Но я-то знаю, за семь лет набрался опыта. Это в столицах прочего мира все на виду. Или почти все. Но и здесь, в Москве, есть эта "ночная жизнь", только она загнана глубоко в подполье. Бордели, обставленные по высшему классу, со всеми видами услуг, с дивами, которым и Париж позавидует. Игорные притоны - там идет игра по ставкам, на которые не решится иной миллионер, мой соотечественник. Воровские "малины", тайные дома свиданий, подпольные кабаки, где гульба идет всю ночь - со стриптизом, кабинетами, разборками мафиозных групп. И всю ночь работают подпольные цеха так называемой "теневой экономики", где дельцы невидимого бизнеса, тесно связанные с чиновниками самого высокого ранга, с членами правительства, с функционерами Центрального Комитета КПСС, с прокурорами, судьями, милицейскими высшими чинами (все они у них на содержании), куют свои несметные капиталы. А на загородных правительственных дачах, в привилегированных квартирах, таких, которую мы только что покинули (нет, в таких невозможно… но похожих), - пируют подобные компании, вершат свои дела, заключают сделки, считая себя, наверное, подлинными хозяевами этой несчастной страны…
Да, все это происходит сейчас, в этот момент, пока мы мчимся по пустой оккупированной русской столице, и "тойота" ныряет под мост, на котором написано аршинными буквами: "Партия и народ едины".
…Мы приехали. Сеня распахнул дверцу машины:
- Прошу!
- Спасибо.
- Не стоит.
Синяя "тойота", пыхнув дымком отработанного бензина, умчалась.
Вика устало провела рукой по глазам, сказала, зевнув:
- С ног валюсь. Сколько времени?
- Четверть четвертого.
- Загуляли.- Она внимательно, долго, с тревогой посмотрела на меня.- Ты ему отказал.
- В чем?
- Ты знаешь, в чем. Он многих об этом просит. Ну… Тех, у кого есть возможности.
- Я ему отказал,- сказал я и начал злиться.- Ты знала, что он заговорит об этом?
- Предполагала. Но я знаю тебя.- Вика слабо улыбнулась,- И, милый, разве тебе было не интересно?
- А если я напишу в свою газету обо всем…
- Напишешь? - перебила меня Вика и стала серьезной. Задумалась.- Напиши. Какой будет результат? Во-первых, если говорить о Галине, она плюет на подобные публикации. Уже кое-что там у вас печатали. Во-вторых… У тебя могут быть неприятности. Вплоть до лишения лживого пасквилянта Артура Вагорски, после соответствующих опровержений, аккредитации в Москве. Это как они решат. Впрочем, думаю, подобного не произойдет. Настало удивительное время: всем на все наплевать. Так что пиши. Но вот меня… И это, в-третьих, ты подставишь. Уж со мной-то они разберутся, можешь не сомневаться. Раздавят, как клопа. Я еще удивляюсь, как они терпят. Там, в Пятом управлении у Андропова, на меня много чего накопилось. Твоя статья будет последней каплей.
- Ничего я не буду писать! Дурочка ты моя.
- Тогда спать, спать! - Вика опять сладко зевнула.
Над крышей нашего пятнадцатиэтажного дома еле заметно посветлело небо.
Но в остаток той осенней ночи мы с Викой так и не заснули.
Я чувствовал, что Вика, лежа со мной рядом, не спит, хотя она не двигалась, замерла.
- Ты знаешь, почему мы пропали? - нарушила она молчание.
- Кто - мы?
- Мы, Россия, все народы, населяющие советскую империю. Впрочем, разных народов уже нет. Есть некое единство. Как это он определил? Общность под названием "советский народ". Интересно, кто это Леониду Ильичу придумал? Кто-то из новых советников. Свежие мозги, молодая кровь. Наверно, орден вручили за эту "общность". Нет, не орден. Презентовали дачу, новую квартиру или повышение в должности.- Вика помолчала.- Дай закурить.
- Ты же не куришь.
- Иногда курю. Тебе это известно. Дай!
Мы закурили оба.
- А пропала Россия…- Как интересно она держит сигарету: почти в кулаке. Маленькие обезьянки подобным образом держат банан.- Вы этого не поймете.
- Вы - это кто?
- Европейцы, американцы, люди свободного мира. Вам не постичь глубину маразма нашей жизни. Маразма, нравственного и духовного падения. Для этого надо тут родиться, вырасти…- Она глубоко затянулась.- И остаться человеком. Впрочем… А, ладно! Не хочу говорить…
Вика отвернулась к стене.
- Нет, все-таки объясни,- как можно мягче попросил я.
- Что объяснять? - Она резко поднялась, села, поджав колени к подбородку,- Что объяснять… Вот все, что ты сейчас видел у Бори… Это, мой дорогой американец, советский идеал жизни. Сверхидеал. Роскошные квартиры, дачи, машины. Да… Вот-вот…- Похоже, Вика разговаривала больше с собой, чем со мной.- Жрать черную икру большими ложками. Еще - связи, протекции на самом верху. Сверхуспех - возможность ездить за границу, в любой момент, когда захочется, лучший вариант - двойное гражданство…
- К чему и стремится Борис Буряце? - перебил я.
- К двойному гражданству? Да что ты! Если Бореньке удастся драпануть за "бугор", кое-что прихватив с собой, он сюда больше носа не сунет. Заляжет где-нибудь на островке среди теплого океана, сменит фамилию, сделает пластическую операцию. Только они его все равно достанут, везде. Найдут и прикончат. Конечно, если сочтут это необходимым.
- Не велика ли честь? - спросил я.
Но Вика, похоже, не слышала моего вопроса.
- И самое ужасное… Вот такой животный идеал не только у простого советского человека, винтика задрипанного. У него он, в массе своей, естественно, таков. Нет! Это идеал людей самого верха. Дочь главы государства! Не хрен собачий,- Вика вскочила с тахты и, голая, стройная, напоминающая сейчас хищного зверя, молодого и красивого, загнанного в клетку, быстро ходила по спальне,- А все остальные, кто там был?… Исключая обслугу и трех проституток. Жить так посреди забитого народа, всею этого мрака?… Господи! Одни убогие представления, цели у преступников и всяких там министров и генералов…уевых. Поэтому они и вместе, слились в смертном объятии. Уже не расцепишь, не отличишь одного от другого. А знаешь, почему так?
- Нет, не знаю. И прошу тебя, успокойся…
- Еще чего! - резко, даже грубо перебила Вика.- Успокойся… Есть, есть главная причина.
- Какая?
- Никакая! "Успокойся…" Нет, Арик, ничего ты не понимаешь в нашей дерьмовой жизни. И вообще… Чего ты засиделся в Москве?
Это была отдельная тема, которая иногда возникала, когда Вика впадала в крайнее раздражение. Или у нее резко портилось настроение.
- Все-таки в чем главная причина всего происходящего в России? - настойчиво повторил я вопрос.
- Все-все! - Вика смяла в пепельнице окурок.- В другой раз расскажу.- Она остановила меня требовательным жестом руки.- Обещаю: в другой раз! - Подошла к окну, открыла форточку, глубоко вздохнула.- Смотри, уже совсем светло. Пойду на кухню, сварю кофе.
Вика накинула мой халат и вышла из спальни.
Я лежал, не шевелясь, смотрел в потолок. Тоска сжимала мое сердце.
- …Куда прешь, козел?! - заорал наш водитель Гарик Сапунов, приоткрыв дверцу своего "Москвича".- Скотина безмозглая!
Мы выбрались из подземного туннеля и опять оказались зажатыми машинами со всех сторон.
- Видит же, ублюдок, что я в правый ряд иду, на поворот.
Цель была рядом: слева в снежной круговерти смутно вздымалась громада высотки на площади Восстания. Сейчас, если нашему художнику-абстракционисту удастся выбраться в правый ряд и свернуть на улицу Воровского…
- А что Борис…- спросил я.- Как его?
- Борис Буряце? - подсказала Вика.- Давно мы с тобой, Арик, в Большом театре не были. Теперь Борис Буряце под кликухой Борис Цыган - солист Большого. Сам понимаешь, чьими хлопотами…
- Ничего себе! - вырвалось у меня.
Гарик таки влез в правый крайний ряд, и наш "Москвич" повернул на улицу Воровского.
Я взглянул на часы: было без двадцати двух одиннадцать.
В ЦДЛ, то есть в Центральном Доме литераторов имени А. А. Фадеева, или попросту в писательском клубе Москвы, дым стоял коромыслом: переполнены оба зала ресторана, дубовый и так называемая "веранда", битком и в подвальном кафе, и в верхнем, известном своими шаржами и шутками художников на стенах и эпиграммами поэтов, тоже украшавших стены. Почему-то сейчас вспомнил такой опус:
Идя в свой клуб, бери жену,
Не подражай буржую:
Свою, а не чужую.
Гвалт, смех, гул возбужденных голосов, изрядное количество пьяных. Все друг друга знают. Или почти все. Говорят, здесь нередко выясняются творческие и прочие отношения весьма бурно, вплоть до русского мордобоя, но мне видеть подобное не доводилось, хотя в клубах творческой интеллигенции русской столицы - здесь, в ЦДЛ, в домах композиторов и архитекторов, в Доме журналистов, наконец, в ЦДРИ, то есть в Центральном Доме работников искусств, я бываю довольно часто. Все по той же формуле: профессия обязывает.
В этих закрытых клубах - вход по членским книжкам творческих союзов (гости по советскому обычаю: небрежное "Эти со мной"), как правило, хорошая кухня, вежливые официанты, не грохочат дикие джазы и "группы", как в прочих московских ресторанах, куда, кстати, попасть просто так, предварительно не заказав столик, по вечерам невозможно. Картина везде одинаковая: ворчащая очередь у входа, традиционная вывеска "Свободных мест нет", неприступный хмурый швейцар в дверях, больше смахивающий на вышибалу.
Ни в ресторане, ни в обоих кафе мы Игоря Андропова с компанией не обнаружили. Однако скоро Гарик Сапунов встретил Сашу Коренева. Поэт в изрядном подпитии одиноко сидел в большом холле первого этажа в удобном мягком кресле у окна и, похоже, пребывал в философской меланхолии. Это был худой, подвижный человек лет шестидесяти с нервным интеллигентным лицом, которому стрелки седых усов придавали некую таинственность. Мне говорила Вика, что он фронтовик, и свои первые стихи написал в окопах теперь такой далекой войны. Это для моего поколения далекая история. А они, участники тех боев, походов, и сейчас живут там. Похоже, это главная их жизнь. Навсегда… Я это особенно почувствовал, попав года два назад в Минск, на какую-то литературную декаду, где провел несколько дней и ночей с белорусскими писателями.
- А, это вы,- без всякого удивления сказал Александр Кириллович Коренев,- Опоздали.
- В каком смысле опоздали? - спросила Вика.
- Вся компания Игорька Андропова, бросив стол, поднялась по боевой тревоге и рванула…
- Что за тревога? - четко, профессионально поставил вопрос Николай Кайков.
- Бросили стол, вопли-сопли… С Антониной, официанткой, правда, рассчитались. И все - на меня. Пришлось допивать. Хорошо, отловил тут двух молодых стихоплетов. Помогли,- Александр Коренев обвел нас внимательным насмешливым взглядом и продолжал уже совершенно трезво: - А вы ничего не знаете? - Возникла пауза. Мы ждали,- Конец света. Тут кутеж, дым коромыслом… Да и в прочих подобных заведениях. Пир во время чумы…
- Да в чем дело, наконец? - нетерпеливо перебила Вика,- Саша!
- Дело в следующем… Вот мы тут прожигаем жизнь… Впрочем, такую жизнь и надо прожигать.- Поэта явно тянуло на философию.
- Ну! Ну! - Гарик Сапунов еле сдерживал себя.
- Не нукай, не запрягал. "Ну…" Словом, дамы и господа, со вчерашнего дня в Москве идет грандиозная операция под названием "Каскад". Осуществляют ее совместно силы милиции и КГБ. Но, как сказал примчавшийся в поту к нашему застолью один деятель, по наводкам кагебешников. Метут теневиков самого высокого пошиба. Наносится сокрушительный удар по теневой экономике нашей замечательной столицы.
- А при чем тут Игорь Андропов? - спросил литсотрудник "Вечерней Москвы" Николай Кайков.
- Он ни при чем.- Опять последовала пауза.- Гарик, дай закурить.- Поэту Кореневу доставляла удовольствие игра на наших нервах. Задымив сигаретой, он продолжал: - С нами тут сидел один не то генерал, не то полковник. В штатском. Вот потный гонец и принес ему весть: замели его друга-приятеля, цеховика. Как я понял, миллионами парень ворочал. Генерал… Пусть он будет генералом, вскочил как ошпаренный: "Надо вытаскивать. Игорь, поможешь?"
- Что…- Я подыскивал русские слова.- Что, Игорь Юрьевич за помощью обратится к отцу? - И поймал осуждающий взгляд Коли Кайкова.
- Ни в коем случае,- поспешно, оглянувшись по сторонам, ответил Александр Коренев,- У него наверняка есть другие возможности, предполагаю, весьма эффективные.
- В Домжур! - скомандовала Вика
Мы спешно покинули писательский клуб, оставив поэта Коренева в некотором недоумении. Он только успел крикнуть нам вслед:
- Экспроприаторов экспроприируют!
…В Доме журналистов обстановка была та же: везде битком народу, гвалт и шум, пьяные красные физиономии.
- Нас ждут,- сказала Вика.
Мы спустились в подвальный пивной бар, и, хотя там, как говорят русские, было яблоку негде упасть, столик для нас действительно нашелся в углу под розовым плафоном в виде тарелки, вмонтированной в стену. За столиком сидели два неприметных джентльмена, оба лет тридцати пяти - сорока, чем-то неуловимым похожие друг на друга, потягивали пиво из кружек; рядом стояла тарелка с креветками.
Нас быстро познакомили, и пока художник-абстракционист и журналист из "Вечерней Москвы" таскали от буфетной стойки кружки пива, креветки, бутерброды с рыбой, Вика пошепталась с одним из джентльменов. (Он был белобрыс, с короткой стрижкой.)
Скоро с белобрысым мы оказались в самом углу стола у прохладной серой стены. Остальная компания, центром которой неожиданно стала "просто Зоечка", как бы отгородила нас от остального мирка пивного бара: бывшая манекенщица, несмотря на свою субтильность, с удовольствием пила пиво, лихо, умело расправляясь с креветками, сверкая острыми зубками, жевала бутерброды, на нее сыпались мужские комплименты.
Пока за столом менялась мизансцена, Вика успела шепнуть мне на ухо:
- Он с Лубянки. Информация будет точной. Проверено. Цену он назовет сам.
Итак, мы сели с ним рядом, тоже попивая прохладное темное пиво с экзотическим названием "Двойное золотое".
- Что вас интересует? - тихо, бесцветно спросил мой собеседник, глядя в свою кружку пива.
Подумав, я задал несколько вопросов.
Он тоже погрузился в размышления.
- Что касается последней беседы Цагана и Суслова,- сказал он, не поднимая глаз,- у меня ее нет. И, могу вас заверить, ни у кого нет. Но суть их разговора легко просчитывается. Как и ответ на ваш последний вопрос: о расстановке сил в Политбюро после ухода Суслова,- Он сделал большой глоток пива и подвел черту: - Вам полученная информация обойдется в сто "зеленых".
- Договорились,- сказал я.
…Когда мы с Викой вышли из Дома журналистов, было без пяти минут двенадцать.
Еще в пивном баре Гарик Сапунов сказал:
- Ребята, я не удержался, сто пятьдесят граммов водяры принял. "Тачку" тут на приколе оставлю, а до дому - пехом. Я же рядом, на Кропоткинской. Так что придется вам левака поймать.
Левака поймали сразу. Им оказался разбитной чернявый паренек кавказского типа, водитель черной "Волги", явно принадлежащей какому-нибудь министерству. Похоже, ночной отхожий промысел. Узнав, куда ехать, паренек поцокал языком, сказал гортанно:
- Далеко, слушай. Такой снег, панымаешь…
- Не томи,- прервала его Вика,- Сколько?
Кавказец заломил как минимум тройную цену.
- Поехали,- сказал я.
В салоне машины было тепло, тихо пела французская певица. "Наверняка про любовь и разлуку",- подумал я. Пахло дымком дорогих сигар.
- Что твой шеф курит? - спросила Вика.
- Пцхе! - Водитель, кратко оторвавшись от руля, пренебрежительно всплеснул руками.- Гаванские сигары, панымаешь! Пижон!
Нас, завывая сиреной и пробликивая синей мигалкой, обогнали две милицейские машины, наверняка с форсированными двигателями.
- Шакалы! - процедил сквозь зубы наш водитель.- По всей Москве рыщут, панымаешь. Вторую ночь.
"Операция "Каскад",- подумал я и прошептал Вике на ухо:
- Мне напряженной работы на час. Поможешь?
- Конечно.- Моя женщина нежно, щекоча, поцеловала меня в ухо.
20 января 1982 года
Внеочередное заседание Коллегии КГБ СССР было назначено на пятнадцать часов.
Юрий Владимирович Андропов вызвал к себе для бесед с глазу на глаз начальника Шестого управления по решению экономических проблем Федора Александровича Щарака на четырнадцать часов пятнадцать минут и начальника Пятого управления по работе с интеллигенцией Фрола Дмитриевича Попкова на четырнадцать часов сорок минут.
Эти два мощных управления были детищами Председателя КГБ - в структурную перестройку первого и создание второго, в подбор руководящих кадров, в разработку стратегии и тактики их деятельности Юрий Владимирович вложил немало инициативной энергии, сил, изобретательности. Первое управление при его руководстве Комитетом расширилось, второе было образовано по личной инициативе Андропова.
Шестое управление занимается борьбой с экономическими преступлениями и связанной с ними коррупцией, проникшей во все структуры политической и государственной жизни страны с самого верха, по принципу пирамиды. За деликатным названием Пятого управления - работа с интеллигенцией - скрывается борьба с диссидентским движением во всех его проявлениях.
В соединении этих двух зол: экономических преступлений, а суть их - возникновение внутри социалистической экономики подпольного, фактически частного сектора, помноженного на коррупцию, с интеллектуальной оппозицией или, если угодно, антисоветской деятельностью "части" отечественной интеллигенции, Юрий Владимирович видел главную угрозу системе.
Часы показывали десять минут третьего.
Хозяин кабинета неторопливо подошел к окну. Тяжелые портьеры были раздвинуты. Снегопад еще ночью закончился, но небо над Москвой было по-прежнему в тучах. Вокруг памятника основателю ЧК кружили снегоуборочные машины, похожие на желтых навозных жуков, поглощая в свои чрева снежные горы.
И еще из окна своего кабинета Юрий Владимирович видел темно-серые цековские здания на Старой площади, и чуть-чуть подальше - над московскими крышами возвышались башни Кремля.
Зазвонил телефон, связывающий кабинет с приемной.
Андропов переключился на селектор.
- Слушаю.
- Товарищ Щарак, Юрий Владимирович,- четко прозвучал голос дежурного помощника.
- Просите.
Тяжелая дверь из светлого дуба открылась, и в кабинете возник генерал-лейтенант Федор Александрович Щарак, в отглаженном, как всегда, темном костюме, с черным кейсом в руке.
- Здравствуйте, Юрий Владимирович.
- Добрый день, Федор Александрович. Присаживайтесь вот здесь,- Начальник Шестого управления оказался почти напротив Андропова; только просторное поле письменного стола разделяло их,- В нашем распоряжении двадцать минут. И поэтому - сразу к делу. Те данные по первым результатам "Каскада", в которых фигурирует Цаган, ко мне попали позавчера утром. Тогда же они попали и к Михаилу Андреевичу?