На следующий день ко мне с мрачным видом подошел Энлике - тот, что потом ходил с нами в пещеру Атана. Он недавно сам приносил мне в мешке камни из своего тайника. Энлике приходился дядей пострадавшему малышу, и я ждал, что он обвинит меня в несчастье, ведь я уговорил его вынести скульптуры из пещеры! Да, худо… На Пасхи чуть не все так или иначе родня, и любой казус может быть истолкован как прямое или косвенной возмездие нарушителю древних запретов.
Энлике отозвал меня за стену, на которой стоял поднятый идол.
- Беда, - вполголоса заговорил он. - В деревне прямо скандал. Эстеван с женой не выходят из дому, все время плачут. Сеньор Гонсало сказал, что они обманули сеньора Кон-Тики, сами делали фигуры.
- Ерунда, - ответил я. - Нашли из-за чего слезы лить. Скачи к Эстевану и скажи им, что все в порядке. Я не сержусь.
- Нет, не в порядке, - озабоченно возразил Энлике. - Скоро вся деревня разъярится. Если камни новые, все набросятся на Эстевана с женой за то, что они хотели обмануть сеньора Кон-Тики. А если камни старые, люди еще больше рассердятся: зачем выдали тайну своей пещеры! Теперь все будут злы на них.
О пострадавшем малыше Энлике не сказал ни слова. Очевидно, считал это бедой не своей, а брата. Брат же, хотя у него, как я выяснил потом, тоже была пещера, мне камней не приносил.
В тот день я вечером препарировал образцы с кратерного озера и не мог оставить лагерь, но назавтра шкипер ночью отвез меня в деревню, и мы зашли к Эстевану. Хозяин дома сидел на лавке, жена лежала в постели, и у обоих глаза были опухшие от слез. Мы тепло поздоровались, но Эстеван не смог даже ответить, опять разразился слезами. Наконец сказал, что они вот уже двое суток не едят и не спят, только плачут. Потому что сеньор Гонсало заявил, будто Эстеван сделал фальшивые скульптуры, чтобы обмануть сеньора Кон-Тики. Сеньор Гонсало увидел груду камней на участке соседа и решил, что это Эстеван их заготовил для поделок. А того он не видел, что сосед пристраивал дом сзади и камни нужны были для кладки.
Я постарался, как мог, успокоить и утешить обоих, вручил им подарки. Когда мы уходили, они обещали поесть, потом лечь спать и попытаться забыть всю эту историю.
А мы со шкипером, проехав немного дальше, постучались к бургомистру. Дон Педро лежал в постели совсем расстроенный. К нему наведывалась его могущественная тетка Таху-таху, она была страшно сердитая и сказала, что он хороший парень и сеньор Кон-Тики тоже хороший, так нечего продавать сеньору Кон-Тики подделки, об этом ходит слух в деревне. И дон Педро не мог ей возразить, что дал мне старинные камни, ведь он еще не получил ее разрешения выносить что-либо из родовой пещеры Оророины. Поэтому он отговорился тем, что сейчас болеет и все ей объяснит, как только поправится.
- Другие недолго сердятся, - продолжал бургомистр, - а такие старые люди, как разозлятся, три дня даже говорить не могут.
Он дал Таху-таху рулон материала и картон сигарет, сказал, что это дружеский подарок от меня, но она швырнула все на пол и ответила, что ей не нужны вещи, которые он добыл обманом. Он повторил, что это было подарено для нее, только тогда старуха забрала все и ушла.
Сколько мы ни старались вразумить больного бургомистра, оп только хуже волновался. Тета представляла старшее поколение, это давало ей особые права и могущество. Таху-таху - женщина опасная… Она может, рассердившись, убить человека, ей достаточно для этого зарыть в землю куриную голову. Толки об Эстеване и бургомистре взбудоражили всю деревню.
Пасхальцы подходили ко мне и клялись, что на острове нет тайных пещер, все это враки. Может быть, раньше и были, но уже давно никто не знает входа в них. И если кто-нибудь принесет мне скульптуры, значит, сами же их сделали, деды-прадеды тут ни при чем.
При этом было видно, что некоторые говорят совершенно искренне. Зато другие, силясь нас убедить, так горячились и нервничали, что это выглядело подозрительно. Особенно некоторые старики рьяно убеждали нас, будто теперь на острове ничего нет, кроме овец да статуй.
Сегодня тебе говорят одно, завтра другое… И все, у кого были знакомые среди местных жителей, осторожно пытались выяснить истину.
Как-то из Оронго спустился Эд, чтобы сказать, что он теперь опять верит в тайные родовые пещеры, важно только не клюнуть на подделки. Ему удалось выведать у своих рабочих, что хранимое в пещерах принято время от времени выносить и просушивать. Причем некоторые вещи обернуты в камыш тотора.
Билл тоже был сбит с толку разноречивыми слухами. Чтобы получше изучить пасхальский быт, он перешел от губернатора в дом одного из коренных жителей. И как-то в воскресенье, перехватив меня около церкви, он прошептал мне на ухо:
- Я связан обещанием молчать, но одно могу сказать: на острове в самом деле есть тайные пещеры, и в них хранятся вещи вроде - тех, что ты получил.
Следом за Биллом ко мне подошел Гонсало. Он несколько дней ходил страшно огорченный тем, какой переполох вызвал в деревне. Гонсало был искренне убежден, что эти пещерные скульптуры - сплошной обман, но затем случилось нечто такое, что заставило его изменить взгляд. Вот как это было.
Один юный пасхалец рассказал ему по секрету, что по просьбе одной старухи лазил в тайную пещеру в Ханга Хему за скульптурами для сеньора Кон-Тики. В первом отделении рядом с двумя черепами лежал "ключ" - каменная курица. Но дальше проход был завален, и он не смог проникнуть туда, где, по словам старухи, лежали фигуры, завернутые в тотору.
Гонсало так загорелся, услышав этот рассказ, что не отставал от парня, пока тот не пообещал показать ему тайник. Все точно соответствовало описанию - и два черепа, и заваленный боковой ход. Но он обнаружил кое-что еще: кто-то побывал здесь после парня и пытался прорыть лаз под завалом и над ним. Гонсало протиснулся в щель над завалом и метра через три нащупал прокопанное кем-то отверстие. Просунув вниз руку, он извлек горсть земли с истлевшим камышом. Его опередили.
Я спросил Гонсало, не знает ли он, кто была старая женщина - хозяйка пещеры. - Знаю, - ответил он, - мать Аналолы.
Его слова многое мне прояснили - ведь это мать и сестра Аналолы ринулись в бой, когда молодые супруги, найдя четыре каменные головы возле деревенской ограды, хотели продать их мне. Вконец расстроенная старуха обозвала ворами молодых и ужасно обрадовалась, когда я решил не трогать причудливые скульптуры. Теперь она, очевидно, решила в знак благодарности принести мне камни из пещеры.
Сказав Гонсало спасибо за важные сведения, я сел в джип и вместе со шкипером покатил обратно в Анакену. "Так вот оно что, - посмеивался я про себя, - у матери Аналолы есть пещера!" У меня были особые причины намотать себе это на ус.
Солнце уже окунулось в море, стемнело. Нам надо было еще заехать в Ваитеа, набрать там на горке воды для лагеря. Овцефермой Ваитеа заведовала как раз Аналола, и она не упускала случая побеседовать с нами, когда мы приезжали. Аналола пользовалась на острове большим уважением. Настоящая красавица, пышные черные волосы, улыбчивые карие глаза. Правда, нос, пожалуй, широковат, и губы слишком полные, чтобы она могла победить на конкурсе красоты в нашей части света, зато здесь, в Полинезии, Аналола была некоронованной королевой острова Пасхи. Все ее почитали за ум и честность.
Как только мы остановились возле крана (напомню, что здесь был единственный на острове водопровод), Аналола с двумя подругами вышли нам посветить и помочь. Шкипер был нашим постоянным водовозом, и все последние дни Аналола твердила ему, что бургомистр обманул сеньора Кон-Тики.
- Никаких тайных пещер на острове нет, - уверяла она. - И скульптур тоже ни у кого нет. Я здесь родилась и всю жизнь прожила, капитан. Скажи сеньору Кон-Тики, чтобы не верил никаким бредням.
В конце концов, зная, что Аналола не будет впустую языком болтать, шкипер начал беспокоиться.
- Понимаешь, если так говорит Аналола… - встревоженно сказал он мне. - И ведь бургомистр в самом деле пройдоха.
Аналола была, как говорили пасхальцы, "дитя своего времени". Она была свободна от пережитков старины, и это касалось не только ее одежды и поведения. Лишь однажды я видел искорку суеверия в ее карих глазах.
- Правда, что ты разговаривал с каменным идолом? - спросила она меня после того, как мы с бургомистром и Лазарем нашли столько китов возле аху в Анакене. - Мама говорит, будто ночью к тебе в палатку приходит каменный идол и рассказывает, где надо искать.
- Ерунда, - ответил я. - Разве может идол войти в мою палатку!
- Ну, почему же… Маленький - может.
И вот Аналола, поеживаясь от ночной прохлады, стоит и светит нам, чтобы мы могли просунуть шланг в бочку.
- Как поживает твоя мать? - осторожно осведомился я.
- Интересно, почему ты про нее вспомнил! Она как раз сегодня пришла меня навестить и сейчас спит на моей кровати.
Взяв Аналолу под руку, я шепотом попросил ее отойти со мной в сторонку, пока остальные наполняют бочку. Мне вдруг пришла в голову одна мысль… Я знал полинезийцев как людей с богатым воображением, знал, что они предпочитают туманные иносказания, говоря о священных предметах, которые не принято называть своими именами. Кроме того, я знал, что мать Аналолы достала из своей пещеры каменную курицу. Наверно, в ее тайнике есть и собака - ведь такие скульптуры были и у бургомистра, и у Лазаря, и у Атана.
Мы остановились под темным эвкалиптом.
- Аналола, - прошептал я, и она лукаво посмотрела на меня.
- Пойди к матери, - продолжал я, - передай от меня привет и скажи: курица - хорошо, но собака - лучше.
Аналола опешила. С минуту она недоумевающе глядела на меня, потом молча поднялась по крыльцу в дом. Бочка была уже полна. Мы попрощались с женщинами и покатили в Анакену.
На следующий день шкипер, как обычно, вечером отправился за водой. Вернувшись, он пришел ко мне с подробным отчетом. Аналола рассказала ему, что было накануне. Как я тихонько заговорил с ней в темноте, и сердце ей подсказало: "Кажется, сеньор Кон-Тики решил за мной поухаживать…" Когда же я сказал, что курица - хорошо, а собака - лучше, она подумала: "Кажется, сеньор Кон-Тики выпил лишнего". Тем не менее она пошла к матери и передала ей мои слова. Никогда еще Аналола не видела, чтобы мать вела себя так странно - она порывисто села на кровати и ответила:
- Я потому и пришла сюда! Мы пойдем в пещеру - я, ты и Даниель Ика.
(Мать Аналолы была теткой - мама-тиа - Даниеля, сестрой его отца.)
Аналола оторопела. Это было что-то совершенно новое для нее. От мыслей о том, что ей предстоит, она всю ночь не могла уснуть. На следующий день мать попросила у нее двух кур, кусок молодой баранины и четыре свечи. На вопрос дочери, уж не званый ли обед предстоит, она ничего но ответила.
Прошел еще день, и вечером шкипер привез новые известия. Даниель Ика накануне пришел в Ваитеа и ночевал на ферме. Аналола видела в замочную скважину, как он совещался с ее матерью. Они договорились пойти в пещеру, но Даниель настоял на том, чтобы не брать с собой Аналолу. Дескать, это только принесет несчастье, потому что Аналола "дитя своего времени" и непременно проговорится.
Они условились отправиться в тайник через два дня и наметили, где устроить уму, чтобы изжарить кур. Насколько могла разобрать Аналола, пещера находится в Ваи-тара-каи-уа, рядом, с Анакенской долиной.
- Странно, - заметил старший механик, когда шкипер за завтраком повторил свой рассказ. - Мы со вторым механиком частенько ходим вечером в это место, которое ты назвал. Там очень красиво, есть зеленая рощица, и в ней часто прячутся дикие куры. И каждый раз мы встречаем там старика Тимотео, того самого, который связал лодку из камыша. Он говорит, что ночует там, потому что любит курятину.
А один из наших вахтенных в последние дни по утрам видел с корабля дымок в той стороне.
Наконец настала ночь, когда мать Аналолы и Даниель Ика собирались пойти в пещеру. Они вернулись наутро обескураженные, и Аналола рассказала, что кур-то они изжарили на горке, а вот к тайнику спуститься не смогли - в Ваи-тара-каи-уа был еще какой-то человек. На следующую ночь повторилось то же самое, причем они обнаружили, что таинственный человек - старик Тимотео. Видимо, у него там тоже есть пещера, и он сторожит ее от людей Кон-Тики. Мать Аналолы решила сделать еще одну, третью попытку, и, если опять не повезет, значит, в пещеру вообще не следует ходить. Тогда они с Даниелем бросят всю затею и. уйдут обратно в деревню.
Мы узнали от Аналолы, когда намечена следующая попытка, и я решил чем-нибудь занять Тимотео в эту ночь. Море с вечера было тихое, гладкое. Накануне несколько наших ребят вместе со знакомыми островитянками ловили лангустов при луне. Лангуст - огромный омар без клешней, одно из самых лакомых пасхальских блюд. С аквалангом несложно бить лангустов острогами в гротах под водой, но еще проще охотиться ночью на мелководье с факелом. Островитянки делали это очень ловко. Одна, нащупав пальцами ног здоровенного лангуста, стоит на нем, а другая пыряет, хватает добычу и кладет в мешок.
И вот сегодня повар приготовил нам два десятка лангустов, да еще Лазарь принес мешок свежайших и сочнейших ананасов. Словом, предстоял пир.
Весь этот день старик Тимотео выполнял мое задание - чинил на корабле связанную им же камышовую лодку, которая сильно пострадала, потому что мы не сразу догадались убрать ее с палубы в трюм. А когда он вечером собрался на берег, чтобы занять свой пост в Ваи-тара-каи-уа, я привез ему роскошное угощение и попросил остаться на ночную вахту.
- Мы устраиваем пир в лагере, - объяснил я. - Всю команду пригласили на лангустов. Море спокойное, никаких бед быть не должно.
Тимотео явно был недоволен. Подозревая, что старик способен спустить на воду пора и уплыть на берег, я подвел его к барометру и поставил стул около прибора.
- Если стрелка опустится до сих пор, - на всякий случай я показал на цифру 30, - немедленно дай сигнал сиреной.
Тимотео чрезвычайно серьезно воспринял поручение. Сел возле барометра и принялся за еду, не сводя глаз со шкалы. Я знал, что он теперь не сойдет с места. А когда вахтенный и механики вернутся, они уложат его спать на борту.
Итак, Тимотео добросовестно таращил глаза на барометр, мы сидели в столовой вокруг блюда с омарами, а где-то на горке над Ваи-тара-каи-уа в это время тихонько пробирались к пещере Даниель и мать Аналолы. Жареные куры уже извлечены из земляной печи; свечи они, наверно, несут с собой, чтобы зажечь их в темном подземелье…
Ночь прошла, и рано утром Тимотео вместе с механиками съехал на берег. Он тотчас принялся седлать коня, ему надо было переговорить с женой. - А она где? - спросил я.
- В деревне, - ответил старик. Потом медленно повернулся ко мне и с лукавой улыбкой добавил: - Но сегодня ночью она, может быть, спала в Ваи-тара-каи-уа. Кто знает?
Его слова меня озадачили.
- А как звать твою жену? - полюбопытствовал я.
- Виктория Атан. Но она любит себя называть Таху-таху.
И она в самом деле немного таху-таху. (Таху-таху означает чары, колдовство.) Тимотео уже сидел верхом на коне. Он дернул поводья и ускакал.
В этот день шкипер раньше обычного поехал в Ваитеа за водой. И вернулся с известием, что Даниель и мать Аналолы ушли в деревню. Они потеряли надежду незаметно пробраться в пещеру в Ваи-тара-каи-уа. Когда они в последний раз ходили туда, Тимотео не было, но зато на посту сидела его старуха жена.
Мы так и не смогли выяснить, как Тимотео ухитрился предупредить Таху-таху. Она сменила его только на одну ночь, дальше старик сам продолжал караулить свой тайник, сколько мы оставались на острове.
Покров тайны, окутывающий две родовые пещеры в Ваи-тара-каи-уа, остался непотревоженным. Теперь спрашивается, захотят ли Тимотео, Таху-таху и мать Аналолы передать секрет "детям нашего времени". И тянуть с решением нельзя, ведь если со стариками что-нибудь случится, бесценное содержимое двух пещер навсегда будет погребено в недрах острова Пасхи.
У Даниеля Ика было два брата - родной и сводный. Родного брата (они были близнецы) звали Альберте. Это он приносил в деревню две дощечки ронго-ронго и тут же отнес их обратно в пещеру, потому что ночью его осадили полчища аку-аку. Сводного брата звали Энлике Ика, он был из королевского рода и имел право на знатный титул арики-пака. Патер Себастиан и губернатор считали его уникумом: он не умел лгать. А это на острове Пасхи - редкость. В нашем лагере Энлике Ика за гордый нрав, благородную внешность и знатное происхождение прозвали "Сын вождя". Он был неграмотен, но за непоколебимую честность считался у военно-морских властей лучшим пастухом; жил он в каменном домике у дороги на Рано Рараку.
Как-то раз он приехал верхом в лагерь и предложил сделку. У нас были огромные сосновые балки, которыми мы подпирали статуи во время раскопок. Энлике собрался построить себе на безлесном острове новый дом. Так нельзя ли устроить обмен: по хорошему быку за три балки?
- Принеси мне камни из пещеры, и все балки будут твои, - предложил я в ответ.
Это был выстрел вслепую, внезапное наитие. Я даже не знал, есть ли у Энлике пещера. А он, застигнутый врасплох, начал изворачиваться, стараясь перевести разговор на другое. Но я твердо стоял на своем, и, видя, что от меня не отделаешься, он решительно произнес:
- Но я не знаю, где вход. Если бы только я знал это, сеньор Кон-Тики!
- А ты пробовал изжарить курицу в уму такапу? - сухо спросил я. - Пробовал устроить таху перед пещерой? Энлике опешил и даже переменился в лице.
- Я поговорю с братьями, - вымолвил он наконец. - Один я решать не могу, мне только часть принадлежит.
Он подтвердил, что вход в одну из его родовых пещер в самом деле утрачен. Но ему вместе с братом Даниелем принадлежит часть другой пещеры, вход в которую знает один лишь Альберте. Энлике слышал, что камни лежат там, завернутые в камыш тотора, и что в пещере есть также ронго-ронго и несколько старинных двойных весел. Но всего замечательнее бака охо - парусник из камня и большая, по пояс человеку, статуя из гладко отполированного черного камня.
"Сын вождя" много раз искал тайник, потому что Альберте не хотел показывать ому вход. Альберте был не против, сидя в деревне, на словах описать братьям, как найти пещеру, но пойти туда и показать - нет… Аку-аку увидят его и покарают!
Прошло несколько дней, раньше чем Энлике снова появился в лагере. Он привез огромные арбузы и, сгружая их, шепотом сообщил мне, что скоро привезет старинные фигуры. Мол, жена долго плакала и жаловалась, что у нее никудышный муж - не может найти ход в пещеру своего рода! Но слезы не помогали, Энлике всякий раз возвращался из поисков с пустыми руками, и тогда она принялась долбить голову своему старому дяде, чтобы он помог им получить балки для нового дома. От бабушки она слышала, что дядя знает вход в пещеру, часть которой принадлежала ее отцу, а после его смерти перешла к ней. Дядя этот сейчас живет у них. И слезы племянницы до того ему надоели, что он обещал показать пещеру.
Дядя жены Энлике был не кто иной, как старик Сантьяго, один из четырех братьев Пакарати, которые во главе с Тимотео связали по моему заказу лодки из камыша. Теперь братья ловили для нас рыбу.