_/2/_
Когда лейтенант и миссис Джон Фремонт добрались до Белого дома вскоре после полудня 1 января 1842 года, Пенсильвания-авеню была забита частными каретами, наемными экипажами, широкими омнибусами и сотнями верховых лошадей, привязанных к коновязям. Хасслер предложил им использовать его привезенную из Англии карету для новогоднего визита. На Атлантическом побережье карета получила известность как "ковчег Хасслера" по той причине, что она была достаточно вместительна для его спального белья, кухонного оборудования, научных инструментов, книг и журналов. Джесси в последний раз критически взглянула на свое темно-синее вельветовое платье с нешироким кринолином, плотно прилегающим к фигуре лифом, отороченным у шеи и на манжетах кружевами. В туфельках, перехваченных ремешком, она легко спустилась на землю, опираясь на руку мужа, одобрительно посмотрела на его синюю с золотом парадную форму, а затем поправила свою накидку из синего бархата. Когда они подошли к входной двери, она повернулась к мужу с вопрошающим взглядом: "У меня все в порядке?" Джон коснулся мочки уха, которая не была закрыта ее тугой прической, и сказал:
- Какие милые серьги у вас, мадам.
Они прошли мимо оркестра морской пехоты, игравшего в вестибюле, их приветствовали сенаторы Линн и Криттенден. Линн воскликнул:
- Мои дорогие, от вас прямо-таки исходит свет. Уверен, вы возьмете в полон президента Тайлера!
- Полонить его стоит тридцать тысяч долларов, - сказал сенатор Криттенден. - Если он согласится стать спонсором законопроекта в конгрессе, мы получим такие ассигнования, и вы отправитесь к Южному перевалу.
- Мы приложим все усилия, - обещала Джесси.
Сенаторы провели их в зал приемов и представили президенту Тайлеру - человеку с высоким лбом, впалыми щеками и костлявым носом, изгибавшимся наподобие арки, как бы продолжая линию лба. Характерный рисунок его лица привлекал внимание и наводил на мысль, что он неисправимо независимый человек.
Как бывший сенатор от Виргинии президент Джон Тайлер давно был знаком с Бентонами. Он поздравил молодую чету со свадьбой, а затем сказал лейтенанту Фремонту:
- Молодой человек, я понимаю, что вы рветесь в экспедицию в неизведанные земли.
- Именно так, господин президент, - ответил Джон.
- Имею основания полагать, что вы не будете разочарованы, - сказал Тайлер, - хотя на вашем месте я бы после брака с мисс Джесси не поддался на уговоры уехать из Вашингтона.
- Но я намерена ждать его, господин президент, - ответила она улыбаясь.
Выражение лица президента Тайлера стало серьезным. Он сказал негромко:
- Нам нужны подробные карты всей страны, от Сент-Луиса до Скалистых гор, чтобы караваны переселенцев могли там осесть. Но берегитесь углубляться на запад от Скалистых гор, молодой человек. Мы уже имеем больше сотни американцев в Орегоне. Если большее число наших поселенцев достигнет Колумбии, появится опасность войны с Англией.
Холодным, серым утром в середине января Джесси и Джон шагали вместе с Томасом Гартом Бентоном к зданию сената. Это был день, ради которого сторонники экспансии работали двадцать лет. В сенате находился законопроект об ассигновании тридцати тысяч долларов на экспедицию, "предназначенную ознакомить правительство с характером рек и местности между границами Миссури и подножия Скалистых гор и в особенности исследовать характер и уточнить широту и долготу Южного перевала - большого прохода в этих горах на пути в Орегон".
Джесси сидела в первом ряду галереи посетителей, следя за происходившим в красном плюшевом амфитеатре внизу. Она и Джон понимали, что от принятия решения об ассигнованиях зависит их будущее, поскольку Николлет был уверен, что ему будет поручено возглавить экспедицию, а он в свою очередь назначит лейтенанта Фремонта своим заместителем. У них перехватило дыхание во время подсчета голосов. И когда последний сенатор проголосовал "за" и таким образом было выдано разрешение на экспедицию, муж и жена посмотрели друг на друга счастливыми глазами.
В этот вечер в доме Бентонов состоялся праздничный прием по случаю победы. Джесси, беседовавшая с полковником Абертом и полковником Стефаном Уоттсом Кирни о том, с какой радостью будет получена новость в Сент-Луисе и на Юго-Западе, заметила, что ее подзывает Николас Николлет.
- Надень накидку, дитя мое, - сказал он, - я хочу поговорить с тобой.
Когда они шли по садовой дорожке, Николлет прокомментировал:
- Именно здесь я увидел тебя сидящей с лейтенантом Фремонтом. Я сказал твоему отцу: "Как прекрасна молодая любовь". И из-за моего галльского романтизма Джон был выставлен из дома.
- Если бы вы не ускорили тот кризис, - засмеялась Джесси, - мы все еще оставались бы неженатыми.
Они сели рядом на садовую скамью. Николлет сказал:
- Мисс Джесси, я должен сказать вам кое-что.
На какой-то момент слова застыли у нее на языке.
- Конечно, вы берете лейтенанта Фремонта в качестве второго по старшинству?
- Нет, Джесси. Он будет руководить экспедицией. Я не поеду, я слишком болен.
- Но это невозможно! - воскликнула она, ее симпатия к бледнолицему старику возобладала над первой вспышкой радости. - Это самая важная экспедиция, посылаемая федеральным правительством со времени экспедиции Льюиса и Кларка, экспедиция, ради которой вы работали двадцать лет!
- Я старый человек, - упорно повторил Николлет, - я сделал свою работу. Завтра утром я информирую полковника Аберта, что не в состоянии командовать экспедицией и назначаю своим преемником лейтенанта Фремонта.
На следующее утро по всему Вашингтону разнеслась новость: Николас Николлет подал в отставку, и экспедицию к Южному перевалу возглавит лейтенант Джон Фремонт.
Месяцы вслед за этим были самыми радостными в жизни Джесси. Графиня Бодиско устроила в их честь пышный бал для дипломатического корпуса в своем джорджтаунском доме. Нэнси Полк собрала на обед и танцы молодежь Вашингтона. Сенаторы Линн и Кинг дали обед, на который пришла удивительно большая группа конгрессменов; явившиеся пригубили вино и после плотной еды втолковывали лейтенанту Фремонту, как составить карту Дикого Запада. Сэмюэл Морзе организовал бал-маскарад, участники которого облачились в костюмы художников или персонажей их картин. Энн Ройяль пригласила на чай феминисток Вашингтона, и Джесси была почетной гостьей. Полковник Аберт провел прием для Топографического корпуса. Стефан Кирни дал обед в отеле "Метрополитен" для высокопоставленных офицеров армии. Джеймс Бьюкенен выкупил здание Национального театра и пригласил друзей Джесси на представление "Призывник, или Обет девы". Кульминацией бурных счастливых недель стал неофициальный обед, данный президентом Джоном Тайлером в Белом доме.
Наряду с круговертью приемов была и работа. Джон должен был собрать свою экспедицию, закупить для нее снаряжение. К тому же оказалось, что пол-Америки желает помочь в составлении карты Южного перевала. В дом Бентонов приходила почта из каждой деревушки, от людей различных профессий, молодых и старых, изъявлявших желание отправиться с экспедицией. Они посещали дом на Си-стрит с рекомендательными письмами, появлялись и изобретатели с новыми инструментами и оружием, ремесленники с предметами, которые они хотели продать.
Незаметно для себя Джесси заняла место секретаря. Каждое утро она вставала в шесть часов, выпивала шоколад в своей гостиной, писала ответы на пришедшие накануне письма. В полдень она по часу беседовала с посетителями, то и дело стучавшимися в дверь. Вечером, когда Джон возвращался домой из Топографического бюро, она записывала замечания и очерки, основу которых он формулировал в течение дня. В начале марта она съездила с ним на станцию железной дороги "Балтимор энд Огайо", чтобы проводить его в Нью-Йорк, где он провел две недели, закупая снаряжение. Он вернулся, восхищенный несколькими новыми изобретениями, обнаруженными им там. Главным была разборная резиновая лодка, к мысли о создании которой был причастен Николлет.
- Лучше вынести ее на открытый портик и там распаковать, - сказал он семье. - Производитель в Нью-Йорке говорил, что химикалии могут плохо пахнуть.
Едва успели снять водонепроницаемую упаковочную бумагу, как по всему дому распространилась всепроникающая вонь. Джесси стало так плохо, что она позеленела. Когда она вновь обрела способность двигаться, Мейли сказала:
- Лейтенант хочет видеть вас в вашей гостиной, милая. По его взгляду, я думаю, он понимает.
Джошаам и Джошиим разогрели в кухонной печке два больших металлических совка, насыпали в них зерна кофе и обошли весь дом, чтобы аромат поджаренного кофе вытеснил отвратительный запах. Мейли помогла Джесси подняться с постели, подвела к двери и ободряюще похлопала по плечу. Джесси увидела мужа, сидящего на подоконнике и прислонившегося к оконной раме. Его глаза выражали удивление и озорство.
- Черт возьми, Джон, - сказала она. - Я искала, как сказать тебе поделикатнее. Но ты привез домой эту новомодную резиновую лодку. Пока ты отсутствовал, я развлекалась тем, что изобретала, как поярче подать тебе новость… Мы могли бы сесть у огня, и ты бы вдруг заметил, что я начала вязать детские вещи…
Он быстрым шагом пересек комнату, поднял Джесси и поцеловал ее. Затем, путаясь в словах, сказал о своем желании иметь сына; это было желание человека, не имевшего надежной фамилии. Он изменил фамилию своего отца с французской Фремон на звучащую по-английски Фремонт, не полагаясь на то, что эта фамилия станет его законной. Однако если он проведет жизнь, все время утверждая ее, передаст сыну, тогда процесс возымеет обратный эффект, включая и тот момент, когда он присвоил себе это семейное имя.
Множество друзей и доброжелателей пришли в дом Бентонов в полдень накануне отъезда Джона. В три часа дня Джесси подала чай и кексы сотне гостей. К пяти часам, когда обед был готов, оставалось около пятидесяти человек. После обеда зазвучал смех, посыпались различные рассказы, и сердце Джесси наполнилось счастьем. Казалось, все любят Джона, восхищаются ее мужем и уверены в его успехе.
К десяти часам вечера ушел последний гость. Джесси поднялась в спальню. Она устала, но ждала этого часа, последнего момента, чтобы побыть с мужем наедине, почувствовать последний поцелуй, услышать последние слова любви.
- Ты не хочешь, чтобы я остался, чтобы кто-нибудь иной возглавил экспедицию? - спросил он.
Она приподнялась в постели, ее слезы каким-то чудом высохли.
- Боже мой, нет. Если бы такое случилось, я кричала бы в десять раз громче и во сто раз дольше.
В темноте она скорее почувствовала, чем увидела, его улыбку.
- Ах, мой дорогой, - прошептала она, - ты был так тактичен в отношении меня. Ну, не обращай внимания, это на меня подействовало. Я всегда думала, что стану хорошей женой, во всяком случае хотела ею стать, - это в той же мере моя амбиция, как твое желание быть исследователем и топографом. Я думала о замужестве как о карьере, как мужчина думает о своей профессии. Я пролью немного слез, но они часть моей работы, связанной с проводами тебя в глушь и заменой в Вашингтоне. Раздели себя пополам: пусть одна половина будет в пути, другая останется здесь.
- Вот это речь, сенатор, - нежно поддразнил он.
- Разве не так? Но ты будешь поражен, узнав, как это помогает моему настроению. А теперь, дорогой, спи, завтра тебе предстоит тяжелый день, лиха беда начало.
Он поймал ее на слове, почти мгновенно она услышала его ровное дыхание и поняла, что он уснул. На какой-то момент это ее обидело, ведь это их последняя ночь вместе, когда они должны были бы говорить до зари о своих планах и будущем ребенке, а он при первых ее словах крепко заснул. Потом она вспомнила, что время позднее и что он находился на ногах с пяти часов утра. Она наслаждалась еще некоторое время тем, что теплота и дыхание его тела успокаивали ее, а затем также провалилась в глубокий сон.
_/3/_
Вечером на следующий день она сидела в библиотеке перед огнем, когда вернулся отец и сообщил, что Джон успешно отправился в путь. Он опустился в кресло и как бы между прочим сказал:
- Джесси, у меня накопилась работа. По-твоему, завтра утром ты будешь чувствовать себя достаточно хорошо, чтобы помочь мне?
- Помочь тебе? Разумеется, я буду чувствовать себя достаточно хорошо.
- Добро! - воскликнул он громко. - Мне нужна копия Договора 1818 года, установившего наш совместный с Англией суверенитет над Орегоном.
- Да, папа.
Она поднялась с кресла, опустилась на красный ковер у его ног и положила свою голову на его колени.
- Так в прошлом много раз, когда у меня возникали небольшие проблемы, ты садился в это кресло напротив меня и мгновенно устранял их. Ты уверен, что даешь мне работу не для того, чтобы развеять мои печальные мысли?..
- Да, конечно, уверен, - поспешно ответил он, стараясь скрыть свои чувства. - Работа полезна для тебя. Но в то же время мне нужны результаты твоей работы. Разумеется, нет ничего плохого в согласовании твоих нужд с моими.
- Как всегда, способный тактик! - воскликнула Джесси. - Приятно знать, что я нужна тебе. Ведь сейчас как раз мне необходимо, чтобы я была кому-то нужна.
- Для тебя будет печально, моя дорогая, когда ты окажешься больше ненужной. Поднимайся, пора спать.
Джесси приказала, чтобы Мейли принесла ей завтрак в пять тридцать, и быстро нырнула в постель, хотя была уверена, что не сомкнет глаз до утра, думая о Джоне, представляя себе его поездку в Балтимор на медленно движущемся, пропахшем дымом поезде. Эта мысль была последней, когда раздался стук в дверь и Мейли принесла серебряный кувшин с шоколадом, два рогалика, кусочек сливочного масла и в маленькой стеклянной плошке - черносмородиновый джем.
Утром без пяти шесть она вошла в библиотеку с надеждой поразить отца тем, что она опередила его. Но Том Бентон встал на час раньше обычного. Он установил переносной пюпитр перед ее креслом. На пюпитре лежали шесть стальных перьев и пятьдесят листов бумаги с водяными знаками, освещенной канделябром отцовского изобретения - четыре спермацетовые свечи на квадрате белой промокательной бумаги, отражавшей свет. Она молча уселась в свое кресло.
Кто-то сказал Томасу Гарту Бентону в молодости, что он похож на римского сенатора. Джесси так и не сумела составить представление, стал ли Том сенатором потому, что выглядел как сенатор, или же выглядел как сенатор потому, что превратил себя в олицетворение сенатора. У него был длинный костлявый нос, начинавшийся прямо от надбровий, а там, где он спускался между широко расставленными карими глазами, кожа собиралась в странные морщинки. У него была крупная голова, а лоб такой высокий, что лицо казалось скошенным. Он держал голову так, что подбородок выпирал вперед, словно при малейшей провокации он готов вступить в интеллектуальную схватку. Скулы были высокими и крепкими, а рот небольшим по сравнению с носом и подбородком. Бакенбарды доходили почти до верхней губы, и он зачесывал их вперед. Его упрямое лицо нельзя было назвать красивым, но все же оно было привлекательным, выдававшим напряжение борьбы.
- Я не выполнил приказа в эту ночь, Джесси, - сказал он. - Я не спал около часа, обдумывая план: еще никто не написал историю исследования Америки…
- Льюис и Кларк, Пайк и Касс написали о своих экспедициях…
- Да! Каждый рассказал о собственных приключениях, но их описания и отчеты - технические. Я думаю, что американцы с интересом прочитают историю, Джесси, если ты сможешь написать ее.
Ее глаза светились от возбуждения.
- Знаешь, папа, это схоже с забавной идеей, возникшей у меня. Когда Джон показал мне свою временную карту, пытаясь дать мне представление, сколько миль в день его группа должна проходить, я подумала, что могу составить карту-дубликат, покрывающую всю страну между Сент-Луисом и Южным перевалом. Мы знаем, когда он предполагает выехать из Сент-Луиса. Я могу взять это за точку отсчета, прочертить линию, отображающую расстояние, какое он может пройти за день, потом поставить красную точку, где экспедиция разобьет лагерь на ночь и разожжет костры.
Ее отец кивал в знак одобрения, и поэтому она осмелилась продолжать:
- Я подумала, что буду читать имеющиеся описания, на что похожа окружающая местность на каждом участке похода, какая там живность, каких зверей они отстреливают для пропитания. Я составлю карту, где обозначу равнины и леса, реки и горы. Расставляя точки по маршруту, я изображу местность, какой она мне представляется: с зарослями диких цветов, участками хвойных лесов, бизонами, бродящими по равнине…
- Ты поставила перед собой большую задачу, - сказал отец, заинтересовавшийся ее планами.
- Но разве ты не видишь, отец, - страстно воскликнула она, - ведь при этом он никогда не покинет меня, я не буду одинокой, я буду с ним в пути каждый час!
Ее отец отправился в сенат. На долю секунды на нее навалилось чувство одиночества в предстоящие шесть месяцев, у нее сжалось сердце и перехватило дыхание. Она сделала жест, желая не допустить приступа истерии, быстро опустилась в кресло и склонилась над листами бумаги, оставленными на пюпитре отцом. Поначалу она не видела слов записки, лежавшей перед ней. Потом она догадалась, что отец написал ей наставление. Оно гласило:
"Джесси, моя дорогая, я захотел оставить тебе эту строку из Марка Аврелия: "Не беспокойся о будущем, ибо если придешь к нему, то будешь иметь то же основание для твоих направляющих принципов, которое оберегает тебя в настоящем"".
Джесси расстегнула пуговицы своего платья с узкими рукавами, сложила записку отца, прикрепила ее булавкой к нижней юбке и быстрыми движениями пальцев вновь застегнула платье. Она погрузилась в работу.