- Через недельку, когда дело пошло на поправку, отправили меня в тыл. Погрузили нас в телячьи вагоны, и поехали мы сюда. Двигались очень медленно… Иногда по километру в час. Все время над нами кружили немецкие самолёты и, не обращая никакого внимания на красные кресты на крышах вагонов, обстреливали из пулемётов, бомбили. Я ехал на втором "этаже" возле маленького окошечка. Мой сосед попросил поменяться с ним местами: "Слушай братишка, понимаешь, я задыхаюсь. Дай немножко полежу на твоём месте".
- А перелезть через меня сможешь? – спрашиваю. - Он кивнул, с трудом перебрался, и лёг возле самого окошка.
- "Хорошо-то как!" – сказал бедолага.
Тут случился очередной налёт. Снова засвистели пули и осколки. И вдруг слышу: мой сосед, которому я место уступил, как вскрикнет, выгнулся неестественно и затих… Готов. Наповал.
- Судьба...
Коновалова почти закончила перевязку. Радионов видя, что мучения заканчиваются, заметно повеселел.
- Как там было на Дону? – спросил любопытный сосед.
- Хреновато! – помрачнел боевой офицер. – Отступали без роздыха.
- Так и сюда немец скоро допрёт…
- Переправлялись мы через Дон в районе устья реки. – Поделился он воспоминаниями. - Переплыть надо было метров 300-350. Начальник штаба приказал нам ломать тын, плетни из лозы, укладывать на них свое обмундирование и плыть... Сверху по нам били пулемёты и миномёты. То и дело справа, то слева раздавались крики, и ребята шли на дно. А ты плывёшь. И только когда совсем рядом пули свистят – ныряешь. Ушёл я под воду в очередной раз. Смотрю, а у меня ноги и самый низ живота как-то неестественно раздулись.
- Как так?
- Ну, думаю, всё! – нагнетал напряжение Радионов. - Конец. Изрешетило, думаю, очередями... И только потом до меня дошло, что это вода наполнила кальсоны, которые были на щиколотках завязаны, и ей просто некуда было деваться.
- Вот умора! – заржали все в палате.
- Еле выплыл! – признался старлей и пошутил: – Хорошо, что немцы штаны продырявили, вода и ушла…
- Сбрасывать нужно было, и плыть голышом!
Днём раненые слонялись без дела и развлекались, как умели. Однажды в палате возникла дискуссия, какую казнь учинить Адольфу Гитлеру, если его вдруг поймают.
- Да просто повесить за яйца! - сразу же предложило большинство.
Однако потом поступил на обсуждение проект Лёшки Бричкина, бывалого разведчика, а по гражданской специальности - директора кладбища в Ленинграде. Малограмотный сорокалетний мужик, он был, однако, сметлив, пронырлив и прижимист, всегда знал свою выгоду.
- В мирное время я жил лучше любого профессор, - часто хвастался он. - Перепродавал кладбищенские участки и надгробные памятники.
- Ну, ты коммерсант!
Бричкин имел одну слабость - любил выступать на митингах. Он выходил посредине палаты, глаза наливались кровью и далеко вылезали из орбит, а лицо искажалось. Речь его была бессвязна, состояла из набора слов, вычитанных в газете.
- Смерть немецким оккупантам! – часто орал Лёшка, как иерихонская труба, пока в него не начинали бросать подушками.
- Заткнись!
Это было выдающееся зрелище, тем более что внешность оратора производила впечатление - у него был выпирающий животик, гладкие щёчки и округлый зад...
- Нужно сделать так. – Предложил практичный Бричкин. - Выкопать яму, посадить туда Адольфа, сделать сверху настил, по которому прошла бы вся армия, отправив на голову фюреру естественные потребности.
- Верно!
- Пусть гад медленно утопает в дерьме.
Проект всем понравился и был единодушно одобрен всей палатой и даже засмущавшейся Юлей, которая специально не ушла далеко, чтобы услышать окончание солдатского трёпа.
… У Нины Плотниковой в Москве остался девятилетний сын Кирилл. Она часто вспоминала его и каждую неделю писала своей пожилой матери, чтобы лучше следила за ним.
- Он у меня такой шустрый! – жаловалась Нина подруге.
- Я тоже хочу детей! – призналась стыдливая Юля.
- Всё у тебя будет…
После того как Радионов начал поправляться, Юля заметила что он с Ниной неравнодушны друг другу. Они часто встречались в укромных местах госпиталя и разговаривали, громко смеялись.
- Он такой шутник! – сверкая блестящими от радости глазками, делилась с подругой Нина.
- О чём вы с ним разговариваете?
- В основном о детстве, юности… Он рассказывает, как пас в колхозе коров, телят и жеребят.
- Как интересно… - съязвила Юля и мило улыбнулась.
- Главное он так целуется! – закрыла глаза Нина. – Я вся таю…
- Да ты что, – изумилась неопытная Коновалова, – а как же муж?
Плотникова нервно махнула рукой.
- Мой муж объелся груш! – пошутила она и пояснила: – Мы с ним и до войны плохо жили, а уж теперь…
Накануне выписки Радионова Нина устроила небольшую вечеринку. Она хотела плакать от скорой разлуки с любимым, но крепилась и даже шутила:
- Жаль, что так быстро тебя вылечили.
- Когда после ранения мы тащились семь суток до Туапсе, я подумал, что больше никогда не встану на ноги…
- Советская медицина творит чудеса!
- Медицина или любовь? – Возмужавший старший лейтенант обнял Плотникову.
- Скажешь тоже… - игриво отмахнулась женщина.
Радионов засмеялся явно довольный и сказал:
- Когда я только попал к вам в госпиталь, то вспомнил о своем деревенском роднике.
- Почему?
Я подумал тогда: "Промыть бы той водой мою рану - она сразу бы зажила".
- А мы и без водички тебя на ноги поставили!
Хмель развязал понемногу языки и растопил некоторую первоначальную сдержанность. Плотникова, чему-то про себя усмехаясь, довольно откровенно посматривала на Родионова, что было с её стороны безусловной ошибкой: по его убеждению, наступать полагалось мужчине, а женщинам следовало только обороняться; к тому же он не признавал в жизни ничего лёгкого, достающегося без труда и усилий.
- Чего смотришь? – спросил он улыбающуюся женщину.
- Запомнить хочу…
- А чего меня запоминать, - засмеялся старший лейтенант, - я чай не стихотворение!
Вечеринка закончилась танцами под трофейный патефон, который притащил жизнерадостный майор, раненый в руку. Подвыпив, он начал вспоминать детство, с надрывом рассказывал как мама первый раз пекла хлеб.
- Это случилось в 34-м году. До этого хлеба у нас никогда не пекли. А мука оказалась плохо размолотой, и буханки расползались… Получались погоревшие коржи. Мама вытащила этот хлеб из печи, – а нас семь детей, – в руках его подержала, поцеловала и разломила на несколько частей, чтобы всем досталось...
- Голод тогда был страшный, – поддержал собеседника Родионов. - Я только в четырнадцать лет в первый раз хлебушка досыта покушал...
- Хватит вам ерунду вспоминать! – остановила их подвыпившая Плотникова. – Лучше поцелуй меня...
Радионов чмокнул её в румяную щёчку.
- А ты целоваться не умеешь...
- Почему это я не умею? – обиженно спросил старлей.
- А кто же в щёчку-то целует?!
Этой ночью Юле пришлось остаться на ночь в госпитале, Нина попросила не возвращаться домой. На следующий день Радионов выехал на передовую, которая проходила уже в непосредственной близости от Туапсе. Через неделю он умер без мучений от множественных ранений осколками близко упавшей мины…
Глава 10
После начала массированного наступления немцев в городской черте Сталинграда обстановка для 62-й Армии РККА значительно усложнилась. 71-я , 76-я и 295-я пехотные дивизии Вермахта атаковали от Гумрака центр города. В это же время южнее 29-я моторизованная и 14-я танковые дивизии прорвались через пригород Ельшанка и вышли к Волге. Противник значительно оттеснил обескровленные советские части, а небольшие группы фашистских автоматчиков захватили здание Госбанка, Дом специалистов, железнодорожный вокзал и таким образом взяли под контроль центральную переправу через Волгу. Форсировать реку в дневных условиях стало невозможно.
- Теперь будем переправляться только ночью! – решил командир 13-й гвардейской дивизии полковник Родимцев.
С учётом этого обстоятельства было принято решение перебросить в Сталинград в ночь с 14 на 15 сентября передовой отряд в составе 1-го батальона 42-го гвардейского отдельного стрелкового полка с ротой автоматчиков и ротой противотанковых ружей. Отряд под командованием старшего лейтенанта Червлякова на бронекатерах успешно переправился через Волгу и сразу вступил в бой.
- Необходимо оттеснить врага к железной дороге и овладеть вокзалом, таким образом обеспечить переправу основных сил дивизии. – Поставил перед командиром полка боевую задачу Александр Ильич Родимцев.
- Будем стараться!
- Без этого дивизия потеряет слишком много людей на переправе.
Однако передовой отряд смог лишь частично выполнить свою задачу, поскольку встретил превосходящие во много раз силы противника. И все-таки благодаря отваге бойцов отряда переправиться под прикрытием сумели основные силы 13-й гвардейской стрелковой дивизии, за исключением артиллерии, которая осталась на левом берегу и подавляла основные огневые точки противника, обстреливавшего переправу.
- Бог войны, - вызвал Родимцев главного артиллериста дивизии. - Как хочешь, но подави гадов!
- У них вдвое больше пушек…
- Значит стреляй в два раза точней!
Главные силы дивизии переправлялись средствами Волжской военной флотилии и понтонных батальонов на катерах, буксирах, баржах и рыбачьих лодках под непрекращающимся пулемётным и миномётным огнём. В таких сложных условиях советские части несли большие потери.
- Быстрее, быстрее! – торопил подчинённых взволнованный комдив.
- Солдаты и так делают всё возможное. – Вставил начальник штаба Самчук.
- Чтобы остановить немца нам всем нужно сделать невозможное…
Немногочисленные подразделения переправившихся войск с трудом сдерживали натиск немцев. Враг стремился занять центральную часть города, прорваться к Волге и расчленить советские войска.
- Необходимо вырвать у врага инициативу, - по телефону накручивал Чуйков, - уничтожить противника, прорвавшегося к реке.
- Понимаю. – бодро ответил Родимцев.
- Тем самым мы улучшим тактическое положение всех войск 62-й Армии…
- Сделаем товарищ генерал!
Рядом с устьем реки Царица полностью переправился 42-й стрелковый полк. В районе Соляной пристани действовала основная переправа, через которую не только доставляли резервы с левого берега на правый, но и отправляли в тыл раненых.
- Что там, у Червлякова? – спросил Александр Ильич своего начштаба.
- Первый батальон 42-го гвардейского стрелкового полка удерживает вокзал, а остальные силы вместе с 133-й танковой бригадой вышли на площадь 9 Января и Республиканскую улицу.
- Ах, какие молодцы!
Положение двух полков переправившихся за передовым отрядом становилось с каждым часом всё более трудным. Гвардейцы вышли на рубеж проходящей по городу железной дороги, но закрепиться там до того, как противник возобновил наступление, времени не имели.
***
Пока Григорий догонял ушедшую вперёд роту сына, начался робкий рассвет.
- Часов пять утра, – определил он на глаз.
Едва брезжила заря, но фронт в эту ночь даже не засыпал. Били пушки, далёкий горизонт горел пожарами и разрывами, повсюду клубился дым. Огненные зигзаги чертили реактивные снаряды "катюш". Громко икала немецкая "корова". Кругом шум, грохот, скрежет, вой, бабаханье и уханье…
- Адский концерт.
В этой картине было столько обобщающего смысла, столько апокалиптического ужаса, что люди остро ощущали непрочность бытия, безжалостную поступь истории. Большинство почувствовали себя жалкими мотыльками, которым суждено сгореть без следа в адском огне войны.
- Как сказать Михаилу, што я его отец? – гадал Григорий, когда увидел, как красноармейцы впереди рассыпались цепью и попадали на железнодорожную насыпь.
Он тоже укрылся в ближайшей воронке. Справа от него примостился молодой, сухонький на вид узбек. Он чрезвычайно внимательно рассматривал своё оружие и что-то бормотал по-своему. Григорий вытянул шею и понял, что у соседа рассадило пулей приклад винтовки. Виднелась сквозная дыра не больше пятачка.
- Вай, плохо!
- Чего говоришь? – поинтересовался Шелехов.
- Жаль, не в ногу, к жене бы поехал! – с обидой сказал узбек на плохом русском.
Слева от себя Григорий увидел мрачного сержанта, крупного мужчину лет тридцати пяти.
- Кого-то он мне напоминает…
В этот момент полезли немцы. Следующие полчаса Григорий ни о чём не думал. Он стрелял, менял местоположение и бросал гранаты. Почти всё время краешком зрения он видел матёрого сержанта. Неторопливые, выверенные действия выдавали в нём ветерана.
- Красиво работает! – восхитился Григорий, как раньше восхищался работой передового забойщика или умелого вальщика леса.
На дне очередной воронки валялась защитная каска. Григорий пнул её ногой, она мешала прицельному огню.
- Тяжёлая!
В ней оказалась голова того узбека, который сожалел о неполученной ране. Навстречу ползли раненые, окровавленные и грязные, с изжелта-серыми лицами, запекшимися губами и лихорадочно блестящими глазами.
- Пропусти земляк!
- Давай быстрее!
Кряхтение, стоны и матерная брань слышались отовсюду. Атака гитлеровцев захлебнулась, но красноармейцам тоже досталось...
- Огоньку не бросишь? – услышал Григорий голос мастеровитого сержанта.
- Свой надо иметь!
- Да трофейная зажигалка выпала пока я прыгал по завалам.
- Тогда держи!
Григорий высунулся из воронки, чтобы бросить самодельное кресало, а сержант в этот момент повернул к нему голову.
- Ты чего не ловишь? – возмутился Шелехов, когда тот не поймал брошенный ему предмет.
- Григорий Пантелеевич? – ошарашенно спросил его сержант.
- Ну?
- Не признал меня?
- Нашёл время загадки загадывать…
- Это я Пашка Лисинчук!.. Мы же с тобой работали на шахте в Сталино!
- Вот так встреча.
"Фрицы" снова поднялись в атаку, и только отбив её давние знакомые смогли упасть рядом в какой-то окоп и поговорить. Траншея оказалась немецкой, узкой и глубокой. Чтобы разойтись с ранеными приходилось протаскивать встречные носилки между ногами стоящих впереди.
- Поговорить не дадут! – возмутился Павел и дал короткую очередь из трофейного автомата. – То немцы, то эти…
- Радуйся што жив! – буркнул Григорий, устало привалившись к стенке траншеи.
- Где тебя носило столько лет?
- На Севере…
- Понятно, - кивнул понятливый Лисинчук, - а как там?
- Хуже не бывает!
- Даже тут?
- Здесь мы хучь на равных. Меня могут убить, но и у меня автомат…
Через мостик над железной дорогой прислуга на руках пыталась перетащить пушчонку. Бывшие шахтёры вылезли из траншеи и впряглись сами.
- Земля вся сковыряна от бомбёжек и артобстрелов, - с чувством сказал Григорий, - нет живого места…
- Перетащим! - пыхтел Павел и напрягал на руках бугры мышц.
- Воронка на воронке.
- И пушка неудобная зараза…
Слух у всех был напряжён и болезненно ловил каждый шорох.
- Вот… Летит!
- Ложись!
Солдаты кубарем покатились в стороны, потом нырнули ещё глубже, в какую-то яму, руками во что-то липкое… Грохот разрыва, на головы падает комковатая земля.
- Пронесло. – Сказал Пашка вставая.
- Ить яма чей-то разрушенный сортир. – Усмехаясь, определил Григорий.
- Теперь вонять долго будем, - с отвращение сплюнул Лисинчук, - где тут отмоешься…
За день красноармейцы отразили ещё несколько атак. Из роты в живых осталось примерно треть бойцов. Ближе к ночи они закопались в землю недалеко от немцев.
- Вылезти и встать нельзя - убьёт гадёныш.
- А тебе зачем вставать? – поинтересовался Григорий, который сидел на корточках с закрытыми глазами. – Жив и ладно…
Следующее утро выдалось прохладным, солнышко светило ярко, приветливо, но не грело. На голубом небе не наблюдалось ни облачка, ни тучки.
- Вперёд! – раздался крик взводного.
- Нужно одним броском проскочить нейтральную полосу. – Сказал Лисинчуку Григорий.
- Зачем каждый день начинать с контратаки? – ругнулся тот и рванул как заяц.
Григорий перебежками затрусил за ним, искренне надеясь, если пулемёты отсекут нападавших переждать в воронке.
- Осталось совсем немного… - успел обрадоваться он.
Неожиданно сзади раздался громкий хлопок. Толчок в спину легко поднял его в воздух. Он отлетел в сторону и в сотую долю секунды успел подумать:
- Конец!…
Очнулся Григорий в глубокой воронке. Кругом ни души, только в воздухе клубы дыма и порхающие штабные бумажки…
- Левая рука кровоточит…
Он с трудом дополз до своих окопов и мешком свалился вниз. В траншее кровь стояла по щиколотку, на бруствере лежала нога в сапоге с обрывками штанины. Дальше бесформенный комок из шинели, костей и мяса, от которого в холодном воздухе поднимается лёгкий парок и исходит непередаваемый запах ещё тёплой крови. По шинели Григорий узнал погибшего:
- Наш солдат, тащивший недавно пушку.
Казалось, что даже ветер состоял из осколков и пуль. Чтобы чем-нибудь занять время и забыться, соседи играли в выдуманную Лисинчуком игру: двое выставляли из ямы оружие прикладом кверху:
- Чей скорей разобьёт, тот выиграл…
Много винтовок и автоматов осталось от прошлых боёв, они валялись на земле разбитые, уже не годные для дела. Своё оружие бойцы берегли, как зеницу ока: обертывали портянкой затвор, чтобы уберечь его от туч пыли, поднимавшейся во время артиллерийского обстрела.
- Автомат гарантия нашей жизни при неизбежной встрече с врагом.
- Гарантия, но ненадёжная!
Развлечение быстро надоело и Григорий, внутренне волнуясь, спросил Павла:
- Как нашего командира роты зовут?
- Михаил.
- А как по батюшке и фамилия?
- А ты чего интересуешься?
- Нужно…
- Григорьевич. – Сказал сержант и признался: – Кошевой. Хороший парень.
- Вижу.
- Выйдем из боя, я ему про тебя расскажу, как мы вместе на шахте пахали.
- Даже не вздумай!
- Чего вдруг?
- Он мой сын…
- Вот так фокус!
Только отбив очередную атаку фашистов Григорий смог рассказать боевому товарищу историю своей жизни до приезда в Сталино.
- Да дела, - присвистнул Пашка. – Я бы откровенно всё рассказал.
- Боюсь, - честно сказал Григорий, – как он отреагирует на отца врага-народа?
- Что тогда делать будешь?
- Просто буду воевать рядом... Помогу выжить, а там поглядим.
- Выжить нам будет проблематично!