- Ты смеешь говорить мне такие слова, негодяй! Да, афиняне оставили дома, не желая быть рабами из-за бездушных вещей. Но город у нас есть, он больше всех городов в Элладе. Это двести триер, которые стоят у Саламина, чтобы помогать вам, если вы того хотите. А если все вы хотите лишь бежать, то знайте, что афиняне хоть сегодня могут отплыть в Италию и обрести там отечество не хуже того, которое потеряли. Вы же, лишившись таких союзников, как мы, ещё вспомните мои слова!
После этих слов Фемистокла Еврибиад забеспокоился: ведь без афинян остальные эллины не могут и мечтать о морской победе над варварами. Оценив ситуацию, он объявил свой приказ: флот остаётся у Саламина.
Адимант, сочтя себя глубоко оскорблённым, сразу после совета встретился наедине с Еврибиадом.
- Что с тобой, Еврибиад? Я не узнаю тебя! - возмущённо начал Адимант. - Неужели ты пойдёшь на поводу у Фемистокла? С каких это пор его советы стали весомее моих? Что нам защищать у берегов Аттики, ответь мне. Развалины Афин? Семьи афинян, высаженные на Саламин? Их семьи можно погрузить на корабли и вывезти в Мегары, в Коринф, куда угодно! Время для этого ещё есть. Пойми, Еврибиад, Фемистокл рвётся к верховной власти над эллинским флотом. Ради этого он пойдёт на все! Он гордится большим афинским флотом, но ведь и Коринф выставил целых сорок триер.
- Сорок, а не двести, - хмуро промолвил Еврибиад.
- Но, клянусь Зевсом, я могу увести и эти сорок триер! - сердито бросил Адимант.
- Сорок, а не двести, - повторил Еврибиад.
Адимант понял, что разубедить спартанца ему не удастся, и удалился на свой корабль, стоящий у самого берега. Исполнить свою угрозу Адимант не решился из опасения прослыть в Коринфе трусом.
Фемистокл после совета пригласил к себе в гости кротонца Фаилла, триера которого прибыла из Италии.
Фаилл был хорошо известен в Афинах после трёх своих побед на Пифийских играх. Первую победу он одержал ещё юношей в беге. Две другие победы были одержаны Фаиллом уже в зрелом возрасте: одна в ристании колесниц, другая в борьбе.
Фемистокл и сам слыл неплохим борцом, поэтому ему было о чём поговорить со знаменитым кротонцем. К тому же все три победы Фаилла были воспеты в эпиникиях, сочинённых на стихи Симонида Кеосского. Симонид одно время даже гостил в Кротоне у Фаилла. Это был ещё один повод для Фемистокла, чтобы встретиться с Файл лом, ведь Симонид был и его другом.
Но главный повод для встречи был совсем другой.
Об этом Фемистокл заговорил со своим гостем уже в конце обеда за чашей вина. Он спросил у кротонца, как ему удалось преодолеть встречный юго-восточный ветер, когда корабль огибал южные оконечности Пелопоннеса, мысы Тенар и Малея.
Фемистокл понял по ответу, что его собеседник не только прославленный атлет, но и опытный мореход.
- Огибая мыс Тенар, я вёл корабль таким курсом, чтобы лежащий у меня на пути гористый остров Кифера принимал на себя всю силу встречного ветра. Также прикрываясь Киферой, мой корабль вышел к мысу Малея и далее шёл на вёслах вдоль берега Пелопоннеса, прячась от сильного ветра во всех встречных бухтах. Затем моё судно поймало течение, которое идёт от берегов Лаконики к Кикладским островам. Это течение и вынесло корабль к мысу Сунион в Аттике. А от Суниона рукой подать до Саламина.
Фемистокл похвалил Фаилла за находчивость и поинтересовался судьбой керкирских триер, которые из-за встречных ветров застряли у мыса Тенар: так ли уж безвыходно их положение?
- При желании керкиряне смогли бы преодолеть встречный ветер, - сказал прямодушный Фаилл. - Я видел их стоянку у мыса Тенар. Мне кажется, что у керкирских навархов нет особого желания сражаться с персами рядом с коринфянами, которых они считают своими заклятыми врагами. Ещё керкирянам не нравится, что во главе эллинов стоят спартанцы, союзники коринфян.
- Стало быть, триеры керкирян не придут к нам на помощь, - печально вздохнул Фемистокл. - Керкиряне лишь делают вид, что беспокоятся о судьбе Эллады. На самом деле они желают поражения Коринфу и Спарте. Как это глупо!
Когда Фаилл ушёл, Фемистокл вдруг услышал перебранку стражей у входа в свой шатёр. Он послал Сикинна узнать, в чём дело.
Сикинн вернулся, неся в руках небольшой бочонок.
- Что это? - зевая, спросил Фемистокл.
- Мёд. - Сикинн поставил бочонок на низкий стол. - Стражники говорят, что пришёл какой-то раб, который сказал: "Вот подарок Фемистоклу". И ушёл, оставив этот бочонок.
- От кого подарок?
- Раб не сказал. Он удалился очень быстро. - Сикинн был удивлён не меньше Фемистокла. - Стражники полагают, что мёд отравлен. Поэтому они спорили, выбросить ли бочонок в море или дать попробовать меду кому-нибудь из пленных персов.
Фемистокл приблизился к столу и, взяв бочонок, взвесил его в руках. "Тяжеловат что-то", - подумал он.
Он приказал слуге вытряхнуть содержимое бочонка в медный таз.
С недовольным пыхтеньем Сикинн принялся трясти бочонок над тазом. Мёд полился густой тягучей струёй, но вскоре тёмно-жёлтый поток иссяк. Сикинн ещё раз встряхнул бочонок. С громким шлепком в таз упало что-то большое и круглое.
- Да это голова! - воскликнул изумлённый Сикинн. - Вот так подарок!
Фемистокл протянул слуге серебряный поднос:
- А ну-ка, вылови её из таза.
С брезгливым выражением на лице Сикинн взял мёртвую голову кончиками пальцев и водрузил на поднос.
Фемистокл присел на корточки, вглядываясь в черты лица, залитого мёдом. Это была голова мужчины. Его короткая борода была подстрижена на эллинский манер, короткие волосы всклокочены, рот искривлён гримасой боли. Один глаз был широко открыт, другой полностью вытек. Из пустой глазницы торчала спица с костяным шариком на конце.
Фемистокл осторожно вытянул спицу из головы. Ему стало ясно, от чего умер этот несчастный.
- Да ведь это же Кифн! - пробормотал Сикинн, тоже пристально разглядывавший мёртвую голову.
- А ты прав, - промолвил Фемистокл. - Вот бедняга! А я-то думал, куда он пропал.
Сикинн принялся высказывать предположения, кто мог убить Кифна, а потом подбросить его голову Фемистоклу. Видимо, это дело рук кого-то из эвпатридов! Возможно, таким образом отомстил Кифну его бывший хозяин Эрианф, сын Астиоха.
"Нет, это сделал не Эрианф, - думал Фемистокл, разглядывая тонкую спицу, такими знатные афинянки закрепляли свои пышные причёски. - Не иначе как это дело прелестных ручек Хионы. Ай да женщина! Ну прямо амазонка! Какая изощрённая месть! Воистину Геликаон не достоин такой жены, а достоин её я".
Глава пятнадцатая. СИКИНН
Утром Фемистокла разбудили взволнованные голоса афинских военачальников, которые толпой пришли к его шатру. Однако стража не пропускала их внутрь.
Наконец в шатёр прорвался Ксантипп.
- Беда, Фемистокл! - заговорил он. - Пелопоннесцы опять настаивают на немедленном отступлении к Истму. Персидский флот вошёл в Фалерскую бухту. Корабли стоят у Пирея и у входа в Саламинский пролив, а пешие отряды персов заняли всё побережье Аттики от Пирея до горы Эгалеос. Увидев такую мощь Ксеркса, наши союзники затряслись от страха! Надо что-то делать!
Фемистокл, умывавшийся над тазом с водой, в ответ негромко выругался.
Вскоре по эллинскому стану верхом на конях проехали глашатаи, призывая предводителей флота на военный совет в шатёр Еврибиада.
Смятение и страх, царившие среди военачальников, оказались столь велики, что Еврибиад был вынужден открыть совещание, не дожидаясь исхода жертвоприношения Эанту, покровителю острова Саламин. Голоса малодушных утверждали: мол, жертвоприношение не может быть благоприятным, поскольку превосходство врага очевидно и в количестве войск, и в числе кораблей.
Едва военачальники расселись по своим местам, слово взял Адимант:
- Как много было сказано речей о доблести и славе в нашем собрании вчера и позавчера. Речи эти лились, словно патока, из уст Фемистокла и прочих афинян, которые изо всех сил цепляются за этот жалкий клочок земли - остров Саламин. Их можно понять, клянусь богами! Ведь кроме этого островка у афинян больше нет ничего. В Аттике ныне господствуют персы. Афиняне, судя по всему, вознамерились лечь костьми за остров Саламин, наивно полагая, что варвары ринутся на своих судах в узкий Саламинский пролив и наткнутся на рифы и мели. Но что может помешать персам высадиться на остров и одолеть нас в сухопутном сражении?
- Наш флот не позволит персам сделать это! - выкрикнул Ксантипп. - Наши лёгкие дозорные суда вовремя обнаружат любое намерение варваров.
- Хорошо, - надменно кивнул Адимант. - Предположим, что варвары решатся на морскую битву у Саламина. Но удастся ли нам победить флот Ксеркса, который загородил собою все окрестные берега Аттики! Я понимаю, что нужно стремиться к победе, но не следует пренебрегать и благоразумием. При малейшей неудаче на море весь наш флот окажется в ловушке, спастись не удастся никому! Вспомните Одиссея, который бежал от циклопа. Одиссей поступил так не потому, что был труслив, а потому что был разумен.
Поднялись крики:
- Адимант прав.
- Сражаться с персами у Саламина - безумие!
- Это неизбежная гибель!
Взоры всех военачальников обратились к Еврибиаду. Что скажет он?
Но Еврибиад медлил, поглядывая на Фемистокла.
Слово взял Фемистокл:
- Друзья! Одинаково безрассуден и малодушен тот, кто не решается приобретать нужное из боязни потерять его. Ведь в таком случае никто не стал бы любить ни богатство, ни славу, ни знания, ни красивых женщин, если бы они ему достались, боясь их. Даже высокая доблесть - самое великое и приятное благо, - как мы видим, порой исчезает от болезней и смерти. Все мы смертны, друзья. А перед лицом могучего врага смертны втройне, ибо каждый день рискуем жизнью. Адимант предлагает нам сохранить наши жизни и бежать к Истму, чтобы там попытать счастья в битве. Не победить - нет, ведь в открытом море персидский флот нам не одолеть. Чем же манит Истм Адиманта и стратегов, подобных ему? Не какими-то природными выгодами для нашего флота, не подкреплением в виде кораблей: этого там нет и в помине. Зато у Истма у каждого из нас будет прекрасная возможность для бегства. Это единственная выгода для морского сражения там. Здесь, у Саламина, такой выгоды у нас нет. Здесь выбор прост и суров: победить или умереть!
Опять поднялись крики.
Военачальники из пелопоннесских городов упрекали Фемистокла в том, что он стремится нанести урон персам даже ценой гибели всего эллинского флота!
Слово взял наварх сикионян.
- У Саламина нам не помогут ни доблесть, ни рифы, - сказал он, - поскольку весь персидский флот не поместится в проливе. При счастливом стечении обстоятельств нам удастся уничтожить лишь передовой отряд персидских кораблей. Такая победа не может стать решающей! Чтобы победить весь флот Ксеркса, нашим кораблям придётся выходить в открытое море. И значит, лучше дать битву у Истма, где стоит наше сухопутное войско. По крайней мере, мы будем знать, что у нас за кормой дружественные нам берега. А тут, у Саламина, опасность везде и всюду! Враги на суше и на море. Если Ксеркс пожелает, то персидские суда просто выстроятся в ряд от берега Аттики до Саламина и полчища воинов без помех перейдут по палубам на остров. Всё может закончиться и без морского сражения!
Наварха сикионян поддержали коринфяне и прочие пелопоннесцы.
Еврибиад по-прежнему хранил молчание.
Фемистокла поддерясали мегарцы и эгинцы. Они понимали, что с захватом Саламина взоры персов неминуемо устремятся к побережью Мегариды, протянувшемуся к западу от острова, а также и к Эгине, лежащей в самом центре Саронического залива.
Наконец пелопоннесцы стали требовать, чтобы высказался Еврибиад.
Он встал и коротко изложил свою точку зрения:
- Спарта поставила меня во главе флота с тем, чтобы сражаться, а не отступать. Флот останется у Саламина. Но нужно принести жертву Эанту, дабы покровитель острова не разгневался на нас.
После этих слов Еврибиад распустил собрание.
Жертвоприношение Эанту дало благоприятное предзнаменование.
Возвращаясь к своему шатру, Фемистокл встретил Эпикрата, который принялся прямо на ходу отчитываться о потраченных денежных средствах за последние три дня. Фемистокл многими делами занимался мимоходом: за обедом, а то и перед самым сном. Ему подчинялись все в афинском стане, и только его повеления были главными. Разрываясь между многими заботами, Фемистокл приучил своих друзей не тратить время на церемонии. Обсуждение денежных смет он хотел продолжить за завтраком и пригласил Эпикрата составить ему компанию за столом.
Однако у самого входа в шатёр Фемистоклу и Эпикрату повстречался Сикинн с сосудом на плече: он ходил за водой к источнику.
- Господин, - промолвил многозначительно Сикинн, - тебя ожидает гостья. Она прибыла из Коринфа.
- Гермонасса! - радостно выдохнул Фемистокл и бросился в шатёр.
Эпикрат, осмелившийся заглянуть за полог, увидел Фемистокла, державшего в объятиях стройную молодую женщину в розовом пеплосе.
"Полагаю, ему теперь не до денежных смет!" - усмехнулся про себя Эпикрат и бесшумно удалился.
После объятий и поцелуев Фемистокл пригласил гостью разделить с ним скромную трапезу.
- Для наварха афинского флота твоя трапеза действительно слишком скромна, - заметила Гермонасса, усаживаясь за стол.
На широком глиняном блюде лежал хлеб, рядом холодная жареная рыба; солёные оливки в небольшой круглой чаше занимали середину стола. На другом блюде горкой возвышались сочные пучки салата, петрушки и спаржи.
- У многих афинян в эти дни завтраки и обеды ещё скромнее, - ответил Фемистокл, снимая красный военный плащ-хламиду.
Гермонасса заглянула в ойнохою, стоявшую на подставке возле стола, полагая, что там вино, но в сосуде была обычная вода.
- У тебя даже вина нет, Фемистокл, - с сочувствием промолвила Гермонасса.
- Я не пью вино по утрам, - проговорил Фемистокл, садясь.
Какое-то время они ели молча.
Фемистокл сосредоточенно жевал рыбу, сплёвывая кости на тарелку. Время от времени он отправлял в рот маленькие кусочки хлеба и свежую, хрустящую на зубах зелень. Гермонасса лениво вылавливала из глиняной чаши одну за другой тёмные, пахнущие уксусом оливки и столь же лениво жевала их. Косточки от оливок она рядком укладывала на столе.
Взглянув на косточки, Фемистокл заметил:
- Ты, я вижу, знакома с боевым строем триер. Этот строй кораблей называется периплос. Так любят нападать финикияне и киликийцы. Ох и доставили они нам хлопот в битве при Артемисии.
- Кто же победил?
- Победил наш флот. Варвары отступили к фессалийскому берегу, а наши корабли остались на месте битвы, чтобы подобрать из воды убитых и раненых.
Гермонасса расположила косточки в линию одну за другой.
- А как называется такой строй кораблей?
- Это боевое построение называется диекплос, - сообщил Фемистокл, продолжая жевать. - Таким манером любят действовать в сражении коринфяне и эгинцы. От них эту тактику переняли и мои сограждане.
Белые тонкие пальцы Гермонассы с маленькими розовыми ногтями вновь принялись колдовать над оливковыми косточками, выкладывая из них круг.
- Такой строй кораблей называется киклос, - промолвил Фемистокл, не дожидаясь вопроса. - Наш флот применял эту тактику в Эвбейском проливе, когда корабли варваров окружили нас со всех сторон. Персы хотели одолеть нас числом, а мы разбили их умением.
…Сикинн, вошедший в шатёр, чтобы убрать со стола остатки утренней трапезы, сделал вид, что не слышит нежных стонов, доносящихся из-за грубой холщовой занавески. К ним примешивался скрип ремней, натянутых на деревянную основу ложа.
Убрав со стола, Сикинн предусмотрительно поставил рядом с занавеской таз с водой и положил кусок льняного полотна. Сам удалился из шатра.
Любовь к Фемистоклу истомила Гермонассу, которая никогда ещё не позволяла себе до такой степени увлекаться мужчиной. К душевной усталости примешивалось уныние, порождённое неудачами эллинов в войне с Ксерксом. Гермонассу глубоко потрясло и расстроило известие, что союзники вынудили афинян оставить свои города и селения на разорение варварам. Она села на грузовой коринфский корабль и прибыла на Саламин, чтобы хоть как-то ободрить Фемистокла перед лицом новых, вероятно, ещё более грозных опасностей.
Тревога, владевшая Гермонассой, дала себя знать даже в сладкие минуты близости с любимым человеком.
Фемистокл, растянувшись на постели в блаженной неге, закрыл глаза.
- Что намерен делать Еврибиад? - спросила Гермонасса.
- Как что - сражаться! - ответил Фемистокл, не открывая глаз.
- Но, говорят, у персов в два раза больше кораблей.
- Здесь, у Саламина, мощь варварского флота нам не страшна. - Фемистокл открыл глаза и коснулся кончиками пальцев румяной щеки Гермонассы. - Какая ты красивая! Красивее богини Афины…
Гермонасса приложила палец к устам Фемистокла.
- Не гневи богиню! - прошептала она. - Её милость тебе ещё пригодится, как и всем афинянам. Это правда, что священная змея Афины покинула Акрополь и каким-то чудом оказалась на одном из афинских кораблей?
- Правда, - кивнул Фемистокл. - Если бы этого не случилось, то мои сограждане дорого заплатили бы за свою медлительность и тугодумие!
- Твоих сограждан можно понять, - грустно промолвила Гермонасса. - Кому же хочется оставлять отечество на погибель…
Фемистокл поинтересовался, как продвигается постройка стены на Истме и подошло ли к Коринфу спартанское войско.
Гермонасса, видевшая стену своими глазами, поведала, что тридцать тысяч эллинских воинов, спартанцы в том числе, каждый день с утра до вечера укладывают камни в основание башен и подтаскивают бревна для перекрытий. Кое-где стена, перегораживающая Скиронову дорогу, достигает высоты человеческого роста, местами ещё выше. Толщина стены не менее девяти локтей.
- Однако до окончания работ ещё очень далеко, - вздохнула Гермонасса. - Если персы в ближайшие дни устремятся к Истму, то они без особых затруднений смогут захватить и недостроенную стену, и Коринф.
- Именно поэтому я и настаиваю, чтобы флот не уходил от Саламина, - Фемистокл приподнялся на локте, - а глупцы вроде Адиманта твердят, что наши корабли здесь как в ловушке. Не только Адимант, многие навархи рвутся к Истму. Но, хвала Зевсу, Еврибиад на моей стороне!
Неожиданно уединение любовников было нарушено самым грубым образом.
Вбежавший Сикинн сообщил Фемистоклу, что Еврибиад вновь собирает военачальников на военный совет.