Матильда между тем накрыла стол, о чем сообщила хозяину, и тот пригласил Чуйкова вместе с ним выпить "за фройндшафт".
- Ну что же, с удовольствием, - согласился Чуйков. - Пусть у нашей дружбы вырастают сильные крылья.
Когда они сели за стол, Чуйков увидел бутылку шнапса, хотя был не прочь выпить родной водки или коньяка. Словно угадав его мысли, Паулюс сказал, что на фронте, под Сталинградом, он пробовал коньяк армянского производства.
- Такая вкуснятина, что до сих пор помню, - улыбнулся Паулюс. - Но такого коньяка у меня нет, Василий Иванович, - грустно добавил он.
- У вас, Фридрих, нет, зато у меня есть!
Чуйков кивнул переводчику. Тот мигом сообразил и принес из машины объемистый пакет. В нем были коньяк, русская водка, консервы, шоколад, другие сладости. Паулюс, глядя на все это роскошество, растерянно моргал.
- Василий Иванович, мне, право, неудобно, я пригласил вас в гости и должен накрыть стол, а не наоборот.
Голос у Паулюса дрожал, и по выражению его лица было видно, что чувствовал он себя неловко. Чуйков поспешил выручить его.
- Мы, русские, очень гостеприимны, Фридрих, и приходим в гости не с пустыми руками, - усмехнулся он. - Здесь пара бутылок коньяка, одну разопьем, а вторую оставлю вам, так сказать, в качестве лечебного фактора.
Генерал открыл бутылку коньяка и наполнил рюмки себе и хозяину.
- Выпьем за дружбу! - предложил тост Чуйков. - И чтобы больше не было войны, а русские и немцы простили друг другу прежние обиды!
- И чтобы на немецкой земле больше не было места фашизму, - добавил бывший фельдмаршал.
После выпитого беседа оживилась. Матильда принесла горячие сосиски, жареную картошку и, улыбаясь, сказала Чуйкову:
- Имеется русское сало - откушаете?
- Никак нет, свою норму сала я давно выбрал!
- А я немного отведаю. - Паулюс взял нож и отрезал себе ломтик. - Жаль, что когда в развалинах Сталинграда мы умирали от голода, то единственной радостью была вареная конина.
Он взглянул на гостя и увидел, что тот о чем-то глубоко задумался. Хотел спросить, что того волнует, а Чуйков заговорил сам:
- Там, под Сталинградом, один ваш приказ, Фридрих, вызвал в моей душе бурю негодования.
- Какой такой приказ, генерал?
- В ноябре сорок второго после присвоения вам звания генерал-полковника вы немедля сообщили войскам о том, что русские мучают и зверски убивают пленных. - Чуйков сделал паузу, ожидая, что ответит бывший фельдмаршал. - Даже взятый нами в плен немецкий офицер, у которого при себе оказалась копия вашего приказа, заявил, что это намеренная ложь.
- Пленный был прав, - согласился Паулюс. - Я не хотел, чтобы мои солдаты и офицеры добровольно сдавались в плен. Зимой, когда армия попала в котел, нам стало очень тяжело. Голод, холод - и солдаты начали поднимать руки вверх целыми группами. Необходимо было срочно принять какие-то меры, и мы с генералом Шмидтом сочинили такой приказ.
Чуйков, однако, иронически заметил:
- Мы же решили, что вы захотели этим приказом объявить о том, что фюрер повысил вас в чине.
Паулюс согласно кашлянул:
- Конечно, была и такая мысль… - Он замолчал, задумался. Потом поднялся, прошелся по комнате и снова сел. - Знаете, в тридцатые годы я был преподавателем военной академии Генштаба в Берлине, читал лекции по тактике и военным операциям. Среди моих слушателей были ваши тогдашние начальники: Егоров, Белов, Яковенко, военный атташе при посольстве СССР в Берлине. Неоднократно общался с вашим послом Яковом Сурицей, даже был знаком с его семьей. Меня не раз приглашали в советское посольство. Как видите, кое-какие услуги я тогда оказал Советскому Союзу.
- А когда вы стали генералом? - спросил Чуйков.
- В январе 1939 года. Тогда же меня назначили начальником штаба 10-й армии. Позже ее переименовали в 6-ю армию, ею командовал фельдмаршал Рейхенау, с которым у меня были вполне дружеские отношения. А если выразить свою мысль точнее - это был мой наставник. У него я многому научился. Не сочтите это бахвальством, но Рейхенау очень ценил меня. Видимо, я был неплохим начальником штаба. В хорошем настроении он говорил мне: "Фридрих, быть тебе фельдмаршалом!" И я был буквально потрясен, когда Вальтер Рейхенау скоропостижно скончался в январе 1942 года под Полтавой.
- После этого вы возглавили 6-ю армию?
- Да. Случилось это 20 января 1942 года, - уточнил Паулюс. - Я, конечно, был рад повышению по службе, но большую радость пережил в октябре 1953 года, когда начальник лагеря, в котором я находился, объявил мне, что от Главнокомандующего советскими войсками в Берлине генерала армии Чуйкова получено сообщение о том, что правительство ГДР согласно принять меня на родине. Для фельдмаршала Паулюса, говорилось в вашей телеграмме, подготовлена вилла в районе Дрездена. Мне даже предлагалась работа в качестве лектора по военным вопросам в Высшей школе полиции в Дрездене, разумеется, если я этого захочу. Вы не представляете, Василий Иванович, как я был рад: наконец-то поеду домой! Ведь целых десять лет я обретался в плену!..
- Я помню эту телеграмму, - улыбнулся Чуйков. - Мне тогда пришлось переговорить с премьер-министром ГДР Отто Гротеволем, и он сказал мне: "Пусть Паулюс возвращается, будет ему и жилье, и работа. Он теперь уже не тот преданный вассал, который верно служил Гитлеру и был одним из составителей плана "Барбаросса"…"
- Что было, то было, - бросил реплику бывший фельдмаршал.
- После этого разговора я и послал в Москву свое предложение относительно вас, Фридрих. А через него смог встретить вас на вокзале в Берлине. Помню, что министр внутренних дел Штоф первым пожал вам руКу. Он вас и сейчас опекает?
- Он приглашал меня в свое ведомство, когда я устраивался на работу, - ответил Паулюс. - Помог мне, но сейчас мы редко с ним встречаемся. - Он улыбнулся. - А вообще-то мне страшно везет на больших людей. Перед отъездом из СССР, год тому назад, меня пригласил к себе на дачу там же, в Москве, Вальтер Ульбрихт, и мы откровенно о многом переговорили. Я понял, что мой отъезд на родину его радует. В Берлине на второй день после приезда меня пригласил к себе домой Отто Гротеволь, добрейшей души человек и умница. Когда я был в плену, мне очень хотелось повидать вашего вождя Сталина, но увы!.. Правда, в честь его семидесятилетия я через генерала Кобулова послал ему поздравление, в котором пожелал доброго здоровья и дальнейших успехов в его неустанной работе на благо мира. Не знаю, сообщили ли ему о нем…
"Путь от Сталинграда до этого поздравления для нас нелегок, - телеграфировали Сталину фельдмаршал Паулюс и генерал-лейтенант Роль Бамлер. - Тем более Вы можете быть уверены, что мы и после возвращения на родину приложим все наши силы, чтобы путем укрепления германо-советской дружбы помочь достижению Вашей великой цели - мира для всего человечества".
Паулюс взглянул на Чуйкова.
- Даже о смерти моей любимой жены я узнал от вас, Василий Иванович, - сказал он после скорбного вздоха. - Из Берлина в Москву вы прислали рапорт и доложили, что она будет похоронена в городе Баден-Бадене. Когда лагерное начальство уведомило меня об этом, я понял: Чуйков не только талантливый генерал, но и чуткий к чужому горю человек.
Василий Иванович поспешил возразить:
- Фридрих, я самый обыкновенный русский. Война была беспощадной, бои под Сталинградом тяжелые, но они не ожесточили меня. А вот вы совершили настоящий подвиг, когда с трибуны Нюрнбергского суда заявили о лживости сфабрикованной нацистами легенды о "превентивном" характере нападения на Советский Союз. Да, это была явная, открытая агрессия, и трибунал это признал. Наверное, когда вы, Фридрих, обличали в преступлениях фашистских главарей, они были возмущены вашим вероломством в кавычках.
- Еще бы! - воскликнул Паулюс. - Геринг, Кейтель и Кальтенбруннер взглядами разрывали меня на части. Я всего два дня присутствовал на Нюрнбергском процессе, отвечая на вопросы советского обвинителя генерала Руденко. В Берлин меня доставили на самолете, потом разместили в Потсдаме. Я очень волновался, но выступил на суде не по принуждению, а убежденный в своей правоте. Хочу еще добавить: когда по радио я обратился к немецкому народу и заявил, что Гитлер вел наш народ к преступлениям, мою семью гестапо по приказу фюрера бросило в концлагерь. А еще раньше, в сорок третьем, когда я сдался в плен, в Германии было объявлено, что я застрелился, а моя армия сражалась до конца. Три дня был траур по 6-й армии. Это ли не лицемерие фашистов?!
- Весь их режим был сплошным фарисейством, - сказал Чуйков, наполняя рюмки. - Теперь прошу ваш тост!
- Надо сперва подумать, - ответил Паулюс. - Хочу выпить за тех, кто в эти минуты и в ГДР, и в Советском Союзе несет службу по охране мира!
- Присоединяюсь, - поддержал его Чуйков.
- Матильда! - крикнул слегка опьяневший хозяин - Подай-ка нам конфеты, а то наш гость коньяк закусывает солеными огурцами.
Домоправительница тут же положила коробку на стол. Хозяин поблагодарил ее, пожав ей руку, и спросив, не возвратился ли домой Эрнст.
- Нет. Я сама удивлена, что он все еще не появился. Знал ведь, что вы ждете гостя…
(Фридрих Паулюс был женат на румынской дворянке Елене Констанции, урожденной Розетти-Солеску, и имел троих детей: сыновей Фридриха и Эрнста и дочь Ольгу. Фридрих погиб в Италии в 1944 году. Эрнст в 1970 году покончил жизнь самоубийством. Сам Паулюс умер в феврале 1957 года. Дочь Ольга принимала участие в его похоронах. -А.З.)
Чуйков начал поглядывать на часы.
- Время бежит быстро, а дел у меня на службе немало, - промолвил он с сожалением. - Так что пора заканчивать нашу беседу.
- Даже сегодня, в воскресенье, вы при делах? - удивленно повел бровью Паулюс. - У меня выходной, хотя сын с утра тоже ушел по делам. Пока не пришел, а я так хотел познакомить вас с ним. Василий Иванович, а что, если мы вместе приедем к вам на службу? У вас найдется время принять нас?
- Мы же с вами не на фронте, а по одну сторону баррикады, - улыбнулся Чуйков. - Конечно, я готов уделить вам время. Как соберетесь, позвоните мне, и я пришлю за вами машину.
Паулюс посмотрел Чуйкову в лицо и неожиданно спросил:
- Вы довольны своей военной судьбой?
- А вы? - ответил вопросом Василий Иванович.
- Я? - Паулюс растерянно усмехнулся. - Для военачальника трагедия, если он попадает в плен на поле брани, - грустно продолжил он. - Моя честь запятнана. Это ужасно! Не знаю, смогу ли я вернуть все то, что потерял на фронте. Новую власть я принял всем сердцем, но это эмоции, надо доказать своими поступками. Сумею ли?.. Вот что тревожит меня.
- А я своей военной судьбой доволен, - весело произнес Чуйков. - В девятнадцать лет я стал командиром полка, сражался с врагами в Гражданскую войну. А в сентябре 1942 года, когда ваша 6-я армия пыталась взять Сталинград, я возглавил 62-ю армию, позже переименованную в 8-ю гвардейскую, и вошел с нею в ваш Берлин, логово фашистского зверя, как мы тогда говорили…
- Я, Василий Иванович, завидую вам: пройти от Сталинграда до столицы рейха с тяжелыми боями нелегко, - сказал Паулюс.
- Да, Фридрих, но я был счастлив, когда 1 мая 1945 года на КП армии прибыл начальник Генштаба сухопутных войск Германии генерал Кребс, чтобы вести переговоры о прекращении огня в Берлине. Он сообщил, что 30 апреля Гитлер покончил жизнь самоубийством. Его заменил Геббельс, он был назначен канцлером. Перед смертью фюрер создал новое правительство во главе с президентом гросс-адмиралом Деницем… Я заявил Кребсу: никаких условий, только безоговорочная капитуляция!.. Скажу вам как на духу: я горжусь тем, что Красная армия наголову разбила вооруженные силы вермахта. Это ли не счастье - выстоять в борьбе с врагом?..
Паулюс глухо изрек:
- Я вас понимаю, Василий Иванович, и как противник, с которым вы дрались, преклоняюсь перед вашим мужеством. Дай Бог вам успехов в жизни!.. - Он с минуту помолчал и задумчиво промолвил: - Есть у меня к вам еще один деликатный вопрос. Когда я вернулся в Берлин, услышал от своих коллег, что в ГДР едва не разразился путч летом прошлого года. Это правда?
Чуйков улыбнулся:
- Что было, то прошло, Фридрих, и надо ли вам подробности того, что случилось? Поберегите свое здоровье.
- А всё же, хотя бы вкратце, расскажите, - попросил Паулюс - Мне тоже нужно знать, кто у нас враги, а кто друзья.
Чуйков не стал скрывать что-либо от Паулюса и объяснил, что спецслужбы Запада спровоцировали выступление немцев ГДР против своих властей. Возбужденные люди, в основном безработные, окружили здание правительства ГДР и пытались забросать его бутылками с горючей смесью. Помощь народному правительству ГДР оказала Советская армия. В Берлине объявили военное положение, и на улицы города, в его центр, вошли советские танки и другая военная техника. Советский военный комендант в Берлине в своем приказе потребовал от бунтовщиков прекратить противозаконные действия, разойтись по домам и "больше трех не собираться".
К 14 часам 17 июня, как пишет советский контрразведчик Александр Провоторов в своей книге "Заметки контрразведчика", в Берлин из Москвы прибыл маршал Говоров, а из Варшавы - министр обороны Польши маршал Рокоссовский. Последний перед вылетом в Берлин приказал подтянуть польские силы к границе с ГДР. Сложилась тревожная ситуация, и назревало военное столкновение. Главнокомандующий, он же глава советской контрольной комиссии в Германии, генерал армии Чуйков привел в повышенную боевую готовность все дислоцированные в Германии советские войска. Закордонная советская разведка докладывала о том, что в руководстве вчерашних наших союзников по антигитлеровской коалиции, особенно в администрации США и его силовых структурах на территории ФРГ возникли опасения потерять Западный Берлин, имевший по Потсдамскому соглашению особый самостоятельный статус. Резкое заявление Чуйкова, пишет Александр Провоторов, представителям американской, английской и французской дипломатии о том что, если провокации не прекратятся, Западный Берлин будет раздавлен "как консервная банка", отрезвляюще подействовало на западных военных стратегов. Через несколько часов из Бонна прибыл министр по общегерманским вопросам (иностранных дел) ФРГ Кайзер, который на секретном совещании у берлинского бургомистра дал категорическую установку на прекращение провокаций против ГДР, а на другой день с призывом к спокойствию публично выступил на многотысячном митинге перед западноберлинскими жителями.
К вечеру 17 июня обстановка повсюду нормализовалась. Ни один советский солдат на всей территории ГДР не пострадал. Не было потерь и со стороны немецкого населения.
- Вот как все происходило, - завершил свой рассказ генерал армии Чуйков. - А могло быть и хуже. Так что, Фридрих, как человек, искушенный в военном деле, помогайте укреплять армию ГДР. Ну а что касается нас, советских людей, то мы всегда придем вам на помощь.
- Да, вы правы, Василий Иванович, порох надо держать сухим! - откликнулся Паулюс.
А во время минувшей войны их отношения были совершенно иными, потому как Сталинградская битва была кровавой и беспощадной…
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Нравственная сила государства заключается в характере его граждан.
П. Пестель
1
Москва, июль 1942 года.
С утра Сталин просматривал папку с донесениями с фронтов. Он был задумчив, хмур. События на советско-германском фронте развивались неблагоприятно для нас: ударная группировка немецких войск стремилась прорваться в большую излучину Дона, боевые действия на юго-западном направлении обострились, что, естественно, весьма обеспокоило Ставку Верховного главнокомандования. И когда на доклад прибыл генерал-полковник Василевский, Сталин резко вскинул голову и, обжигая его укоряющим взглядом, спросил:
- Что, начальник Генштаба принес черные вести? - На одутловатом лице Сталина вспыхнула натянутая улыбка, от которой Василевскому сделалось не по себе.
Еще и месяца не прошло, как он стал начальником генерального штаба Красной армии, сменив на этом посту маршала Бориса Шапошникова, освобожденного от должности по болезни, и как раз в эти дни под напором вражеских сил наши войска отступали. Василевскому приходилось часто бывать в Ставке, решать у верховного самые разные вопросы, казалось, можно уже привыкнуть, но Александр Михайлович неизменно волновался: Сталин был непредсказуем, порой выходил из себя, чертыхался, требовал "на месте расстреливать тех, кто без приказа оставляет боевые позиции". В таких случаях Василевский проявлял сдержанность, но и не молчал, твердо отстаивал свою правоту, если был в ней уверен. Может быть, поэтому Сталин ценил его, считался с его мнением и, когда в Ставке обсуждался тот или иной вопрос, нередко говорил: "А что нам скажет товарищ Василевский?.."
Сейчас начальник Генштаба стоял у двери, пока верховный не предложил ему сесть. Он зябко передернул плечами, усаживаясь в мягкое кресло, положил перед собой папку. Сталин откинулся на спинку кресла, задержал на Василевском взгляд.
- Что-то вы спокойны, товарищ Василевский, - бросил он небрежно. - А я вот сижу как на иголках. Почему? Мучает вопрос: когда наконец Красная армия перестанет отступать? Вот и на Сталинградском направлении мы терпим неудачи. Слышали, наверное?
В голосе Сталина прозвучала ирония, от которой у Александра Михайловича появился холодок в душе. Он едва не вспылил, но, сжав губы, промолчал. Обидно стало: разве верховный не знает, что начальник Генерального штаба в первую очередь в курсе оперативно-стратегической обстановки на южном фланге советско-германского фронта? Так нет же, ёрничает…
- Я тоже переживаю, товарищ Сталин, - как бы невзначай обронил он. - Передовые отряды 62-й армии генерала Колпакчи и 64-й генерала Чуйкова всю неделю упорно обороняются на реках Чир и Цимла. Есть опасение, что немцы скоро начнут атаки на главную линию обороны этих двух армий.
- Кто вам об этом сообщил, не генерал Колпакчи? - прервал начальника Генштаба верховный.
- Поздно вечером я говорил с ним по телефону ВЧ - объяснил Василевский, качнув головой. Прибавил твёрдо: - Но паники в голосе командарма не услышал, наоборот, он горит желанием выстоять перед врагом.
- Гитлеру позарез нужна кавказская нефть, но и мы без нее не сможем воевать, - проговорил верховный и перевел разговор на другое: - Так о чем вы хотели мне доложить?
- О положении наших войск на Сталинградском направлении, - поспешно сказал Василевский. - Оно осложнилось. Враг стремится втянуться в большую излучину Дона…
- Что предлагает Генштаб? - снова прервал его верховный.
Еще до начала оборонительных боев Ставка в тылу Юго-Западного и Южного фронтов из своего резерва развернула три армии - 62, 63 и 64-ю. Сейчас Василевский предложил верховному передать туда и 57-ю армию Северо-Кавказского фронта.
- Не рановато ли? - вскинул брови Сталин.
- Можно это сделать и позже, - согласился начальник Генштаба.
Скрипнула тяжелая дверь, и в кабинет вошел генерал армии Жуков. Видно было, что он торопился, лицо у него раскраснелось, а под живыми глазами блестели капельки пота.