…В глубокой котловине солнце разбудило пас поздно. Пока мы дули на дымящие головешки, пытаясь извлечь из них огонь для утреннего кофе, сверху спустился десятник Эда Тепано, чтобы показать нам путь к точкам, которые я наметил для бурения. Поистине необычная прогулка! Ступив на пружинящий ковер, мы сперва должны были пробиваться сквозь дремучий лес - камыш ростом с одноэтажный дом стоял густо, как щетина в щетке. Сочные стебли коренились в мощных пластах мертвых волокон, которые то и дело предательски расступались. Чтобы не провалиться в очередную волчью яму, приходилось все время делать свежий настил, нагибая зеленый камыш. Но вот пройдена баррикада у берега, и нам открылся вид на все болото - будто пестрое одеяло из коричневых, желтых, зеленых, синих и черных лоскутов.
Дальше опора стала совсем ненадежной. Местами мы шагали вброд по шаткой основе, местами на каждом шагу погружались по колено в ил и мох, все булькало, хлюпало - скорей выдергивай ногу, не то застрянешь! Тут и там торф прорезали канавы с бурой водой, через которые надо было прыгать, а трясина под ногами качается так, что даже жутко. Попадались купы высоченного камыша, и, выбравшись из одной такой рощи, мы с Тепано и Туром вдруг провалились с головой в окошко, прикрытое сплошным слоем ряски. Тепано успокоил нас, мол, здесь нигде не засасывает, и, если умеешь плавать, бояться нечего. Облепленные илом и ряской, мы скоро стали похожи на водяных, к тому же в закрытой со всех сторон котловине солнце нещадно припекало, и соблазн искупаться в бурой болотной воде взял верх. У поверхности вода была теплая, по поглубже - как лед. Тепано заклинал нас не пырять: один пасхалец нырнул здесь и больше не вынырнул - заблудился под трясиной.
Мы никак не могли найти подходящего места для бурения. Бур пронизывал насквозь трясину и уходил в воду. Сплетение мертвых стеблей достигало в толщину и трех, и четырех метров. Пробовали делать промеры в окошках, но дна нигде не достали: каждый раз лот ложился на всплывшую дернину. Тепано рассказал, что окошки все время кочуют по болоту и меняют свои очертания. Все непрерывно перемещалось в этом адском котле.
Еще до вечера Тепано отправился обратно через гребень кратера, Фотограф ушел с ним, мы же с Туром остались еще на несколько дней, надеясь взять более удачные пробы. Теперь мы знали тайны кратерного болота, научились по цвету и виду трясины угадывать, что нас ждет впереди.
На следующий день, пройдя через все болото до противоположной стены кратера, мы вдруг увидели на краю трясины каменную кладку высотой метра в четыре, густо поросшую травой и кустарником. Мы вскарабкались наверх и очутились на старинной искусственной платформе.
На склоне выстроились террасами одна над другой еще четыре-пять таких кладок. Продолжая разведку, мы отыскали низкие квадратные входы в подземные каменные жилища, подобные которым до сих пор видели только в разрушенном селении птицечеловеков - Оронго.
Так, мы невзначай открыли старинные развалины, неизвестные даже самим пасхальцам, во всяком случае они ни разу не рассказывали про них белым. Многие камни были покрыты почти стершимися контурными и рельефными изображениями людей, птиц и мифических животных, гротескных лиц и магических глаз. Лучше всего сохранились два птицечеловека и четвероногое животное с человечьей головой. Террасы были построены для земледелия, и у подножия нижней стены мы взяли на краю болота много проб торфа.
На четвертый день, когда мы сидели, запечатывая пробирки расплавленным парафином, к нам спустился капитан Хартмарк и сообщил, что Арне сделал новое открытие в Рано Рараку. Он откопал торс огромной статуи, которая была врыта в землю почти до подбородка, и оказалось, что на груди у нее высечено изображение большого камышового судна с тремя мачтами и парусами. С палубы тянется длинный канат к черепахе на животе изваяния.
Мы собрали свои вещи и покинули чрево Рано Као. Тур-младший перебрался в развалины Оронго, а я отправился на джипе к Рано Рараку. Арне показал мне свою находку. Его окружали пасхальцы; которые с благоговением и гордостью любовались древним судном на животе моаи. Они не сомневались, что это корабль самого Хоту Матуа, ведь он прибыл на остров во главе нескольких сот человек на двух кораблях, таких вместительных, что злейший враг Хоту Матуа - Орон сумел спрятаться на борту одного из них и доехал зайцем. Теперь на острове нет хону - черепах, но во времена Хоту Матуа один из его людей был даже ранен на берегу Анакены во время охоты на большую черепаху.
Пасхальцы наперебой принялись рассказывать о подвигах предков, и я услышал обрывки известных легенд про Хоту Матуа, записанных патером Русселом и судовым казначеем Томсоном еще в конце прошлого столетия. Мы и сами видели, что это не европейский корабль, а какое-то необычное судно, только трудно было представить себе, чтобы древние пасхальские ваятели строили такие большие многомачтовые суда. Но разве кто-нибудь поверил бы, что эти самые люди создавали гигантских идолов высотой с четырехэтажный дом, не будь материал таким крепким, на века? И ведь эти неукротимые гении инженерного искусства были не только ваятелями, но и замечательными мореплавателями, они сумели проложить путь в самый уединенный уголок на свете, где затем из столетия в столетие без помех вытесывали свои статуи. Если они, располагая камышом тотора, вязали из него маленькие плотики, то так ли уж странно, что они делали из него большие мореходные плоты?
Когда на Пасхи впервые прибыли европейцы, они не увидели там судостроителей, но ведь они не застали и ваятелей. К этому времени пасхальцы делали только узкие крохотные лодчонки на два - четыре человека, рассчитанные на тихую погоду, да еще меньшие плоты из камыша. Но европейцы попали на остров в третий период, это была варварская пора, когда война и распри совершенно парализовали древнюю культуру, а кровавые усобицы исключали всякую возможность сотрудничества родовых групп. Пасхальцы предпочитали не уходить далеко от своих подземных убежищ. Естественно, в таких условиях люди не собирались вместе, чтобы построить суда. Вот почему науке известны лишь два вида неказистых пасхальских суденышек - маленький полинезийский аутриггер вака ама и небольшой южноамериканский камышовый плот пора. Оба настолько малы, что не могли доставить людей на самый уединенный островок в мире. Но легенды пасхальцев сохранили описания огромных судов, совершавших дальние плавания в пору расцвета культуры предков. В прошлом веке патер Руссел записал рассказ о громадных судах на четыреста пассажиров. Нос корабля был изогнут, как лебединая шея; ахтерштевень высотой равнялся носу и делился надвое. Точно такие же суда можно увидеть на древнеперуанских кувшинах. Но в преданиях острова Пасхи идет речь и о других древних судах. Патер Себастиан слышал о громадном судне вроде плота или баржи, которое называлось вака поепое и тоже использовалось, когда в далекий путь отправлялось много людей.
После того как Эд и Арне независимо друг от друга нашли изображения камышовых судов, мы стали более придирчиво изучать каждую фигуру, напоминающую лодку. На статуях и на скалах в каменоломне оказалось много таких изображений с четко различимыми связками камыша. Биллу попалась лодка с мачтой и прямым парусом; Карл обнаружил на животе поверженной десятиметровой статуи камышовую лодку, мачта которой пересекала круглый пуп идола; Эд открыл в Оронго фреску - трехмачтовый корабль с маленьким круглым парусом на средней мачте.
Случай позаботился о том, чтобы мы получили еще более убедительные доказательства того, что такие большие суда были на самом деле. В разных концах острова мы встречали широкие мощеные дороги, обрывающиеся в море. Эти загадочные дороги породили множество домыслов и фантастических теорий. На них опирались все те, кто считает остров Пасхи остатком затонувшего материка. Дескать, мощеные дороги продолжаются на дне моря и по ним можно дойти до развалин затонувшего царства My.
И правда, что нам мешало совершить прогулку по подводной мостовой? В экспедиции был водолаз, и теперь вместе с ним мы отправились к ближайшей дорого, что обрывалась у моря. Надо было видеть, как он в зеленом гидрокостюме и маске с хоботом зашлепал широкими ластами по магистрали, ведущей в страну My. Держа в одной руке камеру в оранжевом боксе, смахивающем на корабельный фонарь, он сделал другой рукой элегантный прощальный жест и ступил в воду: будьте спокойны, он доберется до My! Вот уже видно лишь баллон на спине да шлепающие по воде ласты, потом он совсем скрылся, и только лопающиеся на поверхности пузырьки воздуха говорили нам, куда он держит путь.
Похоже, напрямик в My не пройдешь… Пузыри повернули сперва влево, затем направо и пошли описывать круги и спирали. Вот шлем с хоботом высунулся из воды - водолаз проверил, где кончается дорога на берегу, и опять поплыл зигзагами под водой, Наконец он сдался, вышел из воды и попал под град вопросов, - Что, поленились поставить указатели? - Неужто не нашлось русалочки показать тебе дорогу? Водолаз доложил, что никакой дороги не видел. Мостовая доходит только до воды, дальше идут карнизы, камни, грибовидные кораллы и глубокие трещины. Подводный склон обрывается в синюю пучину, там ему встретились какие-то здоровенные рыбины.
Мы не очень удивились. Океанографы уже давно по пробам грунта в Тихом океане определили, что в полинезийской области, сколько существует человек, суша не поднималась и не опускалась.
Я снова обратился к пасхальцам. Никто из них не помнил, для чего употреблялись спускающиеся к морю мощеные дороги, и я узнал только, что их называли апапа. Но апапа означает "разгружать". Это подтверждало нашу догадку: дорога вела к месту, где разгружали и вытаскивали на берег большие морские суда. Одна апапа кончается в мелководной бухте на южном берегу острова, у подножия высокой ритуальной платформы. Бухта настолько загромождена камнями, что древним мореплавателям пришлось расчистить широкий проход к причалу. Прямо посреди фарватера лежат три огромных красных "парика", причем два из них так близко друг от друга, что они явно находились на одном судне или на самой корме и на самом носу двух шедших друг за другом судов. Но это должны были быть внушительные суда!
Таково было первое обнаруженное нами указание на то, что ваятели доставляли часть своих тяжелых грузов морем, идя вдоль побережья острова. Выходит, у них в самом деле были суда, способные поднять полтора десятка тонн груза или двести человек. Потом мы нашли свидетельства того, что и некоторые статуи были перевезены по морю в места, куда с таким грузом можно было добраться только на широком плоту из камыша или бревен.
Пока мы по кусочкам восстанавливали картину удивительных морских достижений древних пасхальцев, четыре старика неутомимо заготавливали тотору в Рано Рараку. Наконец, просушив камыш, они быстро связали из него каждый свою пора. Особый способ вязки придал лодкам изогнутую, заостренную с одного конца форму, так что они напоминали огромный клык. Удивительное это было зрелище, когда старики понесли их к воде, тем более удивительное, что у них получилась точная копия своеобразной одноместной лодки, которая много столетий отличала приморские культуры Перу. Даже материал тот же - южноамериканский пресноводный камыш.
Когда старики принялись вязать лодку побольше, на двоих, руководство взял на себя Тимотео. Остальные трое без его указаний просто не знали, что делать. Я спросил, чем это объясняется. Мне ответили, что Тимотео - старший, поэтому он один знает, как должна выглядеть такая лодка. Ответ меня слегка озадачил, но лишь потом мне начал открываться смысл такой монополии.
Двухместная лодка, когда ее спустили на воду в Анакене, оказалась поразительно похожей на камышовые лодки озера Титикака, отличаясь от них лишь тем, что нос и ахтерштевень, заостряясь, поднимались косо вверх, как на самых древних лодках перуанского побережья. Двое старших братьев прыгнули в лодку, каждый со своим веслом, и через бурлящий прибой легко вышли в открытое море. Камышовая лодка извивалась, переваливая через волны, будто надувной матрац, и гребцы чувствовали себя очень надежно. Тут и два других брата прыгнули в прибой с одноместными пора и смело вступили в поединок с морем. Лежа на животе на широком конце огромного "клыка", они загребали руками и работали ногами.
Двухместная лодка так уверенно и лихо справлялась с волнами, что после первого испытания братья уселись на ней вчетвером и в четыре весла вывели ее в океан.
Вместе со мной на берегу стояли патер Себастиан и бургомистр, и все трое мы были одинаково поражены и восхищены. Позади нас поднялась выше палаток спина исполинской статуи длинноухих, но сейчас бургомистр видел только золотистое суденышко и четырех гребцов. У него даже слезы выступили на глазах.
- Наши деды рассказывали про такие лодки, именно такие, - сказал он, - но мы сами видим их в первый раз… Смотришь, и предки сразу как-то ближе. Вот здесь чувствую! - добавил он, взволнованно ударяя себя в грудь.
Когда двухместная лодка Тимотео вернулась, один из самых рослых среди наших ребят вскочил на корму - и хоть бы что, осадка осталась прежней. Но если наскоро связанная лодчонка выдерживала пять человек, то что могло помешать древним строителям нарезать в трех кратерах достаточно камыша для больших судов?
Патер Себастиан страшно заинтересовался этим опытом. Старики описывали ему такие лодки, но только теперь он по-настоящему понял, о чем шла речь. И патер вспомнил, что ему показывали изображение лодки в пещере на Пойке.
- Это вот рыбацкая лодка, - объяснил бургомистр, показывая на изделие братьев Пакарати. - А представляете себе, какие суда были у древних королей, когда они выходили в дальние плавания!
Может быть, он знает, позволяли ли размеры этих судов употреблять паруса? С удивлением я услышал в ответ, что предки пасхальцев использовали паруса из циновок. И этот поразительный человек начертил на песке парус с вертикальными полосками, изображающими камыш. Дескать, сделать такой парус проще простого - связывай стебли вместе, как это делал Доминго на днях, изготовляя для меня циновку.
Я хорошо знал, что на озере Титикака по сей день ходят лодки из тоторы с камышовыми парусами, с той лишь разницей, что стебли располагаются в парусе поперек.
- Откуда ты знаешь, что у них были камышовые паруса? - недоуменно спросил я.
- Ха, дон Педро много чего знает, - гордо ответил он с хитроватой улыбкой.
Это было как раз в те дни, когда Эстеван еще приносил мне родовые сокровища. А в ночь после испытания лодок и Лазарь впервые вручил мне каменную голову из тайника, потом, увлеченный последними событиями, не выдержал и рассказал, что в его пещере кроме других изделий лежат каменные модели судов, причем некоторые напоминают лодки, сделанные братьями Пакарати.
Я решил рискнуть - ведь жена Эстевана просила его узнать у меня, что именно мне хотелось бы получить из подземного тайника. Узнав от Лазаря, что в его пещере есть модели судов, я надумал, так сказать, произвести выстрел вслепую: улучив минуту, отвел Эстевана в сторонку и попросил его передать жене: не отдаст ли она мне лодки? Эстеван заметно удивился, однако после работы поскакал верхом в деревню. А ночью он явился ко мне с мешком, в котором лежало пять чудесных каменных скульптур. Первой он извлек обернутую в сухие банановые листья великолепную серповидную модель кораблика. И сказал, что, по словам жены, в пещере есть еще более искусно выполненная модель. На ней тоже показана вязка, нос и корма заострены, подняты кверху и к тому же украшены головами богов.
Я слушал его, сидя как на иголках, ведь как раз в эту ночь я пригласил Лазаря и бургомистра, чтобы вместе с ними обойти по кругу место с заветным китом. И когда Эстеван шмыгнул из палатки наружу и пропал во тьме, я, естественно, не мог предвидеть, что его жена, опасаясь своего аку-аку, надолго откажется давать что-нибудь для меня.
Лазарь в ту ночь не смог сходить в свой тайник за другим корабликом, ибо после того, как они с бургомистром, совершив под моим водительством магический ритуал, вернулись к своим спящим товарищам в пещеру Хоту Матуа, дон Педро до утра не смыкал глаз, наблюдая загадочные огоньки и прочие знамения. Зато на следующий день, когда были найдены все киты, Лазарь сумел ночью выбраться из пещеры. Один из его друзей проснулся и живо подобрал ноги, потому что у пасхальцев считается дурной приметой, если через них перешагивают. Он спросил Лазаря, куда тот собрался, и Лазарь ответил, что ему прихватило живот. А за скалой по соседству стоял оседланный конь, который быстро домчал хозяина до пещеры в Ханга-о-Тео.
Рано утром в дверь моей палатки просунули мешок, а затем появился и Лазарь. Сев на корточках на полу, он с гордостью достал из мешка каменную модель одноместной пора в виде клыка. За лодкой последовало чудище, смахивающее на аллигатора, и красная чаша с тремя человеческими головами по краю. Лазарь сообщил, что в пещере осталось еще три лодки, но они не так похожи на лодку Тимотео. Я щедро его одарил и попросил в следующий раз все-таки захватить остальные лодки. Он пришел с ними спустя три ночи. Одна модель изображала настоящий корабль с широкой палубой и загнутыми вверх носом и кормой, причем палуба и борта набраны из толстых связок камыша. Вторая модель, плоская и широкая, представляла вака поепое - то ли плот, то ли баржа с высеченными в камне мачтой и парусом и двумя непонятными выступами на палубе впереди. Третья походила скорее на длинное блюдо, чем на судно, но подразумевался камыш, и посередине было отверстие для мачты. Лицом к этому отверстию во впадинах на носу и на корме лежали причудливые головы. У одной головы огромные надутые щеки и губы сложены трубочкой - этакий херувим, раздувающий парус; волосы сливались с камышом на бортах. Скульптура явно была старинная, мотив и стиль - совсем чуждые для острова Пасхи. На мои попытки что-нибудь выяснить Лазарь ничего не мог ответить, только разводил руками. Дескать, так сделано, и все тут. Но в пещере осталась еще куча удивительных вещей, и так как Лазарь уже убедился, что ничего страшного не происходит, он обещал как-нибудь взять меня с собой, когда уйдет военный корабль. Только чтобы никто в деревне об этом не знал.
Бургомистр мне пока ничего не приносил, если не считать повторяющие друг друга фигурки из дерева. Накануне прихода "Пинто" я пригласил его вечером к себе в палатку. Надо было использовать последний шанс - ведь когда судно уйдет, оно увезет с собой бургомистра, а вход в его тайники не знает больше никто на острове, даже его жена. У меня был приготовлен для дона Педро приятный сюрприз. Отчасти мною руководили чисто эгоистические побуждения - может быть, он решит ответить щедростью на щедрость, отчасти же мне хотелось выразить свое искреннее расположение к человеку, от которого мы столько узнали.
Я плотно закрыл палатку, прикрутил лампу и в полумраке повернулся к своему гостю. Мои приготовления явно возымели действие, дон Педро даже оробел от всей этой таинственности. Шепотом я сообщил ему, что мой аку-аку предупредил меня: надо как следует снарядить бургомистра в его первое путешествие за пределы острова. Дескать, аку-аку объяснил мне, в чем именно нуждается дон Педро, и я решил последовать его совету.