- Знаю, что плохо. Бьемся как рыба об лед. Такое впечатление, что японцы прихлопнули гада или вывезли на острова.
- Не должны. Он им здесь нужен. А что Есаул, тоже молчит?
- У него совсем глухо. После провала покушения на Сталина в лечебнице Мацесты, его от работы с боевиками отстранили.
- Жаль, - посетовал Дервиш. - В тот раз он вовремя дал наводку на группу Люшкова. Она еще не добралась до Трабзона, а наши уже ждали ее.
- Тогда непонятно, как ему дали уйти? - недоумевал Павел.
- Не дали, а сам ушел.
- Согласен, бывает, всего не предусмотришь. Но как здесь, у черта на куличках, он смог подготовить такую операцию? Невероятно.
- Ничего невероятного. Люшков знал мацестинскую лечебницу как свои пять пальцев.
- Откуда?
- Отвечал за нее головой.
- А я считал, что дальше Сибири его не посылали.
- Посылали, - и, понизив голос, Дервиш продолжил: - На той самой лечебнице Люшков, собственно, и погорел. В 37-м его назначили на перспективный участок - начальником управления НКВД по Азово-Черноморскому краю. Хозяйство досталось не столько сложное, сколько хлопотное. Вредителей и саботажников тогда хватало не только на Северном Кавказе, а вот спецобъектов, на которых трудился и отдыхал товарищ Сталин, можно было по пальцам перечесть. Один из них строился в Сочи - "Зеленая роща". Перед сдачей последние три месяца Люшков оттуда не вылезал и вместе с архитектором Мироном Мержановым подчищал последние "хвосты".
Незадолго до заезда товарища Сталина на объект принимать его прилетел начальник личной охраны Николай Власик. Приехал он не в духе. Люшков с Мержановым решили поднять ему настроение и приготовили сюрприз. На площадке перед дачей Власика ожидал загадочный шатер. Машины остановились, он вышел, Люшков махнул рукой рабочим. Те дернули за веревки, полог слетел на землю, заработали насосы, и мощные струи фонтана забили в воздух. Но тут произошла досадная оплошность. То ли Люшков, то ли Мержанов чего-то там не доглядели - Власика окатило с головы до ног. Он взбеленился и потом долго гонял их по даче, тыча мордами в цветочные вазы и задницы древнегреческих богов, которые Люшков утащил из Сухумского музея. В общем, хотели как лучше, а получилось хуже не придумаешь. Перед отъездом Власик пригрозил отправить обоих туда, куда Макар телят не гонял.
После этого не только карьера, а и жизнь Люшкова пошли под откос. В конце 37-го его сослали начальником управления на Дальний Восток. Долго он там не проработал, 12 июня 38-го года его срочно вызвали в наркомат. Он почувствовал, что пахнет жаренным, и сделал ход конем - утром 13-го выехал на границу якобы для проверки, и пока пограничный наряд хлопал ушами, ушел к японцам и сдал всю нашу закордонную агентуру в Маньчжурии.
- Вот же сволочь! Сколько же он людей загубил! - задохнулся от возмущения Павел.
- Много. В Маньчжурии пришлось заново создавать резидентуру, - не стал вдаваться в подробности Дервиш.
- Нашей тоже досталось. Сергей рассказывал.
- Поэтому, Паша, сам понимаешь, такой, как Люшков, не должен жить.
- Найдем мерзавца, - заверил он и поинтересовался: - А что с ним дальше было?
- А то, что со всеми предателями. Японцы в его советах особо не нуждались и держали так, на всякий случай, - с презрением заметил резидент и вернулся к рассказу: - Вспомнили о подлеце в августе 38-го года, когда наши всыпали им на озере Хасан. И тогда они решили уничтожить товарища Сталина. Операцию назвали "Охота на медведя", а покушение задумали провести в водолечебнице, в Новой Мацесте, во время приема им процедуры. Вот тут пригодился Люшков; он знал там каждый закуток и предложил план: ночью со стороны моря проникнуть в сточные трубы, по ним пробраться в подвал, а дальше, через специальный люк, открывался прямой путь в ванную комнату.
- Хи-те-е-р, - не переставал удивляться коварству Люшкова Павел.
- Не то слово, - согласился Дервиш. - Подлец, предусмотрел все до мелочей! В Мацесте не было постоянной охраны, она выставлялась перед приездом товарища Сталина, а в процедурной находился только врач. Исключение не делалось даже для Власика, тот сидел за дверью. В такой ситуации для Люшкова и десятка головорезов не составило бы труда совершить акцию. Японцы согласились с этим предложением и утвердили его на самом высоком уровне. Непосредственную подготовку вел военный разведчик Хакиро Угаки. Тренировку боевиков проводили на макете, который был точной копией водолечебницы.
- Нашли мы тот макет и полигон, где их натаскивали, - вспомнил Павел. - Ох, и пришлось же повозиться! Спрятали его так, что сам черт не найдет. Но нам повезло - Есаула взяли туда инструктором. Гоняли эту банду на полигоне с утра и до глубокой ночи, патронов перестреляли вагон. Режим был жестокий, за забор никого не выпускали, и все-таки Есаул умудрился передать записку и схему макета. Вначале мы не могли понять, на что они нацелились, окончательно все стало на свои места после сообщения Кабэ: он точно назвал место теракта - Мацеста!
- Я знаю, - кивнул Дервиш, - видел ваше донесение, когда знакомился с делом, - и продолжил рассказ: - В сентябре их перебросили в Турцию. Там, в порту Трабзона, они ждали сигнала о том, что товарищ Сталин выехал из Москвы в Сочи, и дождались. Сигнал пришел не от первой группы бандитов, которые уже сидели на Лубянке, его дали те, кому надо. Люшков с восемью террористами переправились через границу под Батумом, там их и зажали в ущелье, но ему удалось вырваться из засады.
- Повезло сволочи! А нам тут досталось, - посетовал Павел. - Когда он вернулся, жандармы и дулеповские ищейки вывернули все наизнанку. И если бы не комбинация с Пашкевичем, то Кабэ, Леону и Есаулу пришлось бы туго.
- Грузинские чекисты - молодцы! Грамотно сработали - вовремя подкинули Пашкевичу информацию о предательстве Осиповича и потом, как по нотам, разыграли побег из Батумской тюрьмы, - согласился Дервиш.
- Зато второй раз наломали дров. Это же надо додуматься - взять группу прямо на границе! После такого последнему дураку в японской контрразведке стало понятно, где искать агента. О чем только думали в Москве?
Несмотря на смуглую кожу, румянец проступил на щеках Дервиша. Поиграв желваками на скулах, он обронил:
- Значит, по-другому было нельзя.
- Но почему? Что мешало провести операцию прикрытия? Мы тут из кожи лезли, а нас даже не предупредили, - горячился Павел.
- Видишь ли, - смягчил тон Дервиш, - это железное правило нашей профессии: каждый участник операции должен знать только то, что необходимо. По плану их предполагалось взять на подходах к Москве, но в последний момент все переиграли.
- Понятно. Решили перестраховаться, а о нас, о Леоне, Есауле не подумали? - обида прозвучала в голосе Павла.
Лицо резидента затвердело, и он сурово отрезал:
- Думали. Но ты не хуже меня знал, что в группу отбирали не просто головорезов, а убийц-смертников! А с чем они шли? Оружие разрабатывали лучшие спецы Японии. Противотанковая пушка по сравнению с их ружьем - детская игрушка! Снаряд запросто пробивал сорокамиллиметровую броню. Вот и представь, что с таким арсеналом они бы натворили в Москве.
- Представляю, - согласиться Павел, но не удержался от упрека. - И все-таки обидно, могли бы сказать. Хотя нет, не могли.
- Могли, не могли - сейчас это не имеет значения! - положил конец неприятному разговору Дервиш и заявил: - Центр располагает достоверной информацией, что японцы не угомонились и продолжают вести активную подготовку новой группы. К сожалению, сроки проведения акции и маршрут выдвижения неизвестны. Главную роль они снова отводят Люшкову.
- Вот же, мерзавец, все неймется ему! - с ожесточением произнес Павел.
- Что мерзавец, то мерзавец. Но в уме ему не откажешь. Нанесет удар оттуда, откуда и не ждешь. Потому японцы и трясутся над ним, как Кощей над яйцом.
- Думаю, ничего у них не выйдет.
- Это почему же?
- Да вспомнил старую прибаутку, как раз к нашему злодею относится, - и улыбка тронула губы Павла.
- Ну-ка, ну-ка, - оживился Дервиш.
- А знаете, почему у Кощея нет детей?
- Ну, наверно, с Бабой-ягой их поздно заводить.
- Нет, просто его яйцо залежалось и протухло, - оба дружно рассмеялись, и Павел закончил мысль: - Так и с Люшковым получится, если его через Леона скомпрометировать, как залежалый товар. Глядишь, японцы сами мерзавца ликвидируют.
- А что, дельное предложение, - согласился Дервиш. - Доложу в Центр. Надеюсь, поддержат, но сначала надо отыскать негодяя.
- Вот только где? - задался вопросом Павел.
- А если подловить на слабостях: женщины, кабаки. Помнится, он не пропускал вечера в "Новом свете" и "Погребке Рагозинского".
- Отгулялся! После последнего покушения носа не кажет.
- Жаль, - лицо резидента помрачнело, а затем просветлело. - Есть ниточка. Была у него одна болячка, замордовал ею ребят из разведотдела. Они таскали ему разные китайские штучки и водили к одному знахарю.
- Вы хотите сказать, что надо искать знахаря? - сообразил Павел.
- Именно, Паша! Вот тебе и ниточка.
- Не совсем. Мы работаем с сырьем, а препараты готовят в аптеках.
- Все равно - зацепка.
- Аптек в Харбине море, еще бы знать какой препарат он использовал.
- С этим проблем не будет. В нашей конторе ничего не пропадает. Запрошу Центр.
- Это меняет дело, - оживился Павел и, разлив водку по рюмкам, тихо произнес: - За победу под Москвой!
Заканчивался их обед под пьяный рев луженых глоток. Немцы не остановились на пиве, перешли к водке и пошли в разнос. Зал загудел от топота ног, и хилая, вихляющая из стороны в сторону, шеренга из ошалевших китайцев-официантов безуспешно пыталась овладеть искусством прусской шагистики.
- Пора уходить, а то скоро и до нас доберутся, - завершил встречу Дервиш.
- Скорее, мы до Берлина! - с ожесточением ответил Павел, но согласился и подозвал официанта.
Тот подлетел к столику и алчными глазенками зашарил по портмоне. Чтобы усыпить его подозрения, Павел щедро расплатился. Они вышли из ресторана и поднялись на Китайскую. Там их пути разошлись. Резидент отправился в район Мадягоу. Павел нанял извозчика и поехал в контору.
Ездовой, бывший хорунжий, с уныло обвисшими усами неспешно погонял старую заезженную клячу. Она тащилась по улицам слабой трусцой, надолго останавливалась на перекрестках и меланхолично посматривала на сверкающих никелем четырехколесных конкурентов. Те, презрительно выпустив ей под нос клубы сизого дыма, с места срывались в лихой галоп. На узких улочках китайского квартала горластые, нахальные рикши норовили ткнуть кляче в бок и оттеснить ее к обочине. Она и хозяин одинаково безучастно относились ко всему происходящему.
Павел начал терять терпение, когда, наконец, впереди показалось здание конторы. Стоянка перед ней была забита тележками и крестьянскими арбами. У стены на лавках и на земле, сбившись в кучки, сидели артельщики-заготовители. Длинная очередь выстроилась к двери в главный зал. Там царила особенная атмосфера. За тремя длинными столами происходили прием и сортировка корней женьшеня.
Бригадир артельщиков, пожилой коренастый китаец, бережно, словно драгоценную чашу, брал из лотка очередной экземпляр и поднимал вверх так, чтобы все оценили достоинства корня. Кончиками пальцев нежно поглаживая отростки и прицокивая языком, он нахваливал его. Два верхних отростка сравнивал с руками пловца. Легким касанием указательного пальца подчеркивал благородство и красоту их линий. В мощной, разветвленной нижней части находил сходство с ногами портового грузчика. Верхняя часть с ниспадающими изящными мочками была не чем иным, как головой и благообразными сединами самого господина Вана. Суровый цензор, оценщик Чжан, согласно кивал головой - это был действительно самый ценный из всех разновидностей женьшеня - судзухинский, доставленный контрабандистами из России, из Судзухинского заповедника. Такой экземпляр под радостные восклицания артельщиков ложился на первый стол.
Это был своеобразный спектакль, в котором каждому отводилась своя роль. В какой-то момент Чжан, придирчиво изучавший каждый экземпляр, нашел изъян. Недовольная гримаса появилась на его лице, и артельщики замерли. Окончательное решение оставалось за главным специалистом - невозмутимым Ху. Корень переходил к нему. Он легким касанием пальцев обнаруживал невидимые царапины на корне, острым глазом находил микроскопические узлы на мочках. Такой экземпляр безжалостно отправлялся на второй стол, и в зале звучал вздох разочарования. Гробовое молчание сопровождало экземпляр, отправлявшийся на третий стол - к "спящим корням".
Сцена приема повторялась до тех пор, пока на смену королю лекарственных растений - женьшеню, не пришли сишень - копытень, фанфын - лазурник и увэйцзы - лимонник.
Все это было хорошо знакомо Павлу. Не задерживаясь, он протиснулся сквозь толпу, зашел в конторку и там, к своему изумлению, увидел Виктора. Судя по его виду, в хулианской заготовительной артели произошло что-то чрезвычайное. Забыв поздороваться, Виктор потухшим голосом произнес:
- Паша, японцы арестовали Серегу и Лю.
- Как? - опешил Ольшевский.
Это был еще один тяжелый и неожиданный удар по цепочке связников.
Глава 3
Бронированная машина наркома внутренних дел СССР, покачиваясь на неровностях брусчатки, свернула с площади на улицу Куйбышева. Отсюда до Кремля было рукой подать, и тут водитель резко затормозил. Берию бросило вперед. Дорогу перегородили пожарные машины. Дежурные расчеты быстро и слаженно ликвидировали последствия недавней бомбежки фашисткой авиации. Одна из бомб пробила крышу дома и разорвалась на верхних этажах. Косматые языки пламени вырывались из разбитых окон.
"Хваленые сталинские "соколы"! Мать вашу так! Фашисты бомбят Кремль! - с ожесточением подумал Берия и вспомнил недобрым словом летчиков. - Этого выскочку Рычагова и вчерашних капитанов с генеральскими лампасами надо было ставить к стенке в тот же день, когда немецкий Ю-52 пролетел от Кёнигсберга до Москвы и средь бела дня сел на Ходынке".
Берию передернуло при воспоминании о том ЧП. 15 мая 1941 года он едва не попал под горячую руку взбесившегося Хозяина. В тот день Сталин, Ворошилов, Буденный и он после жаркого спора за обедом на Ближней даче о том, кто сильнее - "Динамо" или ЦДКА, прямо из-за стола отправились на футбольный матч.
Стадион в Петровском парке гудел, как пчелиный улей, в предвкушении захватывающей игры непримиримых соперников. Любимцы Берии - динамовцы с первых минут захватили инициативу и обрушили шквал атак на армейцев. Острые моменты у их ворот возникали один за другим. Гол назревал. Буденный с Ворошиловым негодовали.
Хозяин хитровато улыбнулся в усы и с иронией произнес:
- Семен! Клим! Я что-то не узнаю ваших кавалеристов? Чекисты Лаврентия лупят их в хвост и гриву.
Ворошилов побагровел и, пробормотав что-то невнятное, нетерпеливо махнул рукой. В глубине ложи возникло легкое движение. Моложавый полковник отделился от свиты, проскользнул сквозь злорадно хихикающую охрану - на глазах самого Хозяина чекисты раскатывали армейцев по всем статьям - и наклонился к плечу маршала. Тот, тыча пальцем на футбольное поле, что-то с гневом сказал. Порученец, поеживаясь под насмешливым взглядом Сталина, стрелой слетел с трибуны и резвым аллюром понесся к тренерской скамейке армейцев. Там нервно засуетились - бегущий полковник, подхлестнутый маршальской блажью, ничего, кроме паники, внушить не мог.
С его появлением на скамейке запасных игра армейцев окончательно смешалась и свелась к откровенному отбою мяча. Первый тайм приближался к концу. Динамовцы плотно прижали соперника к воротам, навес за навесом следовал во вратарскую площадку. Трибуны замерли в ожидании гола, и никто не обратил внимания на взъерошенного комбрига. Он с трудом пробился через толпу к правительственной ложе, а дальше на пути встала охрана. Она не позволила приблизиться к вождям, а комбриг, как заклинание, твердил: "У меня срочное донесение для товарища Ворошилова!".
Начальник охраны Власик недовольно нахмурил брови, поднялся с места и спустился к нему. Комбриг наклонился к уху и что-то сбивчиво прошептал. Власик дернулся, как от удара электрическим током, и отступил в сторону. Комбриг на негнущихся ногах приблизился к Ворошилову и, запинаясь, принялся докладывать. Лицо маршала пошло бурыми пятнами, потные круги проступили на белоснежной гимнастерке.
- Товарищ комбриг, расскажите и нам, что это у вас за секреты с товарищем Ворошиловым? - недовольно проворчал Сталин.
Бедняга с трудом переборол нервный спазм и, собравшись с духом, доложил:
- Товарищ Сталин, час назад на Ходынском поле приземлился трехмоторный германский самолет в составе экипажа из двух человек - капитана люфтваффе и…
- Как?! - этот вопрос Сталина заставил съежиться свиту, а затем подбросил ее из кресел.
Комбриг что-то лепетал о сбоях в системе ПВО и плохих погодных условиях - его никто не слушал. Всем, от Сталина и до последнего охранника, была очевидна чудовищность случившегося. В стране нет ПВО! 22 июня 1941 года эта горькая истина подтвердилась. В первые дни войны почти вся военная авиация Советского Союза сгорела на земле. "Сталинские соколы" так и не взлетели…
Бросив негодующий взгляд на чернильное небо, по которому продолжали шарить лучи прожекторов, Берия распорядился ехать в объезд, по набережной, и снова вернулся к предстоящему докладу Сталину. Его цепкий и изощренный ум искал в нем слабые места. И чем ближе было к Кремлю, тем все больше их появлялось. Разведданные Зорге уже не казались столь убедительными, а показания японского резидента Каймадо, разоблаченного особистами Абакумова, представлялись тонкой дезинформацией противника.
"Опять Зорге!" - в душе Берия поднялась волна раздражения.
Он, а вместе с ним кучка коминтерновцев, мнивших себя истинными марксистами, сражающимися в самом логове империализма, вызывали у Берии глухую неприязнь. В последнее время от них шли одни неприятности. За неделю до войны Сталин швырнул ему в лицо спецсообщение Зорге, в котором тот предупреждал о скором нападении фашистской Германии на СССР, и назвал его провокацией и фальшивкой. Незадолго до этого разноса ему пришлось отдуваться на заседании Политбюро за допущенную наркоматом политическую близорукость, в результате которой Коминтерн превратился в рассадник ревизионизма и оппортунизма.
"Неблагодарные твари! - с ожесточением подумал о коминтерновцах Берия. - НКВД не жалел денег, терял лучших сотрудников, чтобы спасти заевшихся партийных бонз от фашистских агентов. А они, набравшись нахальства, принялись поучать нас, как строить социализм.
Советчики хреновы! У себя революции просрали, а туда же. В президиумах славите Хозяина, а на кухнях перемалываете ему кости. Идиоты! У нас даже стены имеют уши".