Эта книга – своего рода энциклопедия остроумных высказываний знаменитых людей, собрание исторических анекдотов, веселых былей и преданий.
В книге представлены образцы остроумия древних греков и древних римлян, восточных мудрецов (Индии, Китая, Турции), западных мыслителей, поэтов и писателей (от раннего средневековья до двадцатого века), русских царей, шутов, государственных деятелей, актеров (от петровских времен до наших дней).
Содержание:
К читателю 1
Часть I. Классический мир 1
Глава 1 1
Глава 2 6
Часть II. Восток 8
Глава 1 8
Глава 2 9
Глава 3 10
Часть III. Западная Европа 13
Глава 1 13
Глава 2 24
Глава 3 32
Часть IV. Россия 36
Глава 1 36
Глава 2 38
Глава 3 40
Остроумие мира. Энциклопедия
Автор-составитель Владислав Артемов
К читателю
Собирая материал для этой книги, мы, разумеется, не ставили своей целью объять необъятное, ибо поистине остроумие человечества неисчерпаемо. Мы постарались выбрать наиболее характерные образцы этого остроумия, начиная от древнейших времен и до наших дней. Сразу следует оговориться, что материал располагается по возможности хронологически, поскольку всякая иная систематизация либо практически невыполнима, ввиду чрезвычайного разнообразия тем и разнородности текстов, либо носит условный и чисто формальный характер (когда, к примеру, используется алфавитный принцип).
Многие исторические личности остались в истории благодаря всего лишь вовремя сказанному острому слову или же анекдотическому случаю, который с ними приключился. Но остроумное не обязательно значит комическое и смешное. Строго говоря, остроумие – это особенная изощренность человеческой мысли, изобретательность в нахождении ярких, острых или смешных выражений, определений, но острый ум не значит исключительно насмешливый ум, хотя по преимуществу именно так и получается в большинстве случаев, которые собраны в этой книге; здесь мудрость идет рука об руку с парадоксом и юмором, трагическое тесно переплетается с комическим.
Эта книга является своего рода энциклопедией остроумных высказываний знаменитых людей, собранием исторических анекдотов, веселых былей и преданий. Кроме того, в книге представлены и так называемые байки, иначе говоря, изустные истории, связанные с именами известных личностей, – жанр, хотя и не претендующий на абсолютную фактическую точность, но особенно популярный в последнее время, ибо байки – это начало легенды о человеке, а легенда порой гораздо более жизненна и достоверна, нежели факт, и гораздо правдивее отражает лицо и характер человека, лицо самой эпохи.
Часть I. Классический мир
Глава 1
Шутка есть ослабление напряжения, поскольку она отдых.
Аристотель
Царь Филипп II, отец Александра Македонского, отличался большим остроумием, и ему приписывается немало метких слов.
Однажды ему донесли, что греки, которым он оказал множество благодеяний, всячески поносят его.
– Ну а если б я с ними был немилостив, тогда что же было бы?
Когда Филиппу сообщили, что крепость, которую ему предстояло взять приступом, совершенно неприступна, он воскликнул:
– Как неприступна? Да ее возьмет даже осел, если, конечно, нагрузить его золотом!
Очень ловкая фраза, напоминающая многие позднейшие случаи, когда крепости, по стоустой молве, открывались "золотыми" ключами.
Филипп II чрезвычайно легко и охотно засыпал, будучи обязанным, впрочем, этой легкостью сна своей склонности к выпивке. Из-за этого с ним случались прелюбопытные казусы. Однажды, например, он, слушая какое-то дело, по обыкновению, уснул и не слыхал, что говорил подсудимый в свое оправдание, а потом всетаки вынес обвинительный приговор. Подсудимый объявил, что будет жаловаться.
– Кому? – вскричал раздраженный царь.
– Да тебе же, царь, коли не будешь в это время спать.
Человек, в сущности, добрый и честный, Филипп устыдился и, пересмотрев дело, решил его в пользу обиженного.
В другой раз он тоже крепко спал, когда к нему явились по делу какие-то греки, поднявшие от нетерпения шум у его дверей. Один из приближенных сказал им:
– Теперь Филипп спит. Зато когда вы спите, он не спит.
Кроме сонливости он, кажется, еще был подвержен лени. Одна старуха долго приставала к нему, чтоб он рассмотрел ее дело, а он все отказывался, ссылаясь на занятость.
– Коли так, откажись от престола! – воскликнула выведенная из терпения просительница.
И опять добрый Филипп смиренно признал, что старуха права, и уважил ее просьбу.
Александр Македонский является героем великого множества анекдотов и народных сказаний Востока, но от него самого осталось немного слов, в прямом смысле остроумных.
Рассказывают, что однажды во время ссоры с сильно выпившим отцом он так раздражил Филиппа, что тот, не сознавая, что делает, бросился на сына с обнаженным мечом. По счастью, царь был подкошен хмелем и, свалившись, тут же, по обыкновению, захрапел. Александр сказал:
– Ведь вот человек: все толкует о том, что пройдет из Европы в Азию, а сам не может пройти от стула до стула.
Когда друг Александра Македонского, Перилл, выдавал замуж своих дочерей, полководец подарил ему, на приданое дочкам, пятьдесят талантов. Скромный Перилл сказал при этом, что с него будет довольно и десяти талантов.
– Для тебя получить, пожалуй, этого достаточно, – заметил Александр, – но для меня столько дать тебе – недостаточно.
Перед одним большим сражением Александру докладывают, что его солдаты пришли в весьма подозрительное и неблагонадежное настроение, что они все сговариваются грабить и брать награбленное себе, не отдавая ничего в казну.
– Отличные вести, – решил Александр, – так сговариваться перед битвой могут только воины, уверенные в победе.
Готовясь к одной серьезной битве, Александр Македонский приказал, чтобы солдаты съели все свои запасы.
– Завтра у нас будут запасы врагов, а поэтому глупо экономить свои, – пояснил он.
Слушая доносы, Александр заслонял одно ухо рукой.
– Почему ты так поступаешь, царь? – спросили его.
– Сохраняю другое ухо для того, чтобы выслушать обвиняемых, – ответил Александр.
У Македонского, конечно, не было недостатка в льстецах, но их всех превзошел грек Анаксеркс. Однажды зашел разговор о том, где климат лучше: в Греции или в Македонии, и Анаксеркс, желая и тут угодить Александру, превозносил климат Македонии.
– Однако взгляни на себя самого, – возразил ему Македонский. – В Греции ты ходил в рваной одежде, а здесь в трех богатых плащах. Где же теплее, где холоднее?
Однажды Александр Македонский читал какие-то очень секретные письма, а его друг Эфестион, подойдя, заглядывал ему через плечо. Александр не препятствовал этому, но, взяв свою печать, молча приложил ее к губам Эфестиона.
Один юноша, сын прославленного и бесстрашного отца, но сам воин неважный, попросил себе такое же жалованье, которое получал отец. Антигон, сподвижник Македонского, ответил:
– Я назначаю жалованье не за отцовскую храбрость, а за твою личную.
Македонский царь Архелай, как гласит предание, на вопрос одного славившегося своей несносной болтливостью брадобрея: как он прикажет себя выбрить? – отвечал:
– Молча.
Эта выходка потом приписывалась то англичанину, то разным знаменитостям и вообще широко использовалась в анекдотической литературе.
Один изменник, оказавший своим предательством большую услугу македонцам, очень обижался на них, когда они называли его предателем. Однажды, когда он пожаловался на такое обращение с ним македонскому царю Архелаю, тот ему ответил:
– Что делать, македонцы народ грубый и неучтивый, они привыкли называть вещи прямо, их настоящими именами.
Агафокл, сиракузский тиран, был сыном горшечника и все-таки собственными усилиями сумел достичь весьма высокого положения.
Однажды, когда он осаждал какой-то сицилийский город, жители со стен ему кричали:
– Эй, горшечник, чем заплатишь своим наемникам? Они были уверены в своей неуязвимости.
– Потерпите немного, дайте город взять, – отвечал Агафокл насмешникам.
Наконец, взяв город, он стал продавать всех его жителей в рабство, говоря им:
– Оскорбляли и бранили меня вы, но расчет у меня будет не с вами, а с вашими хозяевами.
Одна старая гетера, с которой в молодости якшался Агафокл, не только растранжирила все подарки своих клиентов, но и лишилась своего естественного богатства – красоты. Она вспомнила про Агафокла и решила попросить у него либо пенсию, либо какой-нибудь дом, либо рабов, чтобы провести старость в достатке.
– Давать женщине добро – все равно что бросать его в колодец. Ты сама это доказала своей жизнью, – сказал в ответ Агафокл и ничего ей не дал, хотя вовсе не был жаден.
Как-то раз Агафокл спросил философа Ксенократа, почему он молчит, в то время когда другие философы ругают его.
– Я весьма часто раскаивался в словах, которые произносил. Но ни разу не раскаивался в тех случаях, когда промолчал, – ответил философ.
Агафокл подумал и возразил:
– Если ты глупый человек, то поступаешь разумно, когда молчишь. Но если ты умен, то совершаешь глупость, если не говоришь.
Во время товарищеских обедов один спартанец, выпив лишнего, похвалил иноземного посла за искусство даже самые ничтожные дела изображать великими. Восхвалять кого-либо не за военные заслуги почиталось у спартанцев венцом невежливости.
Поэтому присутствовавший на обеде спартанский царь Агесилай заметил:
– Глупо хвалить сапожника за то, что он обувает маленькую ногу в большой башмак.
Агесилай распорядился продавать взятых на войне пленных голыми. Желающих купить одежду оказалось больше, чем покупателей на самих пленных, так как последние отличались рыхлостью своих тел, и питать надежду на то, что из них выйдут работящие и выносливые рабы, не приходилось. По этому случаю Агесилай сказал своим солдатам:
– Сравните сами – вот добыча, ради которой вы сражаетесь, а вот люди, с которыми вы сражаетесь. И подумайте перед следующей битвой – кто стоит дороже.
Агесилай во всем соблюдал законы, но дружбу ценил выше всего. Однажды он написал и отправил карийцу Гидриею письмо, в котором ходатайствовал о своем друге, чем-то не угодившем правителю:
"Если Никий невиновен, то отпусти его; если виновен, отпусти его ради меня. Как бы там ни было, все равно отпусти".
Агесилай с армией передвигался по Фракии и не запрашивал на это разрешения ни у одного из варварских племен, разве что интересовался, враждебны они к нему или дружественны. Все пропускали его по своей территории, но одно племя – траллы – потребовало у него платы за проход в размере ста талантов серебра. Агесилай немедленно разорил селения варваров, и после этого племя траллов перестало существовать.
Идя далее, он обратился с запросом к македонскому царю, нужна ли плата за проход? Тот ответил, что подумает. Агесилай сказал:
– Пусть думает, а мы пока пойдем вперед.
Спартанский царь Агесилай на вопрос: далеко ли простираются владения Спарты? – отвечал, показывая свое копье:
– Докуда достает это копье.
Однажды Агесилая позвали послушать человека, который чрезвычайно искусно подражал пению соловья. Агесилай отказался:
– Зачем мне слушать подражания, если я много раз слышал самих соловьев?
Врача Менекрата, спасшего от смерти многих безнадежно больных, именовали за это Зевсом. Он и сам поддерживал такую свою славу и написал Агесилаю письмо, которое начиналось словами: "Зевс-Менекрат царю Агесилаю желает здравствовать".
Агесилай ответил: "Царь Агесилай желает Менекрату здравого ума".
Как-то раз союзники в дерзкой форме выразили недовольство своим постоянным участием в битвах, при этом они доказывали, что отправляют целые армии, а спартанцы только отряд. Тогда Агесилай приказал, чтобы все союзники сели вместе, а спартанцы в стороне. Затем он велел встать всем, кто знает гончарное дело, за ними он велел подняться кузнецам, строителям, плотникам и так далее. Почти все союзники встали, из спартанцев же не поднялся никто. Агесилай сказал:
– Теперь вы видите, кто больше посылает воинов?
А. Альтдорфер. Битва Александра Македонского с Дарием III при Иссе
Как-то спартанский царь Агид шел в морозный день мимо поля и увидел человека, который трудился голый. Хотя спартанцы с пеленок были приучены терпеть и холод, и голод, но человек, которого он встретил, был не спартанцем, а рабом, поэтому Агид спросил:
– Не холодно ли тебе?
– Твоему же лбу не холодно, – ответил тот.
– Нет.
– Ну так считай, что я весь сплошной лоб.
Алкивиад, афинский полководец, купил несколько очень редких и дорогих ваз и тут же их разбил. Его попросили растолковать этот поступок.
– Боюсь не сдержать свой гнев, если кто-нибудь из моих слуг их разобьет, – ответил Алкивиад. – Лучше уж я буду злиться на самого себя.
Однажды на одном из пиров друзья говорили Алкивиаду:
– Ну что ты связываешься с гетерой Ларисой? Она же тебя не любит, а денег на нее уходит пропасть.
– Вино и рыба меня тоже не любят, и за них нужно платить деньги, но мне они все равно нравятся.
Алкивиад отрезал хвост у своей великолепной собаки и в таком виде всюду водил ее с собой.
– Пусть народ лучше занимается моей собакой, чем мной самим, – говорил он в объяснение своего поступка.
Про Перикла, который усердно составлял отчет о сделанных им расходах общественных сумм, Алкивиад сказал:
– Лучше бы он обдумал, как бы совсем не отдавать никакого отчета.
Другой спартанский же царь Агис II, выслушав однажды длиннейшую речь какого-то посла, на вопрос последнего, что он передаст от Агиса своим соотечественникам, отвечал:
– Скажи, что я все время тебя слушал со вниманием.
Ответ вполне достойный спартанцев, которые презирали краснобайство и славились своим лаконизмом.
Тот же Агис, будучи посланником в Македонии, предстал перед царем Филиппом II без свиты, один. На удивленный вопрос последнего: "Разве ты один?" – он отвечал:
– Но ведь и ты один.
Правитель Фракии Лисимах должен был сдаться своему врагу исключительно из-за мучившей его жажды, и когда ему подали напиться, он воскликнул:
– Вот награда за то, что я из царя стал рабом!
У царя Антигона какой-то философ-циник просил драхму. Тот сказал:
– Не приличествует царю дарить драхмы.
– Ну, так дай мне талант.
– А такие подарки не приличествует получать цинику.
Александр Македонский предложил Фокиону чрезвычайно большой денежный дар. На вопрос, за что его так щедро жалуют, полководцу отвечал, что он единственный человек, который кажется Александру добродетельным.
– Я хотел бы, – ответил Фокион, – не только казаться, но и на самом деле быть таким.
Когда внезапно пошли слухи о том, что Александр Македонский умер, в Афинах поднялась сильнейшая суматоха; требовали немедленного объявления войны Македонии. Фокион благоразумно советовал обождать, проверить слухи.
– Коли Александр в самом деле умер, – убеждал он народ, – то он ведь и завтра, и послезавтра будет мертв.
Однажды на поле битвы, перед самым боем, толпа воинов подбежала к Фокиону и настаивала, чтобы он вел войско на ближнюю возвышенность и битва началась там.
– Как много у меня в войске предводителей и как мало воинов! – воскликнул Фокион.
Знаменитый оратор Демосфен был вынужден бежать из Афин, когда Александр Македонский потребовал его выдачи. Во время пути он заметил, что за ним следуют по пятам какие-то люди. К своему великому ужасу, он узнал в них своих заклятых врагов. Демосфен попытался скрыться от них, но они его нашли.
И вот, к его крайнему изумлению, эти люди, его враги, объявили ему, что они нарочно пустились за ним в погоню, чтобы предложить ему денег на дорогу. Растроганный Демосфен залился слезами, и когда его преследователи, думая, что он оплакивает свою горькую участь, стали его утешать и уговаривать, чтоб он не предавался чрезмерной печали, оратор воскликнул:
– Как же мне не горевать о моей родине, где у меня останутся такие враги, каких у меня и друзей-то не будет в другом месте!
Какому-то вору, который был захвачен Демосфеном на месте и извинялся перед ним, говоря, что не знал, что украденная вещь принадлежала ему, Демосфен сказал:
– Но ведь ты же знал, что она не принадлежит тебе.
Демосфен крепко враждовал с Фокионом. Один раз он сказал Фокиону:
– Ты издеваешься над афинянами; но смотри, они потеряют голову и тогда убьют тебя.
Фокион возразил:
– Меня они убьют, когда потеряют голову, а тебя – если не потеряют ее.
Однажды, обращаясь к вору, которого арестовали и вели в заточение, Диоген воскликнул:
– Бедняга, отчего ты мелкий воришка, а не крупный вор; тогда бы ты сам сажал в тюрьму других!
Услыхав о радушии, которым Александр Македонский потчевал какого-то философа, он заметил:
– Что же это за счастье – обедать и завтракать в часы, назначенные хозяином.
Про плохого музыканта, всем надоевшего своей скверной игрой, Диоген говорил:
– Надо похвалить человека за то, что, будучи таким дурным музыкантом, он все же не бросает музыки, занимается ею, а не делается вором.
Однажды, принимая участие в разговоре о том, почему люди так охотно помогают нищим и так неохотно философам, Диоген заметил: