- В одной из строк обломилась буква, и получилось бранное слово. Зачем же коллекционировать матерщину? - оба в один голос твердили мы, и нас с миром отпустили, что называется "по домам".
И еще одно происшествие мне пришлось пережить, стоившее душевного потрясения.
Как я уже упоминал, в Новосибирск в это время зачастили делегации и должностные лица крупного масштаба. В этом числе оказались два коммерсанта из Великобритании. В короткой заметке краевого отделения ТАССа оба этих коммерсанта в сфере маслодельного дела характеризовались как видные люди своей страны, имевшие высокие звания лордов.
И вот с этими лордами у нас произошло ЧП, из которого нам пришлось выходить с помощью работников НКВД.
В номере газеты на первой полосе, примерно на одной линии шли два материала: слева сообщение о приезде английских коммерсантов, с их миниатюрными портретами на полколонки каждый. А справа шел штриховой рисунок: две колоритно изображенные свиньи вторглись в помещение сельского клуба и громят библиотеку, смешивая книги с грязью. Под рисунком расположилось восьмистишие нашего сатирика Андрея Кручины, которое начиналось примерно такими строчками: "Задрав свои тупые рыла…" Факт был подлинный, под рисунком значился даже адрес деревни, где это происходило. Но, тем не менее, - ЧП было налицо.
Во время отбивки матрицы, вероятно, по недосмотру мастера, клише были перепутаны. Английские коммерсанты встали на место свиней, а свиньи заняли место лордов. Причем текстовки не только не облегчали положение, но звучали явно с намеком, с издевкой. К тому же внешний образ лордов не отличался изяществом: полные, обрюзгшие лица, подслеповатые глаза, слегка вздернутые носы. Короче сказать, одно к другому, как назло.
Прискорбный казус был обнаружен, когда более тысячи экземпляров газеты разнесли по новосибирским адресам, в том числе газету доставили в гостиницу "Доходный дом", в которой остановились коммерсанты.
Я обратился немедленно за помощью к органам госбезопасности. Было решено в Новосибирске газету изъять любой ценой. Что касается изъятия газеты из районов края, то с этим было проще. Газета пока дальше почтовых вагонов не ушла, и возврат ее был обеспечен соответствующей телеграммой в почтовые отделения под личную ответственность начальников.
К середине дня в Новосибирске были собраны все газеты за минусом одного экземпляра, который не вернул как раз почтовый узел гостиницы "Доходный дом". Думалось: итак наши старания окончились пустыми хлопотами. Теперь остается ждать дипломатического скандала. Почему-то казалось, что недостающийся экземпляр оказался у коммерсантов, только у них, и ни у кого более.
Но вот прошло два дня, и английские коммерсанты уехали из Новосибирска. "В Москве поднимут скандал. Здесь почему-то сочли неудобным", - рассуждали мы в редакции.
Однако прошла неделя, потом еще неделя, а намеков на скандал не поступало.
Высоцкий позвал меня в крайком партии, с грустной усмешкой сказал:
- Ну, Георгий, считай, что пронесло! Может быть, тот единственный экземпляр, который не вернули нам из гостиницы, сослужил кому-то хорошую службу. В тот день повсюду в городе продавали селедку. А все ж случай памятный, и сделай из него выводы до конца…
Выводы приходилось делать из всего, а из этого факта особенно. Никогда больше я не допускал в своей редакционной практике, чтоб на полосе, на одной линии ставились два клише, никогда я не позволял, чтобы критический материал на внутренние темы так неразделимо соседствовал с материалом о международной жизни.
А самое главное, я решился еще на одну меру, которая хотя и требовала от меня новых усилий, тем не менее я сознательно пошел на это.
После приправки номера на ротации, я просматривал номер и подписывал его. Происходило это чаще всего в три часа ночи. Ночной рассыльник типографии привозил его мне на квартиру. Благо, что дом, в котором я имел комнату в коммунальном общежитии, находился в трех кварталах от типографии. Чтобы не беспокоить жильцов, была устроена специальная сигнализация: колокольчик, висевший у кровати, соединялся с проволокой, выходившей через форточку окна на улицу. Я просыпался мгновенно, заслышав позвякивание колокольчика, открывал окно, просматривал полосы и возвращал их рассыльному, успокоенный, я засыпал в ту же минуту до утра.
Так прошло месяца три. С наступлением холодов пришлось этот порядок изменить. Были введены ночные дежурства ответственных сотрудников, с последующим отгулом на целые сутки. В конечном итоге мы все-таки добились своего - ляпусы в газете сократились если не совсем, то в значительной мере.
Помимо основного издания газета "Большевистская смена" имела два, а временами и три выездных издания. Из этих двух-трех изданий одно было постоянным. Оно выходило в Ново-Кузнецке на строительстве третьей домны металлургического комбината, которое считалось подшефным комсомолу Западной Сибири.
Еще одна выездная редакция "Большевистской смены" работала на строительстве второго Обского моста в Новосибирске. Эта стройка тоже была подшефной комсомолу. Наконец, третью выездную редакцию мы считали сельской. Она работала главным образом в дни сева или уборки. Мы направляли ее в разные районы - но чаще всего в Калманскую МТС, где газета пользовалась расположением как дирекции МТС, так и политотдела станции, который возглавлял Ян Петрович Рыневич, имевший большой опыт партийной работы в разных условиях, вплоть до подполья в Прибалтике.
Организация выездных редакций на важных объектах пятилетки было в те годы делом весьма распространенным. Такие редакции организовывали и центральные газеты, и местные. Практический эффект от таких инициатив был огромный, а затраты - организационные и материальные - минимальными.
Во главе выездных редакций стояли штатные сотрудники (два-три товарища), они стразу же опирались на рабселькоровский актив, вступали в деловой контакт с партийными и комсомольскими организациями, быстро входили во все проблемы на стройках и в колхозах и, обнажая недостатки, выявляя лучших людей, оказывали существенную помощь в выполнении народнохозяйственных задач.
Конечно, сложностей возникало немало. Чаще всего они подстерегали организаторов на первых порах: выездное издание хотя и выходило в свет в одну четвертую полного газетного листа, но его надо было где-то напечатать, а напечатав - доставить к месту распространения. Компактных передвижных типографий было мало и приходилось искать где-то поблизости стационарные типографии и там пристраиваться кое-как.
У выездных редакций была и вторая задача - они выполняли обязанности корреспондентских пунктов основного издания, снабжая газету материалами на темы текущей жизни. Но как ни сложно было все это делать - работа шла, приносила удовлетворение, так как люди очень ценили вмешательство печатного слова в их дела.
Я старался самым внимательным образом следить за нашими выездными изданиями. Естественно, по значению на первом месте стояла выездная редакция на строительстве комсомольской домны. Туда мне пришлось выезжать неоднократно.
Незабываемое впечатление производила в ту пору строительная площадка Кузнецкого металлургического комбината. Она простиралась на десятки километров. Ни днем ни ночью не затихала здесь работа. Мне довелось видеть строительную площадку и летом, и зимой, и в солнечную погоду, и в глубокое ненастье. Осматривал я ее и с высоты лесов домен и мартенов, и со дна котлованов. И всегда возникало впечатление, что завод-чудо вырастает, как дерево-гигант из земли, опираясь на могучие корни, скрытые в недрах, это дерево стелет свои ветви по равнине, раздвигая сопки, озера, чащобы леса к горизонту.
После Великой Отечественной войны пришлось мне бывать на многих стройках страны, да и зарубежных стран. Удивляло несчетное число разных машин, которые гудели, шумели, потрясали землю, вздымали в небеса стрелы чуть ли не до самых облаков. И невольно вспоминалось строительство Кузнецкого комбината. Машин всякого рода настолько было мало, что не они были деталью строительного пейзажа. Человек с лопатой и тачкой, конь, запряженный в сани с ящиком, наполненным землей, - вот что бросалось в глаза. Все это, казалось, движется в беспорядочном лабиринте насыпей песка и глины, штабелей огнеупорного кирпича, нагромождения каких-то хитроумных конструкций из стали и чугуна.
Когда домны и мартены запылали и стали выдавать долгожданный металл стране, я вновь приехал в Кузнецк. Мне верилось и не верилось, что я хожу по той же самой земле, которая была взрыта до основания простыми лопатами, загромождена кирпичом и железом до небес, и вот приведена теперь с великой целесообразностью в то состояние, которое являет новь, сотворенную не мирозданием, как эти горы верхней Томи или реки Шории, а человеком, его умом и руками.
В чем же состоит тайна такого события? Какие истинные истоки природы дают человеку такую власть? Может быть, кому-то покажутся наивными такие размышления, но меня до сих пор ошеломляют ставшими обыкновенными события нашей жизни. Помню, как прикованный, я стоял в машинном зале Иркутской ГЭС. Мне трудно было оторваться от модели космического корабля "Мир", который нам показывал летчик-космонавт Георгий Тимофеевич Береговой.
В институте механизации и автоматики Сибирского Отделения Всесоюзной Сельскохозяйственной Академии имени В.И. Ленина в Новосибирске мне показали экспериментальный прибор, который в считанные секунды раскрепощал энергию, заключенную в листке полевого растения.
Я не смог бы с точностью передать подробности этих и подобных им минут; видимо, непосильно расчленить это самочувствие на какие-то детали, не все ведь человеку подотчетно в нем самом, да и какая гарантия, что, начиная давать отчет другому о себе, не впадаешь невольно в другую логическую структуру.
А теперь расскажу об одном случае, потрясение от которого и теперь еще живет в моей душе.
Я уже упоминал, что в Кузнецке я бывал часто, может быть, даже чаще, чем это диктовалось соображениями работы. Меня просто тянуло в Кузнецк. Постепенно росли у меня знакомства среди молодых строителей, завязывалась дружба, обещавшая стать долголетней. Я любил ходить по молодежным общежитиям, охотно посещал вечера молодежи, часто выступал то с каким-нибудь докладом на текущие темы, то с краткой речью о заботах газеты, о работе Западно-Сибирской комсомолии, поскольку я был член бюро краевого комитета комсомола.
И хотел бы подчеркнуть, что я не был исключением среди комсомольских работников. Таков был стиль того времени, таков был характер требований к нам самого времени. Жили с молодежью, ели из одного котла с ней, спали в ее тесных, а порой и смрадных общежитиях, старались уметь делать все, к чему призывали других. К примеру, все работники "Большевистской смены", не исключая ответственного редактора, во время выезда на места брали с собой квитанционные книжки, чтобы в случае необходимости оформить тут же, как говорится, не отходя от кассы, подписку на газету. И никого это не смущало и давало нашему изданию не одну сотню дополнительных подписчиков.
Я и тогда задавал себе вопрос, что меня влекло на Кузнецкстрой, задаю его и теперь. Что же покоряло меня на Кузнецкстрое? Там работали многие тысячи людей, работали самоотверженно, увлеченно, я бы сказал, с той степенью упоения, когда человек перестает замечать трудности, неудобства, даже лишения, когда воодушевление захватывает его без остатка.
В те дни не было пристрастия к разговорам о героизме труда, о неслыханном подвиге (как это внедрилось в наш быт три-четыре года спустя), просто люди работали с полной отдачей своих сил, не считаясь ни с чем.
Когда я теперь думаю об этом, мне совершенно очевидно, в основе той героики лежала вера в наше дело. Причем вера эта не была отвлеченной, так сказать, абстрактной, она имела конкретные очертания, ребята рассуждали так: "Мы строим новый мир, и он, этот новый мир, вот он перед нами. Сегодня наши руки и спины надорваны тяжелой работой, но вот построим домны и мартены, сделаем из стали и чугуна машины и тогда отбросим прочь все эти лопаты, байдарки, кайлы, лома, которые калечат нас сегодня".
Помню один случай, весьма показательный в этом смысле. Стояли жуткие морозы. Стройка утопала в сумраке изморози. Пылавшие костры в котлованах не прогревали землю. Стоило лишь сдвинуть угли и золу с кострища, как мороз снова схватывал почву, и она окаменевала, и кайлы отскакивали от нее при ударе, не оставляя следа. Температура понизилась до сорока градусов. Производительность труда землекопов настолько упала, что было решено прекратить работу в котлованах, погасить костры. К тому же на стройке появились случаи обморожения, особенно среди тех, кто находился на лесах, где, естественно, было еще холоднее от ветра, чем на земле.
Радио объявило, что руководство стройки рекомендует не выходить на работу, переждать пик морозов. Однако никто эти рекомендации всерьез не принял во внимание. Ни на миг не прекращалась работа в зоне бригады землекопов Петра Постникова. Это была передовая комсомольская бригада на стройке. Она подавала пример не талью производительности труда, но по многим другим показателям: по охвату ребят общеобразовательной и технической учебы, по спортивной подготовке, по содержанию в образцовом порядке общежития, по читаемости книг и газет.
Петю Постникова я хорошо знал. Это был батрак из одной деревни Ижморского района. Красивый русоголовый парень двадцати лет, с голубыми глазами, сильный и ловкий, он был любимцем бригады. Он ставил перед собой большие цели: стать инженером, научиться плавить металл, изобрести такую землеройную машину, которая сама бы передвигалась по горизонтали, сама углублялась по вертикали в недра. Убежден, что свою мечту он, так или иначе, осуществил бы.
Но судьба его оказалась трагичной. В одну из таких морозных ночей на стройке произошла авария. На площадке у одной из домен, вероятно от мороза, лопнули металлические обручи, скреплявшие леса. Высокая башня из тяжелых бревен рухнула под собственной тяжестью, превращаясь в хаотическое нагромождение дерева и железа. На одном из этажей башни, в тепляке, сбитом из досок, для обогрева людей, происходило собрание комсомольского актива. Постников пришел сюда по поручению горкома. Тут и закончился его жизненный путь, вместе с ним погибли еще несколько человек.
Авария вызвала и скорбь, и негодование: мороз морозом, но безопасность человека в любых условиях должна быть всюду первой заповедью.
На строительство немедленно приехал Р.И. Эйхе. Расскажу о встрече с ним в необычных условиях.
Было около трех часов ночи. Шла работа ночных смен. Наша подшефная комсомольская домна росла буквально и вширь, и ввысь.
Целой группой - в нее входили работники горкома комсомола и нашей выездной редакции - мы поднимались на леса домны. Подъем был крутым, местами доски, разделенные брусьями на ступени, обледенели и, чтобы продвинуться вперед, приходилось цепляться за ограждения из проволоки и легких тесин. На одной из самых верхних площадок, в сумраке, перемешанном со снегам, мы увидели людей. Их было пять-шесть человек. Возле них стояли двое военных с фонарями, свет которых пересекался с лучами прожекторов, поднятых на вершины столбов, и был мало заметен. Наше приближение вызвало у военных беспокойство, они замахали руками, пытаясь задержать нас, но стоять на стропилах было и неудобно и опасно, и вопреки их запрету мы все-таки вышли на площадку.
Троих из этой группы людей я сейчас же узнал. Это были Эйхе, начальник строительства Франкфурт, секретарь горкома партии Хитаров. Они уже окончили осмотр домны и подходили к спуску.
Эйхе был в своем неизменном черном полушубке, в серой папахе, в валенках с загнутыми голенищами.
- А ты зачем тут? - вдруг узнав меня, спросил Эйхе.
- Это домна подшефная комсомолу, Роберт Индрикович, - ответил я.
- Да, да! - воскликнул Эйхе и, сделав шаг-два, обернулся. - Люди гибнут! Учите молодежь безопасности!
Мы поняли, что имел в виду Эйхе, и отозвались хором:
- Будем! Обязательно будем!
Эта встреча глубокой вьюжной ночью на лесах будущей домны запала нам в душу. Мы знали, конечно, по другим фактам, сколь деятельно вникает руководитель краевой партийной организации Западной Сибири во все дела по созданию Урало-Кузнецкого промышленного комплекса, но все-таки встретить его здесь никак не предполагали.
Эйхе не было еще и пятидесяти лет, но его биография большевика-подпольщика, сосланного в Сибирь еще задолго до революции, высокий пост, который он занимал уже не первый год, создавали вокруг его имени некий ореол. "Как он мог рисковать ночью, в буран, взбираться на такую высоту?! Куда же смотрели Франкфурт Хитаров?!" - рассуждали мы, когда Эйхе с товарищами удалились вниз. Но тут же возникло и другое суждение: "Вот он настоящий большевик! Невзирая на старость (а нам, двадцатилетним, он казался уже стариком), вьюгу, риск подъема на такую высоту, идет ночью, чтобы самому все увидеть, все знать, обо всем судить не со слов других". И каждый из нас прикидывал эти суждения к себе, сознавая, что жизнь таких людей - пример для всего молодого поколения.
Авария, о которой я упомянул, не была единственной. И наказ Эйхе "учите молодежь безопасности" был наполнен тревогой человека, умевшего видеть в частном общее. Не только на строительстве Кузнецкого металлургического комбината случались аварии. Происходили они на шахтах, на заводах, даже на полях. Люди попадали под взрывчатку, под шестерки трансмиссий, на них опрокидывались тракторы и автомобили. Случаи были разные, а причина всего этого имела один источник - слабое владение техникой, неумение управлять сложными машинами.
Могучим эхом отозвался тогда клич партии: "Оседлать технику, породниться с машинами!"
Не осталась в стороне от массового движения за овладение техникой, освоение новых профессий и комсомольская печать. "Большевистская смена" и в основном издании, и в выездных выпусках поддерживала ребят и девчат, устремившихся в технические кружки, в клубы науки и техники, засевших по общежитиям за изучение учебников и специальных наглядных пособий, которые издавались с широким размахом.
В комсомольских ячейках по примеру "теоретических часов" стали появляться "технические часы". Профессора ВУЗов, научные работники из проектных бюро, работники плановых органов, просто инженеры появились на трибунах комсомольских пленумов и собраний.
Наш редакционный коллектив (а в нем было около сорока сотрудников) не мог не принять участия в этом движении. Еженедельно, в определенный час, довольно большой группой, мы отправлялись в Новосибирский клуб ИТР (инженерно-технических работников), где читались интереснейшие лекции из цикла научно-технических проблем.
Иногда мы приглашали к себе в редакции кого-нибудь из работников Западно-Сибирской плановой комиссии, кстати говоря, располагавшей авторитетными, компетентными работниками, и они посвящали нас в научные, экономические и технические аспекты бурно протекавшего преобразования нашего края.
Вот так мы и жили день за днем, вторгаясь в жизнь, черпая в ней свои заботы и свои нужды.