Император возразил, что он не думает о великих княжнах, не принял еще решения и хочет лишь знать, будет ли одобрен его развод, не оскорбит ли такой акт взгляды русских и, наконец, что думает об этом император Александр. Он рассчитывал, - так мне казалось, - что эта идея может понравиться петербургскому правительству, что она окажется, может быть, увлекательной приманкой для России и что он намерен действовать в соответствии с тем, как отнесется к этому Россия.
Император, который очень легко мог бы направить разговор со своим союзником на эту тему, добивался и настаивал, чтобы император Александр первый заговорил с ним об этом. Он бесспорно надеялся, что Александр облечет этот предварительный шаг в достаточно красивые и любезные формы для того, чтобы он мог впоследствии найти в нем хотя бы косвенный намек на его сестру. Не могу умолчать, что мои замечания по поводу вопроса о религии и о Швеции встретили плохой прием. Они явно не понравились императору, который пожатием плеч и выражением лица дал мне понять, что между Тюильри и Стокгольмом не может быть никакого сравнения.
Талейран говорил с императором Александром после меня. Нам нетрудно было добиться от него обещания поговорить с императором Наполеоном о той мере, которая была в наших интересах, а вместе с тем, внося успокоение, в такой же степени соответствовала интересам Европы, как и интересам Франции. Он сделал это со всей той любезностью, которую ему внушала его приязнь к нам, но, как он мне сказал, ограничился лишь общей формулировкой тех соображений, которые политическая мудрость и интересы будущего должны были бы внушить Наполеону".
Но Коленкур обманулся в деле, которое ему было поручено, - содействовать браку Наполеона с сестрой русского императора. На придворных приемах, куда посол по рангу всегда получал приглашения, ему оказывали знаки внимания, которые Коленкур принимал за завуалированное благожелательное отношение к возможному в будущем династическому союзу.
В своей депеше в Париж посол сообщал:
"Думают, что великая княжна так благосклонна к французскому послу потому, что ее брак - дело решенное. Император будто бы лично будет сопровождать ее во Францию… Императрица-мать будто бы очень довольна, этим объясняется ее милостивое отношение ко мне".
В своем дневнике Коленкур записал, что, когда императору Александру стали выражать сожаление, что ему придется расстаться и с этой сестрой, присутствовавшая при разговоре Екатерина Павловна ответила:
- Когда дело идет о том, чтобы сделаться залогом вечного мира для своей родины и супругой величайшего человека, какой когда-либо существовал, не следует сожалеть об этом.
На самом деле все обстояло не так гладко и безмятежно, как представлялось французскому послу. Получив письмо сына о брачных проектах новоиспеченного французского императора, вдовствующая императрица сначала испытала нечто вроде шока. Она привыкла считать Наполеона "корсиканским людоедом" и "исчадием революции". Выдать свою обожаемую Като за это чудовище? Да она умрет от отвращения, услышав такое.
Плохо же знала Мария Федоровна свою дочь! Поняв - не без труда - то, что намеками пыталась объяснить ей маменька, Като вспыхнула и почувствовала, что сердце неистово забилось в ее груди. Вот он, ее звездный час! Ради того, чтобы надеть горностаевую мантию и императорскую корону, она готова была выйти замуж хоть за Синюю Бороду, хоть за Соловья-Разбойника. Великая жена великого мужа…
- Успокойся, дитя мое, - сказала Мария Федоровна, превратно истолковав волнение дочери. - Мы с твоим братом предпочли бы видеть тебя в монашеском клобуке, чем в объятиях этого кровавого выскочки.
- Вы преувеличиваете, маменька, - постаралась взять себя в руки и успокоиться Като. - Чудовище, о котором вы говорите, исчезло много лет назад. Теперь это такой же монарх, как и многие другие. Любая династия начинается не так, как потом хотелось бы ее потомкам.
Мария Федоровна на секунду от изумления потеряла дар речи.
- Но ведь он католик! - воскликнула она наконец. - А Папа Римский никогда не признает брака католического властителя с принцессой иного вероисповедания.
- Значит, нужно будет принять католичество, - легко заявила Като. - Париж стоит обедни, маменька, не так ли?
- Вы обезумели, дочь моя! - закатила глаза Мария Федоровна. - Ваш батюшка перевернулся бы в гробу, сотвори вы такое.
- Не думаю, - уже вполне серьезно ответила Като. - Батюшка, упокой Господь его душу, довольно либерально относился к религии и, между прочим, был, кажется Гроссмейстером Мальтийского Ордена. Католического.
- Думаю, Бог и покарал его за это, - поднесла платочек в враз повлажневшим глазам вдовствующая императрица.
- Но вы же переменили веру, когда выходили замуж, - привела еще один довод Като.
- Я не была великой российской княжной!
- Зато стали российской императрицей. А я стану императрицей французской!
- Велика честь после черномазой потаскушки Жозефины! Кстати, до меня доходили слухи, что ей тоже оставят титул императрицы после развода. Вы будете в прекрасной компании, дочь моя!
На глаза Като навернулись слезы досады и злости:
- Мы еще посмотрим, маменька, что скажет братец. Вы уже сватали меня императору австрийскому, ничего хорошего из этого не вышло. Пусть попробуют другие.
- Да, и не будьте слишком уж любезны с французским послом. Это могут превратно истолковать.
- Посмотрим, - повторила Като.
Она вихрем промчалась из покоев императрицы в свои комнаты и бросилась на кровать, молотя кулачками по подушке. Верной Марии с трудом удалось успокоить свою воспитанницу, убедив ее дождаться возвращения брата в Санкт-Петербург и вообще ничего не решать, пока вопрос не будет поставлен официально.
- Император еще не развелся, во-первых. И официально не просил вашей руки, ваше высочество. Это во-вторых. А в-третьих, не пристало особе столь высокого происхождения высказывать столько темперамента в вопросе о браке. Для молодой девицы это вообще - шокинг.
Като прислушалась к словам наперсницы и стала вести себя более сдержанно. Но - несомненно в пику матери - стала еще любезнее вести себя с французским послом. Тот, плохо знакомой с тонкостями "загадочной славянской души", искренне посчитал благосклонность великой княжны и внешнюю любезность двора благоприятным знаком, о чем не замедлил доложить императору.
Коленкур, несомненно, был введен в заблуждение. Милостивое внимание к нему объяснялось другим. Александр I в то время хотел поддерживать в Наполеоне уверенность в своей дружбе и верности союзническим обязательствам, и не слишком обольщался проектом брака своей сестры с Наполеоном. Но слухи о нем переходили из одной великосветской гостиной в другую, обрастали самыми невероятными подробностями, выдумками. Каждый истолковывал самый незначительный факт в поведении членов императорской семьи в желаемую ему сторону.
"Великая княжна Екатерина выходит за императора, ибо она учится танцевать французскую кадриль". "Великая княжна Екатерина пожелала иметь портрет Буонапарта". "Послано письмо в Ватикан с просьбой о содействии в согласии относительно вероисповедания будущих супругов". Чем нелепее были слухи, тем охотнее в них верили и передавали дальше.
Бесспорно, в тесном семейном кругу возможность (а может быть, и политическая необходимость) такого союза обсуждалась, и не раз, поскольку проблема была достаточно серьезной. Видимо, отзвуки этих семейных разговоров дошли до приближенных, а от них - в светские гостиные, оттуда- к послу, который слал своему повелителю все более обнадеживающие письма.
Но иллюзии Коленкура были разбиты в прах во время очередного приема в Зимнем дворце. На нем французский посол, как бы невзначай, завел разговор со вдовствующей императрицей о том, какое значение стоит придавать снам. Он рассказал, что накануне видел во сне, что Наполеон просит руки великой княжны Екатерины Павловны. Императрица-мать ответила Коленкуру тоном, явно смутившим его:
- Господин посол, вы знаете, что сны лгут.
Отказ был явный, хотя об официальном сватовстве речи пока так и не было.
Более того, сама великая княжна изменила свое отношение к послу Франции, став с ним гораздо сдержаннее и холоднее. Говорили, что на нее слишком сильное впечатление произвело то унижение, которому Наполеон подверг прусскую королеву Луизу после разгрома Пруссии. Он заставил признанную красавицу провести с ним наедине несколько часов, туманно намекнув, что ее красота может изменить условия заключения мира, но… не сделал ровно ничего.
Как считала Екатерина Павловна, оскорбив столь любимую ею королеву, женщину кроткую и замечательную по красоте, Наполеон выказал свой жестокий характер и злопамятное сердце. К тому же королева Луиза так тяжело перенесла свое унижение, что заболела и скончалась через несколько лет, так и не оправившись от нервного потрясения.
Второй причиной охлаждения Екатерины Павловны была так называемая "польская супруга Наполеона". До российского двора дошли слухи о том, что, желая добиться восстановления независимой Польши, местная высшая аристократия воспользовалась внезапно вспыхнувшей страстью императора к красавице-графине Марии Валевской, которая в результате родила от него сына. Валевская была замужем, Наполеон все еще не развелся, и мечтать о браке с человеком, так непорядочно относящегося к женщинам, Като посчитала ниже своего достоинства.
В "Записках" одной из придворных дам императрицы-матери, сказано о том, что Екатерина Павловна, в решающем разговоре с братом о возможном "французском браке" заявила ему:
- Я скорее выйду замуж за последнего русского истопника, чем за этого корсиканца!
Фраза эта мгновенно облетела весь Санкт-Петербург, а затем и Европу, несмотря на все старания Коленкура сгладить неприятный инцидент: ведь Наполеону пришлось в первый раз со времени своего возвышения получить отказ. Это была для него первая измена фортуны.
Разъяренный Наполеон поспешил заключить мир с Австрией. Из мемуаров Коленкура видно, что он на сей раз не только не разделял, но даже в какой-то степени осуждал последующие действия своего сюзерена:
"Так как заключение мира с Австрией изменило политический курс императора и пролило яркий свет на эволюцию его взглядов и проектов, касающихся Польши, и так как оккупация Ольденбурга, формы этой оккупации, да и все остальное расходилось с неоднократно возвещенными намерениями императора, то отныне все противоречило и моему тону и моему образу действий, от которых я не хотел отступать; я настойчиво просил поэтому о своем отозвании.
Я не мог помогать обманывать того, кто проявил такую лояльность в момент, когда наше положение в Испании было критическим, того, кто был столь искренним в своих отношениях с другими и столь верно соблюдал свое слово, когда принимал на себя какие-либо обязательства. Так как моя настойчивость не помогла мне добиться отозвания, то я притворился больным и объяснился с императором и прямо и косвенно - через моих друзей - столь определенным образом, что он вынужден был решиться заменить меня, чтобы избежать взрыва, который привел бы к дурному результату, ибо я решил во что бы то ни стало отказаться от этого посольства.
- Мудрость государей, - не раз говорил мне император Александр, - должна сделать так, чтобы судьба управляемых ими наций не зависела от интриг и тщеславия тех или иных смутьянов. Императора Наполеона подстрекают. Но время разъяснит все это. Если он хочет воевать со мной, то первый пушечный выстрел сделает он".
Но пока, дабы не оскорблять "императора всей Европы", нужно было решать судьбу великой княжны Екатерины, не дожидаясь, пока вместо нее будет избрана другая. Екатерина должна была вступить в брак прежде, чем во Франции появится новая императрица.
Увы, французская корона оказалась столь же призрачной, как и все предыдущие.
Глава пятая
Счастливый принц
"-Итак, "австрийский брак" действительно не состоялся. Как это пережила великая княжна?
- Легче, чем опасалась Мария. Гораздо сложнее было внушить Екатерине Павловне, что брак с Наполеоном - не такая уж большая честь для нее. К счастью, сам Бонапарт сделал все возможное, чтобы охладить горячую голову княжны.
- Но вопрос еще не решен окончательно?
- Формально. Фактически же вдовствующая императрица прилагает все усилия, чтобы как можно быстрее выдать свою четвертую дочь замуж. Кажется, она всерьез опасается слишком сильного влияния великой княжны на императора и не желает, чтобы они создали "стратегический союз".
- Вам не кажется странным, что эта женщина фактически все время борется против своих детей, утверждая, что заботится только об их счастье.
- Мне многое кажется странным в поведении этой женщины. К сожалению, Марии довольно трудно приблизиться к вдовствующей императрице: та не доверяет русским и окружила себя своими немецкими подругами детства - стас-дамами.
- Но с ними-то она достаточно откровенна?
- Увы, нет. То, о чем думает вдовствующая императрица, доподлинно известно лишь ей самой. Не уверен, что даже ее духовник в курсе мыслей Марии Федоровны.
- Можете быть абсолютно уверены - не в курсе. Мария испробовала особое средство, чтобы его разговорить, но святой отец пребывает в святом неведении относительно истинного состояния души своей духовной дочери. Пробовать это средство на стас-дамах Мария не решилась: слишком опасно и тут же станет известно не только вдовствующей императрице, но и всему дворцу.
- А что царствующая императрица?
- Елизавета попала в крайне щекотливое положение. Она была совершенно заброшена своим мужем и вступила в связь с одним из придворных. К несчастью, связь имела последствия. И, естественно, императору обо всем донесли.
- Что же Александр?
- Как всегда проявил благородство и признал себя отцом ребенка. Но с супругой встреч практически избегает. Да и новорожденный младенец прожил всего несколько дней.
- Несчастная Елизавета!
- Более чем несчастная. Мария абсолютно уверена, что мальчику, родившегося совершенно здоровым, очень ловко помогли отправиться на тот свет. Его даже не успели окрестить, так стремительно все произошло.
- Что говорят врачи?
- Разводят руками. Ну и, конечно, "Бог дал - Бог взял". По первичным симптомам - непроходимость кишечника. Но вскрытие этой крохи конечно же не делали.
- Откуда же появилась версия Марии?
- Из ее собственных наблюдений. Она утверждает, что достаточно долго прожила в самом высшем обществе России того времени, чтобы отличить естественную болезнь от отравления.
- Н-да, прямых наследников у Александра теперь уж точно не будет. Константин не в счет, значит…
- Значит, остается кто-то из младших братьев. Но Екатерине удалось заразить брата идеей устроить закрытое учебное заведение для отпрысков благородных семей и продолжить там образование великих князей. Сейчас проекты пишут министр просвещения Разумовский и, естественно, Сперанский, который совершает просто стремительную карьеру при императоре.
- Сперанский? Сын сельского священника, кажется.
- Да. А теперь Александр полагает, что в лице этого образцового чиновника нашел идеального помощника для осуществления своих планов деспота-реформатора В сотрудничестве с этим неутомимым и честолюбивым тружеником он намерен вернуться к программе преобразований, когда-то выработанной им и его друзьями по Негласному комитету.
- Это серьезно?
- Не более, чем все реформы в России, полагаю. Но посмотрим, как все это выглядело на самом деле, а не в трактовке истории. Пока же император больше всего озабочен браком любимой сестры и… отношениями с Наполеоном.
- Я бы не поручился за благополучное развитие последних.
- Представьте себе, Мария того же мнения."
- Ваше высочество! Ваше императорское высочество! Где вы?
Фрейлина Мария уже добрых четверть часа искала Великую Княжну Екатерину в рано зазеленевших в этом году густых садах Павловска. Сначала она подумала, что ее питомица с утра пораньше уехала на верховую прогулку, но любимица Екатерины, снежно-белая трехлетка Снежинка, мирно хрустела овсом в своем стойле, а конюхи божились, что "сей день их высочества на конюшне пребывать не изволили".
В излюбленной беседке, где Като обычно читала или просто мечтала, ее тоже не было. А между тем вдовствующая императрица повелела немедленно разыскать дочь и привести к ней. По-видимому, гонец, прибывший утром из Санкт-Петербурга от государя императора, привез какие-то важные вести.
"Неужели они все-таки передумали? - размышляла Мария, обследуя сады. - И снова возник вопрос о браке с Наполеоном? Или - не приведи Господи - что-то случилось с сестрой Екатерины, наследной принцессой Веймарской? Совсем недавно она потеряла первенца, но второму ребенку, принцессе Марии, недавно исполнился год и она, кажется, вполне здорова… Да где же ее высочество, черт побери! Тихо! Приличные фрейлины таких слов не употребляют".
Наконец за деревьями на полянке мелькнуло знакомая белая накидка. Като, спокойная и свежая, как это утро, стояла у маленького мольберта и писала акварелью маленький пруд со склонившейся над ним ивой. Художественные способности она, бесспорно, унаследовала от матери, и не уставала их совершенствовать.
- Что случилось, Мари? - встревожено спросила Като, обернувшись на звук быстрых шагов фрейлины. - На вас лица нет.
- Их императорское величество Мария Федоровна срочно желают вас видеть, - выпалила фрейлина, задохнувшись.
Като заметно побледнела.
- Что-то… плохое?
- Не знаю, ваше высочество. Мне передал распоряжение лакей ее императорского величества. Прибыл курьер от вашего августейшего брата.
- Соберите здесь все и отнесите ко мне, - распорядилась Като. - Я пройду прямо к маменьке.
Перед самым входом во дворец Като усилием воли изобразила на лице полнейшее спокойствие и даже величавость, приличествующие особе императорской фамилии, и чинно проследовала в апартаменты матери. Никто и заподозрить не мог, что она только что во весь дух мчалась, не разбирая дороги, точно деревенский сорванец.
- Вы желали меня видеть, маменька? - спросила Като, склоняясь в реверансе. - Простите, что заставила ждать. Я рисовала в саду.
К своему огромному облегчению она не заметила ни горя, ни даже тревоги на как всегда сильно накрашенном лице императрице. Была только некоторая озабоченность.
- Садитесь, дитя мое. Ваш брат прислал письмо, которое касается вас, точнее, вашего возможного брака.
У Като упало сердце. Неужели Наполеон все-таки решил официально просить ее руки?
- Нет, речь идет не о Буонапарте, - прочитала ее мысли вдовствующая императрица. - Хотя косвенно, конечно, и о нем. Ваш августейший брат решил раз и навсегда покончить с неопределенностью, не оскорбляя при этом своего, надеюсь, союзника. Вот, послушайте:
"… в Петербург приехали два возможных претендента на руку великой княжны. Один из них - младший из сыновей находящегося в Париже герцога Ольденбургского. Он родственник нам и по отцу, и по матери, как Вам, достопочтимая матушка, разумеется известно…"