_/11/_
Она пошла с ним на рынок, чтобы выбрать лучшую ткань для костюма. Но у Джесси защемило сердце, когда она впервые увидела мужа в гражданской одежде. За восемь лет их совместной жизни она видела Джона только в красивой военной форме, которую он с гордостью носил. Его темный костюм был хорошо сшит, прекрасно на нем сидел, но он чувствовал себя в нем неловко. Он, сохранявший природную грацию в простом армейском синем мундире, теперь каждым резким движением выдавал возмущение тем, что его положение принижено.
Хотя его заметки, дневники и рисунки все еще оставались в Сан-Франциско, Джесси была убеждена, что они должны написать доклад о его третьей экспедиции. Даже если не получится ничего путного, процесс творчества - лучшее лекарство для него. Было трудно склонить его к работе, но существовали веские причины, побуждавшие Джесси добиться появления третьего доклада: зарплату, никогда не бывавшую большой, теперь он не получал вовсе. Впервые в жизни она ощутила потребность в деньгах: при скромном окладе мужа они не тратили много средств на свое содержание в доме Бентонов и смогли сэкономить три тысячи долларов, которые Джон передал американскому консулу Ларкину в Монтерее, чтобы приобрести в горах Санта-Круз ранчо с видом на Тихий океан. Они мечтали уехать из Вашингтона в Калифорнию, построить на ранчо дом, образовать небольшую общину под именем Фремонтвилл.
Но для дорогостоящего переезда в Калифорнию у них не было денег, не говоря уже о постройке дома, если они смогли бы добраться до ранчо. И самое серьезное - у них не было средств, чтобы купить лошадей, сельскохозяйственный инвентарь, скот и продовольствие, оплатить наемный труд. Том Бентон предложил им ссуду. Еще до начала судебного процесса к Джесси пришла Гарриет Бодиско и принесла шкатулку с бриллиантами и сапфирами, предложив продать драгоценности, а деньги использовать для их нужд. Друзья, в том числе и Джеймс Бьюкенен, были готовы ссудить им все необходимое.
Ее не пугала нехватка денег, но она осознавала, как сильно будет страдать муж, если к другим осложнениям добавятся долги. Доклад об экспедиции обеспечивал выход из трудного положения. Она вернет мужа к работе, поможет избавиться от самоедства. Его публикации принесут им некоторую сумму, достаточную, чтобы добраться до Калифорнии и начать работу на ранчо. Если книга окажется интересной, то, Джесси была уверена, газеты и журналы купят их рассказы.
Она вела себя, исходя из предположения, что так или иначе он напишет третий доклад, но будет сопротивляться, и подготовилась к борьбе против его пораженческой позиции. Это была долгая, медленная битва за успех, и она не торопила события. Хорошая жена должна уметь обеспечивать умиротворение дома: когда муж находится на вершине, ее обязанность - охладить его "я", придать его достижениям правильную перспективу, удержать от самовлюбленности. Эта задача сравнительно проста для женщины, наделенной тонкой интуицией и юмором; более сложна задача для жены, когда муж обескуражен, несчастлив, не собран, не имеет работы, цели. Именно в таком случае жена должна создать здоровую среду для мужа, обеспечить надлежащее настроение, высвободить все лучшее, что есть в нем, подкрепить его уверенность, выдвинув на передний план его таланты и достижения.
Быть хорошей женой, вероятно, наиболее труднодостижимое в деяниях человеческих.
Через несколько недель, в начале марта, она поняла, что почти убедила его, требовался лишь последний толчок. В эту ночь она призналась мужу, что беременна и на сей раз абсолютно уверена, что появится долгожданный сын, и ей хотелось бы завершить доклад до появления на свет Джона-младшего. Она решила, что ко времени рождения ребенка, где-то в конце июля, доклад должен быть закончен и опубликован, а ее муж вновь восстановлен в своих правах.
Теперь, больше чем когда-либо, она была благодарна годам интенсивной подготовки, полученной от отца. Она работала упорно, но не за один присест. Она не чувствовала себя столь же хорошо, как при первой беременности, - прошла молодость и здоровье было подточено. Но больше всего ее тревожил муж. Хотя ей удалось возродить его энергию и здоровье и побудить начать работу, он отказывался посещать обеды и приемы, совершал долгие прогулки пешком и на лошади только после наступления сумерек, уложив ее в постель. Когда они собирались за обеденным столом, он выглядел несчастным и скованным. Лишь однажды она не пожалела об этом - когда прервалась сессия сената и ее отец вернулся в Сент-Луис. Она думала, что работа и ее компания помогут мужу постепенно возвратиться к жизни, к способности смотреть людям в глаза. Однако никто, кроме нее, не знал, сколь медленен этот процесс.
Как-то однажды он ворвался в комнату, где она сидела за пюпитром, переписывая раздел, содержащий географические описания, обнял ее с прежней горячностью и воскликнул:
- Дорогая, послушай! Твой отец обеспечил мне еще одну экспедицию!
Она вопросительно изогнула брови, всматриваясь в его сияющее порозовевшее лицо, к которому вернулся прежний вид, а его глаза горели.
- Еще экспедиция, - медленно сказала она. - Но каким образом?..
- Несколько его друзей в Сент-Луисе хотят построить железную дорогу к Тихоокеанскому побережью. У них есть деньги и поддержка, им требуется южный путь, чтобы поезда могли ходить зимой.
- Они нанимают тебя, чтобы ты нашел железнодорожный переезд! - воскликнула Джесси.
- Разумеется! К кому же еще они могут обратиться для поиска нового перевала?
Он оттолкнул ее пюпитр, тот упал на красный ковер, и бумаги разлетелись. Он встал перед ней на колени, обняв ее под мышками своими сильными руками, и сказал громким голосом, какого она не слышала со времени его третьей экспедиции три года назад:
- Они намерены финансировать экспедицию так, как это требуется мне. И готовы заплатить мне частично акциями железной дороги.
Она одобрительно поцеловала его.
- Вот видишь, - сказала Джесси громко, - ты становишься железнодорожным магнатом! После того как найдешь новый перевал, будешь работать инженером, прокладывать весь путь для железной дороги, как ты помогал капитану Уильямсу до приезда в Вашингтон.
- Да благословит Господь твоего отца! - воскликнул Джон.
"Аминь, - сказала Джесси сама себе, - он спас нам жизнь".
Вслух она добавила:
- Позволь мне взглянуть на письмо. Когда ты должен поехать? Ты будешь покупать оборудование в Нью-Йорке или в Сент-Луисе? Как скоро?..
- Не торопись, не торопись, - весело смеялся он. - Подробности будут согласованы позже. Но сейчас, и письмо подтвердит это, все улажено. Ах, Джесси, меня так осчастливил этот шанс…
Джесси прильнула щекой к мягкой стороне его бороды.
- Мы должны поторопиться и завершить наш доклад, - прокомментировала она. - Его следует сдать в типографию до твоего отъезда в Сент-Луис. И, в то время как ты будешь организовывать свою экспедицию и выйдешь в поход к побережью в четвертый раз, страна будет читать о твоем пути в Калифорнию… Смотри, я лью слезы на твою милую бороду. Я так счастлива за нас. И особенно за твоего сына, если он родится; первое, что он увидит - это отца, собирающегося в поход.
Джон провел рукой по длинным волосам Джесси:
- Я так счастлив, что готов принять вторую дочь и любить ее.
- Ты говоришь как отец, - поддразнивая, ответила Джесси, - две дочери - это корона в каждом доме. Но ты поклянешься?
- Как генерал Скотт, - поморщился он. - Я думал, что ты жаждешь продолжить работу. Давай будем действовать, соберем вместе эти бумаги. Думаю, что смогу продиктовать хороший материал: моя голова словно в огне, я вспоминаю целые отрывки, записанные мною в дневник.
Он стал прежним Джоном. Они энергично работали, довольные тем, как воспоминания обретают хорошую форму, ободренные начатыми рано приготовлениями с целью собрать товарищей из первых трех экспедиций. В течение последних двух недель мая она много переписывала сама, придавая материалу лучшую литературную форму. Был найден издатель, уверенный в успешной продаже.
Однажды вечером в конце мая после необычно долгого рабочего дня Джесси была близка к тому, чтобы закончить последние страницы, но потом отложила работу и сказала мужу, лежавшему перед камином:
- Джон, ты обещал, что больше не будет разлук. Ребенок должен родиться в конце июля. Ты не предполагаешь выехать в экспедицию до конца сентября. К этому времени я достаточно окрепну. Не возьмешь ли меня с собой? Мне всегда хотелось пересечь всю страну.
Он повернулся, подпер свою голову рукой и смотрел на нее с восхищением.
- В тебе много мужества, Джесси. Ты сидишь здесь, нося в своем чреве ребенка, и заявляешь, что всего лишь через несколько недель после родов хочешь перейти Скалистые горы зимой. Нет, дорогая, не в это время.
- Но я не могу выносить мысль о разлуке…
Он вскочил на ноги, поднял ее из кресла и посадил к себе на колени.
- Ты права, Джесси, не будет долгой разлуки: ты поедешь со мной в индейскую резервацию Делавэра на Миссури. Это мой последний трамплин. В то время как я буду пересекать континент, ты возвратишься в Нью-Йорк и сядешь на судно, огибающее мыс Горн. К тому времени, когда я доберусь до Сан-Франциско, ты уже будешь там с двумя детьми. Мы отправимся на наше ранчо, построим дом и уже не будем разлучаться.
Джесси, прижавшись головой к его груди, чувствовала себя в безопасности. Она утомилась от работы в течение дня и от ощущения тяжести внизу живота.
- Полагаю, что ты прав, - сказала она. - Мальчик будет еще слишком мал, чтобы проплыть с кормилицей вокруг мыса Горн. Переезд займет не так много времени, и я счастлива при мысли о нашем новом доме. А сейчас посади меня обратно в кресло, чтобы я могла закончить последние страницы. Я хочу, чтобы ты был здесь, когда я напишу слово "конец".
Он посадил ее в кресло, поправил пюпитр, затем подошел к столу с географическими картами. Через минуту-две она крикнула ему:
- Не передвигай лампу! Мне темно писать.
Он быстро повернулся:
- Что ты сказала, Джесси?
- Я сказала: не двигай лампу, становится темно. Ой, Джон, скорее, я падаю в обморок…
Он уложил ее в постель, затем вызвал доктора, который прописал ей постельный режим на шесть-семь недель, до рождения ребенка. На следующий день она почувствовала себя лучше, но решила последовать совету врача. Ей нужно отдохнуть и подготовиться к предстоящему испытанию.
Доклад пошел в печать, и в июне сенат заказал двадцать тысяч экземпляров карт Калифорнии, выполненных Джоном. Карта была встречена аплодисментами по всей стране. Этот триумф в сочетании с подготовкой к четвертой экспедиции восстановил его самочувствие. Все плохое осталось позади, они выжили и устремились вперед.
Итак, Джесси спокойно лежала в своей голубой спальне с распахнутыми в сад окнами. Ее навещали друзья, они одаривали ее конфетами и рассказывали о новостях.
На рассвете 24 июля 1848 года родился сын. Джесси потребовалось почти семь лет, чтобы выполнить одно из самых сокровенных желаний мужа. Если ожидание оказалось столь долгим, то выбор момента, чтобы осчастливить мужа наследником, был оптимальным. Покраснев от гордости, она сказала мужу, появившемуся в дверях:
- Тебе не нужно вывешивать над моей кроватью флаг. У тебя есть сын. Мы назовем его твоим именем - Джон Чарлз Фремонт.
Он приласкал ее с любовью и благодарностью, затем поцеловал ее ладони.
- Не Джон Чарлз Фремонт, - сказал он, великодушный в своей радости, - а Бентон Фремонт, по имени твоего отца. Он так много сделал для нас. Я хочу, чтобы мой сын носил его имя.
_/12/_
К концу сентября она почувствовала себя достаточно крепкой, чтобы поехать в Сент-Луис. Они путешествовали всей семьей. Лили, которой исполнилось почти шесть лет, была спокойным, деловым ребенком, без порывистости своих родителей, она больше была похожа на свою бабушку и тетушку Элизу. Они старались оградить Лили от волнений, связанных с судебным процессом, но она, казалось, понимала, что происходит, и Джесси заметила, что их дочь, с простецким лицом и сдержанными манерами, в тяжелые дни заботилась о них.
Лили вроде бы радовалась появлению ребенка, проявляла больше привязанности к малышу, чем к матери или отцу. Она суетилась около ребенка, старалась всячески помочь ему. Иногда Джесси позволяла ей выбрать одежду или пеленки, и она делала это с важным видом.
- Когда он подрастет, чтобы я могла играть с ним, мама? - спрашивала она.
- Скоро, - отвечала Джесси с довольной улыбкой.
- Но как скоро? Когда мы приедем в Сент-Луис? Ты разрешишь мне одевать его?
Джесси сама ухаживала за ребенком. Еще трудно было сказать, что из него получится, но порой ее невольно тревожила его вялость. Он неохотно брал грудь и плохо сосал. Он родился с локонами темных волос, начинавшимися выше ушей и уходившими назад, к шее. Чертами лица он был похож на отца, даже кожа была смуглой. Она самозабвенно любила его.
Первый этап поездки в дилижансе и в поезде был приятным: стояла ранняя осень, листва подернулась позолотой, и на полях дозревал урожай. Они стояли на носу небольшого речного судна "Саратога", плывшего вниз по Огайо. Джесси держала ребенка на руках, а Лили уцепилась за ее юбку. Рождение двух детей не испортило фигуру Джесси, она оставалась по-девичьи гибкой; ее глаза приобрели более глубокий карий цвет и стали более теплыми, ибо она познала природу боли; ее лицо вновь светилось счастьем, а гладкая кожа излучала здоровье. У Джона появились усы, хотя он до отъезда из Вашингтона подрезал бородку, и гражданская одежда придавала ему довольно фамильярный вид.
Словно молния Джесси пронзила мысль, что теперь они почти в том же положении, что и Мэри Олгуд, та самая молодая мать, с которой она встретилась на окраине Сент-Луиса и которая приглашала ее поехать вместе в Орегон. Настал черед Фремонтов отправиться на Запад и вновь обрести свободу. Ее голова шла кругом от мысли, как высоко они взлетели всего за несколько лет и как стремительно свалились вниз за еще более короткий период.
Возвращение домой, в Сент-Луис, было особенно приятным. Все принимали их с добрым сердцем. Галереи вокруг внутреннего дворика были еще теплыми и благоухали акацией. Она была счастлива войти в медленную мирную жизнь Миссурийского речного порта, работать не спеша и ухаживать за своим сыном, в то время как Джон торопился на встречи, закупал снаряжение и беседовал с французскими путешественниками, желавшими его сопровождать. Его тревожило то, что он смог найти лишь немногих участников своих походов. Остальные рассыпались по Тихоокеанскому побережью и по Юго-Западу. Ему приходилось принимать новых и неопытных людей.
Ее отец был восхищен своим первым внуком, особенно потому, что его назвали Бентоном. Джесси казалось, что ему хочется ласкать ребенка. Она сообщила, что в октябре отправится в индейскую резервацию Делавэра. Была найдена опытная и надежная нянька, и поэтому Джесси смогла провести несколько последних дней, помогая Джону и готовя свои туалеты. За два дня до отъезда Джона разбудили на заре, он оделся и поспешил на встречу с партией пограничных охотников. Джесси дремала, когда вбежала нянька с криком.
- Миссис Фремонт, - рыдала она, - скорее! Мы не можем разбудить ребенка.
Выпрыгнув из постели, Джесси побежала в детскую. Лили, все еще в ночной рубашке, стояла над детской кроваткой и отчаянно терла ручки крошки Бентона.
- Мама! - крикнула она. - Братик не просыпается. Мы его качали, качали, а он не просыпается.
Джесси бросила быстрый взгляд на сына, на его пурпурное лицо. Она послала за врачом, затем подняла мальчика из колыбели, завернула его в одеяло, внесла в свою комнату и положила рядом с собой на постели, прижав к своей груди; ее глаза были открыты, но ничего не видели, а на сердце лег тяжелый камень.
Она не знала, сколько времени прошло. Наконец пришел их семейный врач, обслуживавший ребенка со времени их приезда в Сент-Луис. Он нежно взял малыша у Джесси, развернул одеяло и быстро осмотрел тело. Через несколько минут он сказал:
- Я страшно огорчен, миссис Фремонт. Ребенок умер. Я все время опасался, что у него больное сердце. Он, видимо, таким родился.
Уши Джесси не слышали слов, а ум не понимал их смысла. Она прижимала ребенка к себе, его маленькая головка лежала на ее плече, и своей щекой она касалась его щеки.
- Ребенок мертв, мисс Джесси, - повторил доктор. - Позвольте мне взять его.
Она не двигалась. Через несколько секунд она посмотрела на врача с кривой улыбкой и бесчувственно сказала:
- Он так мало у нас был. Пожалуйста, уйдите все. Мы подождем, пока приедет муж.
Джесси оставалась одна, все еще прижимая к груди ребенка. Через некоторое время Джон поднялся по лестнице и вошел в комнату. Она заметила его острый заботливый взгляд, его желание знать, как она воспринимает потерю. Он наклонился над ее белым как мел лицом. Она была благодарна ему, что он молчал, а потом - благодарна за то, что заговорил. Его голос звучал сочувственно:
- Я не пытаюсь утешить тебя, Джесси.
- Нет, не нужно.
- Мальчик ушел из жизни. Мы должны смириться с этим. Это тяжело, но вдвоем мы выдержим.
- Ты можешь теперь взять его, - прошептала она.
Джон поднял легкое тельце мертвого сына, посмотрел в последний раз на лицо мальчика, затем прикрыл его голову одеялом, вышел за дверь и отдал тело няне. Он быстро вернулся к жене, поднял ее и перенес в глубокое кресло у окна, прикрыв ее ноги одеялом. Она прижалась к нему так же тесно, как минуту назад держала своего сына.
- Ты можешь теперь поплакать, дорогая, - сказал он.
И слезы пришли. Все слезы, какие накопились у нее с того времени, когда ее муж был доставлен как арестант из Калифорнии; все слезы, какие она не выплакала во время процесса, в ходе которого противники мужа истязали его, стремились втоптать в грязь его гордость; все слезы, какие она сдерживала, когда суд объявил ее мужа злоумышленником, нарушившим присягу; все слезы, какие она подавила, сочтя необходимым встать на сторону мужа против отца, помогая ему уйти в отставку и порушить карьеру; все слезы, какие увлажнили ее глаза, когда она впервые увидела мужа в гражданской одежде и в полной мере осознала, насколько он ущемлен и унижен.
Все это как-то отошло на второй план после рождения сына. Эта большая удача заслонила все, что они пережили; у нее не было ненависти к генералу Стефану Уоттсу Кирни, к судьям трибунала. Чувство благодарности позволило простить их всех, не таить обиду.
С каждым шагом теперь возвращалась былая горечь. Если бы не генерал Кирни, то не было бы ареста, не рушилась бы карьера мужа в Калифорнии, не было бы военно-полевого суда. Возвращение мужа в Вашингтон вылилось бы в торжество, она могла бы спокойно выносить крепкого ребенка. Противники мужа подорвали и ее силы, заставляли переносить нескончаемые мучения, и, по мере того как таяли ее силы, подрывались и силы ее ребенка. Больное сердце? Ничего удивительного! Как могла она выносить нормального, здорового ребенка в те несчастные месяцы? Теперь она никогда не простит врагов своего мужа: они отняли у них сына.