- Ай-яй, как нехорошо, сын мой! - горестным голосом сказал отец Салливен. - А ведь мы заботимся не только о твоей плоти, но и о душе. Что было бы с тобой, если б господь бог не привел тебя в Сиккавейскую обшину? Тебя убили бы на ближайшем перекрестке. Но это еще не самое главное, а хуже всего было бы твоей душе попасть в ад. Ты знаешь, что такое ад? Это такое место, где китайских мальчиков кормят одной только падалью и заставляют чистить свинарник с утра до вечера.
Ю подумал, что ад немногим отличается от Сиккавейской общины, но благоразумно промолчал.
Когда тебе задают вопрос о твоем положении, ты должен отвечать: "Благодарю вас, мое положение хорошее". Не так! Что это за лицо? Подними глаза к небу ине говори, словно у тебя во рту манная каша. Еще раз!
Благодарю вас, мое положение хорошее, - прогнусавил Ю, закатив глаза кверху.
Ну вот… Как тебе нравится твоя пища?
Благодарю вас, пища хорошая.
Как тебе нравится твоя работа?
Благодарю вас…
Э, брось! - перебил его патер. - Она тебе вовсе не нравится. По правде сказать, я удивляюсь вашей выносливости. Работа у вас просто дрянь! Да и охота тебе было рождаться китайским мальчиком!
Самым большим неудобством для новообращенных был "господин Иисус Христос". Без него шагу нельзя было сделать. Утром надо было складывать руки и уверять его, что он обожаемый, а также вручать ему свое сердце. Днем надо было убеждать его, что он справедлив и что на него надеются. Перед едой надо было умолять его, чтобы он дал хлеб насущный, а после еды надо было благодарить его за то, что он напитал две сотни мален. ьких китайцев, как птиц небесных. Наконец, вечером следовало благодарить его за прожитый день.
Самого "господина Иисуса" при этом постоянно не было, а работы от всех этих молитв не убавлялось.
- Господин Иисус сидит за морем, - рассказывал сосед Ю по мастерской, - он очень богатый, потому что купцы платят ему много серебра, чтобы он не рассердился и не умер.
Бедному Ван Ю было уже "около тринадцати лет", когда отец Салливен привел в мастерскую моряка-американца. На нем были щегольская фуражка и золотые галуны. Лицо у него было жесткое, но правильное, даже красивое, серые глаза поблескивали каким-то странным светом, движения были резкие, но точные.
- Вот, капитан, наши воспитанники, - объяснял отец Салливен. - Они все прекрасно себя чувствуют и очень довольны своим положением. Вот, например, мальчик, по имени Юлий, бывший Ван Ю. Он из внутренних провинций - знаете, на верховьях этой реки… Юлий, сын мой, скажи мне, доволен ли ты своим положением?
- Благодарю вас, - загнусавил Ю, закатив глаза, - мое положение хорошее.
Моряк расхохотался.
- Однако вы их здорово вышколили, падре! - сказал он. - Они вполне похожи на идиотов. Отец Салливен поджал губы.
- Да благословит вас бог, капитан Уорд, - процедил он, - у вас странная манера разговаривать. Они выражают свои чувства в трафаретных китайских фразах, но это истинная правда. Я хотел бы, чтобы вы это приняли во внимание. Иезуиты ведут благую работу в Китае… Скажи, Юлий, сын мой, хотел бы ты удрать отсюда?
Ю хотел воскликнуть "Да хоть сию минуту!", но его внимание было поглощено большим револьвером в кобуре, который висел на поясе моряка. Ю никогда еще не видел шестизарядных кольтов.
Сын мой, ты оглох? - спросил отец Салливен.
Благодарю вас, - спохватился Ю, - я не хотел бы.
Пожалуйста, примите и это во внимание. Не так-то легко убедить нашего воспитанника покинуть это благословенное богом заведение…
Это реклама для вашей лавочки, падре? - добродушно спросил Уорд.
Прошу вас повежливее, капитан. Кстати, вы все еще плаваете на "Конфуции"?
На этот раз я отправляюсь в Нанкин на свой страх и риск, - сказал Уорд. - Я проводник.
Проводник? О! Это выгодное дело!
Думаю, что не прогадаю. Корабль местный, но я американец, и по мне тайпины стрелять не будут. Так что я представляю собой живой пропуск.
Контрабанда? - сухо спросил отец Салливен. - Опиум в обмен на чай?
Моряк метнул на него гневный взгляд и положил руку на кобуру револьвера.
- Не забывайте, капитан, что я духовное лицо… Предупреждаю вас, что тайпины хотя и христиане, но не первоклассные. Увы, католической религии пришлось пострадать от них. Они постоянно смешивают изображение девы Марии с таким же изображением Будды и сжигают его как идола. На этой почве у них были недоразумения с братьями иезуитами.
При слове "тайпины" Ю поднял голову.
- Что, сын мой? - улыбаясь, сказал отец Салливен. - Не хочешь ли ты отправиться с капитаном Уордом в Нанкин? Вот где ты мог бы быть полезен господину Иисусу… Но из-за тебя задерживается работа. Нужно работать не поднимая головы… Брат да Силва!
Ю схватился за веера. До него донесся обрывок разговора, которого он не понял.
- Какова же ваша цена? - спросил отец Салливен.
- Меньше, чем раньше, - ответил моряк. - Эти китайчата просто заморыши.
Как хотите! - презрительно сказал отец Салливен. - У меня есть другие заказчики.
Смотрите, как бы ваши дурачки не сбежали от вас к тайпинам, - смеясь, проговорил моряк, - и тогда вы не получите ни одного цента.
Они ушли.
"Нанкин"… "Тайпин".. Ю вспомнил двух грузчиков у костра в Долине Долгих Удовольствий, вспомнил, как он и Линь хотели бежать к "Красным Повязкам" и стать воинами Небесного Государства. Где сейчас Линь? Его наверно нет на свете!
- Эй, дракон! - закричал отец да Силва. - Что ты здесь намазал! Разве это феникс? Да это куль картошки! Десять раз прочтешь "Отче наш" во время трапезы.
Это было тяжелое наказание, потому что "Отче наш" нужно было читать по-латыни. "Нанкин".. "Тайпин".. Ю еще ниже склонил голову.
- Здорово я устраиваю свои дела, брат да Силва! - радостно воскликнул Салливен.
Признаюсь, - восхищенно сказал отец да Силва, - господь обогатил вас разумом и уменьем!
То есть, попросту говоря, мне чертовски везет! Слушайте дальше! Сегодня является эгот исчезнувший Фу и требует мальчика. Так я и отдам ему мальчика!
Да вы же отдали!
Отдал.
Чего же вы хотите?
Господь сбил вас с панталыку, брат да Силва, и ничем особенным не обогатил. Вот вы и командуете шестнадцатью идиотами.
Да простит вас господь, - вздохнул отец да Силва, - удивительная у вас для духовного лица манера разговаривать!
Услышав про Фу, Ю насторожился за стеной. Это было в садике после "Ангелюса"*, когда воспитанники должны были отправляться на покой. Проходя в ученическую спальню, Ю услышал голоса.
Объясните, брат Салливен, что же вы сделали с мальчиком?
Продал! Продал, а не отдал!
Как?! Совсем?
А вы хотели бы, чтоб я продавал его по частям?
Брат Салливен! А община?
Бросьте, брат да Силва! В том-то и дело, что я умею устраиваться. Я прошел хорошую школу, когда служил в кавалерии Соединенных Штатов на мексиканской границе. Ни одна живая собака ни черта не будет знать! Да простит меня господь!
- Однако, брат Салливен, это уже переходит всякие границы. Вчера вы хотели отдать его капитану Уорду, сегодня вы продаете его этому язычнику Фу…
Что делать? Такова страна. Здесь дети - товар. Уорду он не понравился, а Фу дает деньги… А интересно полюбопытствовать, какая польза будет святой католической вере от ваших болванов, которые мрут от тупости?
Но если он не захочет уйти?
Не захочет? Да он убежит от вас с наслаждением, брат да Силва! Впрочем, это уже ваше дело. Мое дело было предложить. Подумайте хорошенько.
Ю пришел в спальню мрачный.
"Фу? Опять лавка? Вечный страх, побои, угрозы… Убьют… Зарежут. ."
Потом всплыли в памяти все те же слова: "Тайпин".. "Нанкин"..
Тринадцатилетний Ю давно уже не испытывал такого ужаса. Перед сном он попытался обратиться к всемогущему господину Иисусу. По китайскому обычаю, он написал свою просьбу на клочке бумаги и сжег ее на свечке.
"Господин Иисус", как и обычно, не отвечал и не интересовался китайскими делами.
Ю проворочался всю ночь с боку на бок. Наконец он решил не дожидаться утреннего колокола.
6. ПИСЬМО ЛЕЙТЕНАНТА ДЖОНСА
"… Ему двадцать восемь лет, он чистокровный янки из тех портовых юнцов, которые кончают свою жизнь шкиперами или каторжниками. Он ушел в море пятнадцати лет от роду, искал "хорошего случая", пытался "делать жизнь" в Мексике, служил у известного Уокера в Никарагуа и до сих пор отзывается об этом темном искателе приключений с величайшим почтением. "Да, Джонс, - сказал он мне на днях, - мне мало быть капитаном быстроходного клипера или компаньоном опиумной фирмы. У вас, англичан, нет фантазии. Вы хотите жить так, как жили ваши предки. Вам нужны полноценные деньги, рождественский гусь, ветка омелы и кружка портера перед камином. Мне этого мало. Покойный Уокер был "человеком судьбы". Я - тоже. Я не успокоюсь, пока не найду свою судьбу или погибну". - "Вероятно, вы хотите стать губернатором провинции, Фред?" - спросил я. "Нисколько, - ответил он, - но императором Китая - может быть…" Он ищет свою "судьбу" самым деятельным образом. Он побывал в Южной Америке, где, кажется, пытался стать президентом, но там ему не повезло, и он поступил добровольцем во французскую армию. Он думал стать покорителем Севастополя, но и тут ему не повезло. Русские не захотели сдаться, а наш герой очутился в холерном бараке и чудом уцелел. Тогда он отправился в Китай.
"Китай - страна будущего, - говорит он. - А где речь идет о будущем, там речь идет обо мне". Это его подлинные слова. Представьте себе человека среднего роста, со светлыми глазами, загорелого более, чем полагается джентльмену, щеголеватого (на вкус янки), с бакенбардами и довольно нахальным взглядом - и перед вами будет Фредерик Уорд, с которым я почти что нахожусь в компании, ибо деваться мне некуда. Я считаюсь дезертиром из флота ее величества.
В настоящее время мы с ним затеяли предприятие, которое покажется вам странным. Мы нанялись в качестве "сопровождающих лиц" на корабль, везущий контрабанду к тайпинам. Что такое "сопровождающее лицо"? Это европеец или американец (во всяком случае, белый), который получает деньги только за то, что находится на палубе корабля. Местные таможенники не обыскивают такие суда, потому что товар оформлен на наше имя, а мы иностранные подданные. Тайпины же нас не задерживают, потому что считают нас "братьями по вере". Представляете себе, какие барыши ждут нас при таком положении?
Мы собирались в Нанкин, но война* спутала все карты. Мы прошли не дальше Чжэньцзяна, но вознаграждение осталось прежним. Так что бывший дезертир уже сейчас располагает суммой, которую вам, дорогой Рэнсом, не удастся заработать и за три рейса в Калифорнию. Кстати, я больше не мичман, а лейтенант, хотя никто не выдавал мне патента на это звание.
Что касается тайпинов, то они, кажется, всерьез считают, что мы их не тронем. Бедные дикари! Недавно мы узнали, что британская эскадра, посланная вверх по реке, проходя мимо Нанкина, обстреляла его форты.
Итак, они получили первый подарок из жерл орудий ее величества. Впрочем, говорят, что их артиллеристы причинили нашим судам немалый вред. Подумать только, что еще недавно я был мичманом на той самой канонерской лодке "Ли", которая первой была обстреляна! Как быстро все меняется… Уорд заметил, что, если бы ему довелось командовать английской эскадрой, он высадил бы десант в Нанкине и взял бы в плен их "Небесного Царя"… или как он там называется… "Впрочем, - прибавил он, - я еще успею сделать это в дальнейшем".
Теперь опишу забавный случай, свидетелем которого я был несколько дней назад. Ведь вы просили меня писать о приключениях, и вы правы. Нет страны, более изобилующей самыми завлекательными приключениями, чем Китай.
Месяц назад к нам с Уордом на улице Шанхая подошел некто Фу, местный купец, и начал производить ряд таинственных манипуляций, из которых мы поняли, что он желает сообщить нам нечто очень важное. Когда мы последовали за ним в глухой уголок рынка, он осведомился, не собираемся ли мы вверх по реке, к тайпинским передовым постам. Уорд спросил, каким образом эта новость проникла в китайский город. Тогда купец, вежливо потирая руки, намекнул нам на местного католического патера отца Салливена, который положительно вездесущ.
Этот пронырливый иезуит имеет знакомства везде, начиная с европейских консульств и кончая мелкими лавчонками. По-моему, он попросту наживает капиталец разными темными путями, прикрываясь своей миссионерской сутаной.
Уорд довольно сердито спросил, что ему от нас нужно. Оказалось, что этот ловкий торгаш предлагает нам порядочную сумму в серебре, с тем чтобы мы взяли его на борт нашего суденышка. У него тоже есть кое-какой товар, и он поклялся, что беспрепятственно проведет нас через любой кордон на реке или каналах. Уорд сказал, что нас никто не имеет права останавливать, потому что мы иностранные подданные.
"Мистер ошибается, - ответил господин Фу. - Мистер - храбрый человек, но американский консул, может быть, думает другое. А мистер Джонс тоже храбрый человек, но английский военный суд думает совсем другое, не так ли?"
Я хотел было застрелить его, но Уорд остановил меня. "Этот негодяй будет нам полезен", - объявил он. И мы взяли Фу.
Но ближе к делу. Фу, без сомнения, человек сообразительный. Он повел наш кораблик не по реке, через Усун, а каналами, которых здесь бесчисленное количество. Па заре мы проходили мимо Сиккавейской общины, которая находится к западу от Шанхая. В утренней полумгле на берегу вспыхнул огонек и прокатился выстрел. За ним последовал всплеск, и почти в то же мгновение зазвонил колокол в общинной церкви. Звуки далеко распространяются по воде. Ожидая нового "дружеского салюта" со стороны китайских караулов, я взял штуцер и подошел к борту лодки. Капитан махнул мне рукой и заметил, путая английский с китайским:
"Мистер идти назад на каюта. Мистер не беспокойся. Ерунда!"
Однако "ерунда" плыла от берега к нашей джонке и при этом отчаянно сопела. Я остался на месте. Через минуту-две мальчишеские руки уцепились за борт лодки.
"Га-ла, - спокойно сказал капитан. - Китайский мальчик полезай на борт джо" ка. Один раз багром, чин-чин мальчик быстро плыви назад".
Он и в самом деле пытался отпихнуть его багром… Мальчик застонал. Тут на палубе появился Уорд.
"А! - сказал он весело. - Я уже видел эту желтую мордочку в пансионе отца Салливена. Пустите его к нам… Добро пожаловать, заморыш! Кажется, тебе надоели заботы добрых отцов-иезуитов?"
Мальчик, мокрый с головы до ног, упал перед нами н>а колени, сложил руки на груди и именем "господина Христа" стал заклинать нас, чтобы мы взяли его с собой в Нанкин.
"Он бежал из Сиккавейской общины, - сказал я Уорду, - нам следовало бы вернуть его…"
Уорд, как всегда, расхохотался.
"Мне предлагали купить его, и я отказался, - ответил он, - потому что за него заломили слишком дорого. Но получить слугу бесплатно - совсем другое дело. Возьмите его к себе в каюту и дайте рубашку".
"Но мы не идем в Нанкин, - возразил я, - этот юный джентльмен ошибся адресом".
"Полагаю, что это не доставит нам с вами больших огорчений, мой дорогой Джонс, - сказал Уорд, - ибо, если он не попадет в Нанкин, мы ничего не проиграем. Дайте ему рубашку".
Я собрался было отвести беглеца в каюту, как вдруг на палубу вышел почтеннейший Фу. Боже мой, что стало с мальчиком и купцом, когда они увидели друг друга!
Мальчик с воплем кинулся к борту. Фу, также с воплем, сгреб его за шиворот.
"Это мой мальчик! - кричал он. - Это мой слуга!"
Мокрый юноша сопротивлялся изо всех сил. Забавно было глядеть, как этот маленький заморыш не только вырвался из рук толстого купца, но еще укусил его дважды в руку и лицо и умудрился даже сбить его с ног очень ловким китайским приемом, который, как мне помнится, я видел однажды в Гонконге. Уорд сиял от удовольствия.
"Ну, этот мальчишка вовсе не плох, - сказал он. - Удрать от Салливена, да еще надавать тумаков господину Фу! Положительно, мальчик мне нравится. Я беру его".
"Это мой слуга!" - вопил Фу.
Уорд посмотрел на него выразительно и положил руку на кобуру револьвера.
"А это мой кольт, - проговорил он: - шесть выстрелов подряд без промаха. Прошу вас не забывать, что я американский моряк".
"Зачем он мистеру?" - завывал Фу.
"Он мне нужен… Дайте ему рубашку".
Я дал ему свою рубашку и велел привести себя в культурный вид. Немного погодя он бесстрастным тоном изложил мне свою биографию, которую можно назвать более чем неудачливой.
Зовут его Ван Ю. Его родных, как и всю деревню, вырезали маньчжурские всадники лет пять - шесть назад. Эта деревня помещалась где-то на верхнем течении Янцзы и носила красивое имя "Долина Долгих Удовольствий".
Деревня в свое время восстала против тамошнего помещика, главы рода Ванов, которого мальчик почему-то называет "отцом".
Кончилось это, как всегда, основательной мясорубкой.
Однако подробности этого дела меня не заинтересовали, да и мальчик говорит на малопонятном наречии жителей глубинного Китая. Но по суровой и сухой сжатости, которая сопровождает все его речи, я заключаю, что он "видал виды", хотя, судя по внешности, ему лет тринадцать - четырнадцать.
Мальчик был оставлен Уордом в качестве "боя"*. Примите во внимание, что здесь, в жарких странах, обыкновенные слова меняют свое значение: "бой" может быть и стариком, а иногда девушкой; "напиток" означает здесь только виски, а "послушай" значит "англичанин", ибо у наших соотечественников есть манера любую фразу начинать с "послушай"…
Мы дошли до Чжэньцзяна благополучно, хотя я сильно подозревал Фу в мстительных намерениях. Но он оказался более деловым человеком, чем мы думали. Когда стемнело, я услышал какие-то странные, булькающие звуки на корме. Я поспешил туда с фонарем и увидел, как Фу барахтается, пытаясь совладать с мальчиком, у которого рот заткнут шарфом.
Я ударил почтенного торговца рукояткой револьвера по уху и освободил мальчика. Фу клялся, что его бывший слуга пытался убежать к тайпинам и что он, Фу, настиг его у самого борта джонки. Так или не так, но купец мог бы, конечно, украсть мальчика и объявить, что тот удрал. Я рассказал об этом Уорду, который велел запереть мальчишку в своей каюте, а Фу пригрозил высадкой на тайпинский берег…