Убить мать. Расправиться с братом. Избавиться от жен.
Заставить учителя принять ужасную смерть…
Все это доставляло ему подлинное наслаждение.
Его воспаленное воображение было неистощимо на изощренные казни, кровавые пытки, непристойные развлечения.
Современники называли его антихристом.
Его извращенность не знала запретов. Не подчинялась рассудку. Не ведала жалости.
Безнаказанность. Жестокость. Непристойность. Инцест.
Это не просто слова. Это жизнь великого Нерона.
Макс Галло - известный французский писатель, историк, биограф и политик, автор более 80 произведений.
Все исторические романы писателя - мировые бестселлеры, переведенные на многие языки.
В 1980-е годы Макс Галло входил в состав кабинета Франсуа Миттерана как министр, спикер и пресс-секретарь правительства.
"Для меня роман - это жанр гипотезы, жанр, в который можно внедрить любые элементы реальности, а не только факты…"
Макс Галло.
Содержание:
Макс Галло - Нерон. Царство антихриста 1
ХРОНОЛОГИЯ 1
ПРОЛОГ 1
ЧАСТЬ I 2
ЧАСТЬ II 5
ЧАСТЬ III 10
ЧАСТЬ IV 13
ЧАСТЬ V 18
ЧАСТЬ VI 23
ЧАСТЬ VII 28
ЧАСТЬ VIII 33
ЧАСТЬ IX 39
ЧАСТЬ X 43
Примечания 47
Макс Галло
Нерон. Царство антихриста
Его наглость, похоть, распущенность, скупость, жестокость его поначалу проявлялись, словно юношеские увлечения, но уже тогда всем было ясно, что пороки эти - от природы, а не от возраста.
Светоний, Жизнь двенадцати Цезарей, Нерон, XXVI
Я возненавидел тебя. Не было воина, превосходившего меня в преданности тебе, пока ты был достоин любви. Но я проникся ненавистью к тебе после того, как ты стал убийцей матери и жены, колесничим, лицедеем и поджигателем.
Трибун Сибрий Флав. Цит. по Тациту, Анналы, LXVII
Когда в тишине всеобщей гнусности слышны лишь звон рабских цепей и голоса доносчиков, когда все трепещет перед тираном и становится одинаково опасно как пользоваться его расположением, так и вызвать его недовольство, миссия народной мести выпадает историку. Что с того, что Нерон процветает, если где-то в империи уже рожден Тацит…
Франсуа-Рене де Шатобриан. Замогильные записки
ХРОНОЛОГИЯ
Марий, консул: 107 до Р.Х.
Сулла, консул: 88 до Р.Х.
Восстание рабов под предводительством Спартака: 73–71 до Р.Х.
Помпей и Красс, консулы: 70 до Р.Х.
Цезарь переходит Рубикон: 49 до Р.Х.
Убийство Цезаря: 44 до Р.Х.
Октавиан Август: 27 до Р.Х. - 14 после Р.Х.
Тиберий: 14–37
Распятие Христа: около 30
Калигула: 37–41
Клавдий: 41–54
Нерон: 54–68
Гальба
Отон
Вителлий: 68–69
Веспасиан: 69–79
Тит: 79–81
Домициан: 81–96
Нерва: 96–98
Траян: 98–117
Адриан: 117–138
Антоний Пий: 138–161
Марк Аврелий: 161–180
и Луций Вер: 161–169
Коммод: 180–192
Пертинакс: 193
Септимий Север: 193–211
Династия Северов
Диоклетиан: 284–304
Максенций: 286–304; 306–310
Галер: 304–311
Констанций I Хлор: 305–306
Север: 306–307
Максимин II Дайя: 307–323
Константин I: 306–337
Крисп Цезарь: 317–326
Константин II: 337–340
Констант I: 337–350
Констанций II: 337–361
Юлиан: 361–363
Иовиан: 363–364
476 - конец Западной Римской империи
ПРОЛОГ
Я пережил Нерона.
Каждый день я спрашиваю себя: почему так случилось?
Все, кто был мне близок - граждане Рима, которых я почитал, мой учитель и друг Сенека, - все они обезглавлены, отравлены, или сами оборвали нить своей жизни.
Сенека, как и многие другие, получил приказ умереть. Он вскрыл себе вены на руках и ногах. Но кровь текла слишком медленно, и его положили в горячую ванну, чтобы жар довершил дело.
Его братья и друзья тоже были приговорены.
А я постарел, прожив страшные годы, запятнанные преступлениями.
Ушел Нерон, за ним ушли и эти три шута - Гальба, Отон и Вителлий, целый год оспаривавшие друг у друга право наследовать императору. В конце концов трон достался Веспасиану и его сыну Титу, но и они тоже умерли. И сегодня, когда я пишу эти строки, нами правит второй сын Веспасиана - Домициан.
Я живу уединенно, на вилле в Капуе. Каждое утро меряю шагами аллею, что ведет от моего дома к фруктовым садам, которые тянутся до самых холмов. Затем сажусь лицом к мраморной колоннаде, окружающей виллу. И снова спрашиваю себя: почему я пережил их всех?
В иные дни я склонен обвинять во всем себя и мучаюсь от угрызений совести. Все они - те, кого уже нет, - не скрывали свои гордость и мужество, мысли, стремления, любовь и ненависть.
Я помню Эпихариду, бывшую рабыню, жену младшего брата Сенеки. Она пыталась взбунтовать против Нерона Мизенский флот. Ее разоблачили и пытали в надежде, что она выдаст сообщников. Ни один звук не слетел с ее уст, и она ускользнула от палачей, наложив на себя руки.
Я вспоминаю учеников Христа, сотни которых были истреблены Нероном после пожара в Риме. Одних бросили на растерзание хищникам, других, как дрова, свалили в костер, третьих распяли на кресте, обмазав их смолой, а потом подожгли, чтобы эти жуткие факелы освещали сады Нерона. Я слышал, как некоторые из этих несчастных пели, умирая.
Я знаю, что моя жизнь не более чем медная монета по сравнению с золотом и серебром их жизней. Осторожность была моей советчицей, молчание - правилом, трусость - щитом. Однако многих даже это не спасло.
Так почему же мне удалось выжить? Почему?
Я давно покинул Рим, но те, кого я знал, не отпускают меня.
Я бы хотел понять, кем был Гай Фуск Салинатор, мой предок, построивший эту виллу еще во времена республики, когда он ссужал деньгами Красса и был близок к Цезарю.
Я обнаружил книгу, написанную им здесь на исходе жизни. Это "История восстания рабов под предводительством Спартака". С ужасом узнал я, что после гибели Спартака Красс повелел распять шесть тысяч рабов на крестах, расставленных вдоль Аппиевой дороги - от Капуи до самого Рима. Поначалу он сохранил им жизнь, но лишь для того, чтобы позже предать лютой смерти. От восстания Спартака должно было остаться только это - память о страшной казни, чтобы Рим никогда больше не знал, что такое бунт рабов.
Однако мой предок, Гай Фуск Салинатор, в своей "Истории" вспомнил всех: Спартака и его сподвижников - Иаира, знахаря из Иудеи, греческого философа Посидиона и Аполлонию, жрицу Диониса и прорицательницу. И перед этими воспоминаниями картины жестокости Красса отступают на второй план.
В памяти всплыло последнее письмо, что написал мне Сенека:
"Знай, Серений, все, что остается после нас, - добыча смерти. Все, кроме мыслей. Начертанное на досках или папирусе оживает в каждом читателе. Познание - это вечная жизнь, подумай об этом, Серений".
Сенека научил меня смирению, и я рассказал свою жизнь без прикрас. Я вспоминал тех, кто ушел в небытие раньше меня.
Мой учитель верил в бессмертие души. Может быть, она не умирает именно потому, что людям свойственно писать историю жизни, которая и есть история души. Те, кого распинали на кресте, верили, что воскреснут, потому что были учениками Христа. И если меня хранило какое-то божество, то это был Он.
Я расскажу все, что видел, знал и пережил, - это мой долг перед Ним.
Пусть их души воскреснут. Потому что я, как и христиане, верю в бессмертие душ.
ЧАСТЬ I
1
Я увидел Нерона в день его рождения.
Он лежал на львиной шкуре, до пояса прикрытый белой тканью. Лапы хищника с длинными загнутыми когтями свисали по обеим сторонам ложа, как будто разжав хватку, оставившую на теле ребенка фиолетовые отметины. Мрачная, оскаленная морда животного угрожающе нависала над головкой новорожденного.
- Всмотрись в ребенка как можно внимательней, чтобы описать мне каждую складочку его тела, - говорил Калигула. - Обнюхай его, прикоснись к нему. В нем течет моя кровь - кровь Цезаря и Августа.
Он улыбнулся, улыбка превратилась в гримасу: нижняя губа выпячена, челюсти сжаты, подбородок вперед. Потом он опустил голову, чтобы я не заметил выражения его глаз, и я увидел только нахмуренные брови и вертикальную морщину на лбу.
Так близко я видел Калигулу впервые. Он царствовал уже девять месяцев, взойдя на трон после смерти Тиберия, которому я служил два года.
Большинство всадников и вольноотпущенных, входивших в ближайшее окружение покойного императора, покинули дворец. Ходили слухи, что некоторых убили телохранители Калигулы. Утверждали даже, что это он отравил Тиберия, которому приходился приемным внуком: Германик, отец Калигулы, был усыновлен Тиберием.
Нолис, отпущенный на свободу раб Тиберия, рассказал мне недавно о последних минутах покойного императора. Страдая от мучительных судорог, он цеплялся за слугу, которому Калигула велел снять с руки умирающего императорский перстень. Слуга в ужасе отбивался. Тогда Калигула, с презрением отстранив его, придавил голову Тиберия подушкой. И поскольку умирающий продолжал отчаянно сопротивляться, задушил его собственными руками. Один из слуг Тиберия, свидетель этой сцены, потрясенный ее жестокостью, не смог сдержать возгласа: отцеубийство! По приказу Калигулы его тут же схватили охранники и распяли на кресте.
Я видел, как исчезали соратники Тиберия, но сам бежать не пытался.
Со времен Гая Фуска Салинатора моя семья считала своим долгом служить тем, кого граждане и сенат призывали править Римом: сначала республикой, а впоследствии, после Цезаря и Августа, империей. Выбирать себе господина или предпочитать одного другому мой отец отсоветовал мне еще в юности - высшие силы с помощью кинжала или яда сами решают, кто придет на смену уходящему императору.
Итак, Калигула надел перстень Тиберия себе на палец. А я остался на службе во дворце, которая состояла в том, чтобы доводить до сведения сенаторов намерения императора и оповещать его советников о настроениях в сенате. Я был наблюдателем, который следит за передвижением армий на поле битвы. Я просто собирал сведения.
Мне хватило нескольких дней, чтобы убедиться в свирепости нрава Калигулы: считая слишком накладным покупать мясо, чтобы кормить хищников, предназначенных для зрелищ, он решил скармливать им заключенных, лично посещал темницы и указывал, кто станет ближайшей жертвой. Иногда небрежным движением руки он давал понять, что подобная смерть постигнет всех.
Я знал, что Тиберий был склонен к излишествам и разврату, любил возбуждавшие его игры с маленькими детьми в бассейне. А когда живые игрушки ему надоедали, приказывал казнить или оскопить "маленьких рыбок" - так он их называл. Могу также напомнить об оргиях, сопровождавшихся жестоким насилием, которым Тиберий предавался на Капри. Я неоднократно ездил к нему на остров, чтобы рассказать о происходящем в Риме, и каждый раз боялся попасть под горячую руку, стать жертвой вспышки гнева или какой-нибудь блажи. Я видел, как Тиберий изодрал лицо одному рыбаку той самой рыбой, которую этот несчастный имел неосторожность ему предложить. Император заподозрил, что рыбак промышлял у берегов острова, а это было строго запрещено.
Мне часто казалось, что безудержный разврат Тиберия, склонность к которому передалась и Калигуле, вызван опьянением от безраздельной власти, которой они обладали. Положить этому конец могла только смерть. Мне рассказывали, что Калигула советовал палачам продлевать мучения жертв. "Бей так, чтобы он думал, что умирает", - учил император, повторяя свое любимое изречение: "Пусть меня ненавидят, лишь бы боялись!"
И вот этот человек меня окликнул:
- Кто ты такой?
Этот вопрос, да еще заданный в подобном тоне, вполне мог означать смертельный приговор. Я был скромен, как подобает отпрыску благородной семьи, не имеющей особых притязаний. Основателем нашего рода был легат, никогда не вставший на чью-либо сторону в гражданских войнах, а его потомки верно служили императорам - Цезарю, Августу, Тиберию. "А теперь тебе, божественный Калигула".
- Серений, - повторил император, - потомок рода Салинаторов, основанного Гаем Фуском Салинатором, легатом при Крассе.
Он взял меня за локоть и увлек в одну из комнат.
- Сегодня вечером ты отправишься в Анций, - сказал он. - Моя сестра Агриппина должна родить этой ночью.
Он смотрел на меня молча и таким пронизывающим взглядом, что я опустил глаза.
Мне рассказывали, что его сестры были ему также и супругами. То, что было непозволительно для простых граждан, позволяли себе богоподобные императоры.
- Она спуталась с Домицием Агенобарбом. - Калигула наклонился ко мне и покачал головой. - Достойно ли это женщины, ведущей род от Цезаря и Августа? Я полагал, что она выше ценит свое происхождение. Какой-то Домиций Агенобарб и Агриппина, моя сестра!
Я старался не встречаться с ним глазами и выбросил из головы всякие мысли, чтобы император не смог их прочесть. Но вряд ли мне удалось скрыть охватившее меня изумление, ведь род Агенобарбов - Меднобородых - был знаменитым и могущественным. Агенобарбы служили легатами и цензорами, состояли в родстве с Брутом и Кассием, соперниками Цезаря, но во время гражданской войны перешли на сторону Августа, который сделал одного из них управляющим своими имениями. Рассказывали, что кто-то из предков Меднобородых имел рыжую бороду, железные челюсти и каменное сердце. И правда: члены рода, подобно сильным мира сего, являли образцы такой свирепости, что Август был вынужден осудить их поведение особым декретом. Но они не оставили своих диких привычек: один, развлечения ради, задавил ребенка на Аппиевой дороге, другой выбил глаз всаднику, осмелившемуся бросить ему упрек, третий истреблял вольноотпущенных за отказ пить столько, сколько им приказывали. И с этими людьми Агриппина решила породниться.
Тем не менее эта семья была близка к верховной власти, и высказанное Калигулой пренебрежение меня удивило. Если, конечно, он не пытался меня подловить.
Заложив руки за спину, император кружил вокруг, не отводя от меня глаз и что-то нашептывая.
- Езжай в Анций, - повторил он. - Ты поспеешь туда к завтрашнему утру.
Он поднял голову и закрыл глаза.
- Ты вдохнешь соленого морского воздуха, увидишь триремы в порту. Я тебе завидую, Серений. - Он снова опустил голову. - Я хочу знать, похож ли ребенок на меня.
И опять встряхнул головой.
- Почему я должен верить Агриппине?
Улыбнулся, закусил губу и внезапно заговорил совершенно другим тоном - резким и решительным.
- Мы с Агриппиной одной крови. И если она решила выйти замуж за этого Агенобарба, то плохо верится, что причиной тому любовь. Она использует этого увальня: ей надо, чтобы он ее обрюхатил, как бык священную корову. А ты уверяешь, что мне нечего опасаться. - Он положил мне на плечо тяжелую руку.
- Серений… - произнес он и тут же осекся, подозрительно поглядев на меня. - Императора всюду подстерегают опасности, и те, кто мне служит, в любую минуту могут меня предать, зарезать или отравить.
Калигула следил за мной, полузакрыв глаза.
- Вот и ты, Серений. Разве я знаю, о чем ты думаешь? Ты служил Тиберию. Может быть, ты хочешь отомстить за него и веришь, что его убил я? - Он пожал плечами. - Отправляйся в Анций и обнюхай ребенка. Послушай, что о нем говорят. Помни: если боишься укуса змеи, раздави ее яйцо.
Калигула резко оттолкнул меня.
- Ступай, ступай, - заключил он.
Я покинул Рим до наступления ночи.