Дни Волынского сочтены. Бирон готовит ему немилость и казнь. И Волынский, с его блестящим умом, понимает ловушку, но надеется, что успеет завоевать доверие Анны и стать необходимым ей. Он готовит доклад царице "Генеральное рассуждение о поправлении внутренних государственных дел" - ищет средства спасти нищую Россию. Как важно было бы подкрепить свои слова открытием нового, небывалого богатства! Заветной мечтой Петра Первого было найти золотые россыпи без походов и войн не в дальних горячих странах, а у себя в России. Ведь Анна считает себя продолжательницей начинаний Петра Первого. Увлечь ее блеском золота и вечной славы - о, за это Волынский взялся бы!
Взялся бы, если б знал. Но Волынский не знал и не думал никогда о русском золоте. Еще меньше подозревал он, что это золото так близко к нему.
Коляска скрылась за стрижеными липами Марлинской аллеи.
Веселый, гордый удачей, заглянул в слободку Санко. Через плечо сети, в руках и за спиной западенки и клетки с птицами.
- Я, брат, больше всех наловил. Сети больно хороши: легкие, ходкие. Чечеток стая ко мне спустилась… во стая!.. Я - раз. Половина моя. Щеглы есть, чижи, зяблики. В западенку всё больше синицы лезли да поползни. Это долго: пока вынимаешь, пока что. А сетью - раз! - есть!.. Ну, пойду в Малый, сдать надо.
И ушел. После обеда был сбор охотничьей и придворной челяди. Всадникам на конях, кучерам с запряжкой, всем в парадной амуниции.
По кругу шагом ехали конные, все на белых лошадях с коротко подстриженными хвостами и гривами. Наездники в зеленых мундирах, а поверх зелёный же кафтан. На груди начищенные медные гербы, сбоку короткие ножи, за плечами ружья. У каждого на сворке тройка собак, поджарых, острогрудых.
Егор стал у угла каменного дома, подальше от народа. Скоро послышалось ему встревоженное кряканье уток - совсем близко, сзади. Оглянулся - никого. Немного погодя опять кряканье да вперемежку с задорным собачьим лаем. И не видя, Егор ясно представил себе: маленькая шавка, молодая, почти щенок, и ухо, наверно, завернулось. Посмотрел вдоль стены - ни собаки, ни уток нет. Прошел шагов пять и в нише увидел человека, сидевшего, поджав под себя ноги.
- Чего ищешь? - спросил тот смутившегося Егора.
- Ничего… Собака уток гоняет где-то тут.
- Уток?.. Ты приезжий?
- Да.
- Издалека ли?
- Из Сибири.
- И своей охотой приехал?.. У вас там, говорят, вольных мест много, правда ли?
- Это, видно, еще дальше. Я уральский.
- Под помещиками ходите?
- Заводы у нас. Горные заводы, железные и медные;
- Хлебушко родится?
Егора подкупал добрый, открытый взгляд человека, неторопливые прямые вопросы.
- Крестьянин? - в свою очередь спросил он.
- Был когда-то. С пятнадцати лет здесь при дворе. Петром Алексеичем еще определен.
- Вот как! - На всех придворных челядинцах лежала неизгладимая печать: чванства - у старших, угодливой суетливости - у младших. Собеседник Егора не похож был на придворного служителя.
- А должность какая?
- Ты слышал.
- Что?
Вместо ответа человек вдруг закрякал уткой - да как искусно!
- Похоже?
- Здорово ты… Снасть какая у тебя во рту или просто так?
- Попросту.
- Слушай, ты, значит, перед царицей это делаешь, во дворце бываешь?
- Нет, где уж во дворце. Фонтан "Утки" есть в Нижнем саду, с машиной. Как машину пустишь, утки по воде кругом плавают, а за ними собачонка кружится. Из меди фигуры-то. У уток головы вверх, и из каждой фонтанчик бьет. А я в сторонке сижу неподалеку. Сторожка в кустах сделана, наполовину в земле, с боков ветками прикрыта. Как увижу, кто из господ подходит, мое дело машину пустить, чтоб фигуры вертелись, и голоса подавать в трубу. Летом, когда двор здесь живет, я почти и не выхожу из сторожки.
- И давно, баешь, так-то?
- Вот уж годов двадцать.
- Какое же тебе звание?
- Звание… Фонтанный мужик - и всё. Так пишут.
Мимо, с площади, рысью проехали всадники с собаками.
- Пикеры.
- Кто такие?
- Пикеры, а эти, без собак, конные егери. В парфорс-ягде зверей гоняют.
Егор хотел расспросить про парфорс-ягд, но тут прошли двое людей, очень странно одетых. "Заморские принцы?" - подумал Егор. На них были надеты пестрые епанчи с каймой; на локтях и под коленками банты из зеленых лент; обувь - легкие башмаки с блестящими пряжками, на головах бархатные шапочки с кистями и страусовыми перьями.
- Это кто еще?
- Скороходы.
- Пестрые какие, как иволги. Что они, верно, скоро бегают? - Тут Егор вспомнил, что скороходом назвался неизвестный, которого он освободил вместо Андрея Дробинина на горе Благодать, и Егор перебил себя новым вопросом:
- Не знавал ты скорохода Марко?
- Такого не слыхал. Да спроси у них, они друг дружку все знают, скороходов немного.
- Что ты, что ты!.. - Егора испугала мысль заговорить с такими нарядными и необыкновенными людьми. И о ком заговорить? - о беглом каторжнике. Но фонтанный мужик уже окликнул скороходов. Те вернулись.
- Парню Марко-скороход нужен, - не знаете случаем?
- Марко? - Скороходы переглянулись. - Марко!.. Данилы Второва брат? Он же в бегах. Второй год разыскивается. Ты где его видал?
- Да почти что и не видал… - Егор досадовал на свой промах и на услугу фонтанного мужика. - Слышал только про такого, что царским скороходом служил.
- Коли что знаешь, скажи Даниле Михалычу, обрадуешь его. Второв - царский биксеншпаннер.
- Скажу. - Егор решил не разыскивать брата Марко и не говорить ничего. Потом, после всё это… Сейчас другое есть дело, и пусть ему ничто не мешает.
- Прощай, - сказал он фонтанному мужику и двинулся в слободку.
О приезде царицы говорили так: если погода удержится, - будет завтра утром. И на завтра же назначена большая охота в Оленьем зверинце.
Не было в Петергофе человека, который с таким же трепетом глядел бы на вечерний закат, как Егор.
Солнце садилось далеко за морем по желтому, как солома, небу, а выше заката - безоблачная зелень. Заход солнца обещал вёдро.
БОЛЬШАЯ ОХОТА
Пушечная пальба со стен обеих петербургских крепостей возвестила в пять часов пополуночи, что государыня покидает столицу. Водным путем она проследовала до Катерингофа, а там изволила пересесть в карету.
Через три часа загремели пушки на горе в Петергофе - царский поезд приближался.
Черные работники были уже уведены из садов, с приказом близко не подходить к заборам и решеткам. Часовых наставлено втрое против обычного.
Первыми прибежали скороходы. Упираясь на свои булавы, они делали большие прыжки. Зло крикнули: "с дороги!", хотя чисто выметенная дорога была пуста.
Пролетела открытая коляска Волынского, вслед такая же гофмейстера князя Трубецкого, и показалась шестерка лошадей цугом, катившая золоченую карету. Лошади были хороши: одна в одну, с кокардами и перьями на головах, с золотыми шорами. Хороша и фигурная карета, блеснувшая бахромой и зеркальными стеклами. На запятках высились два гайдука с пыльными лицами. Царицу в карете никто не успел разглядеть.
За золоченой каретой проскакал конвой конногвардейцев - васильковые кафтаны и алые камзолы с позументом, вороные лошади в красных чепраках с шитым золотом вензелем императрицы.
Следующая карета, не менее роскошная, чем царская, была Бирона. Третья - принцессы Елизаветы Петровны. Сквозь большие стекла кареты народ увидел невеселое круглое лицо дочери Петра Первого.
Экипажи мелькали один за другим. В толпе служителей узнавали:
- Обер-гофмаршал граф Левенвольд.
- Гофмейстерина княгиня Голицына.
- Обер-шталмейстер князь Куракин.
- Цытринька, Цытринька!.. Собачка государыни… А с ней князь Волконский.
- Персидский посол.
- Саксонский посланник.
- Грузинский царевич Бакар.
- Генерал Геннин.
Егор, не дожидаясь конца поезда, выскользнул из толпы и кинулся к конторе. Оказалось, кстати: только увидел его старший егерь, как сразу, схватил за плечо.
- Охотник?.. Из ловцов? А ну в загонщики ко мне! Живо! Еще кто в Олений?
Егор заликовал: так близко будет к царице. Вот и Санка бы в загонщики, посмотрел бы… Но Санка нет - с самого утра его взяли: как-то где-то выпускать наловленных им же птиц.
Загонщиков собрали у замка Темпель и повели в кустарники дальнего от моря края зверинца. В кусты заранее поставлены были корзины с зайцами. У каждой оставляли по одному человеку. Егор остался последним.
- Сиди скрытно, - приказал егерь. - Услышишь: близко гонят - выпускай. Спереду зверь набежит - ухай, не пускай. Сзаду - заворачивай его на дорогу.
Долго просидел Егор в тишине. Зайцы скребли корзину да осина плескала огненными листьями. Лес совсем уральский, есть на берегу Исети такие ложбинки. Если б не ветер, пахнущий морем, и не далекая музыка, - казалось бы, что дома.
Из куста смородины выметнулся заяц - так внезапно, что Егор вздрогнул. Ухать, что ли? - сзади он выскочил… Нерешительно, стыдясь нарушить тишину, покричал, помахал рукой на дорогу - "туда, мол, беги".
С соседнего места поднялся егерский ученик, строго сказал что-то. Недолго думая, Егор пошел к нему.
- Не началось еще. Чего стараешься? Этот вырвался, видно, у кого-нибудь.
- Это и будет парфорс-ягд?
- Ну да.
Егерский ученик, фамилия его Агалинский, сидел на тугом цилиндре скатанного полотна. Говорил укоризненно, но со скуки ожидания рад был хоть поучить этого деревенского облома.
- Будешь бегать во время травли, так узнаешь, каковы зубы у английских собак. Звереют они - кто убегает, того и рвут.
- А охотники что делают?
- Пикеры впереди скачут, а господа кто верхом, кто в ягд-вагенах едет, глядят.
- А царица?
- Она, понятно, в ягд-вагене, и егеря кругом.
- Господская охота.
- Ну да. А ты думал, с ножом на кабана, что ли? По-мужицки?
- Много ли дней так охотятся?
- Пока зверей хватит. Нынче, однако, сказывают, один день всего.
- Дела у нее в городе, конешно. Здесь она дел не решает, нет? Просьб никаких не принимает?
- Не принимает, здесь плезир.
- Та-ак… На чем ты сидишь-то?
- Это полотна.
- Вижу. Зачем они?
У Темпеля гнусаво пропел рожок. Ветер принес - сразу, как из мешка высыпал, - лай псов, ржание коней…
- А ну, ступай на место! Начинается. - Егерский ученик перекрестился и с посерьезневшим лицом повернулся к Темпелю. - Обошлось бы нынче благополучно.
Егор поспешил к своим кустам. Трубы и литавры проиграли воинственный марш. Запели рожки - парфорс-ягд начался.
Травля шла только по дорогам, которых Егору не было видно. Зато зверей набегало на него вдосталь. Заложив уши на спину, далеко вперед выкидывая задние лапы, летели зайцы. Легко перемахивали через кусты олени, показывая один другому след белыми пятнами подхвостьев. Дикая коза испугала Егора, налетев на него вплоть, - в прыжке перекинула ноги, упала вбок и пружиной метнулась к дороге. Лисица проползла, распластавшись у самых Егоровых ног, и так разумно, без страха, покосилась на него.
Своих зайцев, притихших в корзине, Егор не успел выпустить: гон прокатил мимо очень скоро. А звери всё бежали; они избегали дороги и жались к подножью обрыва. По соседству ухал и размахивал руками Агалинский. Егор стал ему подражать. Гнали, должно быть, по кругу, потому что шум закипел опять со стороны Темпеля. Обезумевшие звери неслись так тесно, что Егор отпрыгнул и стал за дерево потолще - сшибут. Вон олень какой здоровый, рога на спине, рот разинут, чешет - только треск стоит. Гончие промчались, задыхаясь от бега и злобы. Над кустами у невидимой отсюда дороги проплыли головы и плечи пикеров. Опять опоздал своих зайцев выпустить. Развязал корзину - кыш!.. Такая ваша судьба, косые. Всё-таки на одну версту у вас силы в запасе…
После третьего круга вереница охотников растянулась. Вскрики схваченных зайцев, грохот колес, тяжелое - ах! хах! хах! - дыханье псов, голоса пикеров слышались с обеих сторон зверинца. Егор сел за деревом и ждал конца травли.
Она кончилась громким маршем литаврщиков и трубачей. Музыканты, играя, пошли из Темпеля к Монкуражу, в середину зверинца.
- Эй, парень, давай, давай! - звал Егора егерский ученик.
- Да живей, если хочешь жив остаться. Сейчас стрельба начнется. Берись.
Он показал на вал полотна.
- Кати! - А сам прикреплял один конец полотнища к дереву. - Так… Поторапливайся, потом всему разбор будет, виноватых сыщут, небось. Плохо ты пугал, парень, не слышно тебя было.
Развертывая тяжелое полотнище и подвязывая к попутным деревьям, дотянули как раз до следующего, уже кем-то подвешенного, полотнища.
- К Темпелю теперь надо… Да, знаешь, давай пробежим мимо Монкуража, занятно…
Они побежали обратно вдоль полотнищ, которые вывели их к поляне против павильона Монкураж. По ту сторону павильона тоже висело белое полотно. Получалась загородка, широкая по лесистым концам и узкая перед Монкуражем.
- Гляди, сколько заполевали. Это егеря для посмотренья добычу раскладывают. Вон сама царица наверху. На среднем-то крыльце. И герцог Курляндский - который ружье берет у биксеншпаннера.
- Это и есть граф Бирон?
- Не граф, а герцог. Его высококняжеская светлость… И не Бирон вовсе, а Бирон. С нынешнего лета такое звание. Боже тебя упаси ошибиться невзначай, хоть и позаочь… Ух ты, какого оленя тащат, это тот, поди, о двадцати двух отростках на рогах!.. Жалко, такого для стрельбы не оставили, - гончими не так красиво. Кто и видел, как его взяли?
В павильоне было три площадки, открытых к поляне. Придворная знать блестящей толпой стояла на площадках. Одни разглядывали ружья, другие, перегибаясь за загородку из мраморных столбиков, глазели на затравленных животных. Егеря всё подтаскивали и раскладывали рядами убитых.
- Их до стрельбы уберут, а кровяной дух останется, - вот тут припускают свежие-то звери, ух! В оленя и то попасть трудно на таком бегу. Говорили, сегодня аурокса одного погонят. Ну, ее величество ловко стреляет, всё ладит зайца пулей взять. Лучше Волынского попадает… Теперь к Темпелю бежим, не опоздать бы.
Егор не слушал. Ссутулившись, впился глазами в павильон. Губы шевелились: он спорил с собой. "Пройти поляну… подняться… тут ступенек нет… вход, видно, сзади, за полотном… Ваше величество… и сразу мешочек из кармана… русское золото, ваше величество… Нет, нет! - нельзя сейчас… близко не подпустят… народу-то сколько - граф, князья, герцоги… толкнешь кого - что будет!.. Нельзя. А надо, - другой раз так близко не подойти, завтра уедут… Пойду…"
Однако не пошел - ноги не двинулись. Слезы от досады выступили, но робости не одолел. Повернулся, побежал за егерским учеником.
У подножья Темпеля стояли клетки с обреченными зверями. Слышался рокочущий голос обер-егеря Бема. Мохов переводил его команды да и сам действовал как расторопный помощник, опытный в царских охотах.
- Васька! - Егор увидел своего лося в тесной деревянной загородке. - Вася, и ты тут.
Лось узнал его, позволил прикоснуться, но всхрапывал и непрерывно двигал длинными ушами.
- Волка чует, - сказал кто-то.
- Где волк?
- Вон лежит на ступеньках. Мохов его готовит.
Волка обступили егеря. Егор зашел по каменным ступеням повыше, встал на цыпочки. Ох, да это Черный! Лежит связанный, с палкой в сомкнутой пасти. Что с ним делает Мохов?
А Мохов взял у егеря кинжал и рукояткой выбил зверю клыки. Волк дрожал, захлебывался кровью и молчал. Мохов положил передние лапы волка на угол ступеньки, и ударом каблука переломил одну лапу.
- Готов, - хвастливо крикнул Мохов. - Есть еще? Кабан? Давай кабана.
У Егора помутилось в глазах.
"Ну, царская потеха. Что за люди!"
- Агалинский, веди своих!
Егор попал в команду Агалинского, того егерского ученика, с которым рядом стоял на гоньбе и бегал смотреть Монкураж. Всем дали оружие: топоры, ножи, рогатины. Егору достался просто заостренный березовый кол.
- Идем с морской стороны, а то в гору уже постреливают из Монкуража.
Дорогой Агалинский ворчал: "Как опасное место, так Агалинского… Ловкие. Небось, Шульца не послал…"
В тупике у стены Оленьего зверинца полотна висели в два ряда: одно над другим. Сюда сбегались уцелевшие и раненые звери. По сигналу рога их гнали обратно к Монкуражу, что было нелегко: звери отлично понимали опасность открытой поляны перед площадками со стрелками и предпочитали затаиваться, прорываться за полотно или даже набрасываться на загонщиков.
Объяснив команде задачу, Агалинский расставил загонщиков по обе стороны тупика, за полотнами.
- До дела не шуметь. А по команде выскакивать и пугать страшным голосом.
Через дыру в полотне Егор видел дорогу до самого Монкуража, видел, как лег под пулями первый зверь - олень. Потом помчалась стайка зайцев, и большая часть, кувыркнувшись через голову, осталась лежать на поляне.
Пустили одного зайца, - должно быть, для царицы, потому что сначала хлопнул один выстрел. Заяц продолжал бежать и уже миновал павильон, когда вслед ему зачастили выстрелы. Зверек подпрыгнул и остался на месте.
Заволновался Егор, когда на поляне показался большой черный волк. "Черный, милый, не поддавайся, беги…" - шептал Егор.
Волк совсем прижался к земле и подвигался быстро, хотя заметно хромал. После первого выстрела он огрызнулся на павильон, после следующих вдруг завернул назад. Стрельба посыпалась горохом, торжествующие крики из Монкуража доказали, что уйти волку не удалось.
Дикий кабан, ныряя щетинистой спиной, промчался через поляну. "Ложись!" - крикнул Агалинский. Загонщики повалились - и вовремя: с десяток пуль просвистело над ними. А кабан, налетев на стену, кинулся вбок, прорвал полотно и резнул клыком лежавшего загонщика. Тот закричал отчаянно. Кабан с шумом скрылся в кустах.
- Молчи, молчи!.. - уговаривал побелевший Агалинский. - Можешь итти, так уходи. Не можешь?.. Ну, полежи, скоро тебя перевяжут, лекарь придет… "Неужто не убьют?" - передразнил кого-то Агалинский. - И вышло, как я говорил. Волку клыки выбили, а кабану… "вид не тот", вишь ты. И волку бы оставил, кабы не страх, что, одуревши, на Монкураж кинется.
С поляны убирали убитых зверей.
- Кончено? - спросил Егор.
- Нет еще, - где там! Аурокса не было, лося не было. Да зайцев еще с полсотни выгонят.
Пропел рожок, и снова побежали зайцы, захлопали выстрелы. Раненый загонщик стонал под деревом. "Ваську погонят, смотреть не буду", - решил Егор. Но вот вдали показалось огромное серое тело лося, и Егор не мог оторвать глаз. Лось шел крупной иноходью. Пять или шесть выстрелов, не больше, было дано по нему: такая добыча для особо почетных стрелков. По тому, как лось дернулся и переменил ход на мах, видно было, что ранен.
- Ну, держись! - сказал Агалинский.