Александр остановился у длинной стойки и оглядел ресторанчик с закругленными сводами. За одним из дальних столиков он заметил пару знакомых лиц, среди них был адъютант гвардии Вернер Шардт. "Картина – это хороший повод завязать разговор", – решил Александр и начал протискиваться к столу. Но уже через несколько шагов его кто-то остановил, схватив за левую руку.
– О, это случайно не Александр Розин, герой швейцарской гвардии? – раздался незнакомый голос. – Иди сюда, сядь с нами, дружище! – Это был молодой человек, очень высокий и сильный, со светло-рыжими волосами и округлым по-детски лицом. Двое других мужчин, сидевших с ним за столом, тоже были молоды. Александр не знал никого. Они, наверное, были из тех швейцарцев, которых наняли вскоре после майских происшествий. Александр присел на последний свободный стул. "Если эти юноши приглашают в свое общество, то почему нет? Мне ведь важно разузнать о нынешнем положении в швейцарской гвардии, о настроении солдат, о слухах, которые появляются, когда много людей долгое время находятся вместе".
Круглощекого рыжего звали Мартин Глор, он был родом из кантона Цюрих. Он говорил за троих, это сразу бросалось в глаза, и ему это, по всей видимости, нравилось. Сначала Александр спросил о майских событиях, а затем перешел на иные темы. Чем больше пива лилось, тем легче было Александру переводить разговор в другое русло. Разговорить Мартина Глора оказалось проще простого. Александр узнал о мелочной ревности внутри гвардии. Старослужащие швейцарцы завидовали молодым рекрутам, которые в иерархии поднимались быстрее, чем обычно, и занимали свободные должности. По мнению Глора, эта карьера была вполне заслуженной. Он даже называл своих старших товарищей важничающими завистниками. То, что он всего за несколько месяцев стал вице-капралом в ранге фельдфебеля, Глор приписывал исключительно своим способностям, а не вынужденной нехватке кадров в швейцарской гвардии.
Александр постепенно перешел к недавнему убийству пастора Доттесио, который работал в Ватикане. Обилие пива, видимо, еще не совсем затуманило ум Глора, и он, наклонившись к Александру, тихо произнес:
– Я мог бы рассказать тебе нечто интересное, приятель, но только не тут. Здесь слишком много ненужных ушей.
– Где же тогда?
Глор указал большим пальцем через плечо.
– Видишь ту узкую дверь, рядом с которой висит огнетушитель? Она ведет на уединенный задний двор. Я хорошо его знаю. Если здесь занят туалет, там можно отлично отлить. Подожди меня там! Я приду через пару минут.
– Договорились, – ответил Александр и поднялся, чтоб пройти к указанной двери. В нетерпении он вышел на улицу, подумав, что, очевидно, вытащил счастливый билет, когда подсел к Глору и его товарищам. Снаружи уже сгустились cу мерки, а во дворе царила настоящая темень. Лишь из окон ресторанчика и близлежащих домов лился неяркий свет. Дв больших мусорных контейнера и резкий запах фекалий несдержанных гвардейцев заставили дышать Александра исключительно ртом. Он направился в угол дворика, самый дальний от контейнеров. По пути что-то юркнуло у него между ногами, животное было похоже на толстую крысу. Глор вышел во двор и обернулся к стене ресторана, расстегнул штаны и отлил выпитое пиво. Потом он, улыбаясь, подошел к Александру и нанес ему сильный удар по почкам.
Атака застала Александра врасплох. Он опустился на колени. От боли на глазах выступили слезы.
– Проклятый шпик! – выругался Глор и плюнул ему в лицо. – Ты думаешь, раз теперь работаешь в газете, то можешь расспрашивать кого угодно. Но только не Мартина Глора! Я тебя научу, как уважать швейцарскую гвардию!
Обучение заключалось в избиении ногами, удары в основном приходились в область живота. Но теперь Александр был готов. Он схватил ногу Глора и вывернул ее сильным, резким движением. Рыжий гвардеец потерял равновесие и со стоном упал на грязную мостовую. В ту же секунду Александр бросился на Глора и со всей силы ударил его в подбородок, так что тот запрокинул голову. Глор открыл рот, хотел что-то сказать или застонать, но смог лишь выплюнуть кровь. Александр сидел верхом на своем противнике и, придавив коленями его предплечья, удерживал на земле.
– Ты делаешь мне больно! – прохрипел Глор и выплюнул еще больше крови.
– Как невежливо с моей стороны! При этом мы еще и товарищи, не так ли?
– Сволочь!
Александр холодно усмехнулся в ответ:
– Ты должен отвыкать от таких выражений, если хочешь продолжить карьеру в швейцарской гвардии. Хотя я в это не верю. У тебя слишком длинный язык и очень мало мозгов. Могу поспорить, ты не можешь рассказать мне ничего важного и интересного, ведь так?
– Конечно нет. Мы только хотели проучить тебя, ищейка!
Брошенное вскользь "мы" и горящие глаза Глора насторожили Александра. Он проследил за его взглядом и увидел, как во двор вышли двое товарищей фельдфебеля. Наверное, они договорились выйти вскоре после него, чтобы внести свою лепту в "обучение" Александра. Сразу оценив ситуацию, они бросились к Александру и Глору.
Кто-то из них выхватил боевой нож и угрожающе произнес:
– Ну-ка, отпусти Мартина, живо! Или я исполосую твое личико!
Александр тут же отреагировал, нажав на веки Глора большими пальцами.
– Если ты подойдешь еще хотя бы на сантиметр, я выдавлю глаза твоему дружку! – Он усилил давление на глаза Глора, и тот взвыл от боли.
– Ты… Ты не сделаешь этого! – ответил гвардеец с ножом. Александр сухо рассмеялся:
– Ты думаешь, я скорее позволю тебе пырнуть меня ножом? А теперь брось свою зубочистку на землю!
Головорез колебался. Он неуверенно поглядывал то на Глора, то на третьего гвардейца. Александр заметил, как нож в его руке начал едва заметно дрожать.
– Бросай! – повторил он.
Головорез медленно разжал кулак, и его оружие со звоном брякнулось на камни.
Глор ждал именно этого момента, надеясь, что Александр потеряет бдительность. Гвардеец резким движением нанес удар и катапультировал Александра вперед через себя. Александр ударился головой о стену. От этого его чуть не стошнило, в глазах помутилось. Он боролся с головокружением, которое его одолевало, и, опираясь на стену, поднялся. Глор тоже встал, и трое гвардейцев окружили Александра. Головорез снова поднял нож, а в руке третьего появился тяжелый камень Глор был безоружным, ноего большие кулаки нельзя было недооценивать: почки Александра еще не отошли от болезненного удара.
– Финита ля комедия! – проворчал Глор и медленно двинулся на Александра.
– Я тоже так думаю! – раздался у двери чей-то голос. Высокий тощий мужчина подошел поближе. – Фельдфебель Глор, я надеюсь, вы и ваши приятели вынесли достойный урок из этого происшествия.
– Вернер! – облегченно воскликнул Александр, когда узнал адъютанта гвардии Шардта. – Рад тебя видеть!
Глор указал на Александра.
– Этот человек напал на нас. Мы… Мы всего лишь защищались!
Шардт, покачав головой, сказал Глору:
– Я случайно знаком с "этим человеком". Александр Розин никогда не славился тем, что нападал на других. И уж тем более в ситуации, когда один выступает против троих. А у вас к тому же еще и боевой нож. Дружище Глор, придумайте историю получше, да побыстрее!
Но Глор лишь тупо смотрел на своего начальника.
"Наверное, таких моментов в жизни разговорчивого фельдфебеля было немного", – подумал Александр.
– Вон отсюда, быстро! – приказал Шардт. – Оплатите свои счета и бегом в казарму! Розин и я решим, какие последствия будет иметь для вас это происшествие.
Гвардейцы удалились, поджав хвосты, как побитые псы. Но прежде чем окончательно скрыться, Глор бросил на Александра злобный взгляд.
– С каких это пор тебя стали замечать в плохих компаниях, Александр? – спросил Шардт.
Александр, несмотря на боль, выдавил из себя улыбку.
– Конечно, с тех пор, как я начал работать на "Мессаджеро". – В мусорном баке раздалось шуршание. – Как видишь, теперь мне приходится иметь дело с крысами, четвероногими и двуногими. Жаль только, что несколько крыс напялили на себя форму швейцарской гвардии. После майских событий думал, что наши ряды наконец-то вычистили.
– Нам нужно было быстро восполнить пробелы, и мы взяли всех, кого смогли найти. К сожалению, пришлось набирать рекрутов, которых в свое время мы строго отсеивали. Этого Глора произвели в фельдфебели лишь за то, что он поймал на площади карманника, и, как видишь, факт говорит сам за себя. Но если бы ты знал, как ведут себя бывшие гвардейцы по окончании рабочего времени, то понял бы, что нынешняя гвардия не идет ни в какое сравнение с той, в которой были предатели.
– Может быть, Вернер, а может, и нет.
Шардт пристально посмотрел на Александра.
– Ты знаешь что-то, чего не знаю я?
– Вполне вероятно. Но здесь неуютно, а внутри слишком много швейцарцев. Кстати, как ты додумался сыграть роль моего ангела-хранителя?
– Признаться, я тебя вообще не заметил. Я лишь увидел, как сначала Глор, а потом и его приятели вышли во двор. Я знал, что некоторые ходят туда в туалет, и это, судя по запаху, так и есть, но когда они не вернулись, я призадумался. Ты же знаешь, что хороший начальник всегда ведет себя так же, как и на службе.
Александр в ответ кивнул.
– Я уже достаточно наслушался разговоров здесь. Я хотел бы расплатиться, немного умыться и с удовольствием угостить тебя в благодарность бокалом вина… но в заведении, где мы могли бы спокойно поговорить.
Шардт, чуть помедлив, предложил:
– Тогда пойдем лучше в "Каверну". С тех пор как появилось "Фаме да Люпи", там нет ни души. Это значит, что лавочка закроется только после того, как продадут запасы вина.
– Звучит весьма привлекательно.
Спустя пятнадцать минут они уже сидели в "Каверне", где, кроме прожженного пьяницы за стойкой, никого из посетителей не было. Они взяли бутылочку "Виллетри", пошли за дальний столик и поговорили немного о былых временах. Боль в почках у Александра немного прошла, напряжение заметно спало. Даже Вернер Шардт расслабился, что дляАскета было большой редкостью. Он даже иногда улыбался, вспоминая о совместной с Александром службе.
Вдруг лицо Шардта посерьезнело, и он стал прежним.
– Tempi passati, Александр. В последние месяцы Церковь сильно изменилась, а вместе с ней и швейцарская гвардия. А с недавнего времени появилось две Церкви и две гвардии. Да и ты стал другим. Мне кажется, тебя что-то угнетает. Или я ошибаюсь?
– То, что я тебе сейчас скажу, должно остаться между нами.
– Само собой.
– Я – неофициально, конечно, – уполномочен помогать полиции расследовать убийства священников.
Шардт наморщил лоб.
– Уполномочен? Кем?
– Его святейшеством.
Шардт тихо присвистнул сквозь зубы.
– Да, ну и дела. Но как я на тебя посмотрю, это еще цветочки.
– Ты прав, к сожалению. У меня есть основания полагать, что в убийствах замешан кто-то причастный к гвардии.
– Что значит "замешан"?
– Ну, что-то вроде того.
– Я понимаю. – Шардт с рассеянным видом пригубил вино из бокала. – Это плохие новости, Александр, видит Бог. Ты можешь мне сказать, на кого падает подозрение?
Александр вынул из внутреннего кармана своей кожаной куртки тонкую цепочку с крестиком и положил ее на стол перед Шардтом.
– Помнишь?
– Конечно, помню, подарок на Пасху от нашего капеллана Имхоофа. А что не так?
– Точно такую же цепочку нашли в церкви, на том месте, где распяли пастора Доттесио.
– И что? В Риме полно всяких религиозных украшений прочей пошлой мишуры, которую покупают на память. Кто знает, сколько людей, туристов или горожан могли купить себе такую же.
– Согласен, – сказал Александр и перевернул крестик другой стороной, так что можно было увидеть гравюру. – Но на обратной стороне этого крестика выгравированы три заглавные буквы святых покровителей швейцарской гвардии.
– И на крестике, который нашли в церкви Санто Стефано на Трастевере, тоже есть такая гравюра?
– Именно. Ювелир, у которого был куплен этот крестик, сразу узнал свою работу. Он вспомнил о заказе Имхоофа.
Шардт помолчал, сделал большой глоток вина, взял бутылку и снова наполнил бокалы.
– Но есть и другие объяснения тому, как эта цепочка могла оказаться там. Многие передарили свои крестики или попросту выбросили. Или его мог потерять гвардеец, пришедший на обычное богослужение.
– Ты же знаешь, что гвардейцы, как правило, ходят в церкви Ватикана, а не в маленькую церквушку на Трастевере.
– Да, верно, Александр. – Шардт вздохнул. – И что ты теперь собираешься делать?
– Я всего лишь три с половиной месяца назад ушел из гвардии, но только сегодня вечером понял, как тяжело добыть информацию. Мне нужен кто-то из гвардейцев, который мог бы рассказывать о том, что он видит и слышит, сообщать обо всем необычном. Человек, который не будет видеть в этом предательства своих товарищей, а лишь помощь для гвардии. Новый скандал для гвардии означает гибель для нее. Поэтому сейчас ничего нельзя скрывать.
Я уже понял, к чему ты клонишь. Тогда лучше оставить в покое Глора и его дружков. Если они понесут ответственность за сегодняшнее происшествие, едва ли можно будет скрыть тот факт, что ты интересовался внутренними делами гвардии.
– Это значит, что ты согласен? – с надеждой спросил Александр.
– При одном условии.
– Каком?
– Ты расскажешь, почему доверился именно мне. Мы ведь никогда не были близкими друзьями.
Лицо Александра помрачнело.
– Неужели это единственный критерий, Вернер? Мой лучший друг из гвардии, Утц Рассер, пытался убить меня. Ты же сегодня вечером, напротив, заступился за меня.
– Благими намерениями вымощена дорога в ад, – пробормотал Шардт и правой рукой оттянул воротник рубашки. – Ну, теперь ты сам видишь, что подходишь на эту роль. Я по-прежнему ношу эту вещицу, я не подарил ее какой-нибудь девушке и не заложил в ломбард. – Он вытащил цепочку с маленьким крестиком и показал Александру. Тусклый свет лампы упал на выгравированные буквы МСН.
Пеша
Кофе уже остыл и на вкус казался таким же отвратительным, каким было настроение у Энрико. Он поставил белую пластиковую чашку на стол и поднялся, чтобы, словно потревоженный хищник, пробежаться взад и вперед по длинному коридору больницы. На улице давно стемнело, а о состоянии Елены не сообщили ничего нового. Он уже тысячу раз упрекнул себя в том, что поехал в Борго-Сан-Пьетро вместе с ней, но потом снова и снова возвращался к мысли, что его вины в том, что случилось, нет. Он ведь не провидец, чтобы знать о драме, которая развернется в горной деревушке. То, что деревенский пастор убил бургомистра, было воспринято им как гром среди ясного неба, как эпизод из зловещего сценария фильма про дона Камилло и Пеппоне.
Насколько было известно Энрико, полиция больше ничего не узнала от пастора Умилиани. Он упрямо молчал, ни слова не сказав о мотивах убийства. Энрико долго размышлял над тем, что заставило священника так поступить, нарушить пятую заповедь. У него сложилось впечатление, что убийство как-то связано с их визитом, который они нанесли бургомистру. Вскоре после этого Кавара побежал в церковь, где его и настигла смерть. Такое быстрое развитие событий не могло быть случайностью, Энрико понимал это. Но ведь он всего лишь спрашивал о семье своей матери. Что-то здесь явно было не так.
Когда Кавара сказал, что священник якобы уехал в Пизу, он соврал. Все это Энрико сообщил полиции, однако служители Фемиды никак не могли состыковать факты.
Размышления не приводили ни к чему, но, по крайней мере, помогали Энрико не думать постоянно о Елене, которая, насколько он знал, все еще была без сознания. Часы тянулись мучительно долго. В который раз он подошел к окну в конце коридора и взглянул на Пешу, теперь освещенную фонарями. Маленькая больница находилась в легендарном квартале города, на левом берегу речки, название которой получило и само место, где она протекала. По соседству с больницей стояли собор, конвент и францисканская церковь. Когда они прибыли в больницу, парковка, ранее забитая машинами, опустела. Теперь там находились три автомобиля, среди них и "фиат" Энрико. За парковкой лежал мост через реку. На фоне ночного неба на другом берегу, словно могучие злые великаны, высились темные горы.
– Неважный у вас выдался вечер, да? – Неожиданно раздавшийся голос заставил Энрико вздрогнуть. Он так погрузился в мысли, что не услышал, как кто-то подошел к нему.
За ним стояла доктор Риккарда Аддесси в распахнутом белом халате, ее глаза за толстыми стеклами очков выглядели уставшими.
– Елена! – выдавил Энрико. – Как у нее дела?
– Без изменений, – ответила врач.
– Что это значит?
– Она все еще без сознания.
– Почему?
– Мы завтра покажем Елену специалистам и тогда сможем говорить конкретнее. Возможно, от удара камнем были повреждены некоторые части мозга. Только не пугайтесь это всего лишь предположение.
– У нее что-то вроде комы? – осторожно спросил Энрико произнеся последнее слово через силу.
– Да, можно и так сказать. – Доктор Аддесси сняла очки и потерла правой рукой глаза. – По крайней мере, она не истекла кровью. А вы уверены, что тот старик, про которого вы говорили, действительно остановил кровотечение?
– Нет, не уверен, но у меня нет других объяснений.
– Я бы с удовольствием познакомилась с этим человеком поближе. Я бы походила к нему на занятия по оказанию первой помощи. Странно, что он исчез, не сказав ни слова.
– Все, что со мной сегодня случилось, странно. – Энрико вздохнул. – Признаться, об этом человеке я думал меньше всего.
Доктор внимательно посмотрела на Энрико.
– Судя по тому, как вы выглядите, это был трудный день длявас. Вам сейчас нужно пойти к себе и поспать. Здесь вам пока нечего делать.
– Но как же Елена?
– Конечно, ее состояние нельзя назвать хорошим, но, по крайней мере, оно стабильное. В эту ночь ничего не изменится. Кроме того, мы знаем, в каком отеле вы остановились. Мы сразу же сообщим вам, если будут какие-то новости. Договорились?
Энрико понимал, что ночь в больничном коридоре обещает быть ужасной, поэтому он попрощался с доктором Аддесси и ушел в отель. Перед зданием он остановился, закрыл глаза и вдохнул прохладный ночной воздух. Это был приятный осенний вечер, которым он хотел бы наслаждаться вместе с Еленой за столиком бара в Пеше. Вдруг он почувствовал, как бездонная печаль одолевает его, и Энрико заставил себя сесть в "фиат". Самая короткая дорога в отель "Сан-Лоренцо" проходила по правому берегу реки, мимо бумажных фабрик и кожевенных заводов, выстроившихся темными громадами.
Но фабрики остались позади, и дорога постепенно пошла вверх, в горы. На одном из поворотов Энрико поехал направо, к узкому мосту, который вел к парковке возле гостиницы.
Когда Энрико вышел из машины, он уловил запахи гостиничного ресторана, где завтракал сегодня утром. Он так больше ничего и не ел. Желудок был пуст, но аппетит отсутствовал напрочь. Смертельно уставший, Энрико направился в свой номер, но сон не приходил.
В этот раз Энрико не боялся кошмара, который заставлял его бодрствовать; он беспокоился о Елене. Чем больше он старался не думать о Елене, тем больше мыслей о ней у него возникало. В конце концов он взял путевой дневник и углубился в чтение.