– Сколько нужно людей?
– Всех. Всю твою сотню. И твою, Курбан Дарваза, тоже.
– Что ищем? – спросил Мансур.
– Китайский песок.
Чокал мгновенно ожил, был перевернут, как старый, набитый пыльным хламом сундук. Вскоре к ногам эмиров были брошены несколько небольших кожаных мешков, чем-то напоминающих бурдюки для вина или кумыса. Тимур присел на корточки, развязал один из бурдюков, набрал в ладонь серо-сизого порошка, потом повернул голову в сторону стены, загораживающей дорогу, и окинул ее оценивающим взглядом.
– Песка может не хватить? – озабоченно спросил Курбан Дарваза.
– Будем надеяться, что Аллах вложил в него достаточно огня. Наше дело – выбрать правильно место, куда эти бурдюки запихнуть.
Осмотрев стену еще раз, Тимур указал, где именно нужно было ее долбить. Несколько воинов тут же отыскали тяжелые заступы и взялись за работу. Кладку явно делали не городские мастера, камни кое-как лежали друг на друге, некоторые дыры были просто забиты кусками самана.
– А что с ними будем делать? – спросил Хуссейн, кивнув в сторону Гердаб-бека и его брата, стоявших в некотором отдалении и наблюдавших за происходящим. Гердаб-бек сменил свой роскошный халат на обычный, но этого было недостаточно, чтобы смягчить праведный гнев Хуссейна.
– С ними? – прищурился Тимур.
Хуссейн грозно свел брови на переносице, крылья его носа угрожающе подергивались.
– За то, что они нас обманули, я предлагаю забрать у них все. Смотри, брат, он одел простой халат и делает вид, что даже не ел вчера. Я пошлю людей, пусть они посмотрят, что там у них в тайниках. А лучше сам схожу.
Тимур криво усмехнулся:
– Я бы предпочел их просто повесить.
– Повесить?
– Да. Но позже, а сейчас… – Тимур сделал знак Байсункару: – Приведи их. Вернее, одного, старшего.
Гердаб-бек, обливаясь холодным потом ужасающих предчувствий, приблизился.
– Ты уже знаешь, что сделал Орламиш-бек?
Великий визирь мрачно кивнул.
– Сколько у него людей?
– Очень много.
– Зачем же ты нас сюда заманил, шакал вонючий? – вспылил Хуссейн. Тимур спокойно переждал, когда утихнет гнев побратима.
– Да, зря ты нас сюда позвал. Мы не собираемся оставаться здесь навсегда. Мы могли бы перейти на службу к Орламиш-беку, потому что он человек более достойный, чем твой господин. И тем более чем ты.
Молчал великий визирь, молчал и только спрашивал себя: убьют или не убьют?
– Но поскольку мы стали причиной смерти его сына, он нас не захочет принять. Выход один: попытаться вырваться из этого горного голодного гнезда. Сейчас ты соберешь всех своих пешаварцев. Всех, кто может стоять на ногах. Кто ими командует?
– Калашахир-бек.
– Приведи его.
Великий визирь ушел, слегка пошатываясь. Непосредственная опасность отступила, но он понимал, что ненадолго.
Заступы продолжали вгрызаться в камень и саман.
– Пока тут это… – Хуссейн сделал неопределенное движение рукой, – я пойду займусь их тайниками. А то потом не будет времени.
Вновь появился великий визирь.
– Где Калашахир-бек?
– Он… объелся вчера ослятиной. Его рвет с кровью. Он скоро, наверно, умрет.
На небольшой площади у ворот медленно собирались изможденные серые тени с копьями в руках. Все, что осталось от наемного пешаварского войска.
Тимур указал на них плеткой:
– Тогда их поведешь ты.
– Я?
– Да! Мансур, дать им лошадей.
Курбан Дарваза сообщил, что дыры в основании стены готовы, можно закладывать бурдюки. Тимур пошел проверить, как это будет сделано. Ему еще ни разу не приходилось иметь дело с порохом, он даже не видел, как это делают другие. Руководствуясь пересказами из третьих уст, он принял интуитивное решение. Если провидение споспешествует ему, значит, план взрыва – его подсказка.
Мешки установили, насыпали к ним пороховые дорожки.
Тимур велел сворачивать шатры.
Прибежал Мансур и сообщил, что пешаварцы не могут сидеть на лошадях, падают. И это когда кони стоят, что будет во время атаки?
– Привязать их к седлам!
Ослабевших, обезумевших от голода людей намертво прикрутили к седлам. После этого толпу искусственных кентавров собрали на площади возле главных ворот. Два десятка всадников было выделено для того, чтобы играть роль пастухов при этом беспомощном стаде. Не дать ему разбежаться, расползтись.
Остальные воины эмиров собрались неподалеку от того места, где при помощи взрыва должен был образоваться проход. Лошадям заткнули уши, чтобы грохот их не перепугал, и уложили на землю во дворах близлежащих к заминированной стене домов.
Мансур и Байсункар стояли наготове с подожженными факелами, выжидательно глядя на Тимура. Он опять забрался на стену, чтобы поточнее определить обстановку. Прежде чем поджечь порох, он приказал отворить главные ворота и пустить вниз по извилистой дороге пешаварскую конницу. Роль, которую она должна была сыграть, была всем очевидна: отвлечь внимание людей Орламиш-бека от направления, где будет нанесен главный удар.
Хуссейн успел управиться со своими делами по очищению тайников великого визиря, и его люди торопливо заканчивали упаковку добытых ценностей.
– Так, может, все-таки повесим лукавых братьев? – спросил он Тимура.
– Делай, как считаешь нужным, – ответил Тимур, отворачиваясь.
Хуссейн пребывал в сомнении. С одной стороны, он прекрасно знал, что лучший способ избавиться от ненужных и неприятных ожиданий – это убить человека, с которым они связаны, но с другой стороны, заниматься сейчас висельными упражнениями в двух мгновениях от начинающегося жестокого боя было не совсем с руки.
Тимур подал знак, и высокие деревянные ворота Чокала стали медленно открываться. Дико скрипели заржавевшие за время осады металлические петли, пританцовывали разгоряченные кони, мотая на своих спинах изможденных воинов.
Тимуру с того места на стене, которое он занял, чтобы охватить как можно шире картину разворачивающихся событий, было отлично видно, как катится вниз по белой извилистой дороге окутанная пылью толпа всадников. Когда до засеки, устроенной людьми Орламиш-бека, оставалось всего несколько сот шагов, Тимур спустился со стены и велел Мансуру поджигать порох. Нещадно дымящие пороховые огненные дорожки устремились к стене. Эмир быстро бежал им навстречу, и как только он спрятался за выступом дувала, раздался тройной грохот. Над головами лежащих на земле людей и коней просвистели камни и ошметки какой-то строительной дряни. Не сразу удалось определить, совершил ли китайский песок то, что от него требовалось, – клубы удушливой пыли стояли в том месте, где раньше привыкли видеть стену.
Прежде чем Тимур успел что-то рассмотреть, раздались радостные крики воинов справа и слева от него – удалось! Пыль оседала, обнаруживая большой треугольный провал, за которым не было ничего, кроме бледно-синего неба. И тогда Тимур и сам закричал от радости:
– В седла!
Но выполнить эту команду было непросто. Некоторые лошади взбесились оттого, что уши им заткнули плохо, и теперь носились по усыпанной строительным мусором площади, волоча за собой упирающихся всадников, повисших на поводах.
Пыль оседала все больше, путь к спасению просматривался все отчетливее. Конница, несмотря на перенесенный громовой удар, привычно строилась, разбираясь по десяткам и сотням. И тут Тимур обратил внимание на человека, стоящего перед проломом на коленях лицом к коннице. Человек этот не просто стоял – он непрерывно и молча отбивал земные поклоны.
Мансур крикнул кому-то из нукеров:
– Эй, уберите его!
Нукер поскакал вперед, раскручивая привычным движением аркан в правой руке.
– Знаешь, кто это? – спросил Тимур у Мансура.
– Нет. Но он мешает: лошади не прыгают через человека.
– Это Шахруд-хан, властитель Сеистана.
Удивленным глазам Мансура, спокойным глазам Тимура, веселым глазам Хуссейна и множеству прочих глаз открылась такая картина: как только хан в очередной раз разогнулся после поклона, аркан охватил его шею, и через мгновение потомка Чингисхана, как мешок с соломой, волокли по замусоренной площади. Если бы Тимур был старше годами и знал латынь, он мог бы сказать: так проходит земная слава. Но времени размышлять не было. Хуссейн выскочил из строя вперед и, вырвав из ножен саблю, закричал громовым голосом:
– За мной!
Несколько десятков лошадей, конечно, переломали себе ноги. Да и дальнейшее развитие событий трудно было назвать безоблачным. Орламиш-бек не полностью поддался на уловку с пешаварской атакой. И возле взорванной стены оставил несколько сот лучников. На всякий случай. Когда стена внезапно взорвалась и бесчисленные камни посыпались им на головы, лучники опешили. Но не все и ненадолго. И вскоре, когда миновавшие пролом всадники покатились вниз с горы, огибая каменистые выступы и одиноко растущие деревья, в них полетели стрелы.
Скачка под откос опасна тем, что она приводит коня в немыслимое возбуждение, и даже трезвому и опытному всаднику трудно бывает с ним справиться. И это с одним конем, что уж тут говорить о целом конном войске!
Размахивая саблей, Тимур скакал во второй или в третьей линии, пытаясь хотя бы отчасти контролировать, что происходит вокруг. Вон справа несколько десятков всадников окружили огромную чинару, к которой жмутся ощетинившиеся пиками пехотинцы Орламиша. Зря! Они не представляют никакой опасности, их можно было просто миновать. Но тут уж нечего делать, не докричишься, и кавалерийский поток уносит все дальше. Склон становится менее крутым. Излучина ручья, валуны на той стороне, над ними торчат высокие меховые шапки. Много, до полусотни. Это может быть опасно. Предчувствие не обмануло. Кто-то там подал визгливую команду, шапки резко выросли над камнями. Тимур видел, как справа и слева от него на землю посыпались его всадники. Возникла суматоха. Сейчас они опять выстрелят, и будут бить, пока не опустеют колчаны.
– Мансур! – крикнул Тимур, показывая нагайкой на ручей чуть выше засады. Мансур все понял без объяснений: надо обойти. За камнями лучники неуязвимы. Во главе с теми, кто оставался рядом, Тимур поскакал вверх по течению. Ручей был неглубокий, но с опасно каменистым дном. Чтобы не переломать ноги лошадям, приходилось перебираться через него медленно, становясь добровольными и очень удобными мишенями для лучников.
Выскочив-таки на противоположный берег, Тимур огляделся. Победа, собственно говоря, была одержана. Хуссейн носился в редком чинаровом лесу, гоняя вокруг стволов одиночных, орущих от ужаса пехотинцев. Они, кое-как отмахиваясь копьями и кинжалами, валились на землю в потоках своей поганой крови.
Путь свободен. Пока Орламиш обогнет распадок, перейдет через перевал, пройдет полдня. Тимур поднял руку, чтобы указать, куда теперь следует направить удар, и тут произошло неожиданное… Стрела попала ему прямо в ладонь, рассекши ее пополам. Боли он не почувствовал, только сильный удар. Настолько сильный, что не удержался в седле и рухнул на каменистый берег.
Чагатаи дико заверещали от радости, они прекрасно поняли, кого им удалось ссадить. Целая толпа их выскочила из-за камней, и нескольким нукерам Тимура, остававшимся возле него в этот момент, пришлось, чтобы не погибнуть на месте, отступить, призывая на помощь.
– Где?! – заорал Хуссейн, когда ему сообщили о падении и пленении названого брата.
– За теми камнями!
На скаку скликая своих разбредшихся воинов, Хуссейн помчался в указанном направлении.
– Так он ранен или убит?
– Не знаю, – растерянно пожал плечами Мансур.
Прискакал Курбан Дарваза.
– Да, он за камнями. Там много лучников. Очень.
– Орламиш-бек знает, где мы? – задумчиво спросил Хуссейн, расчесывая красную щеку, слегка иссеченную каменной крошкой.
– Конечно, – кивнул Мансур, – он же видел, как развалилась стена.
Он уже, наверное, выслал конницу наперехват, продолжал размышлять про себя Хуссейн. Мансур, Байсункар, Курбан Дарваза молча наблюдали за ним, они ждали его решения.
Все разумные доводы были за то, чтобы предоставить эмира Тимура его судьбе. Он наверняка или убит, или при смерти. Конечно, благородное дело – отбить его труп…
Глава 15
Удача и судьба (продолжение)
Кибитка двигалась медленно, осторожно, но все равно каждый камень, попавший под ее деревянное колесо, причинял Тимуру нестерпимую боль. Эмир лежал в полном мраке и только в разрывах кожи, натянутой на каркас кибитки, мог видеть клочок звездного неба. Еще дальше, еще менее различимыми, чем далекие звезды, были его надежды на будущее.
Правая рука и правая нога.
Правая рука и правая нога!
Чего стоит воин, лишенный и того и другого?
Итак, удача оставила его, это несомненно. Но какова же теперь судьба, ожидающая его?
Тимур застонал, и не от того, что колесо вновь накатило на дорожный камень. Боль физическая была не самым тяжким из выпавших на его долю страданий. Больше всего его угнетала бессмысленность и несправедливость произошедшего. Почему эта безжалостная стрела не пробила ему горло, почему душа не вылетела из его тела в момент того страшного удара о каменистый берег?! Видит Аллах, смерть в победоносном бою трудно счесть достойной наградой, но по крайней мере нет повода роптать. Но что теперь делать однорукому, одноногому человеческому обрубку, из жалости спасенному из рук врага?
На мгновение Тимур впал в забытье. Но только до очередного ухаба длилось это облегчение.
Хуссейн спас его. По рассказам, он вел себя как мазандеранский тигр. Крушил врагов направо и налево, сам был ранен. Слегка. Герой, батыр! Отчего-то не испытывал Тимур благодарности по отношению к своему названому брату. Справедливее, намного справедливее и умнее было бы погибнуть, чем сделаться беспомощным рабом братской привязанности и давнишних обещаний.
Тимур вспомнил их совместное сидение на дне глиняной тюрьмы под градом скорпионов и тарантулов: когда судьба издевалась больше, тогда или сейчас?
Ненужные размышления, бессмысленные.
Опять наплывает волна забытья.
Куда же направляется Хуссейн? Орламиш-бек не стал преследовать беглецов, догадавшись, что они не вернутся и никакой теперь опасности не представляют.
Ах да, Балх!
Тимур вспомнил, что Хуссейн решил проверить, как обстоят дела в его родовой вотчине. По слухам, которые носились по степным и горным дорогам, ставленник Кейхосроу Хуталлянского то ли умер, то ли бежал, город фактически никем не управляется.
Ладно, пусть Балх. Выбирать не приходится. Хуссейн обещал сыскать всех лучших лекарей в округе. Есть такие травы, отвары которых творят чудеса с человеческими костями и жилами.
– Мы еще поохотимся с тобой, брат, – сказал Хуссейн при последней встрече.
Тимур догадывался, что такие слова годятся только для того, чтобы утешить больного, и говорящий нисколько не верит в то, что говорит. Тимур собрался с последними силами и усмехнулся, глядя названому брату в глаза:
– Почему только поохотимся? Мы еще повоюем.
Тимур лежал в своем шатре неподалеку от Балха, это кочевье отвел ему Хуссейн, после того как ему удалось овладеть городом. При эмире остались лишь самые верные – Мансур, Байсункар и Курбан Дарваза. Но надо честно сказать – лица их не светились безмятежной радостью и уверенностью в будущем. Местные лекари оказались бессильны против тех повреждений, кои получил сын Тарагая. Усилий они не жалели, мазей и отваров доставляли в избытке, но поправлялся эмир медленно. Он и сам подозревал, и умные из окружающих догадывались, что виной, скорей всего, не раны и ушибы, а та внутренняя душевная хворь, что овладела удачливым и бесстрашным воином. Может, он сам был виноват? Слишком вознесся, посчитав Маулана Задэ тенью своей, а названого брата – двойником? Не заносился ли он в мечтах в слишком отдаленные пучины времени, предвкушая свое единоличное величие в Мавераннахре, где не будет уже ни одного, ни другого?
Да, вознесся. И теперь лежит, распластанный на потертом ковре, обмазанный вонючими мазями, обставленный чашами с отвратительными горькими настоями, в то время как бывший ученик медресе плетет свою сербедарскую сеть, охватившую, по слухам, не только Самарканд и его окрестности, но и Бухару.
Он, непобедимый, изворотливый, неприхотливый, проницательный Тимур, видит сны о собственном несбывшемся величии, а жадный, сладострастный кутила Хуссейн возвращает себе родовое гнездо, цветущий город Балх, и посылает болящему брату кушанья из дворцовых кухонь.
Эмир стал молчалив и неприветлив, ни с кем почти не разговаривал, даже вид здоровых, крепких сыновей, что стараниями Тунг-багатура и его старшей сестры были тайно вывезены из Самарканда в становище под Балхом, не радовал его. Что толку в обладании хорошими сыновьями, если им нечего оставить, если ты нищими отправляешь их в мир? И такие полубезумные мысли порой являлись в голову эмира.
Однажды в его шатре появились Курбан Дарваза и Мансур. Пользуясь болезнью своего хазрета, они промышляли мелким разбоем, грабили чагатайских (как они утверждали) купцов, пригоняли небольшие отары овец. Но поскольку сил у них было мало, то успех им сопутствовал не всегда. У караванов была стража, а овечьи отары часто охраняли хорошо вооруженные отряды. Так вот, очередной набег оказался крайне неудачным – добычи никакой, потерь предостаточно, особенно в лошадях.
– Надо где-то достать лошадей, – глухо сказал Мансур, скромно глядя в пол.
Тимур сидел, обложенный подушками, и бесшумно посасывал мундштук кальяна, он в последнее время весьма пристрастился к этому удовольствию.
– Что же вы сделали с прежними? – спросил он.
– Загнали, – еще глуше сказал Мансур.
Курбан Дарваза, стоявший рядом, вздохнул и отвернулся.
– Загнали. Во время погони или во время бегства?
Смущенное молчание было ему ответом.
– От кого же вы бежали?
– Их было больше. Намного, – запальчиво начал Курбан Дарваза, – и мы едва не сломали им хребет…
– Это были люди Кейхосроу. Они воюют против Хуссейна, а значит, и против нас, – объяснил Мансур.
– Много пало лошадей?
Курбан Дарваза кивнул:
– Много. В случае внезапной перекочевки многим придется идти пешком.
Эмир снова пососал мундштук кальяна.
– Надо добыть лошадей.
– Вот мы и пытались…
– А денег нет… – очень тихо, как бы размышляя вслух, произнес Тимур.
Нукеры его ничего в ответ на это говорить не стали, помолчали, переминаясь с ноги на ногу.
– Езжайте к Хуссейну. Он даст денег.
Мансур развел руками:
– Мы попросим… Но он не даст. Деньги имеют особую власть над душой твоего названого брата, хазрет, и ты это знаешь лучше нас.