Здесь, в березняке, остановился, скинул башлык, прислушался. Впереди надрывно лаяли собаки. Фуражка быстро промокла. Струйки воды с нее стекали за воротник. Горели подошвы ног. Но он стоял, вслушиваясь в ночь. Дождь поредел. Данилов, наконец, оторвал затекшие ноги, двинулся вперед. Вскоре он наткнулся на изгородь, прошел несколько метров влево, перелез через нее. Впереди чернели контуры строений. Сделал несколько осторожных шагов. Где-то невдалеке спросонья испуганно закудахтала курица. Аркадий как вкопанный остановился. Ответил таким же кудахтаньем. Тотчас же, словно из-под земли, выросла фигура.
- Кто?
Данилов подошел. Парень заглянул ему в лицо.
- Проходите.
И исчез. Данилов пошел по огороду вдоль плетня. Собаки надрывались. Данилов беспокойно прислушивался к их лаю. Шел все медленнее и медленнее. Наконец в окне избы заметил тусклый огонек. Облегченно вздохнул.
Дождь перестал неожиданно. Почти сразу же в прореху туч выглянула луна, словно хотела увидеть, что в ее отсутствие наделал ливень на земле. Этой секунды было достаточно для Данилова, чтобы различить за оградой около дома группу всадников с винтовками за плечами. "Солдаты!" Он метнулся за толстый ствол тополя. Выхватил оба револьвера. Тут же глянул на окно - лампа горела. "Что за черт!" Сразу стало жарко. Но он не успел ничего обдумать. Дверь в сенях скрипнула, и на крыльцо кто-то вышел. В это мгновенье луна снова вынырнула из-за туч, и Аркадий почувствовал, как у него зашевелились волосы на голове: на крыльце при полных регалиях - в мундире, в эполетах с аксельбантами - стоял жандармский полковник и не спеша надевал светлый плащ. Он, видно, не торопился. Посмотрел на небо. Сказал кому-то сзади себя:
- А дождь-то действительно перестал.
У Аркадия метались мысли: стрелять или не стрелять? Что с Коржаевым? Почему лампа в окне?..
- Ну до свиданья! - сказал полковник.
Луна опять скрылась. Кругом все снова окунулось в черную пропасть. Только на крыльце серел плащ. Стрелять можно даже в такой темноте - по светлому плащу в десяти шагах промахнуться трудно.
- До свидания, Петр Семенович! - ответили из сеней.
Аркадий вздрогнул. Неужели галлюцинация? Голос был Коржаевский.
Полковник сбежал по ступенькам. Слышно было, как всхрапнул конь, звякнули стремена. Потом раздался чавкающий конский галоп. Постепенно начали замолкать собаки. А Данилов все стоял, не шевелясь, и недоумевающе смотрел на огонек коптюшки в правой нижней шибке окна.
Потом он тихо кудахтнул. Тотчас же ему ответили из сеней так же тихо. Он вышел из-за дерева и, все еще держа в руках револьверы, пошел к сеням. Дверь открылась, его пропустили внутрь, и тут же невидимая рука задвинула засов. Откуда-то послышался голос Захара Трунтова:
- Здорово, Аркаша. Проходи. Он тебя уж заждался.
По-прежнему недоумевающий, Аркадий шагнул в избу.
Коржаев сидел за столом, бегло просматривал газеты.
Он, как всегда, был чисто выбрит, подтянут, спокоен.
- A-а, Аркадий! Здорово. Наконец-то.
- Слушай, Иван Тарасович, я сейчас чуть не застрелил полковника, который от тебя выходил.
У Коржаева поползли вверх брови.
- Что ты!.. Что ты!.. Ты же лампу видел?
- Это только меня и остановило. - И не утерпел, спросил - Бутафория? Или настоящий полковник?
Коржаев улыбнулся. Всегда колючие, цепкие глаза его помягчели.
- Настоящий.
Аркадий восхищенно мотнул головой.
- Как это тебе удалось его залучить?
- Не залучал. Он старый большевик. Здешний, бывший учитель. А сейчас специально прискакал сообщить, что сегодня в Камне арестовали шедшего к нам на помощь товарища из Томска - Голикова. Ну ладно. Рассказывай. - Он посмотрел на часы.
Аркадий знал, что здесь ни минуты нельзя задерживаться, что докладывать нужно сжато и в то же время не упуская ничего, даже мелочей, которые могут оказаться чем-то интересными. Иван Тарасович из тех людей, которые умеют слушать, быстро схватывают главное и не любят многословия.
За все время короткого, продуманного Даниловым заранее доклада Коржаев не спускал с него своих цепких, колючих глаз, словно боясь, что тот что-то упустит, недоскажет. И когда Данилов кончил, он сказал:
- Кое-какие достижения есть. Во всяком случае - начало сделано. - Потом сердито добавил - в Тюменцево вообще не могут начать.
- Теперь главный вопрос, с которым я пришел, - поспешил Данилов. - Есть у нас в волости уполномоченный военного министра по заготовкам продовольствия для армии Антонов. Мы имеем сведения, что он помогает дезертирам - достал им уже около десятка липовых документов. И в то же время он с Никулиным делает какие-то темные финансовые махинации.
- Вам его помощь нужна? - спросил Коржаев.
- Пока нет. Но скоро может понадобиться.
- Он знает о вашем существовании?
- Конечно. Он не может не знать. Тем не менее никаких попыток к сближению не делает.
Коржаев задумался, подняв брови. Долго молчал. Аркадий не мешал ему, сидел не шевелясь. Наконец тот вскинул глаза.
- Юдиха в его район входит?
- Да.
- Тогда понятно. Дело вот в чем. В уезде есть несколько так называемых борцов-одиночек. Иные из них подбрасывают начальству письма с угрозами, другие бьют окна, портят телефоны, а недавно у начальника милиции Ипатова угнали его любимого коня. В Барнауле же один из них в Народном доме стянул из гардероба генеральскую фуражку и оправился в нее. Они именуют себя народными мстителями. Видимо, ваш Антонов из этих же мстителей-одиночек, только более умный. Он обложил юдихинских кулаков таким налогом, что выгреб у них почти весь хлеб, и теперь они клянут Колчака и его порядки на чем свет стоит. Надо установить связь и использовать его.
Коржаев посмотрел на часы.
Данилов поднялся.
- Ничего, - кивнул Иван Тарасович, - еще несколько минут. - Он прошелся по комнате легким, энергичным шагом. Ловкий, стремительный, он был похож на кадрового военного, надевшего штатский костюм. Подошел к Данилову, остановился. - Скоро будет съезд подпольных организаций. Будем решать вопрос о восстании. Тебе следовало бы выступить на нем. Подумай об этом. Дела у тебя идут неплохо… Расскажешь..
2
…На обратном пути около Ключей Данилова догнал подвыпивший старик-крестьянин на паре коней с подвязанными под самую репицу хвостами.
- Садись, парень, подвезу, - великодушно пригласил он.
Аркадий по привычке оценивающе окинул взглядом мужика, на ходу вскочил в бричку. Предупреждая обычный в таких случаях вопрос, поинтересовался, куда и откуда едет старик.
- Из Корниловой от кума. А путь держу в Макарово, домой. А ты, парень, ежели не секрет, к примеру, куда в такой день путь держишь?
- Домой на праздник шагаю из Камня, у хозяина отпросился.
Доставая кисет, спросил про житье-бытье.
Дед попался разговорчивый.
- Да разве это жизня? - возмущенно повернулся он к Данилову. - Мужика взяли за горло и хотят, чтобы он был доволен жизнею. Раньше у меня собака лучше жила, чем я теперь. Живи и оглядывайся. Летось я, к примеру, полета возов зерна засыпал в амбар. А где он, этот хлеб? Нету и в помине. Успел, к примеру, пяток возов продать бабам на ситец, а остального нету, под метелку подчистили. Разве не горе? Гнул, гнул хрип и - как кобелю под хвост. Куда я теперь без хлеба? Кто я, к примеру, без хлеба? Так - тьфу! Пустое место. Голодранец, пролетарьят, как говорили в семнадцатом годе большевики. А я не хочу пролетарьятом быть, я мужик с достатком, хозяин, а мне жилы подрезают, как зазевавшемуся стригунку косилкой.
- Не надо зевать, - намекая на майский чехословацкий переворот, сказал Аркадий.
Старик не понял.
- Я говорю, Советская власть так не поступала, надо было беречь ее.
- Хрен редьки не слаще, - махнул тот рукой. - И совдепчики, к примеру, хлеб у меня тоже брали.
- Под метелку подчищали?
- Тоже под метелку. Проку мало от той власти. Она пролетарьятова была, а не наша, власть-то. Нам надо свою, мужицкую, чтоб все к нам с поклоном шли.
- С поклоном? - с нескрываемой издевкой переспросил Аркадий. - Для этого надо силу иметь. А откуда у тебя сила? Ты, как крот, копаешься в земле. Кроме этой земли, ничего и видеть не хочешь. А, как говорят, слепой зрячему не поводырь.
- Это кто же, к примеру, зрячий-то?
- Хотя бы тот же самый пролетариат.
- Стало быть, пролетарьят должон меня вести, как слепого, за руку? - настороженно покосился старик на своего попутчика.
- Стало быть, так, если сам не умеешь дорогу выбрать.
- Вот оно что… - И вдруг с холодноватым прищуром спросил - А ты, парень, не из большевиков?
- Какая разница?
- А разница есть. Ежели, к примеру, большевик, то шибко смел.
- А ежели, к примеру, нет? - в тон ему спросил Аркадий.
- А ежели нет, то не по годам умен.
- Тут большого ума не надо, чтобы разглядеть, с кем крестьянину по пути, - продолжал Данилов. - Скажи, борода, тебя при Советской власти кто-нибудь хоть раз плетью ударил?
- Ну? - выжидал старик, не зная, куда клонит его попутчик.
- Чего "ну"? Ударил?
- Зачем же напраслину говорить.
- Вот видишь!
- А меня, к примеру, и сейчас никто не бьет.
- И в селе никого не пороли?
- Как не пороли. Пороли.
- А за что?
- Ну, к примеру, за хлеб.
- За чей?
- Знамо, не за чужой.
- Ну и как мужикам это - нравится?
- У меня об них голова не болит.
- Зря.
- Пошто?
- Говорят: не плачь битый, а плачь небитый.
Старик задумался. Потом хмыкнул:
- Хм… Ишь ты… Востер. Не иначе, в совдепе наборзел. - Дед уже с нескрываемым любопытством смотрел на Аркадия.
Данилов словно не расслышал этого замечания, продолжал:
- Еще разика два-три потрясут у вас зерно…
- Чего трясти! - возмущенно перебил старик. - И так, тебе говорю, под метелку амбар подмели.
Аркадий улыбнулся, подмигнул:
- Кроме амбара, есть еще места. Думаешь, так они тебе и поверили, что ты все зерно в амбаре хранишь? Шиш, дядя. - И заметил, как испуганно блеснули глаза у старика. "Не одну, наверное, яму зарыл за баней". Продолжал вбивать клин в душу старика - Ямы разыщут, выгребут, самому плетей ввалят, а потом вдобавок сына в солдаты заберут.
Старика словно подменили - куда делась его самоуверенная осанка, хитроватый, "себе на уме", прищур зорких глаз.
- Думаешь, я, мол, самый хитрый, всех обведу вокруг пальца, так?.. Сын-то есть призывного возраста?
- С первого года. Ему вроде рановато…
- Ничего, как раз подоспел… Ну спасибо, дядя, что подвез, тут я пешком дойду.
- Они подъезжали к бору, Аркадий спрыгнул с брички, зашагал рядом.
- Так что не дождешься, борода, чтоб к тебе с поклоном шли. Одна у тебя дорога - к рабочему. Вот так. Не смотри на меня разинувши рот.
- Аркадий засмеялся.
- И еще: если голова на плечах, то, пока не поздно, прячь хорошенько хлеб и… сына. До свиданья.
- Аркадий отстал от брички и свернул в бор, а старик так и поехал с ошалелыми глазами.
3
Андрей Полушин был в дозоре. Он первым увидел пробиравшегося колком Данилова. Не выходя из укрытия, как учил Тищенко, пропустил Аркадия, а сам настороженно смотрел, не идет ли кто по его следам.
Красное солнце висело над верхушками сосен. В открытую дверь землянки косые лучи проникали даже в самый темный угол нар. На них, прикрыв глаза рукой, лежал Петр Дочкин. Думы одолевали мужика. Он старше всех, у него больше и забот. Он не Матвей Субачев, который встал, подпоясался и пошел. У Дочкина семья. Сколько же можно мотаться по этим землянкам? Он не сомневался в том, что Советская власть победит. Но лежать и ждать, как они ждали всю зиму, проку мало. Правда, с приходом Данилова появилась цель, что-то начали помаленьку делать. И все равно этого, видимо, недостаточно.
Матвей который уже раз за день разбирал и протирал промасленной тряпицей затвор винтовки, наводил глянец в стволе.
- Нам бы пулемет ручной сюда, - мечтательно прищурился он. - Вот бы зажили.
Но ему никто не ответил. Дочкин вообще был далек от мечтаний. Тищенко занят: в неудобной позе, изогнувшись к дверям, читал книгу. За зиму сколько он их уже отмахал! Андрей Полушин перетаскал ему из дому пол-этажерки. Субачев а удивляет страсть Ивана к чтению. Вроде бы серьезный человек, хозяйственный, а таким ребячеством занимается. Ну сказки читать - другое дело, сказки Матвей и сам любит. А читать про любовь и всякую другую чепуху семейному человеку - просто смешно. Это если бы Андрюшка Полушин читал, понятно было бы. Он вообще тонкий в кости.
Матвей выглянул в дверь: не пора ли сменять Андрея? В это Бремя из кустов вышел Данилов. Матвей радостно крикнул:
- Пришел!
Тищенко загнул угол страницы, с сожалением отложил книгу. Дочкин поднялся проворно.
Данилов сбежал по ступенькам, бросил на лежанку плащ.
- Напиться есть что?
Матвей протянул ему глиняный кувшин с холодной родниковой водой.
- Ну? - спросил Субачев первый.
Аркадий пил долго. Наконец оторвался, вытер рукавом губы, улыбнулся.
- Что "ну"?
- Как сходил, что нового?
Данилов обвел друзей взглядом.
- Сходил хорошо. Мыслей принес полную голову… Надо хорошенько всем обмозговать… Теперь у нас связь с Коржаевым прочная…
Когда стемнело, Данилов с Тищенко стали собираться в село в баню - в эту неделю их черед был мыться.
В дороге Тищенко, как всегда, долго молчал, потом неожиданно заговорил:
- Ты правильно сказал сегодня: нам села бояться нечего. Надо почаще туда наведываться. С мужиками надо разговаривать. Листовки - это само собой, а живое слово - оно лучше. И еще вот что я думаю: сколачивать себе сочувствующих надо. Таких, как Аким Волчков, Иван Ильин, Ларин. Катуковых можно. Они хоть и зажиточные, но все фронтовики, свои ребята. А что касаемо Антонова, то хоть Коржаев и говорит, но я не особенно верю этим всяким Антоновым. Крестьянина надо, это надежнее…
В бане стоял сухой жгучий пар. Если подняться - уши горят огнем, в носу жжет и в горле сушит до самой груди. Аркадий не любил такой жары. Зато Тищенко сразу полез на полок.
- Аркаша, поддай, пожалуйста, ковшичек… Зря ты не паришься. Ты знаешь, почему старики по сто лет жили раньше?.. Парились.
Аркадий плеснул на каменку ковш воды и сам тотчас же присел - от камней шибануло паром, как из паровоза.
Иван закряхтел, застонал - неистово начал хлестать себя веником. Он перехватывал из руки в руку веник, охал и со свистом хлестался.
- Вот благодать так благода-ать… Лезь, попарься… Мой дед, знаешь, до самой смерти так и не верил, что паровозы ходят паром… Что ж баня, говорит, тогда не ездит… в ней-то уж вон сколь пару-то… Чудак был, в шапке парился и… в рукавицах… Вот истязал себя так истязал… Зато прожил сто три года.
Аркадий внизу на лавке обливал холодной водой голову. Ворчал:
- Ты не философствуй там. Слезай скорей, да дверь откроем. А то дышать нечем…
После, за ужином, Иван, блаженно жмурясь, говорил:
- Слабак ты, Аркадий. Сразу чувствуется интеллигентская кость. А жалко. К твоей голове да мужицкую силу - тебе износу бы не было…
К полночи, когда собирались уходить, Аркадий несколько смущенно сказал:
- Иди один. Я зайду к Ларисе.
Тищенко помолчал, неодобрительно сопя.
- Может, в другой раз?
- Ничего, не бойся. Я осторожно.
Он повернул к центру села, к Ларисиному дому. Света в окнах не было. Дом казался заброшенным, пустынным. Аркадий постучал в ставню.
- Ларочка, - тихо окликнул он, - это я. Оденься и выйди.
Лариса ойкнула и через минуту в распахнутом легком
пальто выскочила на крыльцо.
- Что случилось, Аркаша? - испуганно спросила она.
Аркадий тихо засмеялся.
- Ничего страшного. Пойдем погуляем.
- Ой, что ты, Аркаша. Тебя же узнают.
Аркадий взял ее за руки, притянул к себе.
- Ничего, сейчас темно. Пойдем, не бойся. Мне хочется погулять с тобой, как тогда, по берегу Оби, помнишь?
Как не помнить ей те вечера в Новониколаевске. Он тогда экстерном сдавал за учительскую семинарию, а она заканчивала фельдшерско-акушерскую школу. Они только что познакомились. В те дни они почти не расставались. Прямо из семинарии Аркадий заходил за Ларисой и они с учебниками шли гулять. Любимым их местом был пустынный берег Оби. Здесь можно было посидеть в укромном местечке, украдкой поцеловаться, наконец просто поребячиться, покидать камни в воду.
- Куда же пойдем, Аркаша? - спросила Лариса, застегивая пальто.
Аркадий крепко прижимал ее локоть, заглядывал ей в лицо.
- Хорошо ведь, правда, Ларочка?
Над верхушками рослых тополей в сизом лунном свете неслись хлопья низких весенних туч. Мостик через мелководную Мосиху и дальше широкая улица, обсаженная тополями, выглядели сказочно таинственными. Пахло лопающимися почками. Но Лариса, казалось, не чувствовала этого. Она украдкой вглядывалась по сторонам.
- Аркаша, - остановилась она и положила на грудь ему руки. - Когда мы сможем с тобой гулять не таясь и жить не оглядываясь?
Аркадий взял ее за талию?
- Скоро, милая, скоро.
- Скорее бы.
В переулке послышались тяжелые неуверенные шаги, и на улицу вышел тучный высокий мужчина. Он остановился.
- Эй, парень, - крикнул он наклонившемуся над Ларисой Данилову, - девку-то замучил - до такой поры держишь.
- Ничего, мы привыкши. А ты проваливай своей дорогой, - грубовато ответил Аркадий.
- Но-но!.. - прикрикнул мужчина. Постоял минуту, но, видимо, раздумал связываться с грубияном, зашагал дальше.
- Ты узнал, кто это? - шепотом спросила Лариса.
- Нет.
- Это батюшка, отец Евгений. Наверное, опять пьяный.
Они прошли на берег пруда, Аркадий распахнул плащ, привлек к себе Ларису. И замер. Стало уютно и хорошо. Говорить ни о чем не хотелось. Было приятно ощущать тепло Ларисиного тела и ее свежее дыхание у себя на губах. На плотине, по ту сторону пруда, несмело пиликала гармонь, по селу разносился собачий лай, где-то в другом конце слышалась девичья песня. Аркадий и Лариса смотрели друг другу в глаза и молчали. Зачем говорить, когда ощущаешь биение сердец, когда кругом весна и в душе волнующий трепет. Так и стоять бы, прижавшись друг к другу, без конца…
Запели первые петухи.
Лариса вздохнула.
- Как хорошо, Аркаша! Забудешься - будто ничего и не изменилось, а подумаешь, что все это может оборваться в любую секунду, - страшно становится.
- А ты не думай… - Аркадий улыбнулся.
Аркадий проводил ее до дома. Постояли.
- Ну ладно, Лара. Скоро мы еще увидимся. - Он поцеловал ее горячие сухие губы.
- Иди, Аркаша, иди, а то тебе, наверное, далеко, не успеешь затемно.
Аркадий закурил и пошел через площадь быстрым шагом.
Как ему не хотелось возвращаться в свою землянку, как он истосковался по уютной человеческой жизни! Вспомнил, что опять уже вторую ночь без сна. Вернуться бы сейчас к Ларисе, попить чаю, лечь в чистую постель и, пока она прибирает со стола, зажмуриться и с наслаждением вытянуть усталые ноги, потом…