Румянцев отвечал, что переодевать армию в чужеземное обмундирование пока никто не собирается, во всяком случае, на этот счет не имеется никаких указаний.
- Вот и я говорю, - подхватил Суворов, - зачем нам прусские штиблеты? Или от них сила какая? Мы же пруссаков в их штиблетах сколько раз бивали, да еще как бивали! А государю, - продолжал он, усмехаясь, - если нравятся прусские штиблеты, пусть носит на здоровье. Нам всякий император люб, в какие бы одежды ни рядился; лишь бы отечеству была польза от него.
Румянцев сердито кашлянул, выражая недовольство неуважительным высказываниям о высочайшей особе, однако вслух замечания делать не стал. Когда-то в юности он тоже был с перцем, не боялся дерзить высоким особам.
В это время вблизи командирской палатки появился штабс-офицер из главной квартиры. Увидев Румянцева, поспешил к нему:
- Ваше сиятельство, из Штеттина изволили прибыть князь Волконский. У него важные вести.
- Что-нибудь по поводу мира с Пруссией?
- Его императорское величество Петр Третий объявил о своем намерении выехать с гвардией во вверенный вам корпус.
Румянцев многозначительно посмотрел на Суворова, как бы говоря: "Ты хотел видеть императора? Кажется, теперь такая возможность представится".
Ему подвели лошадь. Он влез в седло и, сделав Суворову прощальный жест, рысью направился на кольбергскую дорогу.
3
Екатерина Алексеевна не находила себе места от волнения. На завтра назначено выступление гвардии, и Григорий Орлов обещал приехать с сообщением о последних приготовлениях к перевороту. Вместе с ним собирались прибыть и другие участники заговора. Но уже наступил вечер, а из Петербурга никого не было - ни Орлова, ни его друга гвардейского капитана Пассека, ни княгини Екатерины Дашковой, ни графа Никиты Панина… Что это могло значить?
Горничная, которой доверялась во всем, успокаивала:
- Полно, матушка, тревожиться. Те, кого ждете, придут непременно - не сегодня, так завтра.
- Я уверена в своих друзьях и все-таки очень волнуюсь.
О, если бы можно было слетать в Петербург, узнать, что их там задержало! Но выезжать опасно: неровен час, навлечешь на себя подозрения. Она должна сидеть в Петергофе. Сидеть и ждать.
Заговор… Он складывался давно, как-то сам собой, на первых порах даже без участия с ее стороны. И начал он складываться еще до того, как Петр Федорович получил русский престол. Еще при Елизавете Петровне многие, стоявшие у государственного кормила, понимали, что сей голштинец совсем не то, что нужно Российской империи. Первым это понял Бестужев-Рюмин. Это он вынашивал план посадить на престол малолетнего Павла под регентством его матери Екатерины Алексеевны. Но сама Екатерина Алексеевна не сказала ему тогда ни да ни нет. Спустя некоторое время эту идею высказал и воспитатель малолетнего князя, граф Никита Панин. Екатерина Алексеевна и в этот раз не сказала ничего определенного. У нее были свои планы. Она чувствовала себя способной править государством лучше своего супруга. Она верила, что найдется человек, который скажет: "Престол должен принадлежать не Петру Третьему и не его наследнику, а Екатерине Алексеевне".
И такой человек нашелся. То был Григорий Орлов, гвардейский офицер, адъютант Петра Ивановича Шувалова. Кроме своих двух братьев, служивших в гвардии, он вовлек в заговор еще до сорока офицеров, связав их строжайшей клятвой.
- Так ты считаешь, все хорошо будет? - обратилась Екатерина Алексеевна к горничной.
- Сердцем чую, - заверила горничная. - А вы, матушка, - продолжала она, - чем по комнате метаться, ложились бы спать. День-то завтра трудным видится.
Императрица послушно удалилась в опочивальню. Однако мысли о заговоре, о возможной неудаче долго не давали ей заснуть, а когда наконец погрузилась в тревожный сон, ее разбудил голос горничной:
- Ваше величество, курьер из Петербурга.
В приемной ее ждал Алексей Орлов, брат Григория.
- Дурные вести? - спросила она.
Орлов оставил ее вопрос без ответа.
- Государыня, - сказал он, - вас ждут. Не теряйте ни минуты. - Повернувшись, он тут же ушел.
Екатерина Алексеевна с недоумением посмотрела на горничную.
- Собираться?
- Придется, матушка.
Выйдя из дворца, женщины увидели экипаж с восьмеркой лошадей, стоявший у ворот парка.
- Это ваша карета, - встретил их Орлов. - Прошу поторопиться.
Екатерина Алексеевна хотела получить хотя бы поверхностное представление о положении в Петербурге.
- Государь там? - спросила она.
- Государь в Ораниенбауме, - ответил Орлов, которому было не до разговоров. - Прошу! - сделал он нетерпеливый жест, открыв дверцу кареты.
Екатерина Алексеевна поняла, что спрашивать его о чем-либо бесполезно: он или ничего не знал, или не хотел расстраивать ее дурным сообщением. Держась за горничную, она полезла в карету.
Орлов поехал позади в собственном экипаже.
Лошади неслись словно ветер. Когда до Петербурга оставалось совсем немного, Екатерина Алексеевна увидела мчавшуюся навстречу открытую коляску. Узнав сидевшего в той коляске Григория Орлова, обрадовалась, помахала ему рукой.
- Все готово! Начинаем! - крикнул он ей.
Лихо развернув свой экипаж, Григорий Орлов поехал впереди кареты.
К императрице вернулась уверенность в себе. По виду и голосу любимца она поняла, что хотя все идет не так, как задумано, но переход власти в ее руки обеспечен.
Между тем, доехав до военного городка, Орлов повернул в Измайловский полк. На прилегавших к казармам площадках - ни души. Можно было подумать, что солдаты еще спят. Но вот из крайней казармы показался человек в белой нательной рубахе. Увидев царскую карету и коляски с офицерами, он с криком побежал обратно. Двери казармы тотчас распахнулись, и оттуда хлынул густой людской поток. Многие на ходу надевали мундиры, застегивали ремни.
Вскоре у экипажей образовалась огромная толпа. Опираясь на руку горничной, Екатерина Алексеевна вышла из кареты и решительно направилась к солдатам. Гудевшая до этого толпа притихла. Взгляды устремились на императрицу. Всем было ясно: наступает тот самый час, о котором тайно говорили господа офицеры.
- Друзья мои! - громко обратилась к толпе императрица. - Я пришла к вам искать свое спасение. Человек, называющий себя императором, приказал убить меня и моего сына, и убийцы уже посланы…
Екатерина Алексеевна знала, как и что говорить.
Конечно, никаких убийц к ней и ее сыну император не посылал. Но когда хочешь склонить на свою сторону толпу, стоит ли воздерживаться от лжи? Без лжи нет политики. Важно только, чтобы люди поверили этой лжи. А по глазам солдат чувствовалось, что они ей верят. Ей нельзя было не верить. Ее голос звучал так искренне, а на лице выражалась такая ангельская беспорочность!..
Из речи императрицы выходило, что император ищет ее смерти потому, что она не одобряет его решения подчинить Россию прусскому королю, угнать гвардейские полки на безумную войну с Данией, а их казармы в Петербурге заселить голштинцами. Пока не поздно, говорила она, нужно лишить этого человека императорского трона, и если они, славные гвардейцы, помогут ей это сделать, признают монархиней и поклянутся в верности, она обещает оказать им свои милости.
В ответ толпа одобрительно загудела:
- Веди нас, государыня!
- Мы все умрем за тебя, матушка!
Пока императрица произносила речь, Орлов делал свое дело. Он привел полкового священника с крестом в руке и приказал ему принимать от солдат присягу. Трепеща от страха, священник начал свою необычную службу.
Вскоре появились графы Разумовский, Волконский, Брюс… Их повели давать присягу в церковь.
- Все ли ваши собрались здесь? - спросила императрица.
- Все, ваше величество, - отвечал Орлов. - Не пришел только майор Шепелев.
- Скажите ему, что я не имею в нем надобности, и посадите его под арест.
Императрица преображалась прямо на глазах. От ангельского, невинного выражения на лице не осталось и следа. Голос тоже изменился - был уже не просящим, не убеждающим, а твердым, повелительным, каким и подобает быть голосу государыни.
В сопровождении измайловцев императрица направилась в Семеновский полк, а оттуда в Преображенский. Здесь она встретила такую же поддержку, как в Измайловском. В Преображенском два офицера пытались было удержать солдат от присоединения к заговорщикам, но они тотчас были арестованы.
Теперь на стороне императрицы находились все три гвардейских полка.
Еще оставалась артиллерия. Она представляла собой многочисленное войско, способное выстоять перед силами переворота. Туда направился Григорий Орлов: он служил здесь казначеем и надеялся быстро уговорить артиллеристов присоединиться к полкам, уже присягнувшим монархине. Но артиллеристы отказались повиноваться ему.
Когда Екатерине Алексеевне доложили об этом, она разгневалась.
- Где их генерал, приведите его ко мне!
Артиллерией командовал участник Семилетней войны генерал Вильбуа, французский эмигрант, человек честный и храбрый, любимый всеми солдатами. Выслушав от посланного к нему курьера приказание императрицы явиться в гвардейские караулы, он удивился:
- Разве император умер?
Курьер, не отвечая на вопрос, повторил приказ. Генерал пожал плечами и послушно последовал за ним, бормоча: "Всякий человек смертен…"
Приехав в казармы и увидев императрицу в окружении гвардейцев, генерал Вильбуа наконец понял смысл случившегося. Он считал себя другом Екатерины Алексеевны, и то, что она не привлекла его к заговору, не доверилась, вызвало в нем обиду. Он дал понять, что не может ручаться за свой полк, поскольку не имел возможности выяснить отношение солдат к императору, и добавил при этом, словно упрекая:
- Вам бы надлежало предвидеть это, государыня…
Императрица не дала ему договорить.
- Я не за тем послала за вами, чтобы спросить у вас, что надлежало мне предвидеть, а узнать, что хотите вы делать?
Гордый, самодержавный тон императрицы сразил генерала. Он бросился перед ней на колени.
- Я готов повиноваться вам, государыня!
4
В тот час, когда гвардейские полки присягали Екатерине Алексеевне, император Петр Третий спал в своем Ораниенбаумском дворце. Проснулся он поздно, в плохом настроении: вечером выпил лишнего, и, должно быть, от этого слегка болела голова.
Повеселел он лишь после бокала бургундского.
- Мы, кажется, собирались сегодня ехать в Петергоф? - обратился он к адъютанту Гудовичу.
- Да, ваше величество. Вы изволили принять решение присутствовать на обеде у ее величества императрицы по случаю дня ангела святого Петра. Все собрались и ждут вашего приказа.
- Если решение принято, надо ехать, - заключил император. - Поедем. Пусть мои друзья еще раз убедятся, какая это опасная женщина.
Было уже около часа пополудни. К парадному подъезду подали кареты, коляски, длинные линейки, употреблявшиеся обычно для перевозки придворных певчих. В первой карете вместе с императором уселись прусский посланник Гольц и "любезная" государя фрейлина Елизавета Романовна Воронцова. В другой разместились князь Трубецкой, канцлер Воронцов и его брат Роман Иларионович, отец любовницы императора. В экипажах нашли себе место также Александр Иванович Шувалов, генерал-лейтенант Мельгунов и другие. Общество дам представляла графиня Брюс, княгиня Трубецкая, графиня Воронцова, графиня Строганова, сестры Нарышкины. Словом, вся компания подобралась именитая.
Ехали быстро. Уже через час показались вековые деревья дворцового парка. Женщины стали приводить в порядок туалеты, готовясь к выходу из экипажей. Но тут карета императора, ехавшая впереди, остановилась: к ней подскакал со стороны Петергофа генерал-адъютант Гудович, которого государь посылал предупредить императрицу о приезде гостей. Гудович что-то долго говорил императору. Потом император сел в карету и приказал гнать лошадей что есть духу.
Оставшиеся на дороге гости недоуменно поглядывали друг на друга.
- Что случилось? Почему он нас покинул?
- А Бог его знает. Адъютант говорил что-то об императрице. Как будто дома ее не оказалось.
- Сбежала государыня-то наша…
Тем временем, доехав до дворца, император бросился в комнату супруги. Она была пуста: ни императрицы, ни прислуги. Еще не веря в случившееся, он заглянул под кровать, открыл шкафы, зачем-то постучал тростью в потолок. Увидев любовницу, вбежавшую следом за ним, он вскричал в отчаянии:
- Не говорил ли я, что она способна на все!..
В передней комнате стал собираться народ. Подошли Трубецкой, Шувалов, Мельгунов. Вскоре к ним присоединились и дамы. Все обсуждали случившееся, делая всевозможные догадки. Трудно было объяснить исчезновение императрицы. Некоторые даже склонялись к тому, что она сбежала за границу.
- Ваше величество, из Петербурга прибыл человек, - сказал адъютант. - Он желает вас видеть.
В комнату вошел приземистый мужик в холщовой рубахе, подпоясанной веревочкой. Помолившись, он сделал три низких поклона, после чего достал из-за пазухи свернутую трубочкой бумагу и протянул ее императору. Воцарилась глубокая тишина.
Все уставились на бумагу, ожидая в ней разгадку непонятным событиям.
Государь отдал бумагу адъютанту, тот прочитал вслух:
"Гвардейские полки взбунтовались. Императрица впереди. Бьет 9 часов. Она идет в Казанскую церковь, кажется, весь народ увлекается сим движением, и верные подданные вашего величества нигде не являются".
Император посмотрел на свиту.
- Ну, господа, теперь вы видите, что я говорил правду?.. Эта женщина способна на все.
Несколько минут прошло в тягостном молчании. Записка проливала свет на подлинные причины исчезновения Екатерины из Петергофа. Однако полной ясности еще не было. Трубецкой, Шувалов и Воронцов изъявили желание немедленно поехать в Петербург, узнать, что там делается, и привезти о том сведения. При этом канцлер Воронцов глубокомысленно добавил, что если императрица отправилась в Петербург для захвата престола, то он, пользуясь своим влиянием, попытается "усовестить" ее величество. Государь возражать против такого плана не стал, и сановники отправились в путь.
Что до самого императора, то он приказал своим верным голштинцам немедленно явиться с артиллерией, по всем петербургским дорогам послал гусар для узнавания новостей. Потом последовал еще один приказ: собрать окрестных крестьян для ополчения…
Государь метался возле парка, словно помешанный, отдавая одно распоряжение за другим. Кто-то подсказал ему, что было бы неплохо сочинить послание подданным. Государь ухватился за эту идею и продиктовал два больших манифеста, в которых угрозы по адресу взбунтовавшейся супруги сочетались с грубейшими ругательствами. Придворные занялись переписыванием этих манифестов, а гусары - доставкой их по разным направлениям.
А время шло. Посланцы государя из Петербурга не возвращались. Каким-то образом исчезли из свиты и другие важные сановники. Окружение императора заметно редело.
Государь уже не бегал по двору и не диктовал своих манифестов, он заметно сник, то и дело просил пить.
Между тем гусары задержали на петербургской дороге подозрительного унтер-офицера, оказавшегося екатерининским лазутчиком. От него государь узнал, что весь Петербург присягнул царствующей императрице и что для его ареста уже посланы войска. Уныние, царившее в свите, сменилось растерянностью. Среди дам послышались всхлипывания, Елизавета Воронцова плакала навзрыд. Сохраняли спокойствие только Прасковья Александровна Брюс, Анна Михайловна Строганова и ее мать. Они держались отдельной группкой и говорили о своих мужьях, которые волею судьбы находились сейчас в екатерининском стане. О, если бы и им удалось вырваться из Петергофа!
Государь с тем же видом обреченности, не желая слышать плача женщин, направился в нижний сад, к каналу, сановники последовали за ним, держась на почтительном расстоянии. У канала он остановился, подождал, когда те приблизятся, и начал новое совещание. Вопрос стоял один: что делать? Кто-то посоветовал императору с небольшой свитой из знатнейших особ поехать прямо в Петербург, предстать перед народом и гвардией, спросить о причине их недовольства и пообещать полное удовлетворение требований, если таковые будут. Советчик уверял, что личное присутствие государя сильно подействует на народ и даст делу благоприятный оборот, как это бывало при Петре Великом, когда своим внезапным появлением перед недовольными он быстро усмирял бунты. Петру Третьему такое предложение показалось опасным, и он от него отказался. Нет, ему были не по плечу примеры великого монарха.
Прусский посол Гольц считал, что надо бежать в Нарву, где находилось много войск. Другие советовали бежать прямо в Голштинию…
Государь ни на что не решался. Он ждал известия от своих гонцов. Он еще на что-то надеялся…
В четыре часа утра государю донесли, что императрица с войсками находится уже рядом.
- Скажите, чтобы мне оседлали лошадь, - приказал он слугам.
- Государь мой, вы собираетесь уезжать? - встревожилась Елизавета Романовна.
- А что мне остается делать? Попробую добраться до Польши.
- А я?
Государь смутился. Он как-то не подумал о своей любезной… Конечно, покидать ее одну в такой час нехорошо. Но что делать?
Елизавета Романовна стала уверять, что надо написать письмо императрице, пообещать исполнить все ее желания, и тогда примирение наступит непременно.
Петр верил своей любезной и решил поступать так, как она хотела. Он приказал разрушить все, что могло служить обороне замка, свезти пушки, сложить оружие, распустить солдат… А потом сел писать письмо Екатерине.
Время в ожидании ответа на письмо тянулось медленно. Петр нервно ходил по комнате. То вдруг брался за скрипку, пытаясь вспомнить какую-нибудь пьесу…
Наконец курьер вернулся. Петр принял от него пакет, извлек из пакета бумагу и сразу узнал почерк супруги. То был подготовленный ею текст отречения.