- У нас нет уверенности. Во всяком случае генерал Кирни потребовал, чтобы полковник Фремонт признал именно его главнокомандующим в Калифорнии. Джон и его солдаты находились на службе у Стоктона как часть военно-морских сил, и на этом основании он отклонил признание власти Кирни. Кирни перенес затем свою штаб-квартиру в Монтерей, где основал гражданское правительство, и заявил, что полковник Фремонт низложен как губернатор и лишен власти.
- Почему президент Полк не может положить конец этой сваре? - спросила она с тяжелым сердцем. - Армия и флот принадлежат одному и тому же правительству, не так ли?
Поведение отца вновь стало уклончивым. Он был откровенен с дочерью так много лет, что переход к другим отношениям показался ему трудным.
- Я уже говорил с президентом.
- Да?
- Он хочет, чтобы в Калифорнии сами уладили спор между собой.
- Думаешь, они уладят?
- В споре нет ничего такого, что нельзя уладить.
Ее покой был нарушен, и Джесси с нетерпением ждала известий, как ее муж справляется с конфликтом. Временно ее отвлекла от этих забот свадьба Элизы. Элиза так много помогала ей в ее сердечных делах, что Джесси сочла своим долгом обеспечить красивую церемонию свадьбы для своей старшей сестры в гостиной дома Бентонов. Элиза хотела, чтобы церемония была тихой, но, прежде чем был закрыт обязательный список гостей, Джесси увидела, что необходимо пригласить около двухсот человек. Обед после церемонии был прекрасным: Джесси попыталась повторить чудесный свадебный обед, поданный в Черри-Гроув. Волнения, связанные с подготовкой свадьбы, посещениями портнихи, организацией церемонии и обеда, отвлекли ее почти на три недели. К концу дня свадьбы она так измоталась, что сразу же провалилась в глубокий сон.
Джесси проводила сестру и нового зятя в поездку в Нью-Йорк, затем попрощалась с отцом, выезжавшим в Сент-Луис по политическим делам. У входной двери он сказал ей:
- Мужайся и думай о своем здоровье.
- Я стараюсь, отец, но это блуждание в потемках выводит меня из себя. Если бы только я знала, что там происходит…
Томас Бентон любил поговорку: "Хорошее лежит, а худое далеко бежит". Джесси не пришлось долго ждать: тишь, некоторое время окружавшая события в Калифорнии, нарушилась. Ее кузина Сара прислала ей анонимное письмо, опубликованное в газете "Рипабликэн", выходившей в Сент-Луисе. Письмо, нещадно поносившее полковника Фремонта за роль в завоевании Калифорнии, ставило под сомнение мотивы и характер этой акции, его поведение, обвиняло его в диктаторских замашках, сознательном неподчинении, узурпации власти и в поведении, подрывающем доброе имя армии.
Вот на что намекал Джордж Банкрофт: армия ввязалась в процесс дезавуирования полковника Фремонта! Джон успешно провел войну и завоевал Центральную Калифорнию… не имея на то полномочий.
На следующий день подобная же вырезка из нью-йоркской газеты "Курьер энд икуайрер" была прислана одним из друзей. Потом практически абсолютно идентичная статья поступила из новоорлеанской газеты "Пикайюн", и Джесси стало ясно, что все эти наветы написаны одной и той же рукой. Теперь она знала, что конфликт не был улажен в Калифорнии, что положение ухудшается. Она села писать письмо отцу, пересказывая написанное в статьях, когда Мейли громко постучала в дверь гостиной и сообщила:
- Мисс Джесси, от полковника пришел пакет.
Не вставая из-за стола, она протянула руку за письмом, вскрыла конверт и погрузилась в чтение, прежде чем Мейли успела уйти. Приложенное послание к президенту Полку упало на пол, когда она пробегала глазами первые фразы, говорившие о любви. Ее глаза жадно искали объяснения мужем причин его неприятностей, его уверений, что все кончится хорошо. Джон предупреждал ее быть готовой к жестким нападкам восточных газет, ибо посыльный генерала Кирни лейтенант Эмори выехал в Вашингтон, и в Калифорнии ходят слухи, что он направлен с целью низложить Джона.
Джесси углубилась в описание положения в Калифорнии до появления на сцене генерала Кирни. Пока продолжались бои с мексиканцами, генерал Кирни признавал коммодора Стоктона командующим всеми американскими силами в Калифорнии. Однако после того, как на ранчо Кахуэнга Джон подписал мирный договор с генералом Пико и коммодор Стоктон назначил его губернатором Калифорнии, генерал Кирни разместил свою штаб-квартиру на Плаза в Лос-Анджелесе и объявил себя командующим всеми американскими силами в Калифорнии; последовавшая за этим сцена была горестной и злобной. Кирни приказал коммодору Стоктону и Джону сложить их полномочия, не отдавать больше приказов и не делать назначений без его разрешения. Коммодор Стоктон отказался признать власть генерала Кирни; Джон также отказался сложить свои полномочия. На следующее утро он явился в штаб-квартиру генерала Кирни и заявил ему, что, до тех пор пока армия и военно-морской флот не уладят осложнения, возникшие между ними в Калифорнии, и не будет установлена по указанию из Вашингтона высшая власть, он будет продолжать подчиняться коммодору Стоктону и сохранит свой пост губернатора Калифорнии. Генерал Кирни двинул свои войска к Монтерею. Джон все еще оставался губернатором в Южной Калифорнии, но никто не мог поддержать его власть.
Она не сомкнула глаз всю ночь, читая и перечитывая при свечах письмо Джона, запоминая наизусть его слова о любви. Она старалась найти наилучшие возможности для встречи с президентом Полком, быть может, от него она сумеет получить письменное разрешение полковнику Фремонту оставаться губернатором Калифорнии.
До часу дня посетителей в Белый дом не пускали, поэтому у Джесси было более чем достаточно времени для самого изысканного туалета. Она выбрала зеленое кашемировое платье, долго расчесывала волосы и укладывала их, зеленую шляпку она надела слегка набекрень, как было тогда модно.
Президент Полк принял ее точно в час дня, заверив, что рад ее видеть. Он вскрыл конверт депеши полковника Фремонта и, вытащив ее, быстро прочитал. Когда Джесси заметила, что он оторвал глаза от текста, она встревоженно спросила:
- Господин президент, разве полковник Фремонт предлагает неразумный курс при сложившихся обстоятельствах?
У Джесси не было и тени сомнения, что он тут же ответит: "Совершенно разумный, миссис Фремонт, я направлю депешу, которая разъяснит положение и сохранит полковника Фремонта на посту гражданского губернатора".
Но президент Полк не произнес ни слова. Он опустился в кресло, вновь взглянув на письмо, а затем посмотрел на Джесси отсутствующим взглядом:
- К настоящему моменту, быть может, недоразумение улажено, мисс Джесси. В этих условиях нет нужды принимать чью-либо сторону.
Она поняла, что президент закончил беседу. Ее охватило чувство опустошенности, уступившее место успокоению.
- Господин президент, я не ожидаю, что вы займете сторону против генерала Кирни. Я прошу лишь ваших заверений, что полковник Фремонт не станет жертвой конфликта между армией и флотом. Генерал Кирни угрожает отстранить его от командования Калифорнийским батальоном.
- Мисс Джесси, я думаю, что мы можем сделать это, чтобы успокоить вас, - медленно ответил президент. - Я пошлю депешу, дающую полковнику Фремонту право оставаться на службе в Калифорнии или же примкнуть к своему первоначальному полку в Мексике, если он предпочтет это.
- Спасибо, господин президент. Это честно и справедливо.
Президент Полк слегка улыбнулся при мысли о Джесси, уверяющей президента Соединенных Штатов, что он поступает честно и справедливо. Потом он пожал ей руку, передал наилучшие пожелания ее отцу и проводил до двери приемной.
_/17/_
Теперь ей оставалось одно: сидеть и ждать. Через несколько дней из Сент-Луиса вернулся отец и предложил ей погулять вдоль Потомака.
- Огорчен, что вынужден сообщить тебе это, Джесси, но лучше всего это может сделать отец. События в Калифорнии приняли крайне неприятный оборот.
Джесси застыла на месте. Она повернулась, посмотрела в лицо отцу, который возвышался над ней словно глыба. Даже охваченная тревогой, она успела заметить, как он постарел: его поредевшие волосы поседели, глаза выдавали усталость и скорбь, новые морщины на переносице собрались в тугие складки.
- Генерал Кирни приказал Джону привезти все его архивы из Лос-Анджелеса в Монтерей. Полковник Фремонт совершил бешеный рывок на лошади в Монтерей, где разыгралась крайне неприятная сцена. Генерал Кирни показал последний приказ, передававший командование ему, и полковник Фремонт вернулся в Лос-Анджелес в сопровождении нескольких офицеров Кирни, враждебно настроенных к твоему мужу. Посыпались ругань и взаимные обвинения, и наконец…
- Что?
Один уголок рта Тома Бентона опустился, как всегда было с ним в минуты глубоких переживаний.
- Полковник Фремонт освобожден от командования. Ему дан приказ вернуться в Вашингтон.
Легкая улыбка озарила ее измученное лицо.
- Итак, он возвращается! По крайней мере я увижу его. Мы сможем разрешить все это вместе.
Отец взял ее под руку, и они направились вдоль берега. Джесси старалась увидеть выражение его глаз, но он повернулся так, что это оказалось невозможным.
- …Ты не понимаешь, моя дорогая. Полковник Фремонт… возвращается в Вашингтон… под арестом.
Джесси постаралась как можно быстрее вернуться домой. Она отказалась от обеда, закрылась в спальне и неподвижно лежала в постели. Джон возвращается домой под арестом! После всех его свершений, после всех прекрасных прогнозов на будущее его волокут через всю страну как заключенного, с позором!
Джордж Банкрофт намекал, что, если захват Калифорнии окажется успешным, все сделанное ее мужем будет забыто. Калифорния в руках американцев, с Мексикой официально ведется война, и никакого международного скандала не получилось. Почему же тогда его наказывают, хотя наказание, как говорили, может быть лишь в случае неудачи и возникновения осложнений для правительства?
Она принялась кататься по постели, не могла лежать спокойно, и ее движения словно повторяли извивы ее рассудка, пытавшегося найти выход из ловушки, в которой оказался Джон. "Почему Джон поссорился с генералом Кирни? Не потому ли, что начал войну в Калифорнии без полномочий? Или же в конфликте больше личного?" Она натянула покрывало на голову и разрыдалась, дав выход чувству тревоги и опасения, накопившемуся за прошедшие месяцы, в течение которых она удерживала контроль над собой благодаря железной самодисциплине.
Вдруг она почувствовала, как кто-то поднял ее с закутанной головой, и она увидела себя на коленях отца.
- Ну-ка, выпей, - сказал он. - Это теплое молоко с ромом. Знаешь, который час, дитя? Два часа ночи. Я спустился на кухню и подогрел молоко, выпей. Оно поможет тебе заснуть.
- Могу ли я спросить, что ты делал до двух часов ночи?
- Можешь. Я писал суровое письмо президенту Полку, суммируя дело и требуя расследования. Заверяю тебя, не следует тревожиться, Джесси. Мы вытащим на свет все факты, и, когда мы сделаем это, полковник Фремонт будет оправдан.
- Спасибо, отец. Теплое молоко и ром навевают сон. Думаю, что теперь успокоюсь.
Недели до приезда Джона в Вашингтон прошли словно в тумане. Джесси не впадала в отчаяние, но и не питала радужных надежд. Она понимала, что ее и мужа ждут тяжелые времена и что им не удастся выйти из конфликта без ущерба, без ран, что предстоящие месяцы подвергнут суровому испытанию их веру друг в друга.
К концу августа долгое ожидание закончилось. Джесси сидела в арке окна гостиной, выходившего на Си-стрит, и вдруг увидела, как двухколесный экипаж повернул с Пенсильвания-авеню и направился к дому Бентонов. Из экипажа выпрыгнул молодой мужчина в выцветшей синей военной форме. Он повернулся к кучеру и сказал ему что-то относительно багажа. Это дало Джесси время пробежать зал, распахнуть дверь и приветствовать мужа после двух лет и трех месяцев его отсутствия. Не стыдясь, она повисла на нем, осыпав его бородку слезами, страстно целуя его.
Но даже в первый безмолвный момент радости она заметила, что муж безучастен. Она взяла его за руку и провела в гостиную, потом встала, уставившись на него. Ее сердце дрогнуло: перед ней была оболочка человека, отправленного ею в экспедицию с такими большими надеждами два года назад. И дело не только в том, что он отощал до предела, а его волосы стали длинными и неухоженными, - у него были чужие глаза безнадежно больного человека. Джон Фремонт, посланный ею в третью экспедицию, был очаровательный мужчина, ловкий и гордый, знавший свой мир и не только любивший его, но и руководивший им. Поседевшее, с впалыми щеками существо неуклюже стояло перед ней, казалось, что его руки вывихнуты в суставах, торс изогнулся под уродливым углом, ноги утонули в вылинявших штанах, черты лица исказились. Не верилось, что некогда это был человек с несгибаемой волей, преодолевший заснеженные горы Сьерры, где другой не выжил бы, за что его так уважали Кит Карсон и жители пограничной Америки.
Стоявший ныне перед ней человек не был лидером, не был сильным; это был глубоко раненный в самое уязвимое место человек, растерянный, напуганный, несобранный и вялый. Его кожа, его манеры, весь его облик были лишены красок. Джесси вспомнила тот вечер, когда Джон Фремонт мучительно рассказывал любимой женщине о факте своего незаконного рождения. Тогда он был так же неуклюж и не собран. Она могла сказать, глядя на угловатые линии его тела, что он чувствует себя униженным, потерпевшим поражение, более того, злобно и горько пристыженным.
Джесси принесла ему напиток, провела руками по его длинным лохматым волосам, расправила завитки на черной бородке, легко касаясь кончиками пальцев. Она поцеловала его бледные губы, а затем положила свою голову на его плечо и застыла в такой позе.
Она не показала ему своей тревоги, а сочла своей задачей сделать так, чтобы он вновь стал самим собой, вновь обрел отвагу и уверенность. Это был тот момент в их супружеской жизни, когда требуются чуткость и нежность. Если она преуспеет сейчас, она сможет работать рядом с ним до конца жизни. Что произойдет позже, не имеет большого значения: он должен вновь стать цельным и здоровым. Если она сделает это, то они смогут побороть свои трудности.
Она почувствовала, что его тревожила мысль, как она примет его. Он боялся, что она станет порицать и осуждать его за несдержанность, ошибки, глупость. Она понимала, что это было бы для него самым тяжелым ударом, и его замкнутость, его отказ подойти к ней убедили ее, что он уже воздвиг между нею и собой защитную стену цинизма и безразличия.
Он молчал, не ласкал ее, не сказал, как счастлив видеть ее, как сильно любит ее. Он был слишком несчастен, чтобы думать о таких вещах.
- Почему генерал Кирни поступил так с нами? - спросила она. - В чем здесь смысл?
Джон не ответил на ее вопрос, но стал несвязно говорить:
- …Отказался разрешить мне присоединиться к моему полку в Мексике… не дал мне возможности получить мои заметки и дневники в Сан-Франциско… мои научные инструменты и образцы, которые я собирал два года… у него были планы арестовать меня на шесть месяцев, но он даже не предупредил меня за пять минут… тащил меня за собой через горы Сьерры и Скалистые горы как порабощенного индейца или как обычного преступника… наговорил гадостей… унизил меня перед моими же людьми… лишил меня привилегий моего ранга…
- Но теперь, когда ты вернулся в Вашингтон, что собирается делать генерал Кирни?
Джон вскочил и воинственно вскинул голову.
- Военно-полевой суд.
- Военно-полевой суд? Но по какому обвинению?
- Мятеж!
У Джесси перехватило дыхание. Память отбросила ее к сцене с полковником Кирни четыре года назад. Недаром говорится: у всякой старухи свои прорухи. Этот военно-полевой суд является логическим завершением длинной цепи событий, развернувшихся с того судьбоносного момента в Сент-Луисе, когда она вскрыла приказ военного департамента и спрятала его в своей корзинке для шитья.
Книга третья
ВОЕННО-ПОЛЕВОЙ СУД
_/1/_
Джесси не хотела, чтобы кто-нибудь видел ее мужа в таком состоянии, однако мест, где они могли бы уединиться и где не узнали бы полковника Фремонта, было немного. Она вспомнила о поместье Фрэнсиса Престона Блэра Силвер-Спринг, за пределами округа Колумбия, но ей не хотелось ехать туда, если там будет находиться семья Блэр. Пока Джон отдыхал, она послала Джошиима верхом на коне в Силвер-Спринг с запиской. Гонец вернулся в тот же день к вечеру с письмом от Блэра, извещающим, что по счастливому стечению обстоятельств он и его семья уезжают на следующий день в Сент-Луис и он будет рад, если Джесси проведет в Силвер-Спринг столько времени, сколько ей нужно.
Теперь перед ней возникла более сложная задача: убедить мужа, что по меньшей мере на короткое время он должен уйти с арены, не торопить схватку. По его нервному жесту и интонации ей показалось, что он рвется в бой. Она знала его достаточно хорошо и понимала, что у него мало шансов на успех, если он ввяжется в драку сейчас.
После спокойного обеда в своей комнате она выждала подходящий момент и сказала:
- Дорогой, как учит хорошее наставление о супружеской жизни, когда муж и жена были в разлуке двадцать семь месяцев, они имеют право на медовый месяц.
Джон не проявил интереса к ее намекам. Сурово взглянув на нее, он сказал вполголоса: