Уже лёжа в постели, Фемистокл поведал супруге про племянницу Анаис, которая через формальное удочерение получила афинское гражданство.
- Вот и вся услуга! - Фемистокл поудобнее уложил подушку в изголовье.
- Как же тебе не стыдно! - сердито воскликнула Архиппа. - Ради денег ты раздаёшь варварам права афинского гражданства. Тебе, как видно, совершенно безразлично, кто будет голосовать на Пниксе. Лишь бы обязанные тебе люди голосовали за тебя. Разве мало затесалось в число афинских граждан проходимцев со всего света при тиране Писистрате? Я не удивляюсь теперь, почему тебя так сильно ненавидят эвпатриды.
Произнося этот гневный монолог, Архиппа ходила по полутёмной спальне. Она ожидала, что Фемистокл станет ей возражать, но тот молчал. Архиппа, распутывая свои длинные косы, приблизилась к ложу и негромко окликнула мужа. Он крепко спал.
Утром в гости к Фемистоклу пришёл Филокл. Он просил стать посажёным отцом у него на свадьбе.
- Не только я, но и моя невеста просит тебя об этом, Фемистокл, - говорил Филокл. - Кому, как не тебе, быть посажёным отцом, ведь это благодаря твоим заботам Гнафена обрела афинское гражданство.
Фемистокл взглянул на Филокла с хитрой усмешкой:
- Я согласен быть посажёным отцом на твоей свадьбе. Но с одним условием…
- Я на всё согласен.
- Не спеши соглашаться, друг мой, не спеши. - Фемистокл похлопал Филокла по плечу. - Условие моё таково. Тебе надлежит построить на свои деньги триеру, оснастить её и спустить на воду. Так что подумай, прежде чем приглашать меня в посажёные отцы для своей невесты.
- Я согласен с твоим условием, - после краткого раздумья промолвил Филокл. - Сколько нужно серебра на постройку и оснастку триеры?
- Для постройки остова судна с палубой и переборками хватит и сорока мин, - ответил Фемистокл. - На оснастку и смоление днища уйдёт ещё около десяти. Покраска обойдётся в пять мин. Спуск на воду и загрузка балласта обойдётся примерно в три.
- Таким образом, потребуется примерно шестьдесят мин, - подвёл итог Филокл.
- С непредвиденными расходами все семьдесят, - поспешно добавил Фемистокл. - Это я знаю по опыту.
На красивом лице Филокла с небольшой бородкой и прямым носом отразилась тень то ли сомнения, то ли огорчения.
- Если я построю триеру, то останусь практически ни с чем. И тем не менее я согласен.
Восхищённый этим самопожертвованием, Фемистокл крепко обнял Филокла:
- Если Афинам и суждено когда-нибудь возвыситься над прочими городами Эллады, то благодаря отнюдь не эвпатридам, а таким людям, как ты.
Знатнейшие граждане Афин, одолеваемые тревогой и откровенным раздражением после последней победы Фемистокла в народном собрании, собрались в доме у Зенодота. То, что Панэтий, нынешний архонт-эпоним, оказался заодно с Фемистоклом, лишь добавило досады мужам-эвпатридам, сознававшим, что этот тандем, пожалуй, станет непреодолимой преградой для аристократов в их политических кознях против народной партии. Только теперь эвпатриды поняли, что без Аристида противостоять Фемистоклу на равных они не в состоянии. Делая ставку на Зенодота, эвпатриды просчитались, так как последний не обладал в полной мере ни ораторским талантом, ни политическим чутьём. Тем более Зенодоту было далеко до Аристида, если дело касалось бескорыстия и честности.
Об этом и завёл речь Леобот, сын Алкмеона, перед собравшимися аристократами. Они хоть и возлежали за пиршественными столами, однако по лицам было видно, что ни вино, ни щедрое угощение, ни радушие хозяина не вызывают особенной радости. К тому же перед Леоботом выступил Эпикид, сын Эвфемида, который обрисовал сложившуюся в Афинах ситуацию как единоличное господство Фемистокла, попирающего законы и древние родовые обычаи в угоду толпе.
- Меня тревожит, - сказал в заключение Эпикид, - что будет, коль Фемистокл вдруг пожелает стать тираном по примеру Писистрата? Смогут ли лучшие из граждан воспрепятствовать в этом Фемистоклу, ведь народ за него стоит горой?
Леобот попытался рассеять мрачное настроение собравшихся, делая акцент на том, что не всё ещё потеряно. Он утверждал, что эвпатридам необходимо избрать другого вожака вместо Зенодота, что нужно взять на вооружение популистские методы Фемистокла, любыми способами внося раскол в народную партию, дабы её сторонники перегрызлись между собой. Тогда при очередном голосовании черепками может случиться, что в изгнание уйдёт именно Фемистокл, против которого ополчатся свои же.
Аристократы внимали Леоботу без воодушевления. Кто-то полагал, что без Аристида им Фемистокла не одолеть. Кто-то считал, что бороться нужно с законами Клисфена, дающими слишком много власти демосу. К тому же частые возлияния делали многих собеседников Леобота излишне резкими и агрессивными. Они не столько гневались на Фемистокла, сколько негодовали против Панэтия и тех эвпатридов, которые ради выгоды связались с выскочками из толпы, презрев своё благородное происхождение. Кипящая злоба и тупая меланхолия окутывали слова и мысли благородных афинян, собравшихся в этот вечер в доме Зенодота.
Леобот хотел организовать заговор против Фемистокла и его сподвижников, но, видя, что гости Зенодота и сам Зенодот всё больше пьянеют, теряя всякую возможность здраво рассуждать, покинул это сборище, жалея в душе, что вообще пришёл.
Уже на улице Леобота догнал Филид, сын Аристона. Он тоже был совершенно трезв и разочарован поведением большинства аристократов, собравшихся у Зенодота.
Шагая вечерними улицами Афин, эти двое договорились впредь действовать вместе против Фемистокла. Причём условились делать это не явно, а исподтишка и по возможности через подставных лиц. Леобот и Филид пообещали друг другу хранить в тайне своё начинание и, подбирая новых сообщников, проявлять величайшую осмотрительность. Филид без колебаний признал в этом деле главенство Леобота, зная его трезвый, расчётливый ум и твёрдый характер.
По правде говоря, Филид плохо представлял, на какие рычаги следует нажимать, чтобы свалить столь высоко вознёсшегося Фемистокла, при этом не пострадав от народного гнева. Он полностью полагался на многомудрого Леобота, поняв из беседы, что у того есть хитрые задумки, благодаря которым могущество Фемистокла исчезнет если не через год, то, во всяком случае, через несколько лет.
Кроме Филида, Леобот обрёл единомышленников в лице своего двоюродного брата и шурина. Оба были хитры, изворотливы и люто ненавидели народоправство. Своего шурина Леобот намеревался со временем протолкнуть в ближайшее окружение Фемистокла, чтобы через него узнавать о замыслах Фемистокла против эвпатридов. По замыслу Леобота и Филиду предстояло постепенно сблизиться с Фемистоклом, благо жены их дружны. Леобот рассуждал так: против явных недругов среди сограждан у Фемистокла имеется защита, а вот найдётся ли у него оружие против мнимых друзей, - пока неизвестно.
Но самым удобным вариантом устранения Фемистокла для Леобота стала бы его гибель на войне.
Афины вели долгую и безуспешную войну с Эгиной, которая до недавнего времени господствовала на море. Узнав, что афиняне построили большой флот, эгинцы присмирели, не отваживаясь, как прежде, разорять побережье Аттики и остров Саламин, заселённый афинскими переселенцами.
Леобот был уверен, что Фемистокл станет подталкивать сограждан к походу на Эгину, чтобы одним решительным ударом покончить с давним и упорным врагом. Вот почему двоюродный брат Леобота, по наущению последнего, выступил в народном собрании с призывом закончить наконец затянувшуюся войну, благо у афинян теперь имелось полное превосходство на море. К удивлению Леобота, Фемистокл резко выступил против похода на Эгину. Он внёс предложение отправить к эгинцам послов для переговоров о мире.
Но тут возмутился Зенодот, яростно обрушившись на Фемистокла:
- Клянусь Зевсом, невозможно понять логику твоих рассуждений, сын Неокла! Вспомни, как ты настраивал афинян против эгинцев, когда ратовал за строительство военного флота. Свидетелей тому тысячи! Ради победы над Эгиной ты убедил своих сограждан отказаться от лаврийского серебра. Ты был красноречив, сын Неокла, убеждая коллег-архонтов и пританов пустить всю денежную прибыль от торговых пошлин и судебных штрафов на закупку корабельного леса, канатов и парусины. Государственные мужи послушали тебя, ибо ими двигало чувство мести против эгинцев, дерзости которых всем хотелось положить конец. Помнится, Фемистокл, ты сказал как-то, что день, когда афиняне наконец-то победят эгинцев на море, станет счастливейшим днём в твоей жизни. Сколько раз, выступая в пританее и здесь, на Пниксе, разглагольствуя о нужности сильного военного флота, ты перечислял обиды, нанесённые афинянам эгинцами. Некоторые твои сограждане, Фемистокл, отдавали последние деньги на строительство флота, желая своему отечеству победы над надменной Эгиной. Флот наконец-то построен. Однако вместо победных лавров ты предлагаешь нам заключить с Эгиной постыдный мир! Спрашивается, зачем мы строили огромный флот, опустошая государственную казну? Мне непонятно, клянусь Зевсом, это странное миролюбие. Я даже невольно задаюсь вопросом, а не подкуплен ли Фемистокл теми же эгинцами?
В собрании поднялся шум. Недруги из числа аристократов обвиняли Фемистокла в измене. Немало недовольных было и среди простонародья. Мир с Эгиной казался афинянам унизительным. Тем более теперь, когда Афины имеют сильнейший в Элладе флот!
Фемистокл взял слово, чтобы утихомирить страсти.
- Граждане афинские! - начал он. - Воевать с Эгиной в данное время неразумно, поскольку Элладе грозит персидский царь. Ксеркс собирает огромное войско. Не правы те, кто полагает, что он пойдёт войной на европейских скифов. Доказательством тому - и доказательством неопровержимым! - является канал, прокладываемый персами на мысе Актэ, близ города Аканфа. Это говорит о том, что персидский флот в ближайшем будущем двинется вдоль побережья Фракии к Фермейскому заливу и дальше - к берегам Фессалии и Фтиотиды. Перед лицом такой опасности я призываю вас, граждане афинские, позабыть о распрях с эгинцами, а равно и о распрях с коринфянами и беотийцами.
Фемистокл долго говорил о том, что порознь эллинские государства не смогут противостоять персам. Нужно создать Эллинский союз, в который прежде всего необходимо вовлечь Спарту, имеющую сильное сухопутное войско, а также Коринф и Эгину, обладающих большим опытом войны на море.
Народное собрание в итоге постановило: отправить послов в Спарту, Коринф и на Эгину. Причём на Эгину вызвался поехать сам Фемистокл.
На Эгине у власти стояли аристократы, которые отнеслись настороженно к посольству из Афин. Они тоже устали от войны и в душе были рады, что афиняне первыми запросили мира. Однако свою готовность заключить мир власти связывали с рядом условий, дабы выгадать для себя максимальную пользу.
Прежде всего эгинцы настаивали, чтобы афиняне выдали Никодрома и его приверженцев, которые вот уже десять лет скрываются на территории Аттики. И не просто скрываются, но всячески вредят богатым эгинцам, грабя на море их торговые суда.
Никодром, сын Кнефа, был предводителем демоса на Эгине, хотя сам происходил из древнего знатного рода. Поссорившись с собратьями-аристократами, Никодром замыслил однажды поднять народ на восстание против знати, чтобы образовать на Эгине демократическую республику по примеру Афин.
Дабы действовать наверняка, Никодром тайно попросил помощи у афинян. В Афинах был собран отряд добровольцев, которому предстояло под покровом ночи переправиться на Эгину. После этого в назначенный день Никодром со своими сторонниками завладел эгинским акрополем. Афиняне же не явились вовремя, так как налетевший шторм разметал по морю их корабли. Покуда они высаживались на берег, кто где смог, покуда собирались все вместе, чтобы двинуться к городу, восставшие потерпели поражение.
Никодрому пришлось бежать с Эгины. За ним последовали те из восставших, которые сумели вырваться из окружения. Афиняне поселили беглецов на мысе Сунион, где находилась удобная стоянка для кораблей.
Богатые эгинцы, одолев простой народ, в порыве гнева казнили семьсот человек. С той поры знать навлекла на себя гнев богов, поскольку повстанцев вели на казнь, силой выволакивая из храмов, где те искали спасения после проигранного сражения. Одному из пленников удалось вырваться и бежать к святилищу Деметры Фесмофоры. Ухватившись за дверное кольцо, он крепко держался. Преследователи, несмотря на все усилия, не могли его оттащить. Тогда они отрубили руки несчастному и увели на казнь. А руки, словно приросшие к дверному кольцу, продолжали висеть.
Случаев крайней жестокости победителей к побеждённым в те дни было немало. Вот почему эгинцы сначала потерпели поражение на море от афинян, потом в течение нескольких лет их остров страдал от засухи и землетрясений. Так боги мстили за непочтение к храмам.
Вести переговоры о выдаче Никодрома Фемистокл наотрез отказался. Более того, он дал понять властям Эгины, что не намерен торговаться с ними. Фемистокл напомнил о вражде, какую питают к эгинцам спартанцы за то, что те некогда выразили свою покорность царю Дарию.
- Как вы помните, уважаемые, за полгода до Марафонской битвы спартанский царь Клеомен прибыл с войском на Эгину и взял здесь заложников из самых знатных семей, - говорил Фемистокл, обращаясь к коллегии эгинских архегетов, которые были сродни афинским архонтам. - Так вот, заложников царь Клеомен не повёз в Спарту, но передал нам, афинянам. Судьба этих людей, уважаемые, во многом зависит от вашего желания заключить мир и союз с Афинами. Против кого союз, спросите вы? Конечно же, против персов. Поймите, ваш отказ чреват для Эгины самыми худшими последствиями. Мало того что Афины не вернут вам заложников, вдобавок к этому афинянам придётся объединиться против вас со спартанцами. Эгинское государство просто перестанет существовать, если войска Афин и Спарты высадятся на благословенной земле Эака. Поэтому, уважаемые, отнеситесь здраво к сложившейся ситуации и не дразните двух львов, ибо ныне бог войны явно не на вашей стороне.
После услышанного эгинские архегеты помрачнели. Однако никто из них не осмелился ответить Фемистоклу дерзостью либо настоять на выдвинутых ранее условиях. Архегетам стало ясно, что Фемистокл прибыл на Эгину не выпросить мир, а навязать эгинцам условия афинян.
Мир был заключён.
Текст договора был выбит на мраморной плите, которая была установлена на эгинской агоре. Точно такая же плита с текстом мирного соглашения появилась и в Афинах возле пританея.
Любой афинский гражданин мог воочию убедиться в возвышении своего отечества. Из текста договора следовало, что эгинцы отныне обязывались иметь с афинянами общих друзей и врагов, отказывались от всех территориальных притязаний и открывали свои рынки для афинских купцов.
- Кто теперь осмелится утверждать, что мой замысел создания сильного флота не есть величайшее предвидение и благо для Афин? - спрашивал Фемистокл в кругу друзей всякий раз, когда речь заходила о договоре с Эгиной. - Разве эгинцы были бы столь сговорчивы, не будь у Афин мощного военного флота? Кто ныне станет попрекать меня лаврийским серебром, которое я якобы отнял у бедноты, ослеплённый бессмысленным честолюбием? Теперь даже спартанцы вынуждены считаться с Афинами. Я скажу больше: не будь меня - у Афин не было бы флота, а значит, и нынешнего могущества!
Такие заявления Фемистокла были не по душе многим его согражданам. Если друзья часто обращали его излишнее самомнение в шутку, то для большинства афинян нескромность Фемистокла являлась признаком того, что он не знает меры в гордыне и явно желает возвыситься над коллективом. А это, по мнению людей, было худшим пороком. Недаром, когда Мильтиад после Марафонской победы стал домогаться венка из ветвей священной маслины, некий Софан из Декелей, выступая в народном собрании, произнёс следующее: "Когда ты, Мильтиад, в одиночку побьёшь варваров, тогда и требуй почестей для себя одного".
Сказанное Софаном так понравилось афинянам, что Мильтиад не только не получил высших почестей, но даже не удостоился и малого вознаграждения за столь громкую и славную победу. Так сильно было у афинян коллективное гражданское самосознание, считавшееся главным оплотом как в противостоянии врагам, так и в усмирении отдельных честолюбцев.
Глава пятая. ПЕРСИДСКИЕ ПОСЛЫ
В Лакедемоне с неменьшим беспокойством следили за приготовлениями персидского царя к походу на Запад. Поэтому, когда афиняне бросили клич по всей Элладе, созывая представителей эллинских государств на ассамблею в Коринф, спартанцы оказались там в числе первых. Спартанское посольство возглавлял царь Леотихид из рода Эврипонтидов. Уже это говорило о том, какое большое значение придают лакедемоняне объединению всех эллинских государств против персидского царя.
Во главе афинской делегации стоял Ксантипп, сын Арифрона, из древнего и богатого афинского рода Алкмеонидов. Ксантипп был лучшим другом ушедшего в изгнание Аристида. Но, несмотря на это, Фемистокл в народном собрании проголосовал за Ксантиппа, поскольку глубоко уважал его за благородство души и прямоту речей.
Сам Фемистокл не мог возглавить афинское посольство, так как занимал должность номофилака. Переизбираемая ежегодно коллегия номофилаков состояла из семи человек. Номофилаки заведовали государственным архивом, осуществляли надзор над заседаниями совета Пятисот и проведением народных собраний. Эта коллегия играла столь важную роль в государственной жизни, что всем её членам, по примеру архонтов, запрещалось до истечения срока полномочий покидать Афины.
Фемистокл давно метил в номофилаки, желая покопаться в государственном архиве. Эвпатриды всеми способами старались не допустить в коллегию выскочек из народа, и тем более народных вожаков.
Но упрямство и хитрость Фемистокла сделали своё дело. Он поставил эвпатридов перед выбором: либо его избирают в номофилаки, либо он вместе с афинскими послами отправится в Коринф договариваться со спартанцами относительно ведения войны с персами на суше и на море. Желая любой ценой удержать Фемистокла в Афинах и не допустить его на общеэллинский съезд в Коринфе, эвпатриды уступили своему главному недругу кресло номофилака, выбирая из двух зол меньшее.
Когда афинское посольство вернулось из Коринфа и отчиталось перед народным собранием и коллегией пританов, едва не разразился политический скандал.