Роман венгерской писательницы Марии Фагиаш "Танец убийц" основан на реальных исторических фактах - низвержение династии Обреновичей, убийство последнего наследника этого дома короля Александра и его жены, королевы Драги. Все действие книги умещается в одни сутки, с 28 на 29 мая 1903 года по старому стилю, а главное событие - в пару часов.
Как творится история? Как приходят к власти самодержцы? Кто они, когда не сидят в зале приемов и не одеты в порфиру? Автор искусно смещает акценты таким образом, что Сербия начала XX века становится натуралистичной декорацией определенной эпохи определенного государства, а на этом ярком и в некотором смысле экзотическом фоне разыгрываются настоящие человеческие - и даже нечеловеческие - драмы.
Содержание:
6 часов утра 1
7 часов утра 4
8 часов утра 10
9 часов утра 13
10 часов утра 17
11 часов утра 19
Полдень 22
1 час дня 25
2 часа дня 36
3 часа дня 38
4 часа дня 42
5 часов вечера 45
6 часов вечера 48
7 часов вечера 51
8 часов вечера 54
9 часов вечера 57
10 часов вечера 62
11 часов вечера 65
Полночь 67
1 час ночи 71
2 часа ночи 74
3 часа ночи 81
4 часа утра 84
5 часов утра 88
Примечания 89
Мария Фагиаш
"Танец убийц"
Посвящается Лачи
6 часов утра
Он вышел из приятной прохлады вокзала на залитую солнцем широкую, вымощенную булыжником привокзальную площадь, ухабы которой поминали недобрым словом и пешеходы и извозчики, - и у него тут же испортилось настроение, как если бы он по ошибке вышел из поезда не на своей станции. Так происходило всякий раз, когда после долгого отсутствия он возвращался из заграницы; всегда теплилась надежда, что примитивные декорации родной глуши станут если не привлекательней, то хотя бы более переносимыми. Он знал: глаза через два-три дня снова привыкнут к краскам и размерам города, и подавленное состояние уступит чувству удовлетворения от собственной принадлежности этому краю. Семья, особенно женщины, поднимут такой шум, что он мгновенно почувствует себя на том самом месте, которое хранилось для него все это время. И, как крепко пахнущая лавандой, сливовицей и человеческим телом перина, окутают его своим теплом близкие.
В Женеве воздух был еще прозрачен и свеж - в предощущении июня. В Вене, где поездку пришлось на день прервать, внезапно наступившая теплая погода привлекла толпы людей в сады и парки, на скамейках едва ли можно было найти свободное местечко. Как перелетные птицы, отдыхающие на телеграфных проводах, сидели стар и млад, обратив лица к солнцу, будто участвуя в некой тайной церемонии. Здесь, в Белграде, напротив, казалось, что тепло устремляется на землю не от благотворного небесного тела, каким было венское солнце, а от какого-то непримиримо враждебного светила, задавшегося целью выжечь эту землю.
Он откинул голову и подставил лицо солнцу. Зимняя бледность выдает приехавших недавно. Если день закончится не так, как ожидалось, придется быть похожим на довольно бледного мертвеца, подумал он с легкой улыбкой. Даже те, кто с ним не знаком, без труда смогут отличить его от своих загорелых товарищей.
Чтобы сохранить свой приезд в тайне, он попросил отца не посылать экипаж к вокзалу, - просьба, наверняка показавшаяся пожилому человеку странной. С другой стороны, семья могла и догадаться по почтовым штемпелям отправленных из Лозанны и Вивье открыток, почему он все время откладывал свой отъезд из Женевы. Вся надежда была на то, что тайная полиция короля Александра не настолько умна, чтобы читать между строк.
До сих пор ему везло - в дороге он не встретил никого из знакомых. На перроне, пока поезд останавливался, мелькнуло несколько знакомых лиц, но он сумел избежать встречи, просто задержавшись в купе на несколько минут. Теперь, когда он стоял на привокзальной площади, вдруг заметил среди каторжных, работавших на улице, своих приятелей. Между ним и арестантами произошел быстрый обмен шутками и каламбурами, сопровождаемый звоном кандалов. К счастью, конвоир не смотрел в его сторону, но в любом случае он не узнал бы в человеке в швейцарском костюме и зеленой тирольской шляпе Михаила Василовича.
Шляпу, собственно, он купил в Вене, чтобы не быть узнанным, но, едва вышел из магазина, понял - покупка зряшная. Вряд ли другой какой-нибудь головной убор был менее подходящим для его стройной фигуры и характерного профиля. Пожилые дамы не раз говорили Михаилу, что он, с его темными волосами, лежащими мягкими волнами, удивительно напоминает сэра Генри Ирвинга в роли Гамлета. Коренастые, коротконогие земляки-белградцы принимали его за уроженца Монтенегро, хотя он сам точно знал, что все его предки были родом из сербской провинции Шумадия. Да и в своей семье он был скорее исключением: у всех Василовичей глаза были темными - у него же светло-голубыми.
Как обычно, перед вокзалом стояли в ожидании извозчики; скучая, без всякого интереса разглядывали они многочисленных приезжих. Каждый раз Михаила поражала разница между суетой западных вокзалов и азиатской медлительностью Белграда. Казалось, что сербские носильщики и извозчики воспринимали попытку воспользоваться их услугами как вторжение в их личную жизнь.
Поскольку у Михаила при себе был только небольшой саквояж - основной багаж он сдал в Женеве, откуда тот должен был прийти позже, - он колебался: пройтись пешком или взять извозчика. До вчерашней встречи в венском ресторане "Майсл и Шаден" с репортером Neuen freien Presse Михаил был убежден, что о его миссии никто не знает; теперь эта убежденность значительно пошатнулась.
Он завтракал с Милошем Ненадовичем, когда к их столу подошел репортер, от которого никак не удавалось избавиться. Тот непременно хотел знать, кто за столиком с Милошем.
- Капитан Михаил Василович, господин Макс Шварц. - Это было все, что сообщил Милош, но репортер продолжал стоять, пристально разглядывая Михаила.
- Вы здесь в отпуске, господин капитан? - спросил он.
- Только проездом, - ответил Милош за своего гостя.
- По пути домой?
Михаил кивнул.
- Вы были в Париже? - не унимался репортер.
- В Женеве, - ответил Михаил и тут же осознал свою ошибку, еще до того, как репортер поблагодарил его с понимающей улыбкой.
- По-видимому, ждать осталось недолго, не так ли?
Михаил растерянно посмотрел на Милоша, но тот сидел, безучастно разглядывая висевший на стене портрет императора Франца-Иосифа.
- Чего осталось недолго ждать, господин Шварц? - спросил Михаил в надежде, что он неправильно понял репортера.
Молодой человек поднял руку к шее и сделал недвусмысленное движение головой.
- Король и королева! - сказал он, многозначительно хихикнув.
- Я не знаю, о чем Вы говорите, - резко ответил Михаил и почувствовал, как его бросило в пот.
Милош делал вид, что все это его не касается. Репортер повел носом, будто почувствовал запах мокрой от пота рубашки Михаила, а затем сказал приглушенным голосом:
- Если Вы были в Женеве, то должны знать, о чем идет речь. Считают, все произойдет уже в Вербное воскресенье.
Все молчали. Когда молодой человек понял, что к столу его так и не пригласят, он сказал с иронической улыбкой:
- Был рад познакомиться с Вами, господин капитан. И поклон их высочествам. - С Милошем он попрощался фамильярным кивком головы. - Надеюсь скоро о Вас услышать. Не забывайте: только тот, кто посеял, может пожинать. Ваш кандидат нуждается в срочной поддержке прессы. - И небрежной походкой направился к стоящему в отдалении столику, за которым сидел известный театральный актер.
- Итак, что-то уже просочилось, - сказал Михаил Ненадовичу.
Тот в ответ пожал плечами:
- Не обращайте внимания. Ему позарез надо было что-нибудь выведать. Типичные репортерские штучки.
- Он что-то знает.
- Абсолютно ничего. Конечно, ходят слухи. Весь мир знает, что сербы по горло сыты Александром и его старой потаскухой. Ничего другого господину Шварцу не известно.
- Вы с ним приятели?
- Боже упаси! Но в этой стране нужно ладить с прессой, иначе можно поплатиться. Газеты стали реальным фактором власти, особенно его листок. И все из-за отмены цензуры. Свобода прессы - что за глупость!
"Довольно странное замечание для человека, вовлеченного в заговор с целью свержения монарха за то, что тот нарушает конституцию", - подумал Михаил про себя, а вслух признался:
- Я не должен был говорить, что приехал из Женевы.
- Вы правы. Только уже ничего не изменить. Он свяжет все вместе и попытается выяснить, кто Вы и чего искали в Швейцарии. Но пока это осуществится… Так что забудьте. Сделанного все равно не поправить, слишком поздно. - Он поискал глазами кельнера. - Нельзя допустить, чтобы Вы опоздали на поезд.
Хладнокровие Милоша Ненадовича успокоило Михаила. Он знал, что, если заговор потерпит неудачу, этот человек будет полностью раздавлен. Еще несколько лет назад он появился в Вене как бедный стареющий эмигрант. И неожиданно во время своих поездок по Балканам получил доступ, казалось, к неограниченным денежным средствам. Его враги утверждали, будто он продался одновременно азиатскому отделу русской разведки и австро-венгерскому министерству иностранных дел. В самом деле, Милош вел образ жизни расточительный настолько, что вряд ли мог быть обеспечен доходами от шпионской деятельности в пользу только одной страны. Информация, которую он дал Михаилу для передачи в Белграде, как будто подтверждала эти слухи. Ни русские, ни Габсбурги - дал он понять Михаилу - официально заговор не одобрят, но обе державы дали обещание не вмешиваться, если переворот действительно произойдет.
- Я много раз встречался с шефом австрийского Бюро безопасности. Только вчера он намекал на то, что министр иностранных дел граф Голуховски завален телеграммами от Александра. По-видимому, постоянное требование королевы быть принятой императором Францем-Иосифом переполнило чашу терпения. Эти старые венские аристократы довольно своеобразные люди. Они готовы закрывать глаза на разврат, коррупцию - любую подлость, но только не на чьи-то попытки прорваться по социальной лестнице вверх.
Милош, который при случае сам был готов пробиваться локтями, должен бы заметить, насколько эти слова относятся к нему самому, подумал Михаил; но в серых, как сталь, глазах собеседника не было и следа самоиронии.
На перроне перед самым отходом поезда Милош как бы мимоходом сделал замечание, которое заставило Михаила пожалеть, что он вообще ввязался в этот заговор. Они как раз обсуждали отказ Франции предоставить Сербии очередной заем, как вдруг Ненадович совершенно неожиданно, метнув на него быстрый взгляд, сказал:
- Я давно хотел спросить: правда ли, что когда-то у Вас была интрижка с королевой Драгой?
Михаил нахмурился.
- Не понимаю, какая тут связь, - ответил он, пытаясь защититься.
- О какой связи Вы говорите?
- Мы говорили о французском займе.
Ненадович расхохотался:
- Ну как же, связь здесь налицо. Нам не нужны займы, если мы не банкроты, а мы не были бы банкротами, если бы Драга не внесла на свой счет в швейцарском банке три миллиона франков. - Он перестал смеяться и строго посмотрел на своего молодого собеседника. - Так как же, было с ней или нет?
- Было что?
- Была у Вас с ней связь или нет?
- Об этом Вам следовало у меня спросить до того, как Вы меня в это… втянули в это дело. Что, если я скажу "да"? Вы застрелите меня прямо здесь, на перроне? Или об этом позаботится кто-нибудь в Белграде? Потому что откуда Вам знать, что я не выдам весь план? Я бы мог это сделать сразу же после нашего первого разговора, год назад.
- Вы так и не ответили на мой вопрос.
- Нет. Я не буду на него отвечать. Думаю, это к делу не относится. Кроме того, считаю вопрос бестактным. Возможно… - Он хотел сказать, что об этом можно было бы поговорить после переворота, но тут раздался свисток к отравлению.
Ненадович внезапно вновь стал приветлив. Он похлопал Михаила по плечу и сказал:
- Не будем об этом. Всего хорошего и удачи! - И после короткой паузы добавил почти торжественно: - Да храни тебя Господь, сын мой. - После этого он перекрестил лоб Михаила, обнял его и братски поцеловал в обе щеки.
Одетый в засаленный кафтан человек, вероятно какой-нибудь венгерский свиноторговец, взял последнего извозчика, что окончательно заставило Михаила отправиться в офицерский клуб пешком. Из соображений безопасности он сделал крюк через маленькие переулки - между деревянными домишками, хлевами и теми безликими, отвратительными жилищами, в которых спустя двадцать пять лет после освобождения Сербии от турецкого ига обитали оставшиеся в Белграде мусульмане.
Один переулок пролегал позади домика, где жила Драга Машина до того, как переехала в элегантный особняк на улице Короны, который она заняла как официальная любовница царя Александра. Михаил не смог удержаться от искушения бросить взгляд поверх забора на заросший бурьяном сад и ветхую веранду - здесь они с Драгой обнимались летними ночами.
Трудно было поверить, что всего только шесть лет назад эти развалины казались ему раем. Рассохшиеся ставни, разбитые стекла и видневшиеся за ними разграбленные комнаты… Даже черепица с крыши была украдена, так что внутренние помещения обрекались на произвол дождей. В прихожей бывшего будуара Драги акация смело пробивалась своими тонкими ветками через балки перекрытия к свету.
Эта картина вызвала в нем воспоминания об одном зимнем вечере, когда он, вне себя от гнева из-за ухода Драги, разбил всю мебель, что было абсолютно чуждо его натуре и чего он не переставал стыдиться. Растерянный от вспышки, казалось бы похороненных, эмоций, он удивлялся таинственному случаю, явившемуся предвестником падения бывшей возлюбленной.
События минувших недель не оставляли ему ни минуты для размышлений. Но только после основательного анализа своих чувств и убеждений он пришел к выводу, что решение примкнуть к заговорщикам не вызвано желанием мести отставленного любовника. Он хотел, чтобы Александр и Драга были свергнуты, так как их господство наносило вред стране. Сегодняшняя королева и женщина, шесть лет назад бывшая его возлюбленной, внушал он себе, не одна и та же персона. Его Драга была милой и ласковой, в то время как за королевой утвердилась слава жадной, бессовестной мерзавки. Чтобы не подвергаться риску вынужденно скрывать свое изменившееся к ней отношение, Михаил, приехав в Белград, твердо решил избегать всякого личного контакта с Драгой.
Он свернул на улицу, что вела мимо зданий университета к офицерскому клубу, и увидел за густым кустарником марширующий во главе с лейтенантом взвод пехоты. После того как Михаил днем раньше наблюдал проходящий в центре Вены австрийский полк, вид сербских солдат в плохо сидящих, надетых на голое тело мундирах, солдат, обутых в красные сандалии, привязанные ремешками к болтающимся на худых ногах штанинам, вызывал в нем стыд и ярость. Снова осознал он, насколько отстала его страна. Кто засовывает неукротимых борцов за свободу в голубые суконные кители с зеленым кантом, еще долго не будет иметь дисциплинированное войско. Солдат в обуви домашнего изготовления, напоминавшей детскую, действительно можно было увидеть только на Балканах. Денег, которые королева положила на свой счет в Швейцарии, было бы достаточно, чтобы придать профессиональный вид восемнадцатитысячной сербской армии: приличные сапоги, современное оружие и гарантированное денежное довольствие вместо нерегулярных выплат, которыми должна была удовлетвориться армия сейчас.
Когда взвод проходил мимо него, Михаил заметил, что лейтенант внимательно осматривается вокруг. Неужели заговор раскрыт и заговорщики разоблачены? В Вене Ненадович дал ему прочитать довольно оптимистичное письмо полковника Машина, но оно было написано задолго до этого - многое уже могло произойти. Да и сам полковник признавался, что командование Моравской дивизии в Нише остается верным королю, о чем в своем письме писал как о несущественном различии во взглядах, которое после переворота может быть легко улажено. Поскольку Михаил из-за своего долгого отсутствия был не совсем в курсе местных взаимоотношений, он принял на веру описание ситуации, данное Машиным. Но теперь он спрашивал себя, не угодил ли в западню.
Михаил взглянул на золотые часы - подарок отца по случаю окончания военного училища, - он опаздывал к назначенной встрече уже на десять минут. Даже малейшие отклонения от плана могли повредить делу, - он решил отбросить всякие опасения и ускорил шаг.
Больше трех лет он не был в этом, похожем на сарай, здании клуба и поэтому не сразу сориентировался в коридоре со сводчатым потолком и бесчисленными дверями, ведущими в винный погреб, на кухню, в складские помещения, комнаты ординарцев. На просьбу указать путь один солдат ответил пристальным взглядом, Михаилу его глаза показались линзой камеры, запечатлевающей его незнакомца в зеленой тирольской шляпе.
Он постучал в указанную ему дверь, и, когда вошел, все восемь офицеров - от младшего лейтенанта до полковника, - а также присутствующий штатский замерли в оцепенении. За долю секунды Михаил прочел на их лицах свои собственные опасения и сомнения. Первым взят себя в руки капитан Драгутин Димитриевич, который за свой эффектный могучий вид получил прозвище Апис.
- Наконец-то, - произнес он, поднявшись, и Михаил очутился в могучих объятиях. Горячее, отдающее запахом табака и винным перегаром дыхание капитана ударило Михаилу в нос.