Бесхитростный сержант из Нобильяка явно понимал в реальной восточной политике больше, чем многомудрые европейские судьи Ордена. Подобные показания свидетельствуют лишь об одном - если бы не изощрённое лавирование и балансирование тамплиеров, остатки Иерусалимского королевства пали бы куда раньше. А о предательстве христианства и речи не шло. В игры с мусульманами тамплиеры никогда не заигрывались. Если, к примеру, Тевтонский Орден в Прибалтике преспокойно заключал союзы с язычниками против христиан, то никогда и ничего подобного не позволял себе Орден Храма на Святой Земле. Любые союзы тамплиеров с мусульманами всегда были направлены только на защиту христиан и никогда не шли им во вред. Тамплиеры никогда не приносили свои религиозные убеждения в жертву сиюминутным политическим выгодам. Политики вне религии для Ордена Храма вообще не существовало.
Главным результатом крестовых походов стало великое бракосочетание Запада и Востока. Встретившись в непримиримой вражде, две грандиозных и столь непохожих друг на друга цивилизации, не только познакомились, но и породнились.
Киплинг писал: "Запад есть Запад, Восток есть Восток, им никогда не сойтись". Но это не более чем миф, типичный для британского колониализма. Киплинг был прав лишь в одном - Запад и Восток принципиально различны, они находятся на противоположных полюсах, но это полюса одного процесса. Мужчина и женщина тоже принципиально различны, но ни для кого не тайна их взаимное притяжение, и вне этого притяжения не может существовать жизнь. Мужчина и женщина создают семью - самый естественный и самый важный союз на свете.
Таким же естественным и важным было состоявшееся на Святой Земле бракосочетание Запада и Востока. Вне этого великого союза земная цивилизация не может достичь своей полноты, она всегда будет оставаться однобокой и ущербной. А Орден Храма был ребёнком, родившимся от брака этих цивилизаций, от союза непримиримых, но вечно стремящихся друг к другу начал - западного и восточного.
Орден Храма, по природе своей западно-восточный, должен стать любимым ребёнком человечества, если оно хочет гармонии. Известно ведь, что, когда мать с отцом поссорятся, их лучше других примирит ребёнок, потому что каждый из родителей видит в ребёнке отражение Может ли Земля существовать без Ордена?
* * *
Шах уже третий день не мог прийти в себя - ходил мрачнее тучи, на вопросы отвечал коротко и отрывисто. Сиверцев, наконец, решил, что надо, поменьше церемонясь, все же попытаться вывести Шаха из ступора:
- Может быть, уже довольно, мой господин, заниматься самоедством? - спросил Андрей таким тоном, как будто Шах был его слугой.
- Самоедство? Шах мрачно поднял бровь. - Русские словечки. Такого я ещё не слышал. А ведь это очень точно.
- И очень скверно, мой господин.
Шах трижды молча кивнул головой. Потом глухо заговорил:
- Ты читал арабские сказки?
- Читал, но не знаток.
- Я - глупый джин. Позволил загнать себя в бутылку вместе со всей общиной, так что и младенец мог заткнуть горлышко пробкой. Из-за моей преступной самонадеянности могли погибнуть все до единого - глупо, бессмысленно, без боя. Несколько десятков человек могли заживо сгореть в подземелье лишь из-за того, что старый дурак забыл применить остатки своих мозгов по назначению. Понимаешь ли - забыл! Не-по-ду-мал! В любой армии мира меня за это расстреляли бы по приговору трибунала.
- Но вы всё же не командир роты.
- Да невозможно здесь отделить духовную власть от военной. На мне лежит полная, абсолютная ответственность за этих людей.
- Ну так ведь не случилось же ничего.
- А разве благодаря мне? Если бы здесь случайно не оказался европеец.
- Случайно? Господин, должно быть, шутит. У Аллаха нет случайностей. И европеец оказался здесь, вполне возможно, по вашим молитвам.
- Если мы будем исследовать возможности.
- Довольно! Европеец здесь единственный человек, который может сказать вам это. И европеец говорит: довольно. Вы приняли меры безопасности?
Шах с пристальным удивлением посмотрел на русского храмовника, который вдруг заговорил голосом повелителя, так что его право на это было невозможно поставить под сомнение.
- Да, конечно, я принял меры безопасности. Это же совсем просто. Выставил скрытые посты на всех подступах в деревню. Дозорным достаточно будет подать сигнал о приближении противника караулу у входа в наш храм. Кроме того, все наши теперь идут на богослужение с оружием. Оставляют его наверху, у входа в храм.
- Грамотно. И довольно об этом. Господин, я не буду просить у вас прощения за то, что взял ненадлежащий тон. Своим отчаянием вы вновь подвергаете всю общину опасности.
Шах вновь трижды кивнул, но теперь уже не так мрачно.
- Ты прав, Андрюша. До конца своих дней буду молиться за тебя.
Сиверцев понял - чтобы избежать обычных в таких случаях расшаркиваний друг перед другом, надо срочно переводить разговор на другую тему.
- А что это за ассассинская община в горах, напавшая на нас? Люди Ага-хана?
- О нет, к Ага-хану эти люди не имеют ни малейшего отношения и даже вряд ли подозревают о его существовании. Наши горы - затерянный мир, не случайно ведь даже Аламут нашли не так давно. Руины многих некогда славных замков до сих пор остаются в сокрытии. И не только руины, некоторые человеческие обломки империи Хасана ас-Саббаха так же уцелели в безвестности, и сами они мало знают об окружающем мире. Ни с какими религиозными центрами они не связаны, считают себя измаилитами, но на самом деле исповедуют не измаилизм, а сумму диких горских суеверий. Так всегда бывает, когда религиозная группа остаётся без наставников-богословов и без связи с единомышленниками. Ас-Саббах, наверное, в гробу вертится, глядя на то, в каких дремучих дикарей выродились его последователи. Когда-то ни один ассассинский замок не стоял без хорошей библиотеки, а эти вообще редко умеют читать. Думаю, Хасан не пришёл бы в восторг и от того, что они исповедуют его культ, полагая ас-Саббаха реинкарнацией то ли Мухаммада, то ли Заратустры. Тут они спорят. Спорить они вообще-то любят, но только друг с другом, потому что всем прочим не сильно интересны диспуты с людьми совершенно безграмотными.
- А ваша община чем им не угодила?
- При всех своих недостатках, ассассины наших гор - люди религиозно воодушевлённые, для них вера очень много значит. Уж как пронюхали, что мы исповедуем христианство. кажется, я их недооценивал. видимо, решили начать войну во славу божественного ас-Саббаха. Мы ведь занимаем территорию бывшего ассассинского замка. Для них логично желать очистить от иноверцев землю, некогда принадлежавшую их предшественникам.
- А силёнки-то у них для этого есть?
- Да в том-то всё и дело, что я, старый дурак, никогда не интересовался этим всерьёз. Теперь придётся всё хорошенько разузнать. Вероятнее всего, в наших горах вспыхнула настоящая религиозная война. И эта война пойдёт на истребление.
- Ну что ж. Умрём за Христа.
- Да. Или выживем во славу Христа. Мы готовы умереть, но мне хотелось бы сохранить общину.
- А если в этих горах разразится война за веру между ассассинами и христианами, Ага-хан не поддержит своих, узнав о их существовании?
- О, нет, Ага-хан IV - респектабельный джентльмен. Он никогда не станет заниматься такой "глупостью", как война за веру.
- Я толком-то ничего и не знаю про Ага-хана. Расскажите.
- Измаилитские имамы начали восстанавливать своё влияние где-то в XVIII веке, выдвинувшись на заметные роли в политике Персии. Тогда персидские шахи пожаловали им титул "ага-хан". Потом центр имамата перенесли в Индию, в Бомбей, где издавна существовала мощная измаилитская община. Измаиты так хорошо поладили с британскими колониальными властями, что Ага-хан III был посвящён в рыцарское достоинство. А в 1937 году его даже избрали президентом Лиги Наций. Сам понимаешь, что "ревнителем измаилитской веры" он при этом никак не мог являться.
- А его приемник?
- Ещё в меньшей степени. Карим, будущий Ага-Хан IV, родился и вырос в Швейцарии.
Специфику его религиозности в достаточной мере характеризует то обстоятельство, что историю ислама он изучал в Гарварде, получив степень бакалавра. Ага-ханом IV Карим стал в 1957 году, имея 20 лет от роду. С тех пор он гораздо больше времени живёт в Европе, предпочитая родную Швейцарию и пригород Парижа. Это, можно сказать, представитель высшего света Европы. В своём роду он имеет не только имама Али, но и Ричарда Львиное Сердце - отдалённого предка его матери. Лучшие европейские дома принимают Ага-хана на самом высшем уровне.
- Как интересно. Значит, в личности Ага-хан осуществился союз Запада и Востока?
Андрей рассказал Шаху о своих соображениях по поводу того, что Орден Храма - дитя от брака Востока и Запада. Шах слушал очень внимательно, не перебивая. Когда Андрей закончил, он сказал:
- По поводу Орден Храма - интересная мысль. Но насчёт Ага-хана обольщаться не надо. С одной стороны, он действительно являет собой весьма необычное дитя Запада и Востока, но, с другой стороны, это говорит лишь о его чужеродности собственной измаилитской среде. Это сам Ага-хан - европеец, а его измаилиты, рассеянные на просторах Индии, Персии и Африки - совершенно чужды европейской культуре, а к исламу они вообще не имеют отношения, так что на роль мостика между двумя цивилизациями они совершенно не годятся, потому что не принадлежат ни Западу, ни классическому Востоку.
- И много измаилитов "ходят" под Ага-ханом?
- Не мало. Где-то миллионов 15–20. Но они вообще очень слабо напоминают религиозное сообщество, будучи объединены скорее ментальностью отщепенцев - людей для всех чужих. Что не скажешь про их лидера - человека для всех своего.
- А чем вообще занимается этот экзотический имам?
- Бизнесом. Он - один из богатейших людей планеты, так что почтение, которое оказывает ему Европа, связано далеко не только с принадлежностью к роду Мухаммада и династии Плантагенетов одновременно.
- А характер бизнеса?
- Тут возникает очень интересная тема. Говорят, что на протяжении многих последних десятилетий организация Ага-хана является наиболее успешной среди всех мировых финансовых организаций, занимающихся проектами по развитию стран третьего мира.
Сиверцев хитро усмехнулся:
- Ах вот оно что. Большое сердце. Всё своё состояние готов потратить на помощь развивающимся странам. При этом не надо сомневаться, что в ходе реализации благотворительных проектов его состояние неуклонно растёт. Да, вы правы, господин, Ага-хан - хладнокровный прагматик, он не захочет иметь ничего общего с локальной религиозной войной, если таковая вспыхнет в наших горах. Тут ему руки не нагреть, и религиозно-воодушевлённые горцы его нисколько не заинтересуют. Мне кажется, я начинаю понимать знаковый смысл этой фигуры. Ага-хан символизирует союз Запада, предавшего христианство, и Востока, предавшего ислам. Вот и весь секрет его респектабельности. Однако, не стал бы полностью исключать наличие в его деятельности религиозного компонента. Вы понимаете, что может стоять за его интересом к "третьему миру"?
- Многое. Но тут тебе лучше поговорить с Дмитрием. Старый разведчик, должно быть, ориентируется в скрытых смыслах подобных международных схем.
- Да, интересно будет с ним об этом поговорить. Но пока нам до Ага-хана - как до звёзд. Куда актуальнее выяснить планы ваших ближайших соседей - оторванных ассассинов. Хотел поговорить с Саидом. Не возражаете?
- Поговори. - Шах опять заметно помрачнел. - Не понимаю, как я мог так ошибаться в этом юноше. Я был уверен, что он искренне стремится к Истине.
- Не факт, что вы ошиблись в нём, господин. А какое имя вы дали ему в крещении?
- Александр. Саид - Саша.
* * *
Незадолго до этого разговора с Шахом, Сиверцев, занимавшийся связями средневековых тамплиеров с мусульманами Палестины, закончил опус об Усаме ибн Мункызе. Усама был фигурой колоритнейшей. Опираясь на людей ислама, подобных ибн Мункызу, можно выстроить по-настоящему плодотворный и творческий диалог двух авраамических религий.
Сиверцев решил, что пойдёт к Саиду-Саше завтра, а пока ему хотелось спокойно перечитать и поправить то, что у него получилось на счёт Усамы ибн Мункыза.
Дамаск акбар
Из Иерусалима в Дамаск вернулся лекарь, посланный туда благородным эмиром Муин ад-Дином, другом и покровителем Усамы ибн Мункыза. Франки не имели таких искусных врачевателей, какие были у мусульман, а потому Муин надеялся, что его любезный жест вызовёт благодарность крестоносцев - людей диких и грубых, но весьма необходимых теперь Дамаску в качестве союзников.
И вот Муин ад-Дин и Усама ибн Мункыз с нетерпением ожидали возможности выслушать лекаря, на которого возлагали надежды в том числе и как на дипломата, а до некоторой степени - лазутчика.
- Хорошо ли приняли тебя франки? - спросил эмир лекаря.
- Да, господин. Встретившие меня тамплиеры известны своей любезностью и обходительностью, в чём мне довелось убедиться на своём примере. Рыцари кланялись и улыбались мне, оказывая почтение всеми возможными способами. Они понимали, что я не только лекарь, но и посол благородного эмира.
- А твоё искусство они смогли оценить по достоинству?
- Господин. я сделал всё возможное.
- Значит, ты не смог им помочь?
- Даже Аллах не сможет помочь этим дикарям, - лекарь насупился, словно обиженный ребёнок.
Муин ад-Дин добавил к своему добродушию немного грустной задумчивости:
- Аллах отдал в руки этих дикарей святыни ислама. Не за грехи ли правоверных и не потому ли, что поклонники Исы до некоторой степени всё же угодны Аллаху?
- Мой разум не может подняться до постижения предметов столь возвышенных.
- Так вот и говори о том деле, в котором понимаешь, - не переставая улыбаться, но теперь уже с недобрым нажимом отрезал эмир.
- Мне предложили вылечить рыцаря и женщину, - забубнил лекарь. - У рыцаря был абсцесс на ноге, и я применил припарки к голове.
- А если бы у него болела голова, ты лечил бы ногу?
- Возможно, - тон лекаря граничил с дерзостью. - Искусство врачевания - дело до чрезвычайности тонкое. Мы ищем причину болезни и находим её порою совсем не там, где думали обнаружить её профаны.
"Кажется, франки настолько рассердили его, что он перестал бояться моего гнева", - подумал Муин, но вслух сказал только:
- Продолжай.
- Женщина страдала сухоткой. Не столь уж сложный случай, и ничего особенного тут делать не стоило. Я предписал ей строгую диету, в первую очередь - как можно больше свежих овощей.
- Ну так говори же наконец, помогло ли им твоё лечение?
- Обязательно помогло бы, господин, но тут явился лекарь франков, - вдруг очень горячо затараторил лекарь. - Франкский врач спросил у рыцаря, что он предпочитает: жить с одной ногой или умереть с двумя. Когда больной дал легко предсказуемый ответ, врач заставил его положить ногу на колоду и какой-то силач взялся отрубить больную часть ноги большим топором. Первый удар не достиг цели. Рыцарь страшно кричал. Второй удар раздробил кость и несчастный сразу же умер. Это было ужасно.
- Ужасно? Ты никогда не воевал. Продолжай.
- Лечение женщины оказалось ещё ужаснее. Франкский лекарь объявил, что в неё вселился бес и что надо её остричь. Остригли, после чего больная вернулась к своей обычной еде, обильно сдобренной горчицей и чесноком, а ведь именно такое питание и вызвало болезнь. Естественно, сухотка усилилась, тогда за больную вновь взялся варвар-франк, именующий себя лекарем. Он сделал ей крестообразный надрез на голове, обнажил кость и втёр туда соль. Несчастная вскоре с дикими криками умерла. Простите господин, но у меня сердце чуть не разорвалось, когда я на всё это смотрел. Эти дикари ничего не понимают в медицине, но не желают ничему учиться, потому что мнят себя великими эскулапами. Лекари франков куда страшнее для больных, чем сами болезни.
- Много ты видел лекарей-франков? - вставил слово Усама.
- Одного этого, да ещё рассказывали.
- Рассказывают сказки, а наука строится на фактах, - Усама хищно улыбнулся.
Муин ад-Дин нетерпеливым жестом пресёк уже готовую вспыхнуть перепалку и спросил своего друга:
- Усама, ты изучал медицину. Что скажешь?
- Искусство врачевания у франков действительно стоит на гораздо более низком уровне, чем у арабов, - рассудительно заговорил ибн Мункыз, - но, конечно же, не все их лекари таковы, каков описан моим учёнейшим собратом, в правдивости рассказа которого я, впрочем, не сомневаюсь ни на одно мгновение, - Усама учтиво поклонился насупившемуся лекарю. - Иные разделы медицины лучшие лекари франков понимают весьма глубоко, к примеру, их познания в лечебных свойствах минералов и растений заслуживают уважения, а, пожалуй, и заимствования со стороны наших лекарей. Не надо относиться к франкам с предубеждением. Порою, знающему меньше нас всё же известно нечто такое, что может стать для нас открытием, причём весьма полезным. Это понимают все настоящие учёные. Беда же франков в том, что их священники часто вмешиваются в медицину и пытаются лечить исходя не из данных науки, а из религиозных заблуждений, точнее - суеверий, к религии имеющих так же мало отношения, как и к медицине. Не все франки понимают, что руководить молитвой должны одни люди, а руководить лечением - люди совсем другие. Однако, подобные заблуждения, происходящие от смешения понятий и функций, отнюдь не являются у франков повсеместными и, конечно же, не сводят на нет их достижения в области медицины.
- Мне кажется, я сейчас слышу дипломата, а не учёного, - усмехнулся эмир.
- Одно другому только помогает, мой мудрый господин. И дипломатия, и медицина, для того чтобы быть успешными, должны исходить лишь из установленных фактов. При этом и дипломат, и медик должны ставить перед собой лишь осуществимые задачи, не посягая на достижения, которые заведомо находятся за гранью возможного.
- А как же насчёт смешение функций, Усама? - легко увлекающийся эмир чуть не подскочил, настолько интересными показались ему мысли Усамы.
- Великая мудрость подсказала моему учёнейшему господину самый лучший из всех вопросов, какой можно было задать при обсуждении данной темы. А дело тут в том, что хоть и нельзя смешивать функции, но можно использовать принципы, на которых строится иной род занятий. Священник не должен лечить, а лекарь не должен заниматься дипломатией, однако, по воле Аллаха, существуют универсальные принципы, свойственные этим занятиям. Дипломатию, так же как и медицину, ваш покорный слуга назвал бы искусством возможного. Успех приходит к тем врачам и дипломатам, которые знают, что надлежит считать успехом.
Эмир как-то разом потух и вновь обратился к лекарю:
- Однако же, вернёмся к делу. Ты что-нибудь говорил франкам о своём отношении к их способам лечения?
- Нет, господин.
- А тамплиеры? Это был их лекарь?
- Нет, господин. Тамплиеры только встретили меня и проводили в госпиталь, принадлежащий не им, а кому-то другому. Не знаю кому.
- И ты вообще ничего не сказал по поводу того, что на твоих глазах убили двух больных?
- Я лишь спросил, нужны ли ещё мои услуги? Мне ответили, что не нужны.
- А тамплиеры? Ты ещё виделся с ними?
- Они проводили меня почти до самых стен Дамаска - рыцарь и два конных сержанта. По дороге мы мало говорили. Тамплиеры вообще весьма немногословны. Они несколько отличаются от остальных франков.