Когда карета остановилась у подъезда родного дома и Румянцев с помощью слуги сошел на землю, первой навстречу ему кинулась супруга Мария Андреевна, невесть как оказавшаяся на крыльце.
- Сударь наш любезный!.. Ждали, ждали и дождались-таки. С приездом, сударь наш!..
Едва они успели расцеловаться, как на шее у него повисла Параша, самая младшая из дочерей: ей не было еще и шестнадцати.
- Доченька!.. - обрадовался ей Румянцев. - Какая же ты, право!.. Настоящая невеста.
На дворе уже сказывались вечерние сумерки. Мария Андреевна вдруг заторопилась:
- Что ж стоим у всех на виду, пожалуйте в дом. Кстати, в столовой стол к ужину накрывают.
- А где Петруша? - спросил Румянцев. - В полк отправлен?
- Еще не отправлен. Должен подойти, хотя и запоздать может. Без него поужинаем.
- Я устал и не хочу есть, - как-то сразу сник Румянцев. - Прикажи принести в кабинет чаю, мне будет этого довольно.
Чай принесла сама Мария Андреевна. Она не хотела оставлять его одного.
- Как дорога, очень устал?
- Не очень… А вы как тут? Новостей много?
- Сразу не вспомнишь… Главная новость - Бестужев-Рюмин сделался вице-канцлером.
- Неужели? Его же государыня терпеть не может.
- Говорят, Лесток за него просил. Сначала выпросил для него место главного директора над почтами, а потом в вице-канцлеры продвинул.
- Чудеса!.. - с усмешкой промолвил Румянцев, принимаясь за чай.
- Я забыла лимон принести, - вдруг вспомнила Мария Андреевна. - Я сейчас… Лимон снимет усталость.
С этими словами она быстро направилась к выходу и скрылась за дверью, не дав себя остановить.
Румянцев любил жену. Восхищаясь ее красотой и добрым нравом, он всегда с благодарностью вспоминал Петра I. Если бы не государь, не быть бы ему ее супругом.
Интересно получилось. Когда Румянцеву исполнилось тридцать восемь, один вельможа предложил ему в супруги дочь с неслыханно богатым приданым. По случаю сговора в доме невесты назначили бал.
Перед тем как ехать на бал, Румянцев рассказал обо всем государю. Петр выслушал его внимательно, а потом спросил, видел ли он невесту.
- Нет еще, - ответил Румянцев, - но, по разговорам, девушка достойная.
- Послушай, Румянцев, - сказал государь, - бал разрешается, но сговор советую отложить. Я сам посмотрю, что за невеста: если тебя стоит, быть тогда свадьбе.
Узнав, что в гости к нему собирается сам царь, вельможа постарался приготовить все самым наилучшим образом. Залы блестели серебром и златом, на хорах усадили лучших музыкантов. А про вина, закуски и говорить нечего - столы ломились от заморских яств.
Царь приехал, когда его уже не ждала. Приехал мрачный. Взглянув на невесту, подозвал к себе Румянцева и сказал на ухо, что свадьбе не бывать. После этого выпил бокал вина и уехал, оставив хозяина и гостей в полном замешательстве.
Румянцев не знал, что и подумать: так надеялся на близкое счастье, и вот все разом рухнуло.
На следующий день он пришел на службу расстроенный. Заметив это, государь сказал:
- Я не дозволил сговор потому, что невеста тебя не стоит. - И, подмигнув, дружески добавил: - Не унывай. Приходи вечером - что-нибудь придумаем.
В назначенный час Румянцев явился, как было велено, в лучшем своем наряде. Государь усадил его с собой в карету, и они поехали во дворец графа Матвеева.
- Граф, - сказал он Матвееву, - у тебя невеста, у меня жених. Посмотри, какой молодец!
Предложение государя смутило хозяина. Да, у него была дочь, но не такой пары желал он для нее. Румянцев хоть и близок к царю, а все ж рода незнатного, дочка же его была внучкой известного всей России боярина Артамона Сергеевича Матвеева, наместника разных городов, царской печати и государственных посольских дел сберегателя, первого советника и друга царя Алексея Михайловича.
- Вижу, опечалило тебя мое слово, - заметил государь, насупившись. - Не то думаешь, граф. Да знаешь ли ты, что я люблю Румянцева и от меня зависит сравнить его со знатнейшими родами?
Граф наконец согласился. А вскоре сыграли свадьбу.
…Мария Андреевна вернулась в сопровождении слуги, принесшего на подносе кроме нарезанного кружочками лимона графинчик водки и несколько тарелок с холодной закуской. Как бы оправдываясь, сказала:
- Я решила, батюшка, что тебе надобно все-таки закусить. Может статься, Петруша надолго задержится, а то и вовсе не приедет, у приятелей заночует.
- Да, да, - машинально промолвил Румянцев, ожидая, когда слуга расставит тарелки и покинет кабинет, и только после того, как тот наконец ушел, заговорил серьезно: - Ты сказала, Петруша может заночевать где-то в другом месте. Разве с ним такое случалось?
- Ах, батюшка, не хотела тебя расстраивать, да, видно, от разговора не уйти. За Петрушей водятся худые поступки. Кутежи, скандалы… Думается мне, полковничий чин, который ему государыня пожаловала, не в пользу пошел.
Румянцев тяжело поднялся и озабоченно заходил по комнате. Вот оно то, что томило в дороге! Предчувствие не обмануло его. Сын, на благополучную карьеру которого он так рассчитывал, сбился с пути, и это может обернуться для него бедой. И не только для него одного, а для всей румянцевской фамилии.
Увидев, что Мария Андреевна платочком осушает заслезившиеся глаза, принялся ее утешать:
- Не печалься, все уладится. Я сам с ним поговорю. По-мужски. Появится, и поговорю.
Мария Андреевна лбом прижалась к его груди.
- Женить бы его надо. В народе говорят: пока человек не женат, какой с него спрос? Женится - переменится.
- Рановато ему семьей обзаводиться.
- И совсем не рановато. На то сама государыня намекала. У нее на примете и невеста есть - дочь покойного Артемия Волынского.
Александр Иванович встретился с сыном только на другой день, когда вернулся от государыни, к которой ездил с докладом. Сын, войдя к нему, шагнул было за родительским благословением, но остановился, почуяв неминуемое тяжелое объяснение.
- Прежде доложи мне, - строго заговорил отец, - почему не ночевал в родительском доме и что за скандалы чинишь, которыми всю нашу фамилию в стыд вгоняешь?
- Я ночевал у товарища, - со сдерживаемым достоинством отвечал сын. - Думается, я уже в таком возрасте, что мне не обязательно спрашивать на то дозволения старших. Что до остального… - Тут он умолк и выразительно пожал плечами, как бы признавая, что ему трудно что-либо сказать в свое оправдание.
Румянцев-отец позвонил в колокольчик, и когда на звонок явился слуга, приказал ему позвать конюха с пучком розг. Сын побагровел. Он понял, для кого предназначались эти розги.
- Вы не посмеете, я полковник, - воспротивился он, когда слуга оставил их одних.
- Знаю, - отвечал на это отец. - Я уважаю мундир твой, и ему ничего не сделается: я буду наказывать не полковника, а сына.
Перечить было бесполезно. Сын молча принял наказание, после чего уселся на оттоманку против отца, готовый к примирению.
- Сегодня уже поздно, - погасив гнев, заговорил отец, - но завтра ты непременно должен зайти в военную коллегию и взять ордер, тебе предназначенный. Поедешь в Коломну командовать Воронежским полком. Выедешь не мешкая. Ты меня понял?
- Понял.
- И помни о моем родительском наказе: коль собрался государству служить, отдавай ему себя без остатка. Рыбам море, птицам воздух, а человеку отчизна - вселенный круг. Понял меня?
- Понял.
- Коль понял, ступай. Встретимся за ужином.
Встреча за ужином, однако, не состоялась. Как бы в отместку за учиненное ему наказание, Румянцев-сын и в этот раз ночевал у товарища. Что до Коломны, то он выехал туда только через три дня, устроив для друзей шумную прощальную пирушку.
2
Из писем Петру Румянцеву от его отца
"Мой сын! Вы, должно быть, еще не забыли моего к вам письма, которое я в предосторожность вашу писал, ради ваших худых поступков. Но, знать, то мое отеческое наставление вам противно, и вы им последовать не хотите. То уж я перед Богом в том ответа дать не должен и перед честным светом не постыжусь, что вы сами себя своими худыми поступками сыновства моего лишаете: знать, оно вам не надобно. Знай же, что я уже в ваши дела вступаться не буду, живи как хочешь, хоть до каторги себя доведи, слова никому не молвлю - столько стыда от тебя натерпелся.
А бедную мать приводишь худыми своими поступками в крайнее сокрушение. Нам остается только либо уши зажать, чтобы худых дел ваших не слышать, либо отречься от вас.
Пора перестать, сын мой! Ежели впредь услышу про новые ваши худые поступки, Бога в свидетели поставлю, что от вас отрекусь…
Ваш отец".
"Мой любезный сын!
Последнее письмо я от вас получил при отправлении вашем для следствия в Орел, а ныне с нетерпеливостью ожидаю, что у вас происходит. Бога ради, в следствии осторожно поступай, по совести и силе указов, чтоб чего не упустить.
Как того желали, полку Воронежскому велено в Коломне стоять. Ежели вскоре от следствия возвратишься, не худо, чтобы хоть на небольшое время к нам приехал, ибо более года не виделись, да и нужда в том есть.
Я от вас скрыть не могу… Ее императорское величество, наша всемилостивейшая государыня, милосердуя о вас, матери изволила говорить, что уже приспело время вам жениться, и изволила представить вам невесту, жалуя как меня, так и мать и всю нашу фамилию, - дочь покойного Артемия Волынского. Вы ее знаете: она не красавица и не дурна, перед прочими же всеми невеста весьма богата.
…Хотя, по благодати Божьей, достаток малый и имеем, да однакож, что более, то лучше. Я и мать, сестра и зять весьма тому рады. И вы усмотрите из письма зятя, что и он советует. Пожалуй, послушай нашего родительского совета, повинуйся также соизволению ее императорского величества. Истинно, она из одной своей высочайшей милости представила и изволила при том сказать: "Лучше сей добрый кусок хлеба вам хочу отдать, нежели другому". Ежели ваше желание к тому будет, то немедленно ответствуй ко мне.
Я вам, мой любезный сын, посылаю свое благословение, також и мать. Пожалуй, послушай совета нашего. Я час от часу слабее становлюсь, хочется ту радость при себе совершить. А без меня, может быть, и не такие случаи будут.
Ваш отец и граф Румянцев".
Глава III
Власть над собой
Осенью 1747 года, в Михайлов день, генерал-фельдмаршал Бутурлин давал в московском дворце своем праздничный обед. Гостей собралось немного: его шурин, генерал-поручик князь Александр Михайлович Голицын, генерал-фельдцейхмейстер князь Василий Аникитич Репнин с сыном Николаем, имевшим звание сержанта, зять графа Румянцева генерал-майор Николай Михайлович Леонтьев, граф Александр Семенович Брюс, задержавшийся в Москве по случаю инспекционного смотра расквартированных здесь полков. Приглашение было послано еще полковнику графу Петру Александровичу Румянцеву, но тот в назначенный час не явился, и обед начали без него.
- Думаю, господа, - после первой рюмки начал князь Репнин голосом, в котором угадывалось намерение позабавить публику, - думается мне, молодой полковник, которого мы так терпеливо ждали, резвится сейчас в обществе куртизанок. Говорят; по этой части он соловей-разбойник.
- Ошибаетесь, князь, - заступился за Румянцева Бутурлин. - Я наслышан о нем как о весьма порядочном человеке и превосходном офицере.
- Уж не хотите ли сказать, граф, что анекдоты о приключениях этого господина чистейший вздор?
- Именно это самое.
Репнин недоверчиво пожал плечами:
- Мне говорили даже, будто родители от него отреклись.
- Я уже имел честь представить вам генерала Леонтьева, - оставался невозмутимым Бутурлин. - Николай Михайлович доводится Румянцеву зятем и может дать о нем более достоверные сведения, чем те, которыми мы располагаем.
Генерал Леонтьев, человек застенчивый, мешковатый, при упоминании его имени посмотрел на жену, как бы спрашивая ее разрешения говорить. Наконец сказал:
- Граф Петр Александрович давно отказался от того образа жизни, за который его осуждали. И родители от него не отрекались. Граф только сегодня получил письмо от отца.
Князь Репнин снова пожал плечами:
- Я не имел чести лично знать вашего шурина. Возможно, он и в самом деле не такой, каким его представляют в анекдотах.
Бутурлин победно заулыбался:
- Хочешь не хочешь, а придется, князь, изменить мнение о Румянцеве. Тем более, я собираюсь просить ваше сиятельство взять его с собой в поход на Рейн.
- Румянцева в мой корпус? - удивился Репнин.
- А разве вы против?
- Нет, почему же… Если прикажете…
- Вы еще будете говорить спасибо за такого командира, - не дал ему закончить Бутурлин. Тут он озабоченно посмотрел на наполненные рюмки. - Господа, что же получается: мы спорим, а рюмки стоят? Прошу, господа! Выпьем за поход русской армии в сердце Европы. Виват, господа!
- Виват! - отозвались гости.
Поход в Европу, о котором говорил Бутурлин, был назначен на лето будущего года. Бестужеву-Рюмину, ставшему недавно великим канцлером, пришлось проявить много упорства и хитрости, чтобы взять верх над своими противниками в избрании курса во внешней политике. По его настоянию Россия втянулась-таки в спор о так называемом австрийском наследстве, заключила оборонительный договор с Австрией и Англией, обязавшись послать им в помощь на театр действий тридцать тысяч вспомогательного войска. На званом обеде генерал-фельдцейхмейстер князь Репнин представлял сей корпус особой своей, как командующий.
Опорожнив рюмки, гости заговорили о перспективах заграничного похода.
- Не кажется ли вам, господа, что прусский король с каждым днем все более наглеет? - говорил князь Репнин. - Австрия согласилась отдать Силезию, а ему теперь и этого мало, домогается новых уступок. Победы над австрийцами, видимо, вскружили королю голову, и он, думается мне, сейчас не против проглотить всю Европу.
- Если пруссаков не остановить, они могут потом угрожать и нашей империи, - в тон ему заметил Леонтьев.
- Положение Австрии быстро ухудшается, - вмешался в разговор граф Брюс. - Поддержка, которую ей оказывает Англия, не способна что-либо изменить. У Марии Терезии теперь надежда только на нас.
- Сдается мне, - снова заговорил Репнин, - длительная война уже истощила силы противников. Возможно, они согласятся на мир еще до выступления нашего корпуса.
- А как думают на сей счет послы? - обратился Бутурлин к шурину.
Все посмотрели на князя Голицына. До последнего времени князь был полномочным министром в Саксонии и имел о политике государей европейских держав широкие сведения.
Князь отвечал спокойно, с уверенностью человека, знающего предмет спора больше, чем другие. Он считал, что примирить враждующие стороны не так просто, как кажется на первый взгляд. Франция и Испания упорно не признают Прагматическую санкцию Карла Шестого, и изменить их позицию смогут только уступки со стороны Австрии. Так или иначе, Марии Терезии придется расстаться с итальянскими герцогствами.
- Ни в коем случае, - горячо возразил князь Репнин. - Мы заставим испанцев и французов подписать мир без всяких условий. У Марии Терезии великие силы. На ее стороне Англия, Нидерланды, Сардиния, а теперь и мы идем ей на помощь. Испания и Франция ничего не получат.
- Посмотрим, - уклончиво ответил Голицын.
Когда обед подходил к концу и гости, оставив политику, говорили уже обо всем, что взбредет в голову, лакей объявил о прибытии графа Румянцева. Хозяин дома, порядком захмелевший, но еще крепко стоявший на ногах, сам пошел встречать опоздавшего. Он привел его под руку - высокого, со здоровым румянцем на щеках, внесшего с собой запах снега и солнца.
- Вот, господа, тот самый человек, о котором спорили. Прошу любить и жаловать.
Первым был представлен князь Репнин. Подавая полковнику руку, генерал-фельдцейхмейстер уточнил: Воронежского пехотного полка командир?
- Истинно, Воронежского, - ответил за Румянцева Бутурлин. - Того самого, где готовы ружья обменять на копья, чтобы ловчее было с противником драться.
- Мы учимся не только колоть, но и стрелять тоже, - возразил Румянцев.
- Колоть - дело прошлое, - сказал Репнин, уставившись ему в лицо. - Сейчас, когда есть ружья и пушки, поражать врага лучше на расстоянии.
- Я позволю себе не согласиться с вашим сиятельством, - выдержал его взгляд Румянцев. - При Петре Великом тоже были ружья и пушки, а все ж холодное оружие оставалось в почете. Без холодного оружия нет атаки, а без атаки нет победы.
Князь Репнин с разочарованным видом повернулся к фельдмаршалу: мол, ничего себе, хорошего офицера навязали, когда уже сейчас позволяет себе такое!.. Вслух сказал: