* * *
На другой день Егор корпел в конторе над списками минералов коллекции. Было душно. Воспаленное солнце остановилось против распахнутых окон. Вдалеке погрохатывало.
За соседним столом старик-канцелярист резал на ломтики свежий огурец, собирался полдничать. От огурца пахло рекой и утром. Егор отложил перо.
- Гороблагодатское дело мне надо, Алексей Василич, - сказал он старику.
Тот показал ножом:
- Вот оно, как раз подшиваю.
- Знаю, что подшиваете. Я его с утра жду. Пока полдничаете, я посмотрю.
- Ну, тогда и дошьешь за меня.
- Извольте, Алексей Василич, дошью.
В "деле" торчало шило и болталась игла на суровой нитке. Наскоро, не дочитывая строки, Егор просматривал рапорты и доношения. "О гнилости муки" - рапорт надзирателя работ Андреянова. И резолюция: "Мешать с годной. Леонтей Угримов". Майор Угримов остался сейчас заместителем всего высшего начальства в крепости. "Ведомость о множестве и доброте руд в горе Благодать". Вот в ведомости надо поискать!..
"Гора сия отыскана ясашным новокрещеным вогуличем Степаном Чумпиным в 1735 году в мае, от Екатерин-Бурхского заводу 181 верста…"
Где-то теперь Чумпин? Совсем пропал человек с тех пор, как награду получил. Дальше: "… Избы строены для скорости из самосушного лесу…" Не то. Наконец среди не подшитых еще бумажек нашел одну годную: надзиратель работ жалуется, что добываемые руды по качеству разные, а складывать приходится без разбора, вместе, нет знающего рудоведца. Резолюция: "Ждать из похода пробирера Юдина".
Егор снял с нитки бумажку и кинулся к дверям. "Я к Угримову!" - крикнул канцеляристу с порога.
Вернулся через полчаса, взмокший, запыхавшийся, но радостный:
- Еду на Благодать! Дня на три. Там с рудой чего-то неладно. Разборы перепутали. Подорожную мне уже пишут.
Канцелярист со скрипом проткнул пачку бумаг:
- А подшить хотел за меня?
- Простите уж, Алексей Василич. Торопно очень. И еще одно просить хочу…
- Постой, бумажку ты утащил, Сунгуров. Где она?
- Осталась у майора. Вы сами уж возьмите. Вот что, Алексей Василич: перебелите за меня списки минералов. Они готовы, только по азбуке проверить и переписать.
- Вон чего захотел! Тьфу, тьфу! Я тебе кто, ясашный сдался?
- Так не сам я выдумал. Майор Угримов велел.
- Мм-м… майор. С того и начинал бы. Кажи списки, а то убежишь, не растолковавши, потом разбирайся.
- Я до "иже" сделал. На "иже" нету названий, кроме известняка. Вы с него и начинайте, Алексей Василич. А потом "како": каменная кудель, камень наждак, кварц, кровавик…
- Погоди, постой, камень наждак куда? На "како" или на "наш"?
- Да хоть на "кы", хоть на "ны" - всё одно.
- Гусь ты, Сунгуров, погляжу я на тебя. Как это всё одно? На всякое дело своя инструкция есть.
Старик забрал списки и глядел их по очереди, водя бумагу перед самым носом. Вернул Егора еще раз, уже с порога:
- Это что за минерал? Тоже перебелять?
Егор глянул, багрово покраснел и вырвал лист. На нем десятки раз на разные манеры было выведено слово: "Янина".
- Это не надо, - пробормотал Егор.
- Знаю я оный яхонт, довольно знаю, - захихикал канцелярист. - Тут геодезисты молодые сидели, так другого разговору у них не было - всё о премиер-майорской дочке.
На улице хлестал дождь. Гром перекатывался над крепостью из края в край. Водяные струи били с шипеньем о камни, разлетались в пыль. Две красивые радуги выгнулись одна над другой. Гроза была мимолетная, вдали уже голубело небо.
Егор постоял минуту в сенях Главного правления, среди кучеров и просителей, потом решительно протолкался к дверям и выскочил под прохладные струи. Сразу вымок до нитки. Крикнул под гром что-то веселое и ему самому неслышное и припустил бегом по пустынной улице.
ГОРА БЛАГОДАТЬ
Гора поднималась из лесов тремя вершинами. На ближней, самой крутой вершине, виднелись черные столбообразные скалы сплошного магнита.
По склону горы лес повырублен и стоят избы мастеровых людей. Отдельно, за бревенчатым забором, длинные и приземистые казармы каторжников. Крестьян к горе еще не приписали, и жилье имеет вид военного поселка. Ни женщин, ни детей не видно.
Караульный в армяке и с палашом указал Егору на избу, сказав: "Контора". Егор слез с телеги. В задымленной, с затоптанным полом конторе застал он надзирателя работ Андреянова. Надзиратель так свирепо орал на двух вольных рудокопов, что Егору подумалось: "Каково-то он с каторжными говорит?"
Ждать долго Егор не стал, осмотрелся и положил перед надзирателем свою бумагу.
- От Конторы горных дел. Проверить, как руда складывается. - Сказал негромко, с весом, самому понравилось.
Надзиратель смерил его недобрым взглядом и, должно быть, решил: не велика шишка. Пальцем отодвинул бумажку, не читая.
- Не отвертитесь деньгами! - продолжал он кричать на рудокопов. - Деньги само собой. Три кайла, им цена грош, а ежели к этим в руки попали? А? За такую пропажу плетей вам до сытости.
С каел на какую-то кожу для насосов перешел, будто бы кем-то истраченную на подметки. Егор наливался злостью: чуял, - нарочно над ним измываются, нарочно не замечают.
Еще дорогой, от подводчиков, наслушался Егор про самодурство надзирателя. Зверь, не человек. На Благодати он полный хозяин, - захочет, со света сживет. Рабочих при постройке плотины загонял в ледяную воду, не снимая цепей; кого сшибет струя - плыть не может, цепью за коряги зацепляется, тонет. Кормит народ гнильем, да и то впроголодь. Больных лечить не приказывает: сами-де отлежатся, а нет, так туда и дорога. Вот у такого-то ирода под властью и Андрей Дробинин, человек справедливый и добрый, ни за что на каторгу угодивший.
Егор с ненавистью глядел на бычьи глаза надзирателя. И сорвался неожиданно для себя.
Схватил бумагу со стола, сунул за пазуху.
- Так не допускаешь к проверке, эй ты? - крикнул звонко, с дрожью. - Ино я так главному командиру и доложу.
Надзиратель опешил - на один только миг, но этого было достаточно, все заметили. Рудокопы переглянулись. Мальчишка-писарь подскочил в углу.
- А ты кто? Куда тебя допустишь? - попробовал Андреянов напуститься на Егора. - Какие такие у тебя права-бумаги?
- Показывал уж я тебе, - еще напористее отвечал Егор. - Время у меня не даровое.
И еще что-то накричал. Дело было не в словах, - Андреянов и не слушал, тоже орал навстречу, - а кто больше дерзости в крике окажет.
Надзиратель вдруг поднялся с лавки и велел рудокопам итти за ним. От дверей вполоборота кинул писаренку: "Разбери, чего там у него". То есть, вышло, будто он и рук марать не хочет о такую мелочь, - подчиненному передает. А всё-таки сбежал с поля сражения. Победа досталась Егору.
Писаренок выглянул за двери, обождал и, ухмыляясь, сказал Егору:
- Я тебя признал, Сунгуров.
Егор присмотрелся, - нет, незнакомый.
- В арифметической школе вместе были, - подсказал писаренок. - Я-то недолго пробыл: непонятный к обученью оказался. Меня в Контору денежных дел отдали, подкладчиком полушек был на монетном дворе. А здесь я с весны.
- Помню теперь.
- Ловко ты его, хи-хи! Покажи бумагу… Так, "ученик рудознатного дела"… Чин-то у тебя не ахти. Ничего, всё форменно, допустит. Сейчас я сбегаю покажу ему. Только теперь гляди, Сунгуров, у бережно ходи: камешек бы на тебя с горы не упал.
- Тут обвалы, что ли, бывают?
- Хи-хи! У нас бывает. Всяко бывает. Он сам-то боится, как бы его кто из-за куста не хватил. Слышал ты: лютовал, что три кайла украдены? Боится, не на его ли голову каторжные припасают.
Писаренок убежал. Егор остался один, его еще трясло после схватки с Андреяновым. Может, напортил себе много, но удержаться было нельзя. Как же с Андреем повидаться? Да еще чтобы один на один. Ни до чего не додумался. Вернулся писаренок. Он привел с собой одного из рудокопов.
- Вот Гаврилыч покажет, что надо. Ночевать, Сунгуров, сюда же приходи. Приезжие все у надзирателя стают или у целовальника. Ну, а тебе, хи-хи! После крику податься, кроме конторы, некуда. Я здесь же сплю.
Рудокоп Гаврилыч снял войлочную шляпу, повертел в руках и опять надел. У него борода была под масть шляпе: желтая и плотно скатанная, как войлок.
- Можно показать, можно, - сказал он нерешительно, не зная, как держаться с приезжим. - Как я здешний бергал, могу всё показать.
- Всего мне не надо, дядя. Только покажи, как руду разбираете. Ну, идем.
Рудокоп шагал за Егором и говорил:
- Известно, как разбираем. Есть руда красная и есть руда синяя. Теперь еще оспенная пошла.
Поднялись на разработки, шли между валами руды. Зеленое лесное море раскинулось вдаль, сколько хватал глаз. Леса дикие, вогульские. Заблудиться в таких - никогда не выйдешь.
- Не оступитесь: шурф, - предупредил Гаврилыч.
Под ногами чернела ничем не огражденная дыра в землю. Воротка над ней не было, - значит, в шурфе не работают. Егор столкнул ногой камешек. Удар послышался скоро, в неглубокую воду.
- Мне и в шурфы надо будет спуститься, - сказал Егор.
- Тогда придется прихватить одного либо двух мужиков из ссыльных.
- Верно! Конечно! - У Егора блеснули глаза. - Одного довольно. Да возьми такого, чтоб в рудах понимал. Есть такие?
- Что ему понимать? Он у воротка стоять будет, его дело - бадью спустить да поднять.
- Бадью ты спустишь. А он со мной в забой пойдет.
- Нешто тогда Глухого взять, старика? Не знаю, где он робит сегодня.
- Поскорей иди.
- Сразу сейчас и на шурфы?
- Ну да. - Егору стало всё равно, раз какой-то Глухой, а не Дробинин.
- Так идите тропой, это по пути. А я здесь поднимусь и приведу.
Бергал полез прямиком на скалы. Руками подтягивался к кустам, короткие ноги, мягко замотанные в тряпье, ловко задирал к выступам и расщелинам.
- Гаврилыч! - закричал Егор, когда бергал уже почти поднялся к верхней площадке. - Двоих приведи, двоих!
И показал два пальца. Гаврилыч мотнул головой, - "слышу", дескать, - и скрылся за скалой. Егор пошел по безлюдной тропе. Тропа забирала вверх и привела Егора к шурфам. Вереница каторжников катала тачки, груженные рудой. На куче камней сидел караульный с ружьем.
- Эй, что за человек? - окликнул караульный.
- Из Конторы горных дел.
Караульный еще что-то спросил. Егор не ответил. Подходил бергал с двумя каторжниками и конвойным. Егор жадно вглядывался: кого ведет? - и сердце его заколотилось: он узнал Андрея. Как переменился Андрей! Надломила и его каторга. Даже ростом ровно бы меньше стал. Широкие плечи опустились вниз, борода поседела. И взгляд тот же, как у всех здесь, - безрадостный, безнадежный. Егора он не узнал и не взглянул почти.
На вороток стали конвойный и второй каторжник. Чтобы не подавать голоса, Егор движением руки указал Дробинину спускаться. Тот привычно спустил ноги в шурф, нащупал край бадьи и взялся за веревку. Вороток заскрипел.
Бергал, высекавший за камнем огонь на трут, тихонько сказал Егору:
- Осторожней с ним, с Глухим-то: злобный человек, опасный.
- Который Глухой? - удивился Егор.
Бергал помахал дымящим трутом в воздухе и им же показал в глубину шурфа. Зажег ямную лампаду и подал Егору.
- Там орт есть. Давно не чищенный, как бы порода не обвалилась, - добавил он, когда Егор поставил ноги на бадью.
"Орт - это ладно, - подумал Егор. Орт - боковой ход, в нем можно и спрятаться и поговорить с Андреем. Сам-то шурф не глубок, со дна всё слышно".
Бадья мягко опустилась на мокрый песок, направляемая рукой Дробинина. Не теряя времени, Егор полез в узкий орт. "Айда за мной!" - кинул он Дробинину. В конце тупика повернулся, сел на корточки и поднял лампаду между собой и Дробининым.
- Андрей Трифоныч, это я, - сказал улыбаясь.
Дробинин стоял на коленях. Хотел поднять руку - цепь не пустила ее выше груди. Собрал вместе густые пучки бровей и недоверчиво глядел в глаза Егору. Потом пучки раздвинулись - узнал.
- Лиза как? - первое, что спросил Дробинин.
- Жива и здорова, - заторопился Егор. - У нас она. Андрей Трифоныч, я к тебе вот с чем. В Лизином сарафане золото нашлось. Ты об нем знал?
Дробинин молчал. Егор поставил лампаду и принялся развязывать свой поясок:
- Одну крупиночку я с собой захватил, в пояске зашита. Погляди, пожалуйста.
- Не надо. Не доставай. Я знаю.
- Это заморское золото, Андрей Трифоныч, или здешнее?
- Заморское.
- А! - Егор вздохнул. - Я думал, не русское ли.
- Заморское, - повторил Дробинин. - И не спрашивай ты меня больше о нем. Злой крушец. Не в пору ты его сюда принес. А как в крепость вернешься, всё золото кинь в реку и не поминай о нем. Слышишь? А то горя не оберешься.
Андрей оборвал разговор о золоте и стал расспрашивать о Лизе. Ответы Егора успокоили его, лицо каторжника поласковело.
- Спасибо тебе, спасибо, - сказал он. - Знал бы ты, как успокоил меня, какой камень отвалил с сердца! Завтра было бы поздно. Скажу тебе всё: ночью я бегу. Четверо нас изладилось к побегу…
Больше он не успел рассказать, заскрипел вороток: обеспокоенный Гаврилыч спускался в шурф. Егор спохватился: под землей без каелка нечего было делать столько времени.
Тем же порядком побывал Егор с Дробининым во втором шурфе. Там узнал подробнее о плане побега. Ночью будут выломаны два бревна в палисаде у каторжных казарм. Для этого принесены и припрятаны во дворе кайла. Бежать придется сначала в кандалах и только в лесу - на камне или между теми же кайлами - можно будет разбить цепи. Если бы раздобыть напильник да надпилить железа заранее, бежать было бы много способнее. Но напильника нет, с воли никто не помогает.
- Попробую найти напильник, - пообещал Егор. - В кузницу зайду. Как вот передать его тебе?
- Любому каторжнику отдашь, до нас дойдет.
Егору так легко удалось в первый же час по приезде встретиться и поговорить с Андреем, что ему теперь всё казалось просто. Он отпустил каторжных с конвоиром и хотел избавиться от бергала. Но услужливый Гаврилыч не уходил. Может быть, было на то распоряжение надзирателя работ, может быть, от усердия, только он до самого вечера всюду сопровождал приезжего.
Кузниц на горе было три. В две из них Егор заходил. Напильников на виду не было, придумать заделье, чтобы порыться в ломе, сразу не удалось.
Наступил вечер. Каторжных свели в казармы. Слышна была перекличка и молитва, потом всё смолкло. Егор сидел на завалинке у конторы до темноты. Писаренок варил кашу на очаге, донимал Егора расспросами о жизни в крепости.
"Не заморское, - упорно думал Егор. - Андрей говорить не хочет, а здесь золото найдено. Уйдет теперь Андрей в бега, на много лет уйдет. Кто-нибудь отыщет золото. Мосолов - ловкач, вот кто отыщет".
- Хочешь вина? - спросил писаренок. Принес берестяной бурачок, открыл - запахло сивухой. Егора затошнило, отказался. Писаренок пил вино один, заедал кашей. Трещала лучина в светце Егор достал соленую рыбу, подорожники свои, но есть не мог. И тут пожалел, что ничего съестного не передал Андрею. Можно было бы в шурфе. Как бы ему сгодилось.
Писаренок захмелел, стал плаксиво выговаривать Егору, что он знаться не хочет, лез в ссору. Егор выглянул на улицу - уже совсем темно. Лег на лавку, считал минуты. Писаренок затеял курение, долго набивал трубку. Должно быть, табак был ненастоящий, очень смрадный.
- Когда ты спать будешь! - прикрикнул Егор.
Писаренок поспешно угомонился. Потушил лучину, улегся, но очень долго икал.
Егор лежал с открытыми глазами и слушал тишину за стеной. Он ждал выстрелов, криков. Но побег каторжники могли и отложить - до завтра, чтобы он раздобыл им напильник. Или так ловко ушли, что до утра караул не хватится. Вот бы это всего лучше. Егор не заметил, как уснул, и не заметил, что проснулся, - лишь удивился, что писаренок стоит над ним и больно бьет в бок.
- Что надо?
- Тревога же! Вставай! Слышь? Во, во!
Выстрел! Егора так и подкинуло на лавке. Вот оно!.. Сел было - и сейчас же опять лег.
- Скорей, Сунгуров! Это побег, не иначе.
- Я приезжий, - ответил Егор, отворачиваясь.
- "При-езжий"!.. Нечего тут разбирать. В облаву всем надо. Ну, скорей, скорей!
- И мест здешних не знаю. С первого обрыва сковырнусь.
Писаренок нехорошо выругался и убежал. Тогда Егор обулся и вышел за порог. Зубы у него стучали.
Выстрелов больше не было. Беспорядочные тревожные крики тоже утихли - вместо них послышались короткие оклики: "Гляди!.. Поглядывай!" Оклики переливались и всё удалялись по одной линии - облава тронулась в лес.
Ночь была еще в начале, темь непроглядная. Егор вернулся в контору и лег.
Через час примчался писаренок.
- Поймали! Ведут! - крикнул он.
- Всех четверых? - спросил Егор.
- А кто их знает, сколько бежало! Двоих поймали. У одного нога сломана, а другой ему помогал, обоих и сохватали. Близко вовсе. - Опять сбегал куда-то и вернулся хныча: - Теперь я и карауль! Полночи по лесу мотался, а полночи опять не спать. Не надо было на глаза лезть.
Он натягивал в темноте полушубок и ругал Егора лентяем и барином.
- Кого караулить будешь?
- Бегляков, вот кого… Их в баню посадили покамест.
Облава, оказывается, не кончилась. Свободных караульщиков не было, и писаренку велели до утра не отлучаться от бани.
- Вот тебя бы и поставить, - хныкал он. - Лежебока! Ездят тут дрыхнуть.
Егор зевнул протяжно. Сказал будто нехотя:
- Я не отпираюсь. Караулить так караулить. Ты один там?
- О чем и речь-то! - обрадовался писаренок. - Одному, поди-ка, боязно.
- Так пошли вместе. - Егор вскочил, засунул в карман рыбу и хлеб.
Баня была близко. Низкая дверь подперта колом. Писаренок пощупал кол, успокоился.
- Они связанные. Никуда не денутся. Давай поляжем здесь.
- Иди-ко ты в контору спать. Я и один не боюсь, а ты столько уж намучился.
- А мне ничего не будет?
- Сменишь меня перед утром.
- Ладно. - Писаренка уговаривать не пришлось.
Оставшись один, Егор прислушался, выбил тряпичную затычку в оконце и позвал:
- Эй, кто крещеный, отзовись!
Торопливый шопот ответил сразу, будто ждал.
- А ты кто будешь?
"Это не Андрей", - понял Егор.
- Дробинин ушел?
- Здесь он, рядом лежит.
Егор вышиб кол и открыл дверь - она громко заскрипела. Пахнуло холодным угаром и перепревшими вениками.
Нагнувшись вошел в баню:
- Андрей Трифоныч! Я тебя развяжу, беги скорей.
Андрей шевельнулся и застонал:
- Невмочь мне - нога. Отпусти Марко, Егор. Отпусти. Он за меня попал.
Медлить было нельзя. Егор распутал веревки на невидимом Марко.
- Прощай, Андрей, - сказал Марко, поднимаясь. - Может, и не увидимся. Забьет тебя, пожалуй, Андреянов. Прощай и ты, добрый человек.