- Не думаю, что мы вправе требовать гарантий успеха. Если это - наша борьба, тогда мы должны в ней участвовать. Важно начать сражение. Если даже республиканцы проиграют в 1856 году, то это может быть на деле их победой; они укрепят свою партию и заложат прочную основу для победы в 1860 году. Не нужно подходить к отдельному сражению как к самоцели, его надо рассматривать в рамках развития всей кампании. Иногда проигранные в начале кампании сражения являются именно теми, которые подготовили конечную победу. Наш отказ ввязаться в борьбу, когда в прошлом месяце демократы предлагали выдвинуть мою кандидатуру, поставил нас ныне в стратегическое положение.
- Отец всегда говорил: должность должна искать человека, а не человек - должность. Поскольку предлагают твою кандидатуру, ты можешь принять предложение не кривя душой, с полным доверием. Твое имя поможет росту партии. Если кто-то и может обеспечить победу республиканцам, так это ты.
В спокойные времена агитация начиналась за пару месяцев до партийных съездов. Но обстановка была накалена, и к ноябрю 1855 года, за целый год до выборов, газеты запестрели сообщениями о политических маневрах и вероятных кандидатах. Джесси подписалась на газеты всех основных городов Севера и Запада. Сообщения этих газет позволили ей убедить мужа в том, что мысль о его лидирующей роли в республиканской партии распространяется с быстротой степного пожара. Упоминались и другие кандидаты: ветераны вроде Уильяма Сьюарда, Сэльмона Чейза, судьи Джона Маклина, которые длительное время настойчиво выступали против рабства, но именно эти обстоятельства обернулись против них - у них было слишком много противников, и их могли во многом обвинить.
На декабрьском заседании Национального комитета республиканцев, состоявшемся в Силвер-Спринг, Фрэнсис Престон Блэр и такие влиятельные в национальном масштабе фигуры, как Чарлз Самнер, Престон Кинг, Натаниэль Бэнкс, Сэльмон Чейз, доктор Бейли, и многие другие пришли к согласию, что Джон Фремонт - единственный человек, способный обеспечить победу республиканской партии. Фрэнсис Блэр заявил, что готов взять на себя ответственность за проведение кампании, если будет выдвинута кандидатура Джона. Его энергичный сын Фрэнк поклялся, что наберет группу ораторов, которые сделают имя Джона известным в каждом поселке в Америке.
К концу года дом Фремонтов на Девятой-стрит стал полуофициальной штаб-квартирой республиканцев в Нью-Йорк-Сити. Не проходило дня, чтобы в доме не присутствовали десять - двенадцать гостей на ланче, чае или обеде. Наблюдая, как Джошаам прилаживает козлы и доски к столу, стараясь сделать его побольше, Джесси вспомнила лучшие годы в доме Бентонов, когда за длинным обеденным столом из красного дерева оживленно обсуждались вопросы политики. Она вновь оказалась в столь близкой ее душе среде, когда кругом все бурлит. Джесси старалась, чтобы ее тринадцатилетняя дочь была в курсе происходящего и получила те же навыки, какие она сама обрела в Вашингтоне. Джошаам давал Лили самые маленькие порции, ибо дочь, подобно матери, не могла есть, ведь жаркие споры отвлекали от пирога с мясом или курятиной. После того как уходил последний гость, Джесси и Лили шли на кухню, подогревали еду, оставленную им Мейли, и возвращались к вопросам, которые дискутировались в течение вечера.
В конце первой недели марта после ряда конфиденциальных встреч Джон заверил ее: у него практически нет сомнений, что будет выдвинута его кандидатура. Джесси задумалась над проблемой, которую до этого обходила: Том Бентон отрабатывал запасную позицию против республиканской партии, о чем он сказал ей еще прошлым летом в Сиасконсете. Что он скажет теперь, узнав, что его зять возглавит новую партию? Разумеется, положение будет выглядеть иначе; побудит ли его это изменить точку зрения?
Она одна поехала в Вашингтон известить отца. Элиза удобно разместила его, соединив спальню и кабинет, где он находился среди книг и бумаг, полученных от прежних коллег. Тому Бентону исполнилось семьдесят четыре года. Он сохранил присущие ему силу духа и воли, но здоровье, подорванное в двадцать лет туберкулезом, начало сдавать. Радость на лице Тома Бентона при виде Джесси осложнила ее задачу.
Она закрыла за собой дверь библиотеки и без лишних слов напрямик заявила:
- Отец, Джона заверили, что республиканцы выдвинут его кандидатуру на пост президента.
Он стиснул зубы, и его лицо застыло в маске упрямства, памятной ей с тех пор, когда он вложил все свои силы в борьбу против Биддла и Банка Соединенных Штатов. Он подошел к кожаному креслу, купленному для него Элизой, тяжело опустился в него и прикрыл глаза большой ладонью левой руки, на которой с недавних пор появились коричневые пятна.
- Ты не рад, отец? - неуверенно спросила она. - Ты ведь был так горд, когда Джон отклонил предложение демократов о выдвижении его кандидатуры. Почему же ты не гордишься тем, что его выбирает партия свободы?
Том Бентон устало уронил свою руку на колени; в то время как дочь и отец смотрели прямо в глаза друг другу, перед их мысленным взором прошли картины их совместной работы.
- Я горд тем, что Джон стал выдающимся человеком своего времени, - хрипло сказал Том. - Но ему не следует соглашаться на выдвижение его кандидатуры республиканцами. Это даже хуже, чем принять предложение демократов.
У нее хватило силы лишь спросить:
- Но почему, папа? Ведь в стране нет никого, кто бы более решительно выступал против распространения рабства, чем ты. Республиканцы не допустят распространения рабства.
- Если бы они занимались только этим, то я поддержал бы их всеми силами. Но они - чисто географическая партия, Джесси, они расколют страну надвое.
- Республиканская партия - географическая, потому что рабовладельческие штаты не присоединяются к ней. Они останутся с демократической партией. Новая Англия, Восток, Средний Запад, Запад настроены против рабства, они будут голосовать за Джона и республиканскую партию.
- Если они так проголосуют, то тогда они отдадут свои голоса не Джону, а гражданской войне. Запомни мои слова: если Джон примет от республиканцев выдвижение и будет избран, то на него ляжет ответственность за кровопролитие в стране. Я знаю, что ни он, ни ты этого не хотите. Если ты решила стать первой леди любой ценой, тогда лучше примите выдвижение кандидатуры демократами: вам придется одобрить рабство, может быть, даже пойти на некоторое его распространение, но вы не спровоцируете в таком случае откола Юга.
Послышался стук в дверь. Вошел Джошиим, он принес кофе, пшеничные лепешки и ежевичный джем, который, как ему было известно, любила Джесси. Она пожала руку долговязому негру, довольная тем, что вновь увидела его.
- Нам не хватает вас, мисс Джесси, в Вашингтоне, - сказал он, широко улыбаясь. - Когда вы вернетесь сюда?
- Примерно четвертого марта, - ответила она, с ласковой улыбкой посмотрев на отца.
- Вы снимете здесь дом, мисс Джесси?
- Я понимаю, что сдается Белый дом, Джошиим. Но, как полагает отец, мне не следует снимать его; он говорит, что в дождливый сезон на кухне скапливается вода, находящиеся там задыхаются от миазмов.
Выпучив от удивления глаза, Джошиим пробормотал:
- Почему, мисс Джесси? В кухне Белого дома нет воды со времени отъезда президента Джэксона, и все болота осушены много лет назад. Если у вас будет шанс въехать в Белый дом, то ничего не бойтесь: мама Мейли, Джошаам и я будем содержать его теплым и сухим.
Том Бентон махнул рукой, дав понять, чтобы слуга ушел.
- Ты права, Джесси, - резко сказал он. - Белый дом наполнится миазмами, если хозяйничать там будут республиканцы. Я самым решительным образом советую тебе не допускать, чтобы Джон принял выдвижение его кандидатуры.
- А если он примет?
- Тогда я выступлю против его избрания. Я объеду всю страну, предупреждая народ, что нельзя допускать в Белый дом партию раскольников.
Ее охватил страх.
- Значит, ты начнешь кампанию против собственного зятя?
- Я буду обязан действовать так. Будет нелегко, Джесси, но в моей жизни было мало легкого.
Она взяла чашку кофе, подошла к окну и уставилась в него, ей виделись не дома напротив, а лицо мужа. Она думала о том, как сказать ему, что ее отец отрекся от него. Она проглотила горячий черный кофе, размышляя об изменившихся обстоятельствах. "Когда Джон подал в отставку из армии, отец ожидал, что я поддержу его, он имел все права на это, но я не оказала такой поддержки. Теперь же, когда я вправе ожидать от него помощи, он отказывает в ней. Восемь лет назад у меня были свои причины; сейчас у отца свои; как печально, когда дочь и отец противостоят друг другу".
Она подошла к креслу отца и ласковым жестом пригладила оставшиеся пряди его седых волос.
- Оценит ли это страна как политический жест, папа, или же сочтет личным отречением Тома Бентона от своего зятя?
- Я давно отказался от тщетных попыток заранее определить, что подумают люди.
- Не будет ли права публика, заявляя: "Если тесть против него, то как можно ожидать, что за него будут чужие люди?"
- Откровенно говоря, я не знаю, - вяло ответил он. - У Джона нет политического опыта помимо трех недель пребывания в сенате; он имеет лишь подготовку; было бы непомерным риском вводить в Белый дом человека, столь несведущего в политических делах. Я верю в его честность, я знаю его работоспособность и убежден, что сегодня в Америке нет более отважного человека. Я не знаю, станет ли он хорошим президентом в эти смутные времена всеобщего ожесточения. Но даже если бы знал, то и тогда не стал бы голосовать за него или кого-либо другого, пусть гениально подходящего для поста президента, выдвинутого от партии раскола. Если Джон дал бы согласие на выдвижение от демократов, то тогда бы я вел кампанию в его пользу.
- Понимаю, ты вел бы кампанию за него в том случае, если бы он принял программу, в которую никто из нас не верит! Ты поддержал бы человека, продавшего себя ради высокого поста.
- Дорогая, - сказал ей отец, пожав плечами, - идеализм твоего мужа мне не подходит. Я забочусь о мире в стране, о том, чтобы Север и Юг жили в дружбе и был сохранен Союз. Если Джона изберут как демократа, тогда не будет угрозы гражданской войны. Если же его выберут как республиканца…
Она зашла за кресло отца, обняла его за шею и прижалась щекой к его седым волосам на виске.
- Отец, ты всегда говорил, что мы должны быть вместе при всех обстоятельствах. Пожалуйста, не бросай меня сейчас.
Ухом он уловил что-то в ее голосе. Он протянул руку и притянул ее к себе. Потом стал пристально вглядываться в ее глаза, пытаясь понять, что в них скрыто.
- Я понимаю, что ты делаешь все это не ради себя, - сказал он ласково. - Если бы ты хотела стать первой леди, ты убедила бы Джона принять предложение демократов. Тогда почему же ты действуешь таким образом? Что в твоем положении выходит за рамки политики? Ты должна быть откровенной, Джесси.
На миг на ее глаза набежали слезы, а голова поникла. Затем она сказала:
- Я думала, что никогда никому не скажу об этом, но теперь я поняла, что должна сказать. Видишь ли, отец, Джон не совсем… как другие мужчины. У него есть душевная рана. Из-за этой раны он иногда делает то, что ты не в состоянии понять, а я соглашаюсь с его суждением даже вопреки твоим более весомым соображениям…
- …Как в то время, когда ты позволила ему уйти из армии?
- Да. Мать Джона в семнадцать лет вышла замуж за мужчину старше шестидесяти… После двенадцати лет несчастливой жизни она встретила отца Джона - Шарля Фремона и сбежала с ним. Она рассказала Джону, что брачная церемония состоялась, но ее муж не смог получить развод от законодательного собрания Виргинии, и, таким образом, брак Фремона в любом случае незаконен. Джон был… незаконнорожденным.
Ошарашенный Том уставился на дочь.
- Незаконнорожденный, - прошептал он. - Ну, я не представлял себе… Джесси, как давно ты знаешь об этом?
- Джон сказал это, когда мы еще были свободны. Он думал, что я расторгну помолвку.
- Боже милостивый, - прошептал он про себя. - Почему это держалось в секрете от меня все эти годы? Почему мне никто не сказал?
- Потому что боялись за последствия.
- Знает еще кто-нибудь? Насколько широко распространены сведения?
- Это хорошо известно на Юге, - откровенно ответила она. - Скрыть невозможно… Теперь ты понимаешь, отец, почему я не хочу ранить его. Другой человек счел бы это чисто политическим вопросом; Джон не может принять за личное; это может повредить вашим отношениям.
Том принялся ходить взад-вперед по небольшой, заставленной книгами комнате.
- В таком случае я еще больше прав, Джесси! - воскликнул он. - Ты не должна позволить Джону поставить себя под удар. Эта кампания будет самой ожесточенной и грубой с того времени, как Эндрю Джэксон побил Генри Клея в 1828 году. Когда люди находятся на грани гражданской войны, они не думают о личных чувствах. О том, что он незаконнорожденный, будут шуметь по всей стране; возникнет страшный скандал. Подумай, какая клевета и грязь польются.
- Джон поймет, почему демократы поливают его грязью. Он в состоянии встать над всем этим, осознавая, какую цель преследует такой шум. Но он любит тебя, и ты любишь его; если ты отречешься от него, он не сможет понять этого.
- Джесси, если ты готова оказаться в гуще скандала, то подумай о своих детях. Разве ты хочешь, чтобы они ожили, неся на своих плечах бремя ваших политических амбиций?
- Я знаю, что ты любишь Лили, Чарли и Фрэнка. Если ты боишься, как бы возможные обвинения не повредили их положению в мире, тогда поддержи Джона в борьбе, помоги ему войти в Белый дом. Детям президента не придется тревожиться за свое положение в обществе.
Том Бентон тяжело опустился в кресло. Джесси поняла, что воспользовалась недозволенным приемом. После паузы он опустил руку, которой прикрывал глаза; она увидела, что он плачет тем особым образом, каким плачут старики, не проливая слез.
- Джесси, дорогая, - сказал он, - ничто, помимо смерти твоей матери и твоего брата, не ранило меня так глубоко, как услышанное сейчас: но я все же должен выступить против тебя. Мне осталось немного жить, и я не могу уйти в могилу с чувством, что повинен в разжигании гражданской войны. Ты поставила меня перед трудным выбором: быть лояльным либо к семье, либо к стране. Это тяжелое, болезненное решение для каждого человека, особенно для меня, всей душой любящего тебя. Так же глубоко, как я люблю тебя, любил я мое место в сенате Соединенных Штатов. Мне не нужно говорить тебе, что это было стержнем моей жизни, смыслом моего существования. Однако я от него отказался ради приема Калифорнии как свободного штата. Я могу сломиться, Джесси, я сейчас почти на изломе, но останусь верным себе. Я хочу видеть тебя в Белом доме; какой радостью и утешением для моих последних лет было бы видеть мою маленькую Джесси первой леди. Трудно сдаваться, возможно, даже труднее, чем четыре года назад, когда я отказался от моего пюпитра в сенате. Но я не могу одобрить избрание Джона как республиканца, даже если оно приведет тебя в Белый дом, ибо я знаю, что это вызовет развал Союза. Пожалуйста, прости меня, дорогая. Я старый и упрямый человек и должен придерживаться своих убеждений. Не проси меня поступать иначе.
Когда она возвратилась в Нью-Йорк и рассказала мужу о решении отца, Джон мягко сказал:
- Твой отец так много боролся за меня, что имеет право провести одну битву против меня. Печально, что он выбрал этот особый момент и этот вопрос, но Том Бентон всегда сам выбирал, когда и по какому вопросу дать бой.
Они были довольны, когда при семнадцатой баллотировке демократы выдвинули Джеймса Бьюкенена: он был северянином, никогда не имел рабов, никогда публично не поддерживал рабства, имел прекрасный опыт работы в федеральном правительстве; никто не знал лучше, чем Джесси, его щепетильности в вопросах этики. Они пришли к согласию, что демократы сделали хороший выбор, ибо, как опытный дипломат, прирожденный сторонник компромиссов, Бьюкенен приложит все силы, чтобы отыскать новые действенные средства для умиротворения горячих голов обеих сторон.
Джесси поехала в Филадельфию на съезд республиканцев одна. Джон считал, что потенциальному кандидату не следует появляться среди делегатов. Она приехала поездом в полдень 16 июня и на следующее утро к одиннадцати часам вошла в зал Музыкального фонда. Заняв место в первом ряду галереи для посетителей, Джесси поразилась мессианскому характеру собрания: оно не было обычным, заранее подготовленным партийным съездом, где все предрешено. Тысяча делегатов, толпившихся в зале Музыкального фонда, была охвачена религиозным пылом; в их глазах светился дух поборников свободы. Это была разноликая толпа, одетая как попало - от полосатых брюк северян до штанов из оленьей кожи жителей Запада. Джесси не верилось, что в таком собрании может существовать общая единая идея. Однако, когда Дэвид Уилмор поднялся на трибуну и огласил основные пункты республиканской платформы: противодействие распространению рабства, отказ конгрессу в полномочиях узаконивать рабство на новых территориях, сохранение Миссурийского компромисса, прием Канзаса как свободного штата, - все делегаты встали, выражая поддержку права на свободу для всех жителей Америки. Наблюдая за торопливо писавшими репортерами, желавшими донести известия о революционном съезде до сведения страны, Джесси вспоминала корреспондентов на военно-полевом суде, старавшихся информировать нацию о ходе суда над Джоном. Она узнала некоторых из них - тогда они выполняли задание Вашингтона, а теперь должны рассказать нации о выборе молодых, энергичных, прогрессивных республиканцев.
Она ожидала, что кандидатура Джона будет единодушно принята при первой баллотировке; однако он получил 359, а судья Маклин из Огайо - 196 голосов. Ее поразила сила, проявленная Маклином; на какой-то момент она потеряла уверенность. Но Дэвид Уилмор, завоевавший авторитет на съезде благодаря тому, что представил республиканскую платформу, поднялся и мощным голосом призвал проголосовать единодушно за Джона Фремонта. Последовало вавилонское столпотворение, почти заглушившее подсчет голосов, но по пометкам в блокноте, который держала на коленях, она подсчитала: ее муж имеет уже 529 голосов и становится первым кандидатом в президенты от новой партии. Загремел оркестр; перекрывая его, тысяча делегатов и посетители на галерее оглушительно кричали поздравления. Шум достиг своего апогея, когда над платформой поднялось полотнище с надписью:
"СВОБОДА СЛОВА, СВОБОДА ПЕЧАТИ, СВОБОДНАЯ ЗЕМЛЯ, СВОБОДНЫЕ ЛЮДИ, ФРЕМОНТ И ПОБЕДА!"