По приказу Его Императорского Величества царя Николая II российский Его Императорского Величества посол Павел Мансуров посетил сегодня Его Величество короля и от имени своего государя поздравил с помолвкой. Сразу же после этого он нанес визит помолвленной короля госпоже Драге и также преподнес ей свои поздравления.
На другой стороне улицы, в русском посольстве, персидский ковер тем временем вновь был унесен в здание. Через открытые окна можно было видеть двух стоявших на стремянках слуг, которые протирали огромную хрустальную люстру.
- Вы не знаете, собираются ли русские устраивать прием или официальный обед? - спросила Драга.
- Насколько я знаю, нет. А почему Вы спрашиваете?
- Потому что обычно такую уборку они проводят только дважды в год, и это означает или смену посла, или что они ожидают визита высокой персоны из Петербурга. Странно. Они только месяц назад провели генеральную уборку.
- Мне бы Ваши заботы, - сказал Лаза.
- Ох, такие вещи иногда много значат. Припомните, пожалуйста: царь обещал быть кумом на нашей свадьбе. Первое свидетельство того, что он не приедет, и даже того, что никого из великих князей на свадьбе не будет, поступило именно отсюда, из посольства, - там, напротив, все шло своим чередом. И свидетелем на свадьбе был в конце концов только месье Мансуров.
- Согласен, это было большим разочарованием.
- Несмотря на то, что я выполнила полностью мою часть договоренностей. По моему настоянию Саша денонсировал тайный договор с Австрией и помиловал радикалов, которые участвовали в том ужасном покушении на Милана. Более того, он помог им вернуть их положение. Затем поступило известное приглашение от Николая и Александры посетить их следующим летом в Ливадии - приглашение, сделанное устно, с тем чтобы его можно было отозвать. Сколько фальши! А она якобы хотела быть крестной моего первого ребенка.
- Ваша инсценированная беременность - самая большая ошибка, которую Вы совершили, - напомнил ей Лаза. - Женщины не годятся в политики, потому что они никогда не знают, где граница. Как Вам вообще пришло в голову, что этим фокусом Вы чего-то добьетесь?
Она смерила его по-королевски осуждающим взглядом.
- Это был не фокус. Но, пожалуйста, давайте сменим тему.
Лаза оставался непреклонен:
- Вообще, что за идея: обречь ребенка жить в этом муравейнике, где каждый второй - ищейка, а каждый третий - двойной агент.
Она пожала плечами.
- Я должна, наконец, переодеться.
С этими словами Драга пошла к двери. Лаза задержал ее.
- Я должен сказать Вам еще кое-что. Ваши любимые братья вчера вечером снова отличились.
- Это неправда. Они были за ужином здесь, во дворце, и после этого отправились домой.
- Нет. Они зашли в "Сербскую корону", разбили там множество зеркал, а одного пехотного капитана ударили бутылкой по голове.
Она молчала, и он подошел ближе.
- Речь идет не о клевете Ваших врагов - на рану на голове было наложено одиннадцать швов. Я сам читал отчет из больницы.
Она тяжело вздохнула.
- Хорошо, я поговорю с ними. Я должна многих принять до обеда, но прошу Вас привести ко мне обоих, как только они явятся. Отправьте к ним посыльного, скажите - речь о серьезном деле. И вот еще что: нужно сообщить, что мы не будем присутствовать на заключительном концерте праздника песни сегодня после обеда. Точно так же, как и на других общественных мероприятиях, если они были предусмотрены. - Она вымученно улыбнулась. - В соответствии с Вашими пожеланиями, мой генерал.
Она отпустила Лазу, переоделась и зашла к королю в его рабочий кабинет.
Полковник Михаил Наумович, полный обрюзгший человек, дежурил в маленькой приемной в качестве личного адъютанта. При появлении Драги он с трудом поднялся, крепко держась за край стола. Небритое лицо его имело восковой оттенок.
- Почему у Вас такой вид, Наумович? - удивленно спросила королева. - Вам нездоровится?
"Наверняка он опять вчера перебрал, - подумала она, - да еще и играл ночь напролет. И проигрался. Хотя только несколько дней назад Саша подарил ему восемьсот фунтов стерлингов, чтобы он оплатил свои долги". Она охотно сама получила бы такие деньги, но Александр полагал, что, если человек из его ближайшего окружения будет замешан в скандале, это отразится на его, короля, репутации. Лояльность по отношению к государю была высочайшей добродетелью, но самому государю она обходилась недешево.
Наумович уставился на королеву налитыми кровью глазами. Дышал он прерывисто, и изо рта его пахло серой, как у огнедышащего дракона из сказок. Драга заметила торчащее из полузакрытого ящика стола горлышко бутылки.
- Я чувствую себя скверно, мадам, - промямлил он. - Похоже, грипп или что-то вроде этого.
- Почему же Вы не идете домой? В Вашем состоянии Вы все равно не сможете быть полезным королю.
Он поклонился, при этом чуть не упав на колени, и сделал вид, что не услышал иронии в ее словах.
- О нет, мадам, это невозможно. Очень много дел. У его величества на сегодня так много запланировано: военный атташе Австро-Венгрии, министр внутренних дел и наш посол в Болгарии, Павел Маринкович. Его величество лично потребовал с докладом. - Голос Наумовича был так слаб, как будто он говорил из последних сил.
- Не понимаю, почему Вы не хотите, чтобы Вас заменили.
Наумович протестовал с излишней горячностью:
- Нет, нет, мадам, мне уже намного лучше! И не упоминайте об этом, пожалуйста, его величеству. Мне бы не хотелось отвлекать его внимание на мое… мое состояние, я имею в виду, что я сегодня не вполне в форме.
- По крайней мере, побрейтесь! - резко ответила она, отвернулась и вошла в кабинет короля.
Наумович плюхнулся со стоном на свой стул.
- Боже милостивый, помоги мне пережить этот ужасный день, - пробормотал он и перекрестился.
10 часов утра
Полковник Мика Наумович был картежник и пьяница, неверный супруг и весьма сомнительный патриот. Но все эти пороки были искусно спрятаны под личиной этакого плюшевого медведя, которого каждый находил милым и симпатичным. Даже те, кто были жертвами его мелких мошеннических проделок, склонялись к мнению, что все это следствие его славянской лени и беззаботности, когда он, со своим детским, без признаков возраста лицом, бесхитростно смотрел на них невинными голубыми глазами. Все Наумовичи обладали весьма сомнительным достоинством: до сих пор все они без исключения были приверженцами рода Карагеоргиевичей; Мика - первый, кто нарушил эту традицию и примкнул к дому Обреновичей.
Поскольку он не был тем, кто готов бороться за проигранное дело, для него переход от лишенного власти рода Карагеоргиевичей к победителю - вначале к Милану, а позднее к Александру - ни в коей мере не связывался с угрызениями совести. Обласканный в равной степени и отцом и сыном, как это обычно случается с новообращенными, он, несмотря на то, что был весьма посредственным штабным офицером, быстро дорос до полковника. Должность личного адъютанта короля Милана стала венцом его карьеры. Когда между Миланом и Александром произошел разрыв, вновь проявился талант Наумовича выбирать правильную сторону. Непринужденно сменил он лагерь отца на лагерь сына, словно воскресный прохожий перешел с одной стороны улицы на другую.
Мика жил в одном из тех побеленных на венгерский лад домов, которые были построены в конце столетия на склоне, ниже дворца. Ни один офицер его ранга, если только он не получил наследства, не мог себе позволить такого дорогого дома - в шесть комнат с водопроводом, - а в придачу к нему сад с цветниками и фруктовыми деревьями, да еще конюшни.
Архитектор этого дома вскоре получил хорошо оплаченный королевский контракт на строительство по всей стране школ, а торговец мебелью, который обставлял дом полковника, случайно оказался тем, кто вскоре меблировал личные покои королевы в Старом Конаке. В винном погребе у Наумовича лежали вина тех же сортов и выдержки, что и в королевском, а при каждом поступлении продуктов для двора какая-то их часть неизменно сгружалась на пробу в его доме. На замечания, что, мол, к его рукам постоянно что-то липнет, Мика добродушно пожимал плечами. "Воробьи, чьи гнезда возле мельницы, никогда не остаются голодными", - обезоруживающе отвечал он. Мика давно уже не был самым уважаемым придворным, зато он был тем, кого и друзья и враги меньше всего ненавидели.
Наумович заступил на дежурство в восемь часов; перед тем он ночь напролет сидел за карточным столом и между пятью часами вечера и четырьмя утра проиграл едва не половину денег, подаренных ему Александром. Мика спокойно переносил подобную утрату - услуги, которых от него ожидали в течение дня, могли быть весьма прибыльными.
Ночь должна принести большие перемены, зачеркнуть прошлое и ознаменовать собой начало новой эпохи. И все же он никак не мог избавиться от какой-то болезненной подавленности, которая едва ли не парализовала его - казалось, он скован кандалами.
Стенные часы показывали пять минут одиннадцатого. Вчера вечером он разговаривал с полковником Машиным, и с тех пор не имел контакта ни с одним членом группы. За это время многое могло произойти. Наумович сказал своей жене, чтобы она немедленно позвонила ему, если от Машина поступит какое-то сообщение. Возможно, они пытались связаться с ним, но не нашли его, особенно если в ходе подготовки что-то пошло не совсем гладко.
И необычная резкость королевы встревожила его. Неужели она узнала о том, что он участвует в заговоре? Ее указание побриться давало ему повод ненадолго оставить свой пост. Напряжение, которое он испытывал, заставило его нервничать - именно в тот момент, когда нужно быть хладнокровным, иметь ясную голову. Он вызвал дежурного офицера, приказал сидеть в приемной и на одном из дворцовых экипажей отправился домой.
Сказав кучеру, что во дворец вернется пешком, отпустил его. Когда Наумович обошел дом, чтобы, по обыкновению, войти с заднего входа, он увидел привязанную во дворе офицерскую лошадь. Мика заторопился - кто-то приехал с посланием для него. К его удивлению, дверь черного входа, и днем и ночью открытая, была заперта. Он постучал в нее, затем в окно кухни - никто не откликнулся. Он позвал кухарку, но она, вероятно, отправилась на рынок. Денщика наверняка тоже дома не было, потому что, если бы он и вздремнул тайком, услышав крики хозяина, мигом бы появился. Жара, и то обстоятельство, что рано утром Мика успел приложиться к бутылке, и страх оказаться перед пустым домом - все это вызвало у него головокружение. Насилу передвигая ноги, он обошел дом, проклиная себя, что не взял ключи. У парадного входа Мика давил на кнопку звонка до тех пор, пока не услышал на лестнице шаги.
Дверь открыла его жена, спокойная и невозмутимая, как всегда, хотя на ней был только пеньюар, а прическа - в полном беспорядке.
- В чем дело? - спросила она необычайно грубо.
- Какой дурак закрыл заднюю дверь?! - заорал Наумович.
Она продолжала стоять на пороге, как бы не желая освободить проход.
- А почему она должна быть открытой? Откуда мне знать, что ты в это время придешь домой?
- Где прислуга?
- На рынке.
- Почему оба?
- Я приказала сделать кой-какие запасы. Похоже, ожидаются беспорядки. Кто знает, как все обернется. Может, завтра в это время нас уже и в живых не будет.
- Мертвым никакие запасы не нужны.
Она по-прежнему не двигалась с места.
Прохожим открывалась следующая картина: Наумович, как уличный торговец, одной ногой в дверях; его жена, в длинном белом пеньюаре, словно ангел, охраняющий вход в рай. Она была уже не первой молодости и далеко не красавица, но смуглым лицом и смелым, почти мужским носом напоминала легендарных сербских героинь, которые не только знали толк в любви, но и с мечом на поле битвы управлялись не хуже.
- Чья лошадь стоит во дворе?
Она твердо смотрела ему в глаза.
- Димитриевича.
- Апис? Он здесь?
- Что за идиотские вопросы!
Он вздрогнул от ее грубого ответа, но не стал заострять на этом внимания.
- Да и где же ему быть еще! Или ты думаешь, что лошадь привязывает себя сама? Апис хотел тебе кое-что напомнить насчет сегодняшнего вечера.
Она отступила в сторону и пропустила его.
Драгутин Димитриевич стоял под лестницей, три верхние пуговицы его кителя были расстегнуты, густые черные волосы - взлохмачены.
Наумовичу стало абсолютно очевидно, что, приди он на пару минут раньше, застал бы Аписа со своей женой в постели. До сих пор Мике никогда не приходило в голову подозревать ее, но теперь одного взгляда было достаточно, чтобы понять - Димитриевич ее любовник. От обоих исходила какая-то особая аура, некая непреодолимая стена страсти отделяла их, как и любую пару влюбленных, от других людей. Это открытие лишило Наумовича речи. Он знал, что кодекс супружеской чести требует выхватить пистолет и уложить обоих на месте; вместо этого он, ухмыляясь, какое-то время разглядывал их, а потом наконец прервал молчание:
- Ну, что нового, Апис?
- Ничего.
По тону Димитриевича было ясно: его мысли заняты тем, что обычно - то есть стрельба - должно происходить в таких ситуациях. Когда он понял, что ничего такого не случится, черты его лица расслабились, а из уст вырвался вздох облегчения.
Пистолет, видимо, все еще оставался наверху - там, где он, раздеваясь, положил его; без оружия Апис чувствовал себя как человек, лишенный правой руки.
И на третьем году нового столетия он все еще оставался сербом старого пошиба - мужественным, удалым малым, которого ничем нельзя было купить. Многие сербы после обретения абсолютной независимости страны утратили патриотический дух, наслаждаясь плодами вожделенной победы. Многие сербы - но отнюдь не Драгутин Дмитриевич. По натуре своей полубандит, полупровидец, он не моргнув глазом убил бы и друга и врага, если бы речь шла об осуществлении его дерзкой мечты - объединении всех южных славян в одно мощное государство - Югославию - от Тиссы до Черного моря. В его двадцать семь лет (столько же было и королю, которого он намеревался свергнуть с престола) его уважали и одновременно побаивались даже те, кто годился ему в отцы. И главным образом потому, что у них у всех были маленькие или большие слабости, - у него же не было ни одной, по крайней мере такой, которая в их глазах считалась бы слабостью. Один из лучших выпускников военного училища, он считал точно направленную в цель пулю гораздо действенней самой лучшей политической речи. Не будучи приверженцем демократической системы, он ни в грош не ставил деятельность скупщины и мечтал о дне, когда исчезнет все это парламентское надувательство, а место последнего займет военная диктатура - по мнению Драгутина Димитриевича, единственная разумная форма правления. Среди молодых офицеров Апис пользовался необычайной популярностью, но среди более старых у него были враги, которым, впрочем, он не придавал никакого значения. Он находился в расцвете как физических, так и духовных сил, считал себя бессмертным и неуязвимым, а врагов своих - и собственно всех, кому за сорок, - напротив, слабыми и говорил, что их песенка спета. Когда-нибудь победа, разумеется, будет за ним - при условии, что он останется жив.
Мике Наумовичу было за сорок. Один из тех, без кого можно обойтись; бесполезный человек, трутень в человеческом облике. Его при необходимости можно использовать, но вот положиться на него нельзя.
- Я только оставил сообщение о том, что касается сегодняшней ночи. Все остается в силе, - сказал Драгутин. - Не забудьте - мы на Вас рассчитываем.
- Уж этого я бы не забыл.
- И я бы не советовал. Мы победим, и, если Вы хотите спасти свою шкуру, Вы должны держаться за нас. После переворота будет основательная чистка, тогда и людям лучше Вас придется не сладко.
Краска бросилась в лицо Наумовичу.
- Я уже сказал, что внесу свою лепту. Прошу обойтись без угроз и шантажа.
- Что конкретно Вы должны сделать?
Они по-прежнему стояли в длинном, вымощенном кирпичом коридоре. Наумович внезапно почувствовал слабость в ногах (это была дурная идея - пить коньяк на пустой желудок) и опустился на нижнюю ступеньку лестницы.
- Боже мой! Сколько раз я должен это повторять? Я открою Вам дверь. Жду Вас ровно в час ночи. Не забудьте держать Ваших людей под контролем, они должны действовать без шума и не болтать. Я буду стоять за окном, откуда можно видеть вход, и увижу, когда Вы придете. Кто, собственно, позаботится о капитане Панайотовиче? Вы обещали, что с ним ничего не случится.
- При условии, что все пройдет по плану.
Наумович ошеломленно посмотрел на него.
- Но Вы же обещали!
- Да, конечно. Никакой резни не будет. Панайотович хороший человек. Нам нужны такие офицеры, как он. Дайте лейтенанту Живковичу пару бутылок вина из погреба, добавьте кое-что в бутылки. Как только Панайотович заснет, Живкович сможет взять у него ключ от южных ворот. Когда проснется, дело будет уже сделано.
- Или мы все будем мертвы.
Апис пожал плечами:
- И это не исключено.
- Михаил Василович прибыл?
- Сегодня утром.
- Вы с ним уже говорили? Принц Петр одобрил план?
- Без его согласия мы бы все отложили.
- Король Петр! - пробормотал про себя Наумович и скривился так, как будто он откусил лимон. - Король Петр, - повторил он. - Дурацкая затея - выбрать человека пятидесяти девяти лет.
- На какой-то период времени подойдет, - заметил Апис.
- Пока вы не найдете получше. Тогда придет и его очередь.
Апис задумчиво посмотрел на него.
- Вполне возможно. Сдается мне, Вы не одобряете наши методы, Мика. Но, как бы то ни было, Вам не остается ничего другого, как присоединиться, не забывайте об этом.
Анка Наумович молчала, но внимательно прислушивалась к разговору, переводя взгляд с одного на другого, как если бы она следила за игрой в теннис. Внезапно она встала между двумя мужчинами.
- Вам обязательно нужно все это обсуждать в коридоре? Пойдемте лучше в салон.
Она помогла мужу подняться и дала ему маленький пинок.
- На холодном камне ты простудишь задницу. Зачем я перетянула диван в салоне, если ты, как крестьянин, сидишь на ступеньке?
Наумович знал, что это уловка. Анке нужно увести его из коридора, чтобы она могла подняться наверх - навести порядок в спальне и убрать все следы супружеской измены. Эта мысль наполнила Мику бессильным гневом, но он покорно дал увести себя в салон, еще и уступив дорогу человеку, который только что наставил ему рога. Как только он закрыл за собой дверь салона, послышался стук деревянных сандалий Анки, спешившей наверх.