ведь я хотела остаться с тобой, можешь себе представить? Ненадолго, конечно, всего на каких-нибудь тридцать - сорок лет, хоть это всяко больше, чем тебе отпущено. А теперь я выйду замуж за Эдди. Знаешь, как говорят: хочешь научиться милосердию - начни с близких.
Мила с трудом перевела дух и после небольшой паузы с яростью накинулась на экзотические яства, стоящие перед ней. Соланка выжидал; было очевидно, что это еще только вступление. Не нужно тебе выходить замуж за Эдди, ты не сможешь с ним жить, думал он, но понимал, что не вправе давать ей какие-либо советы.
- Я тебя насквозь вижу, - снова заговорила Мила. - Ты внушаешь себе, что мы совершали что-то дурное. Я знаю, это так. Ты хочешь, чтобы чувство вины позволило тебе считать себя свободным. Чтобы ты мог уйти от меня со спокойной совестью. Но мы же не делали ничего плохого! - Ее глаза наполнились слезами. - Абсолютно ничего! Мы просто помогали друг другу преодолеть живущее в нас обоих огромное чувство утраты. И все эти затеи с куклами на самом деле были только предлогом. Неужто ты решил, что я и в самом деле спала со своим отцом, что я ерзала задницей у него на коленях, дергала его за соски, лизала его бедную шею? Ты же потому решил, что все это надо закончить? А может, ты как раз потому и надумал все начать, а? Разве тебя это не заводило - изображать призрак моего отца? Если кто-то из нас и болен, то это явно вы, профессор! Повторяю еще раз: в том, чем мы с тобой занимались, не было совершенно ничего плохого. Это была просто игра. Серьезная, может где-то опасная, но игра. И я думала, что ты это понимаешь. Думала, вдруг ты особенный, вдруг ты тот единственный, обладающий сексуальной мудростью мужчина, с которым я почувствую себя в безопасности, с которым буду свободной и которого, кстати говоря, сделаю свободным взамен, вдруг мое настоящее - подле него и можно будет оставить позади накопившиеся обиды и разочарования, всю боль и ярость, просто взять и отпустить их. Увы, оказывается, я ошиблась, профессор. Как выяснилось, вы такой же болван, как и все остальные. Кстати, Говард Стерн сегодня говорил о вас.
Такого левого поворота Соланка никак не ожидал, такого стремительного броска в сторону против встречного эмоционального движения. Перри Пинкус, понял он, и у него упало сердце.
- Значит, она все же это сделала. Что именно она сказала?
- О! - промычала Мила, жуя баранину, тушенную в соусе сальса верде, - много чего!
У Милы была отличная память, она могла практически дословно воспроизводить целые диалоги. Перри Пинкус, которую она имитировала с язвительным удовольствием молодой комедиантки Сандры Бернхард или актрисы Стокард Чэннинг, оказалась - как ни тяжко было Соланке это признать - очень близка к оригиналу. Как только он это понял, его сердце сжалось. "Порой мужчины, которых считают чуть ли не гениями, являют собой хрестоматийный пример задержки в умственном развитии, - сообщила Перри Говарду и его многомиллионной аудитории. - Взять, к примеру, Малика Соланку. Очень показательный случай, хотя он и далеко не гений. В свое время он бросил занятия философией и ушел на телевидение. Сразу признаюсь: он не входит в число тех, с кем я… ну вы понимаете… Он не из моего списка. Хотите знать, в чем его проблема? Так вот, позвольте вам поведать, что вся его комната - я подчеркиваю, мы говорим о преподавателе Королевского колледжа, Кембридж, Великобритания, - была забита куклами. Настоящими детскими куклами. Как только я это увидела, то думала лишь о том, как бы поскорее убраться подобру-поздорову. Боялась, что он, не дай бог, примет меня за куклу и начнет тыкать в живот, чтобы я сказала ма-ма. Прошу прощения, я никогда не любила кукол, даже в детстве, хотя я девочка. Что вы говорите? Да нет, нет конечно. Я отлично знаю геев. Нет-нет, абсолютно. Говард, я же из Калифорнии, честное слово. Геем он совершенно точно не был. Он был… Да просто мерзкий тип. Ради смеха я каждое Рождество отправляю этому парню мягкую зверюшку. Всяких там белых медведей с кока-колой, ну вы поняли. Он, конечно, ни разу не подтвердил получения, но, представляете, ни разу не отослал обратно. Мужчины. Когда вы знаете их маленькие секреты, очень трудно удержаться от смеха".
- Я сомневалась, стоит ли тебе это рассказывать, - уже более спокойным тоном произнесла Мила, - а потом подумала: да пошел он! Чего уж теперь-то с ним церемониться?
Донья Джио продолжала петь, но визгливые голоса фурий мгновенно заглушили ее голос. Голодные богини кружили над головами, кормясь клокотавшим в их душах гневом. Интервью Пинкус пробудило в профессоре зверя, и он буквально взревел от гнева. Мила тут же переменилась.
- Ш-ш! - успокаивала она Соланку. - Я, конечно, виновата, что все это рассказала. Прости меня, пожалуйста, но не мог бы ты вести себя потише? Нас сейчас просто выкинут отсюда, а я еще рассчитывала на десерт.
Значит, он опять ругался во весь голос. На них смотрели. Через зал к ним быстрыми шагами направлялся владелец и управляющий рестораном, похожий на актера Рауля Хулиа. В руке у Малика Соланки треснул стакан. Кровь и вино смешались, испачкали скатерть. Стало очевидно, что нужно как можно скорее уходить. На рану наложили повязку, от медицинской помощи они отказались, мгновенно получили чек, торопливо рассчитались и вышли. На улице начинался дождь. Ярость Милы улеглась, спасовав перед гневом Соланки.
- Кстати о той женщине в программе у Говарда, - продолжила она в такси. - Ее туда явно пригласили ради смеха. Жеманная нимфоманка и старая сплетница. Ты же старше меня, пора бы тебе усвоить, какова жизнь. У всех у нас есть слабости, они волочатся за нами, как незакрепленные концы каната, и время от времени больно хлещут наотмашь. Забудь о ней. Она ничего для тебя не значит и вряд ли когда-либо значила. Судя по тому, как она рушит свою карму, я не завидую ее будущему. Хватит уже орать на публике! Господи, иногда ты меня просто путаешь. Поначалу кажется, что ты и мухи не обидишь, а потом вдруг превращаешься в какого-то Годзиллу из черной лагуны, способного в один прием перегрызть горло тираннозавру рекс. Малик, тебе нужно научиться как-то себя контролировать. В чем бы ни была причина, жить с этим нельзя.
- Ислам очистит твою душу от грязного гнева, - неожиданно вмешался в разговор водитель, - и откроет тебе, что праведный гнев движет горами. - И затем, когда другая машина прошла впритирку к его такси, продолжил, правда уже на другом языке: - Эй ты, америкашка! Безбожник, пидор, скотоложец, поимевший любимую козу своей бабушки!
И тут Соланка вдруг расхохотался. Этот безрадостный противный смех все-таки снял тяжесть с души.
- Приветствую тебя. Возлюбленный Али! - прокаркал он. - Рад видеть тебя снова в отличной форме!
Прошла неделя, и, к удивлению Соланки, Мила позвонила ему и пригласила к себе "обсудить кое-что". Она была дружелюбна, собранна и, по-видимому, здорово взбудоражена какой-то идеей. До чего же быстро она оправилась! - удивился про себя Соланка и принял приглашение. Он впервые оказался в ее жилище на четвертом этаже дома без лифта, маленькой квартирке, которая тщилась сойти за типично американское жилье, но не слишком в этом преуспела. Огромные плакаты с изображениями бейсболиста Латрелла Спрюэлла и теннисистки Серены Уильямс выглядели неуместными рядом со стеллажами, забитыми по большей части книгами сербских и восточноевропейских авторов, изданными на языке оригинала и в английском и французском переводах: Данило Киш, Андрич, Павич, ниспровергатели традиций, и, конечно, классика - Обрадович и Вук Стефанович Караджич, а также Клима, Кадаре, Надас, Конрад, Герберт. Соланка отметил, что нигде не видно портрета ее отца - примечательное отсутствие. Зато с черно-белой фотографии в рамке Соланке широко улыбалась молодая женщина в цветастом платье с пояском. На снимке мать Милы выглядела скорее ее младшей сестрой.
- Видишь, как она счастлива, - сказала Мила. - Это было последнее лето перед тем, как она узнала, что больна. Сейчас мне ровно столько, столько было ей в момент смерти. Так что, можно сказать, одним кошмаром меньше. Роковой барьер я уже преодолела. А ведь много лет считала, что мне это не суждено.
Она хотела принадлежать этому городу, этой стране и этому времени, но вой демонов старой Европы все еще терзал ее слух. Хотя в одном она, без сомнения, стала полноправной представительницей молодой Америки: самое почетное и обширное место в ее комнате было отдано компьютеру. В центре стола - ноутбук "Мак Пауэр", на заднем плане - старенький настольный "Макинтош"; сканер, CD-проигрыватель, сложная аудиосистема, синтезатор, дублирующий диск, какие-то руководства, полки, забитые CD- и DVD-дисками, и много еще чего незнакомого Соланке. Кровать смотрелась здесь чем-то случайным, не слишком и нужным. Очевидно, она пригласила профессора не ради запретных удовольствий, а в знак того, что с постельными забавами покончено. Еще один пример "перевернутой логики" Милы. Покойный отец играл в ее жизни главную роль, и потому в доме нет ни одной его фотографии. Сам Соланка воспринимался теперь как сосед по дому, профессор в годах, и, следовательно, его вполне можно было зазвать к себе в спальню на чашечку кофе.
Свою речь Мила явно продумала заранее, и ей не терпелось эту речь произнести. Сразу вслед за большой чашкой кофе Соланке была предложена заготовленная оливковая ветвь.
- Поскольку я личность неординарная, - заговорила Мила с нотками прежнего юмора, - способная высоко подняться над личной трагедией и посмотреть на вещи объективно, и потому еще, что я считаю тебя мастером своего дела, я потолковала с ребятами о твоем новом проекте. Обо всех этих крутых фантастических героях, с которыми ты выходишь на публику: безумный кибернетик, всемирный потоп, столкновения киборгов и поедателей лотоса с другого конца планеты, смертельная схватка живых людей с их механическими копиями. Короче, мы бы хотели встретиться с тобой и обсудить возможность создания сайта. Мы можем устроить тебе специальную презентацию, чтобы показать, какими широкими возможностями располагаем. Пока я тебе расскажу только об одном: они придумали, каким образом ужимать видеофайлы, чтобы максимально приблизить их к DVD онлайн. Как только появятся компьютеры нового поколения, этот метод станет конкурентоспособным. Это лучше всего, что есть сейчас в мире. Ты даже представить себе не можешь современных темпов развития технологий. По сравнению с каждым последующим годом прошлый воспринимается как каменный век. Для того чтобы воплотить какую-либо идею в жизнь, самое главное сегодня - обладать достаточным творческим потенциалом. Лучшие сайты не перестают работать ни на секунду, люди заходят на них снова и снова, Интернет открывает людям дверь в новый мир. Естественно, очень важно правильно организовать продажи и продумать доставку. Нужно, чтобы не составляло никакого труда купить предлагаемый тобой товар. Ну, на этом-то мы просто собаку съели. Сейчас самое главное - максимально упростить твою работу. Ты уже придумал для своих героев предысторию, и она нам нравится. Для того чтобы концепция сохранила четкость, тебе нужно будет еще сочинить основную историю, наметить развитие персонажей, решить, какие повороты в сюжете допустимы, а какие - нет, придумать законы, по котором живет измысленная тобою вселенная. И уже в пределах этой заданной тобой рамки станут работать совершенно гениальные детишки, они будут счастливы придумать для тебя новые способы подачи материала, да они создают их каждый день. И если все сработает, как ты понимаешь, тут же заработают и старые средства: книги, диски, телепрограммы, кино, мюзиклы и прочее.
Я очень люблю этих ребят. Они просто одержимы, хватают идею на лету и выводят ее куда хочешь - хоть в пятое измерение. Все, что тебе нужно, - это разрешить им работать на тебя. Пойми, процессом управляешь ты один, ты абсолютный монарх, не хочешь, чтобы они что-то делали, - они этого делать не будут. Все, что от тебя требуется, просто сидеть здесь и говорить: "Да-да, это мне нравится. Нет, так не надо, Гениально, вау-вау!" Выслушай меня. Пожалуйста, просто выслушай до конца, бога ради! - Для пущей убедительности она сложила ладони перед грудью в молитвенном жесте. - В конце концов, ты мой должник и просто обязан дать мне высказаться. Я знаю, Малик, как выбило тебя из колеи случившееся с Глупышкой. Я - это она, Малик, мне ли не знать! И я тебе обещаю: на этот раз ты сохранишь контроль над ситуацией. Сейчас у тебя в руках может оказаться совершеннейший инструмент управления, какого просто в помине не было во времена Глупышки. Ты один у руля. Это твой шанс исправить то, что не получилось в прошлый раз, и, если все пойдет по плану - давай говорить без дураков, - мы сможем получить очень-очень высокую финансовую прибыль. Мы считаем, что, если все грамотно сделать, результат получится грандиозным. Я, кстати, не на все сто процентов согласна с тобой по поводу Глупышки, потому что считаю ее замечательной. И потом, мир меняется, сейчас действует совершенно иная концепция прав на интеллектуальную собственность, все гораздо более склонны прислушиваться к мнению автора. Тебе просто самому нужно стать чуть более гибким, совсем чуть-чуть, понимаешь? Просто впускай иногда других в свой магический круг. Ты же все равно главный волшебник. Просто разрешай иногда другим тоже поиграть с твоей волшебной палочкой. Глупышка? Отпусти ее, Малик, позволь ей улететь, позволь ей быть тем, что она есть. Она уже выросла, отпусти ее. Ничто не мешает тебе любить ее и сейчас, она же навсегда останется твоим ребенком.
Девушка вскочила, и ее пальцы летали по клавиатуре компьютера, словно прося у него помощи. На лбу у нее засверкали капельки пота. Вот и упало последнее, седьмое покрывало, подумал Соланка. Одетая в привычную для нее, удобную спортивную одежду, Мила наконец-таки предстала перед ним полностью обнаженной. Фурия. Никогда прежде не являла она ему до конца это свое обличье. Мила-фурия, чистая преобразующая энергия, готовая поглотить весь мир. В этой своей ипостаси она представлялась Соланке одновременно прекрасной и пугающей. Он никогда не мог сопротивляться женщине, способной переполнить, затопить, унести с собой. Именно это всегда и влекло его к женщинам, именно этого он от них ждал. Он хотел быть покоренным, жаждал, чтобы его смело потоком чувств. В женщинах его привлекало половодье, разливы великих рек, Ганги или Миссисипи. Соланка с грустью подумал о том, что последний его брак стал чахнуть, когда обмелела река их любви. Невозможно вечно ошеломлять и переполнять, какой бы волнующей ни была первая встреча, в конце наши возлюбленные изумляют нас всё меньше. Со временем они не переполняют, а просто заполняют нас, и рано или поздно наступает такой момент, когда их чувств оказывается недостаточно, чтобы просто наполнить нас. Как же можно отказаться от тяги к избытку, безмерности, которая дарит тебе восторг серфера, летящего на гребне снежной лавины? Распрощавшись с ней, он тем самым признал бы, что пережил свои желания. А как только живой человек соглашается признать себя умершим, в нем вскипает темная ярость. Ярость жизни, не желающей упокоиться раньше срока.
Малик потянулся к Миле. Девушка жестко отвела его руку. Она уже полностью излечилась от него, возродилась к жизни королевой. Ее глаза сияли.
- Теперь мы можем поддерживать только деловые отношения, Малик. Только так. Хочешь - соглашайся, не хочешь - так и скажи. Если откажешься, уж будь уверен, я никогда не заговорю с тобой снова. Но если ты согласишься на нашу авантюру, мы будем готовы рыть для тебя землю, и я забуду про все обиды. Просто работа. Для меня это целый новый мир, который возник в мое время и растет, учится и изменяется по мере того, как расту, учусь и изменяюсь я. Только в нем я чувствую себя по-настоящему живой. В насквозь пронизанном электричеством мире. Я уже говорила: тебе следует научиться играть. Я люблю серьезные игры. На них сейчас спрос. Я знаю, как в них играть. Если ты только дашь мне материал, с которым я могла бы работать… Что ж, милый, должна признаться, это будет для меня более захватывающей игрой, чем та, в которую мы играли с подушкой. Пойми меня правильно, она мне нравилась, даже очень. Ну вот, я все сказала. Не отвечай мне. Пойди домой. Хорошенько все обдумай. Скажи, когда мы можем официально организовать для тебя полную презентацию. Это важное решение. Не нужно торопиться. Дай мне знать, когда примешь решение. Но учти: решать нужно быстро.