- Нет. По крайней мере, не так открыто. И не в Сербии, где в каждой деревне старейшина - это маленький Гладстон. Нет, нам нужен парламент. Конечно, это самообман, но это успокаивает людей. Через две-три недели начнется уборка урожая, и члены обеих палат должны будут вернуться на поля, иначе зимой их семьям нечего будет есть. А когда они покинут столицу, уверенные, что спасли конституцию, наступит наконец спокойствие.
- А что будет в городах?
- Они ничего не значат, за исключением Белграда. Но мы знаем, кто зачинщики, и покончим с ними. В крайнем случае они получат обвинение в государственной измене. Это их образумит. Не думай, будто мы прячем голову в песок. Нам очень хорошо известно, что здесь творится и как с этим справиться.
Никодим смотрел на сестру как на человека, которому уже не помочь.
- Ты безнадежна. А я почти поверил, что ты хочешь оставаться королевой.
Послышался легкий стук в дверь - и Драга обернулась на него с поспешностью, совсем не подобающей королеве. В последнее время она не могла спокойно реагировать на неожиданные шорохи, как бы приглушенны они ни были. При виде Николы Луньевицы лицо ее осветилось слабой улыбкой. Драга даже забыла, что была зла на него. Из всех братьев и сестер Никола был больше всех похож на нее. Он был немного выше ростом, чем Никодим, с красивым смуглым и гладким лицом, на котором намечались усы, и зелеными глазами сестры.
- Если Никодим сказал тебе, что это он разбил зеркало, не верь ему. Это был я, - с ходу признался Никола. - Он всегда изображает из себя этакого благородного.
Брат неодобрительно покачал головой:
- О зеркале вообще не было речи. Может, Драга ничего об этом и не знает.
Драга повернулась к нему.
- Еще бы мне не знать об этом! Вы оба ведете себя возмутительно. Ты старший, Никола. По крайней мере, хотя бы у тебя должно быть немного благоразумия, если у младшего его нет. Так дальше продолжаться не может.
Никола упал на софу в стиле Людовика XV и закинул ноги так, что его сапоги оказались на сиреневой обивке.
- Я тебе уже его раз говорил, - мрачно сказал он, - но ты не слушаешь. Тогда делай что хочешь. С меня хватит.
- Убери ноги с софы! - гневно приказала Драга. - Это дорогая французская парча! - После того как она выполнила свой долг хозяйки, одержав маленькую победу - Никола действительно снял ноги с софы, - Драга вновь превратилась в королеву. - Что это значит: "с меня хватит"?
- Это значит то, что я сказал. Я подал уже в отставку и…
- Когда?
- Я подал рапорт генералу Петровичу, когда он месяц назад отыскал меня в Брюсселе. Он обещал переговорить об этом с тобой и Сашей. Вчера я спросил его, почему он до сих пор этого не сделал, и он ответил, что ждет, когда у тебя настроение станет получше.
Драга, совершенно обескураженная, смотрела на него.
- Что? Так он сказал?
Она дернула изо всех сил шнур звонка и приказала вошедшему слуге срочно вызвать генерала Петровича.
- И скажите ему, чтобы он взял с собой рапорт капитана Николы! - прокричала она вслед.
Никола вскочил с дивана.
- Драга, возьми себя в руки! Я хочу насовсем переехать в Брюссель.
- Уж не к своей ли Нанетте? - Она произнесла имя с омерзением.
- Да, к Нанетте. Мы живем с ней больше четырех лет с перерывами, и я все еще люблю ее. Мы думаем пожениться. Не хочу быть неблагодарным, но пришло время мне самому устраивать свою жизнь.
- А быть моим братом и офицером сербской армии - это что, не жизнь?
- Во всяком случае, не та жизнь, какую бы я хотел.
Исполненная гнева, она чувствовала, как подступают слезы.
- Вот, значит, благодарность… И это после всего, что я для вас сделала! Один рвется в Париж, другой в Брюссель. Обо мне же никто не подумал. А вам не приходило в голову, что вы мне можете быть нужны? Что и мне, окруженной врагами, иногда нужна человеческая душа, которой я могу доверять?
Никола опустил голову. С ее гневом он еще мог бы справиться, но против слез был бессилен. Он знал, что она не преувеличивала, когда говорила о врагах. Он сам чувствовал царящую везде враждебность, даже здесь, при дворе; и хотя ее нельзя было разглядеть невооруженным взглядом, она была везде, смертельная, как угарный газ. Даже обе младшие сестры, Войка и Георгина, две нежные, ласковые девушки, такие же красивые, как Драга в молодости, и те жаловались на это.
Никодим попытался защитить брата:
- Драга, он же не собирается покинуть тебя навсегда. Ты в любом случае можешь на него рассчитывать. И на меня тоже, - вообще на всех нас. Только пойми, не рожден он быть принцем. Им ведь за одну ночь не становятся. Чувствуешь себя каким-то актером или, хуже того, авантюристом - и как убедить людей, что ты принц, если сам в это не веришь? Не каждый может быть таким, как ты. У тебя, как посмотришь, нет ни грамма сомнений, что ты королева. Прямо-таки Дузе! Когда она играет Марию Стюарт, ей после спектакля, вероятно, нужен не один час, чтобы прийти в себя, но, пока занавес поднят, она целиком в образе той, которую играет. И ты точно так же.
- Ты держишь меня за актрису. - Драга встала и, нервничая, подошла к окну. - Но если вы так славно чувствуете себя простыми обывателями, хотела бы я знать, почему же вы себя ведете как два взбесившихся Борджиа и разбиваете голову офицеру?
- Потому что он нас провоцировал. Потому что этому приятелю пришло в голову делать грязные намеки насчет нашей сестры, которая считает себя королевой Сербии.
- С оскорблениями должен разбираться суд. Винная бутылка - это не аргумент.
Не утруждая себя тем, чтобы о нем доложил слуга, в комнату небрежной походкой вошел Лаза Петрович.
- Вы хотели говорить со мной? - сказал он, и в его тоне прозвучал легкий упрек.
Она холодно разглядывала его.
- С каких это пор у Вас заведено побуждать моих братьев к дезертирству?
- Моего побуждения здесь не требовалось, мадам.
Никола взял Драгу за руку.
- Пожалуйста, не притягивай сюда Лазу. Он меня не уговаривал и не отговаривал. Я отдал ему мое прошение об отставке, а он должен был передать его тебе. Он сказал, что попытается. Вот и все.
- Где это прошение? - спросила Драга.
Лаза достал конверт из кармана кителя. Не открывая его, Драга разорвала конверт и в гневе бросила обрывки в лицо генерала.
- Вот так. Все улажено.
Небрежно убрав клочки бумаги с мундира, Лаза вынес унижение с терпением отца, который понимает, что ребенок должен перебеситься.
- Жаль, - сказал он. - Это было толково составленное письмо, очень неплохо написанное. Капитан наверняка трудился над ним целый день.
Никола засмеялся:
- Ну, в общем-то, я не зря старался. У меня есть копия.
- Вы чересчур много на себя берете, генерал Петрович, - недовольно сказала Драга. - Вы флигель-адъютант короля. Не воображайте только, что Вы его серый кардинал.
Лаза огорченно покачал головой:
- Вы действительно делаете тяжелой жизнь людей, которые Вам преданы, мадам.
Он направился к двери, и, когда уже собирался взяться за ручку, его остановил голос Драги:
- Позволю себе заметить, генерал, что я Вас еще не отпускала.
Он повернулся к ней, но остался стоять у двери.
- Оставим эти детские штучки, Драга, - раздраженно сказал он, - по крайней мере, когда мы среди своих. Вы для кого угодно можете быть королевой, но только не для меня. День, когда я стану считать Вас королевой, будет для Вас черным днем. Потому что я не смог бы быть верным ни одной королеве, в том числе и Вам. Я не странствующий рыцарь, который во имя своей дамы сражается с копьем наперевес. Зато друзьям своим я предан до конца. Нет нужды специально об этом Вам напоминать.
Он вышел и грубо захлопнул за собой дверь.
Никодим собрал разбросанные по ковру обрывки и, смяв их в комок, отдал Николе со словами:
- Возьми. Не следует допускать, чтобы кто-то достал твое прошение из корзины для бумаг. Оно тогда попадет скорее в какую-нибудь редакцию, чем на письменный стол Саши. Ты же знаешь, как он не любит такие вещи.
В дверь постучали.
- Что еще?! - закричала Драга. - Entrez!
Это была Милица. Сделав книксен, она сказала:
- Простите, что помешала, мадам, но в прихожей ждут дамы, которым Вы назначили прием на девять часов. И в Сербском зале сидят еще несколько. Сейчас уже половина двенадцатого. Может быть, мне попросить дам прийти в какой-либо другой день?
- Нет, - сказала королева, - я приму их. - Она повернулась к своим братьям; - Убирайтесь. Пройдите через мою комнату, чтобы не попасться Саше на глаза и не каяться потом, зачем вы здесь.
Они, будто школьники, услышавшие звонок на перемену, ринулись через ее будуар и соседнюю спальню и захлопнули за собой дверь так, что зазвенели стекла.
- И не вздумайте еще раз попасть в какую-нибудь заваруху! - закричала им вслед Драга, не ожидая, что ей ответят.
Она слышала, как они, звеня шпорами по каменному полу, устремились через прачечную и фойе к главному выходу. С удивлением и не без зависти Драга покачала головой, прошептав: "Сколько в них жизни, сколько молодости!" Затем она попросила у Милицы список приглашенных к аудиенции и сказала:
- Давайте посмотрим, какие наказания меня ожидают.
Равнодушно прочла она список. Все просили о помощи, вернее, ждали чуда. Одна просила освободить сына от армии, вдова ходатайствовала о пенсии, другие - устроить племянника в военную академию или принять брата на государственную службу. Молодые выпускники школ считали ниже своего достоинства идти по стопам своих отцов и становиться земледельцами, скотоводами или ремесленниками. Все стремились стать государственными служащими, но число мест в министерствах и префектурах было ограниченно, и никто, даже королева, не мог создать новые.
Рискованное указание Александра просто закрыть в Сербии десять гимназий не привело к заметному улучшению ситуации. Школы продолжали выпускать все больше молодых людей, которые не хотели и слышать о работе в сельском хозяйстве, но не находили никакой работы в учреждениях. И каждый молодой человек, получивший отказ, присоединялся к непрерывно растущему числу недовольных. В других странах ключом к прогрессу было образование масс; в сумасбродной, неуправляемой Сербии образование только усиливало хаос. "Как же так получается, - размышляла Драга, - что изучение латинских глаголов, закона всемирного тяготения Ньютона или истории Тридцатилетней войны превращает послушных сербов в воинственных радикалов?"
В странах западнее Дуная в банках, на фабриках, в торговых домах, в больших и маленьких магазинах трудились миллионы клерков, кассиров, бухгалтеров, продавцов и управляющих, в то время как у сербских выпускников, с трудом получивших образование, был только один выбор: попытаться поступить на службу в государственное бюро - или без конца слоняться в парке Калемегдан и в тени дубов читать скачущим по веткам воробьям шиллеровское "Кольцо Поликрата".
- Давайте начинать, Милица, - вздохнула Драга. - Интересно, что они ожидают от меня сегодня.
Полдень
- Что на этот раз у нас новенького, Мика? - спросил генерал. Это был действительно день сплошных неприятностей.
- Генерал Цинцар-Маркович просит безотлагательно аудиенции у короля, - доложил Наумович, едва переводя дыхание.
- Ей-богу, когда такое слышишь, можно подумать что турецкая армия стоит у ворот. Что же ему надо?
- Этого он не сказал.
Когда король встает поздно, как, например, сегодня, разговор с премьер-министром может поломать весь дневной график.
- Где он?
- Ждет в моем кабинете, - сказал Наумович.
Мика был уже побрит и одет в свежий мундир, но неважный вид его оставался неизменным. Лаза подумал, как может человек так постареть за одну ночь.
- Почему Вы не доложили о премьер-министре прямо королю? Зачем Вы прибежали ко мне?
- Потому что король не желает его принимать. Его величество распорядился ни в коем случае не впускать премьер-министра, если он придет. - Наумович выглядел совершенно несчастным. - Я просто не знаю, как мне быть.
- О чем тут особенно думать? Скажите премьер-министру, чтобы он шел домой.
- Он говорит, что не сходя с места подаст заявление об отставке, если король его не примет.
- Вполне возможно, ему придется это сделать и в том случае, если король его примет. Александр назначит новый кабинет. Это и так происходит каждые пару месяцев.
Тем не менее Лаза встал, испустил тяжелый вздох разочарования и покинул свой кабинет; за ним с видом жертвы, ожидающей наказания, поплелся Наумович.
Цинцар-Маркович, генерал и премьер-министр, застыв, словно памятник самому себе, безмолвно сидел в кресле, которое предложил ему Наумович. Высокого роста и приятной внешности, во многом он напоминал покойного короля Милана, не обладая, правда, его шармом. Будучи старше Лазы по возрасту и положению, он приветствовал того легким кивком. Только по нервному подрагиванию усов Цинцар-Марковича можно было догадаться о его недовольстве.
После нескольких общих фраз, на которые премьер-министр отвечал ледяными "да" или "нет", Лаза сказал:
- В настоящий момент на приеме у короля наш посол в Болгарии Павел Маринкович. Но я посмотрю, что смогу для Вас сделать.
- Я знаю, кто такой Маринкович, - проворчал премьер-министр. - Я сам его назначал. - Он вынул часы. - Я даю Вам ровно одну минуту, генерал. Или Вы доложите обо мне королю, или я войду к нему без доклада.
Если он надеялся сбить Лазу с толка, то должен был разочароваться.
- Это бы Вам ничего не дало. Вы сами прекрасно знаете, как строго требует его величество соблюдения придворного этикета.
- Здесь не двор королевы Виктории!
- Совершенно верно. Но тогда Вы были бы не генерал Цинцар-Маркович, а граф Балфур.
Не дожидаясь ответа премьер-министра, Лаза направился в прилегающую комнату, где происходили обычно заседания кабинета, а иногда и неформальные небольшие приемы. Стены комнаты были украшены картинами героического прошлого Сербии кисти Влахо Буковача. Из узкой щели задернутых гардин падал луч света на мраморный бюст королевы Драги. Лаза непроизвольно сравнил нежный улыбающийся лик бюста с испещренным морщинами лицом королевы, которую видел сегодня утром.
Двустворчатая дверь в зал аудиенций, обставленный на турецкий манер перетянутыми шелком диванами и отделанными перламутром банкетками, была открыта настежь. Возбужденный, переходящий временами на крик, король говорил для обстановки комнаты, предполагавшей доверительное общение, слишком громко и резко. Павел Маринкович, элегантно одетый мужчина за тридцать, постоянно поворачивался, чтобы оставаться лицом к королю. Александр оборвал себя на полуслове, увидев входящего Лазу. Адъютант поклонился, подошел ближе и сделал еще один поклон.
- Простите, что помешал, Ваше Величество, но премьер-министр просит срочную аудиенцию.
Король нахмурился, снял нервно дрожавшими пальцами пенсне и протер его носовым платком. Когда Лаза увидел перед собой это молодое, без привычных стекол лицо, он снова поразился, каким причудливым образом оно было похоже на лицо его матери. Но бледная кожа, мешки под глазами и словно маска застывшее на лице выражение недовольства не позволяли признать даже самым верным подданным, что король выглядит хорошо. В то же время о его матери без обиняков говорили как о самой красивой женщине, когда-либо сидевшей на троне. Императрица Австрии Елизавета, королева Англии Александра, урожденная датская принцесса, Евгения де Монтихо - все они были женщинами необычайной привлекательности, но ни одна из них не обладала полной совершенства и в то же время одухотворенной красотой матери Александра Наталии Кешко.
Летним днем 1874 года Наталия впервые ступила на сербскую землю. Еще в мае известие, что правящий князь - Сербия стала королевством только в 1882 году - выбрал себе в жены не какую-нибудь высокородную принцессу, а русскую из незнатной семьи, вызвало во всей стране разочарование и даже возмущение, но все разговоры смолкли, когда народ увидел Наталию, сидевшую рядом с женихом в открытой карете. Сопровождаемая одной из теток по пути к владениям Кешко в Крыму, она прервала свое путешествие на один день в Белграде, прежде чем отправиться пароходом вниз по Дунаю. Лаза Петрович, тогда свежеиспеченный лейтенант, со своей ротой стаял в почетном карауле у причала. Наталия, в батистовом платье с розовыми и белыми полосами, в крошечной розовой шляпке из вуали на иссиня-черных волосах, напоминала расцветший бутон розы. В свои восемнадцать лет, стройная и, казалось, легкая словно перышко, она была преисполнена чувственности, как любимая наложница какого-нибудь паши.
С непринужденностью богатых, которые в любых обстоятельствах чувствуют себя неуязвимыми, она позволяла оценивать себя вельможам и глазеющей толпе, а ее никогда не казавшаяся утомленной улыбка и готовность отвечать на самые нелепые вопросы мгновенно завоевали симпатии недавних недоброжелателей.
В жилах Наталии текла русская и бессарабская кровь с доброй частью левантийской. Ее семья имела обширные владения на юге России, благодаря чему Наталия воспитывалась в большей свободе и роскоши, чем большинство принцесс королевских кровей. От боготворивших дочь родителей она никогда ни в чем не знала отказа, а ее красота сводила с ума в равной мере и мужчин и женщин. Поскольку многие сыновья и дочери семейства Кешко женились и выходили замуж за отпрысков аристократических кровей и их деньги помогли вновь засверкать многим известным историческим именам, Наталия была представлена царскому двору и в дальнейшем вращалась в блестящем обществе различных стран.