Сталинград - Владимир Шатов 11 стр.


- Через недельку, когда дело пошло на поправку, отправили меня в тыл. Погрузили нас в телячьи вагоны, и поехали мы сюда. Двигались очень медленно… Иногда по километру в час. Все время над нами кружили немецкие самолёты и, не обращая никакого внимания на красные кресты на крышах вагонов, обстреливали из пулемётов, бомбили. Я ехал на втором "этаже" возле маленького окошечка. Мой сосед попросил поменяться с ним местами: "Слушай братишка, понимаешь, я задыхаюсь. Дай немножко полежу на твоём месте".

- А перелезть через меня сможешь? – спрашиваю. - Он кивнул, с трудом перебрался, и лёг возле самого окошка.

- "Хорошо-то как!" – сказал бедолага.

Тут случился очередной налёт. Снова засвистели пули и осколки. И вдруг слышу: мой сосед, которому я место уступил, как вскрикнет, выгнулся неестественно и затих… Готов. Наповал.

- Судьба...

Коновалова почти закончила перевязку. Радионов видя, что мучения заканчиваются, заметно повеселел.

- Как там было на Дону? – спросил любопытный сосед.

- Хреновато! – помрачнел боевой офицер. – Отступали без роздыха.

- Так и сюда немец скоро допрёт…

- Переправлялись мы через Дон в районе устья реки. – Поделился он воспоминаниями. - Переплыть надо было метров 300-350. Начальник штаба приказал нам ломать тын, плетни из лозы, укладывать на них свое обмундирование и плыть... Сверху по нам били пулемёты и миномёты. То и дело справа, то слева раздавались крики, и ребята шли на дно. А ты плывёшь. И только когда совсем рядом пули свистят – ныряешь. Ушёл я под воду в очередной раз. Смотрю, а у меня ноги и самый низ живота как-то неестественно раздулись.

- Как так?

- Ну, думаю, всё! – нагнетал напряжение Радионов. - Конец. Изрешетило, думаю, очередями... И только потом до меня дошло, что это вода наполнила кальсоны, которые были на щиколотках завязаны, и ей просто некуда было деваться.

- Вот умора! – заржали все в палате.

- Еле выплыл! – признался старлей и пошутил: – Хорошо, что немцы штаны продырявили, вода и ушла…

- Сбрасывать нужно было, и плыть голышом!

Днём раненые слонялись без дела и развлекались, как умели. Однажды в палате возникла дискуссия, какую казнь учинить Адольфу Гитлеру, если его вдруг поймают.

- Да просто повесить за яйца! - сразу же предложило большинство.

Однако потом поступил на обсуждение проект Лёшки Бричкина, бывалого разведчика, а по гражданской специальности - директора кладбища в Ленинграде. Малограмотный сорокалетний мужик, он был, однако, сметлив, пронырлив и прижимист, всегда знал свою выгоду.

- В мирное время я жил лучше любого профессор, - часто хвастался он. - Перепродавал кладбищенские участки и надгробные памятники.

- Ну, ты коммерсант!

Бричкин имел одну слабость - любил выступать на митингах. Он выходил посредине палаты, глаза наливались кровью и далеко вылезали из орбит, а лицо искажалось. Речь его была бессвязна, состояла из набора слов, вычитанных в газете.

- Смерть немецким оккупантам! – часто орал Лёшка, как иерихонская труба, пока в него не начинали бросать подушками.

- Заткнись!

Это было выдающееся зрелище, тем более что внешность оратора производила впечатление - у него был выпирающий животик, гладкие щёчки и округлый зад...

- Нужно сделать так. – Предложил практичный Бричкин. - Выкопать яму, посадить туда Адольфа, сделать сверху настил, по которому прошла бы вся армия, отправив на голову фюреру естественные потребности.

- Верно!

- Пусть гад медленно утопает в дерьме.

Проект всем понравился и был единодушно одобрен всей палатой и даже засмущавшейся Юлей, которая специально не ушла далеко, чтобы услышать окончание солдатского трёпа.

… У Нины Плотниковой в Москве остался девятилетний сын Кирилл. Она часто вспоминала его и каждую неделю писала своей пожилой матери, чтобы лучше следила за ним.

- Он у меня такой шустрый! – жаловалась Нина подруге.

- Я тоже хочу детей! – призналась стыдливая Юля.

- Всё у тебя будет…

После того как Радионов начал поправляться, Юля заметила что он с Ниной неравнодушны друг другу. Они часто встречались в укромных местах госпиталя и разговаривали, громко смеялись.

- Он такой шутник! – сверкая блестящими от радости глазками, делилась с подругой Нина.

- О чём вы с ним разговариваете?

- В основном о детстве, юности… Он рассказывает, как пас в колхозе коров, телят и жеребят.

- Как интересно… - съязвила Юля и мило улыбнулась.

- Главное он так целуется! – закрыла глаза Нина. – Я вся таю…

- Да ты что, – изумилась неопытная Коновалова, – а как же муж?

Плотникова нервно махнула рукой.

- Мой муж объелся груш! – пошутила она и пояснила: – Мы с ним и до войны плохо жили, а уж теперь…

Накануне выписки Радионова Нина устроила небольшую вечеринку. Она хотела плакать от скорой разлуки с любимым, но крепилась и даже шутила:

- Жаль, что так быстро тебя вылечили.

- Когда после ранения мы тащились семь суток до Туапсе, я подумал, что больше никогда не встану на ноги…

- Советская медицина творит чудеса!

- Медицина или любовь? – Возмужавший старший лейтенант обнял Плотникову.

- Скажешь тоже… - игриво отмахнулась женщина.

Радионов засмеялся явно довольный и сказал:

- Когда я только попал к вам в госпиталь, то вспомнил о своем деревенском роднике.

- Почему?

Я подумал тогда: "Промыть бы той водой мою рану - она сразу бы зажила".

- А мы и без водички тебя на ноги поставили!

Хмель развязал понемногу языки и растопил некоторую первоначальную сдержанность. Плотникова, чему-то про себя усмехаясь, довольно откровенно посматривала на Родионова, что было с её стороны безусловной ошибкой: по его убеждению, наступать полагалось мужчине, а женщинам следовало только обороняться; к тому же он не признавал в жизни ничего лёгкого, достающегося без труда и усилий.

- Чего смотришь? – спросил он улыбающуюся женщину.

- Запомнить хочу…

- А чего меня запоминать, - засмеялся старший лейтенант, - я чай не стихотворение!

Вечеринка закончилась танцами под трофейный патефон, который притащил жизнерадостный майор, раненый в руку. Подвыпив, он начал вспоминать детство, с надрывом рассказывал как мама первый раз пекла хлеб.

- Это случилось в 34-м году. До этого хлеба у нас никогда не пекли. А мука оказалась плохо размолотой, и буханки расползались… Получались погоревшие коржи. Мама вытащила этот хлеб из печи, – а нас семь детей, – в руках его подержала, поцеловала и разломила на несколько частей, чтобы всем досталось...

- Голод тогда был страшный, – поддержал собеседника Родионов. - Я только в четырнадцать лет в первый раз хлебушка досыта покушал...

- Хватит вам ерунду вспоминать! – остановила их подвыпившая Плотникова. – Лучше поцелуй меня...

Радионов чмокнул её в румяную щёчку.

- А ты целоваться не умеешь...

- Почему это я не умею? – обиженно спросил старлей.

- А кто же в щёчку-то целует?!

Этой ночью Юле пришлось остаться на ночь в госпитале, Нина попросила не возвращаться домой. На следующий день Радионов выехал на передовую, которая проходила уже в непосредственной близости от Туапсе. Через неделю он умер без мучений от множественных ранений осколками близко упавшей мины…

Глава 10

После начала массированного наступления немцев в городской черте Сталинграда обстановка для 62-й Армии РККА значительно усложнилась. 71-я , 76-я и 295-я пехотные дивизии Вермахта атаковали от Гумрака центр города. В это же время южнее 29-я моторизованная и 14-я танковые дивизии прорвались через пригород Ельшанка и вышли к Волге. Противник значительно оттеснил обескровленные советские части, а небольшие группы фашистских автоматчиков захватили здание Госбанка, Дом специалистов, железнодорожный вокзал и таким образом взяли под контроль центральную переправу через Волгу. Форсировать реку в дневных условиях стало невозможно.

- Теперь будем переправляться только ночью! – решил командир 13-й гвардейской дивизии полковник Родимцев.

С учётом этого обстоятельства было принято решение перебросить в Сталинград в ночь с 14 на 15 сентября передовой отряд в составе 1-го батальона 42-го гвардейского отдельного стрелкового полка с ротой автоматчиков и ротой противотанковых ружей. Отряд под командованием старшего лейтенанта Червлякова на бронекатерах успешно переправился через Волгу и сразу вступил в бой.

- Необходимо оттеснить врага к железной дороге и овладеть вокзалом, таким образом обеспечить переправу основных сил дивизии. – Поставил перед командиром полка боевую задачу Александр Ильич Родимцев.

- Будем стараться!

- Без этого дивизия потеряет слишком много людей на переправе.

Однако передовой отряд смог лишь частично выполнить свою задачу, поскольку встретил превосходящие во много раз силы противника. И все-таки благодаря отваге бойцов отряда переправиться под прикрытием сумели основные силы 13-й гвардейской стрелковой дивизии, за исключением артиллерии, которая осталась на левом берегу и подавляла основные огневые точки противника, обстреливавшего переправу.

- Бог войны, - вызвал Родимцев главного артиллериста дивизии. - Как хочешь, но подави гадов!

- У них вдвое больше пушек…

- Значит стреляй в два раза точней!

Главные силы дивизии переправлялись средствами Волжской военной флотилии и понтонных батальонов на катерах, буксирах, баржах и рыбачьих лодках под непрекращающимся пулемётным и миномётным огнём. В таких сложных условиях советские части несли большие потери.

- Быстрее, быстрее! – торопил подчинённых взволнованный комдив.

- Солдаты и так делают всё возможное. – Вставил начальник штаба Самчук.

- Чтобы остановить немца нам всем нужно сделать невозможное…

Немногочисленные подразделения переправившихся войск с трудом сдерживали натиск немцев. Враг стремился занять центральную часть города, прорваться к Волге и расчленить советские войска.

- Необходимо вырвать у врага инициативу, - по телефону накручивал Чуйков, - уничтожить противника, прорвавшегося к реке.

- Понимаю. – бодро ответил Родимцев.

- Тем самым мы улучшим тактическое положение всех войск 62-й Армии…

- Сделаем товарищ генерал!

Рядом с устьем реки Царица полностью переправился 42-й стрелковый полк. В районе Соляной пристани действовала основная переправа, через которую не только доставляли резервы с левого берега на правый, но и отправляли в тыл раненых.

- Что там, у Червлякова? – спросил Александр Ильич своего начштаба.

- Первый батальон 42-го гвардейского стрелкового полка удерживает вокзал, а остальные силы вместе с 133-й танковой бригадой вышли на площадь 9 Января и Республиканскую улицу.

- Ах, какие молодцы!

Положение двух полков переправившихся за передовым отрядом становилось с каждым часом всё более трудным. Гвардейцы вышли на рубеж проходящей по городу железной дороги, но закрепиться там до того, как противник возобновил наступление, времени не имели.

***

Пока Григорий догонял ушедшую вперёд роту сына, начался робкий рассвет.

- Часов пять утра, – определил он на глаз.

Едва брезжила заря, но фронт в эту ночь даже не засыпал. Били пушки, далёкий горизонт горел пожарами и разрывами, повсюду клубился дым. Огненные зигзаги чертили реактивные снаряды "катюш". Громко икала немецкая "корова". Кругом шум, грохот, скрежет, вой, бабаханье и уханье…

- Адский концерт.

В этой картине было столько обобщающего смысла, столько апокалиптического ужаса, что люди остро ощущали непрочность бытия, безжалостную поступь истории. Большинство почувствовали себя жалкими мотыльками, которым суждено сгореть без следа в адском огне войны.

- Как сказать Михаилу, што я его отец? – гадал Григорий, когда увидел, как красноармейцы впереди рассыпались цепью и попадали на железнодорожную насыпь.

Он тоже укрылся в ближайшей воронке. Справа от него примостился молодой, сухонький на вид узбек. Он чрезвычайно внимательно рассматривал своё оружие и что-то бормотал по-своему. Григорий вытянул шею и понял, что у соседа рассадило пулей приклад винтовки. Виднелась сквозная дыра не больше пятачка.

- Вай, плохо!

- Чего говоришь? – поинтересовался Шелехов.

- Жаль, не в ногу, к жене бы поехал! – с обидой сказал узбек на плохом русском.

Слева от себя Григорий увидел мрачного сержанта, крупного мужчину лет тридцати пяти.

- Кого-то он мне напоминает…

В этот момент полезли немцы. Следующие полчаса Григорий ни о чём не думал. Он стрелял, менял местоположение и бросал гранаты. Почти всё время краешком зрения он видел матёрого сержанта. Неторопливые, выверенные действия выдавали в нём ветерана.

- Красиво работает! – восхитился Григорий, как раньше восхищался работой передового забойщика или умелого вальщика леса.

На дне очередной воронки валялась защитная каска. Григорий пнул её ногой, она мешала прицельному огню.

- Тяжёлая!

В ней оказалась голова того узбека, который сожалел о неполученной ране. Навстречу ползли раненые, окровавленные и грязные, с изжелта-серыми лицами, запекшимися губами и лихорадочно блестящими глазами.

- Пропусти земляк!

- Давай быстрее!

Кряхтение, стоны и матерная брань слышались отовсюду. Атака гитлеровцев захлебнулась, но красноармейцам тоже досталось...

- Огоньку не бросишь? – услышал Григорий голос мастеровитого сержанта.

- Свой надо иметь!

- Да трофейная зажигалка выпала пока я прыгал по завалам.

- Тогда держи!

Григорий высунулся из воронки, чтобы бросить самодельное кресало, а сержант в этот момент повернул к нему голову.

- Ты чего не ловишь? – возмутился Шелехов, когда тот не поймал брошенный ему предмет.

- Григорий Пантелеевич? – ошарашенно спросил его сержант.

- Ну?

- Не признал меня?

- Нашёл время загадки загадывать…

- Это я Пашка Лисинчук!.. Мы же с тобой работали на шахте в Сталино!

- Вот так встреча.

"Фрицы" снова поднялись в атаку, и только отбив её давние знакомые смогли упасть рядом в какой-то окоп и поговорить. Траншея оказалась немецкой, узкой и глубокой. Чтобы разойтись с ранеными приходилось протаскивать встречные носилки между ногами стоящих впереди.

- Поговорить не дадут! – возмутился Павел и дал короткую очередь из трофейного автомата. – То немцы, то эти…

- Радуйся што жив! – буркнул Григорий, устало привалившись к стенке траншеи.

- Где тебя носило столько лет?

- На Севере…

- Понятно, - кивнул понятливый Лисинчук, - а как там?

- Хуже не бывает!

- Даже тут?

- Здесь мы хучь на равных. Меня могут убить, но и у меня автомат…

Через мостик над железной дорогой прислуга на руках пыталась перетащить пушчонку. Бывшие шахтёры вылезли из траншеи и впряглись сами.

- Земля вся сковыряна от бомбёжек и артобстрелов, - с чувством сказал Григорий, - нет живого места…

- Перетащим! - пыхтел Павел и напрягал на руках бугры мышц.

- Воронка на воронке.

- И пушка неудобная зараза…

Слух у всех был напряжён и болезненно ловил каждый шорох.

- Вот… Летит!

- Ложись!

Солдаты кубарем покатились в стороны, потом нырнули ещё глубже, в какую-то яму, руками во что-то липкое… Грохот разрыва, на головы падает комковатая земля.

- Пронесло. – Сказал Пашка вставая.

- Ить яма чей-то разрушенный сортир. – Усмехаясь, определил Григорий.

- Теперь вонять долго будем, - с отвращение сплюнул Лисинчук, - где тут отмоешься…

За день красноармейцы отразили ещё несколько атак. Из роты в живых осталось примерно треть бойцов. Ближе к ночи они закопались в землю недалеко от немцев.

- Вылезти и встать нельзя - убьёт гадёныш.

- А тебе зачем вставать? – поинтересовался Григорий, который сидел на корточках с закрытыми глазами. – Жив и ладно…

Следующее утро выдалось прохладным, солнышко светило ярко, приветливо, но не грело. На голубом небе не наблюдалось ни облачка, ни тучки.

- Вперёд! – раздался крик взводного.

- Нужно одним броском проскочить нейтральную полосу. – Сказал Лисинчуку Григорий.

- Зачем каждый день начинать с контратаки? – ругнулся тот и рванул как заяц.

Григорий перебежками затрусил за ним, искренне надеясь, если пулемёты отсекут нападавших переждать в воронке.

- Осталось совсем немного… - успел обрадоваться он.

Неожиданно сзади раздался громкий хлопок. Толчок в спину легко поднял его в воздух. Он отлетел в сторону и в сотую долю секунды успел подумать:

- Конец!…

Очнулся Григорий в глубокой воронке. Кругом ни души, только в воздухе клубы дыма и порхающие штабные бумажки…

- Левая рука кровоточит…

Он с трудом дополз до своих окопов и мешком свалился вниз. В траншее кровь стояла по щиколотку, на бруствере лежала нога в сапоге с обрывками штанины. Дальше бесформенный комок из шинели, костей и мяса, от которого в холодном воздухе поднимается лёгкий парок и исходит непередаваемый запах ещё тёплой крови. По шинели Григорий узнал погибшего:

- Наш солдат, тащивший недавно пушку.

Казалось, что даже ветер состоял из осколков и пуль. Чтобы чем-нибудь занять время и забыться, соседи играли в выдуманную Лисинчуком игру: двое выставляли из ямы оружие прикладом кверху:

- Чей скорей разобьёт, тот выиграл…

Много винтовок и автоматов осталось от прошлых боёв, они валялись на земле разбитые, уже не годные для дела. Своё оружие бойцы берегли, как зеницу ока: обертывали портянкой затвор, чтобы уберечь его от туч пыли, поднимавшейся во время артиллерийского обстрела.

- Автомат гарантия нашей жизни при неизбежной встрече с врагом.

- Гарантия, но ненадёжная!

Развлечение быстро надоело и Григорий, внутренне волнуясь, спросил Павла:

- Как нашего командира роты зовут?

- Михаил.

- А как по батюшке и фамилия?

- А ты чего интересуешься?

- Нужно…

- Григорьевич. – Сказал сержант и признался: – Кошевой. Хороший парень.

- Вижу.

- Выйдем из боя, я ему про тебя расскажу, как мы вместе на шахте пахали.

- Даже не вздумай!

- Чего вдруг?

- Он мой сын…

- Вот так фокус!

Только отбив очередную атаку фашистов Григорий смог рассказать боевому товарищу историю своей жизни до приезда в Сталино.

- Да дела, - присвистнул Пашка. – Я бы откровенно всё рассказал.

- Боюсь, - честно сказал Григорий, – как он отреагирует на отца врага-народа?

- Что тогда делать будешь?

- Просто буду воевать рядом... Помогу выжить, а там поглядим.

- Выжить нам будет проблематично!

Назад Дальше