* * *
Войско франков теперь уже спокойным походным маршем спускалось в долину. Король так много всего хотел сказать магистру, но де Бар, казалось, опять погрузился в своё привычное полусонное состояние и присутствие рядом с ним "великого короля", как и до боя, его ни сколько не интересовало.
- Мессир Эврар, вы вечно как будто спите, если, конечно, не сражаетесь.
- Я пытаюсь молиться, ваше величество. И как всегда, у меня ничего не получается.
- Как это молитва может не получаться? Разве это трудно - прочитать "Патер ностер" десять раз?
- Очень трудно, если пытаться не разу не отвлечься на мирские суетные помыслы. Молитва - искусство искусств. Нет ничего труднее.
- А мне показалось, что нет ничего труднее, чем бой в горах. Вот уж где требуется искусство, и вы им в совершенстве владеете, Эврар.
- Чтобы забивать быков на бойне тоже нужны немалые навыки, но не дерзнул бы назвать это искусством. Бой без молитвы - та же бойня.
- Так вы что же, и во время боя молились?
- Пытался. Но получалось, как всегда, плохо.
Король решил выбраться из этого непонятного разговора. Слушая магистровы рассуждения про молитву, он чувствовал себя ещё более неуютно, чем на горной дороге, и повернул в привычную плоскость:
- Сегодня, Эврар, вы себя показали, как отменный полководец. Мы вырвались только благодаря вашим командам и благодаря вашим тамплиерам, вокруг которых сплотились все мои рыцари. Вы вправе требовать себе любой награды.
- Какой награды может пожелать для себя нищий монах, которому вообще нельзя иметь имущества?
- Вы прежде всего рыцарь!
- Я прежде всего монах!
- Тогда вы должны стать верховным предводителем ваших рыцарей-монахов - великим магистром. Почему вы до сих пор остаётесь главным только над французскими тамплиерами?
- Если вы, ваше величество, желаете мне добра, помогите избежать непосильной для меня ноши великого магистра.
- По сему не быть! Моя воля - воля короля!
- Осмелюсь напомнить, ваше величество, что не принадлежу к числу королевских вассалов. Тамплиеры подчиняются только римскому первосвященнику.
- Со мной ещё никто не решался так разговаривать. Такое может позволить себе только тамплиер. Знаете, Эврар, я уже подумываю, а не вступить ли мне в ваш Орден? Примете?
- Иметь в своих рядах такого рыцаря, как вы, ваше величество, было бы большой честью для тамплиеров. Но вы не монах. Вы женаты.
- А что если я разведусь с Алиенорой?
- Тогда Францию ждут неисчислимые бедствия. В чьи руки попадёт её приданное - герцогство Аквитанское?
- Да вы политик, а не молитвенник.
- Боюсь, что вы правы. Орден тамплиеров - по уши в политике. А жаль.
Войско, которое они тем временем увидели перед собой, было на сей раз действительно их авангардом, о чём возвестили радостные крики: "Да здравствует король!". На встречу им скакали Алиенора и Жоффруа де Ранкон. Алиенора казалась самой счастливой женщиной на свете, жизнерадостно приветствуя своего венценосного супруга:
- Как мы рады, что вы, наконец, в безопасности, ваше величество! Господь не покидает наше крестное воинство!
Казалось, что сладостно журчащая речь беспечной Алиеноры попросту разбилась о королевские доспехи, не достигнув сердца, но это было не так. Голос по-прежнему любимой жены как стрела вонзился в сердце Людовика. Ему потребовалось всё его мужество, чтобы этого ранения никто не заметил, чтобы все подумали, что он вообще не обратил внимания на жену. Не сказав ей ни слова, со стрелою в сердце, Людовик сразу обратился к де Ранкону:
- Мессир, вы ослушались моего приказа, по вашей вине погибли сотни рыцарей.
- Ваш недостойный слуга заслужил казнь, - голос Жоффруа, казалось, был голосом мертвеца, как будто сама преисподняя изрыгнула эти безжизненные слова.
Король подумал: "Как это ничтожество не похоже на Эврара! Алиеноре вряд ли пришлось слишком усердствовать, чтобы его зацепить. И сейчас он воображает себя рыцарем, готовым умереть ради прекрасной дамы. Ничтожество".
Король и впрямь уже был готов отдать приказ обезглавить де Ранкона, когда услышал у себя над ухом тихий, бесстрастный, но удивительно проникновенный голос Эврара: "Пощадите его, ваше величество". Король сразу же понял: верный Эврар бережёт честь монарха. Людовик никогда потом не смог бы доказать, что поступил так не из ревности. Только Эврар ему друг. Не вассал и не слуга. Друг. Бешенство отхлынуло от монаршего сердца удивительно быстро. Невольно подражая бесстрастной интонации магистра, Людовик сказал:
- Мессир Жоффруа, с этого момента и до окончания похода я запрещаю вам иметь под своим началом хотя бы одного рыцаря. Прочь с моих глаз. Мессир Эврар, ваши тамплиеры понесли большие потери?
- От боевого монастыря, то есть от трёхсот рыцарей, осталось чуть больше сотни копий.
- Нам надо дорожить этим драгоценным остатком. Берите под своё начало всё войско.
- Войско может воевать только под началом вашего величества.
- На сегодня уже хватит прекословия, Эврар. Не втягивайте меня в споры о юрисдикциях, я в этом не силён. Берите войско под начало, если не хотите всех нас погубить, едва успев спасти.
- Осмелюсь предложить вашему величеству следующее: всё войско разбить на несколько отрядов и во главе каждого поставить самых опытных из моих тамплиеров. Лучше даже двух-трёх тамплиеров на отряд.
- Быть по сему. Теперь отдыхать.
В уже установленном королевском шатре оруженосцы быстро освободили Людовика от доспехов, и он без чувств повалился на ковры. В его тяжелых снах непрерывно мелькали белые плащи и обворожительно прекрасное лицо Алиеноры. Он опять почувствовал в своём сердце стрелу и стал звать Эврара, чтобы он пришёл и удалил эту стрелу. Во сне ему почему-то казалось, что Эврар - искусный лекарь, а может даже и волшебник, который легко удалит стрелу и без труда развеет чары Алиеноры, и тогда её лицо сразу же перестанет его терзать. Потом его стали окружать сарацины, а Эврара всё не было. Сарацины шустро теснили его к краю пропасти и вдруг он заметил, что у всех у них одинаковые лица - лица Алиеноры. Уже проснувшись, он обессиленным голосом всё ещё шептал: "Эврар, нельзя ли побыстрее?".
Людовик вышел из шатра. Уже занималось свежее утро. Невдалеке он заметил своего летописца Одона де Дейля, который пользовался краткой рассветной порой, чтобы сделать свои записи, пока не началась привычная лагерная суета. Одон, едва не высунув язык, что-то выводил на листке пергамента, но короля заметил сразу же и вскочил, приветствуя своего повелителя.
- Ладно, Одон, не суетись. Прочитай лучше последнее, что написал.
Де Дейль бесстрастно забубнил: "Магистр Ордена тамплиеров Эврар де Бар, человек, уважаемый за свой религиозный нрав, был достойным примером для рыцарей. Он сдерживал турков с помощью своих тамплиеров, проявлял мудрость и храбрость…"
- Турков, говоришь? А магистр их всё сарацинами зовёт.
- Это он, ваше величество, по своей палестинской привычке их так называет. А сражались мы с турками, которые сами себя именуют сельджуками по имени прежде бывшего у них вождя Сельджука, о чем, конечно же, доподлинно известно магистру тамплиеров, человеку большой учёности, ведь он…
- Уймись, Одон. Ещё один мудрец на мою голову, - король сказал это без тени раздражения и даже сам удивился тому, что нисколько не завидует славе магистра храмовников. Король уже решил во чтобы то ни стало добиться избрания Эврара великим магистром, понимая, впрочем, что самому Эврару о запланированной интриге лучше ничего не говорить. А поговорить им всё же было о чём. Сейчас король направлялся к шатру магистра смиренным просителем, вновь удивляясь, что ни мало этим не смущается. Он радовался, что обрёл друга, к которому даже он, король, может обратиться с просьбой, не испытывая при этом неловкости.
- Эврар, прости, но я сразу к делу. Говорят, ваш Орден богат. Невероятно богат.
- И да, и нет, ваше величество. Каждый наш рыцарь - совершенно нищий. Нам запрещено иметь собственность. Даже одежда, которую вы видите на мне, не моя, а выдана мне Орденом. Хоть я и магистр Франции, но не помню, когда в последний раз видел деньги. Тамплиеру деньги не нужны. Орден кормит и одевает. Потому и не пустует казна Ордена. Слухи о богатствах храмовников сильно преувеличены, но мы действительно не стеснены в средствах.
- И в долг, наверное, даёте?
- Пока, насколько мне известно - не приходилось. Рост Ордена начался всего лет 20 назад и свободные средства могли появиться лишь совсем недавно.
- Могли? Вы это лишь предполагаете?
- Ну не совсем предполагаю. Кое-что мне известно. Но я стараюсь держаться подальше от золота и от всего, что с ним связано. У нас есть люди, управляющие имуществом. Мне нет надобности вмешиваться в их работу.
- Но вы же магистр Франции!
- Отсюда вовсе не следует, что я распоряжаюсь всем золотом французских тамплиеров.
- А кто распоряжается? Великий магистр?
- Даже великий магистр по собственному желанию не может взять из нашей сокровищницы ни единой монеты. Казначеем Ордена является великий командор Иерусалима. А вопросы о сколько-нибудь значительных расходах может решать только Верховный капитул.
- Я, Эврар, не думал, что всё так сложно. Скажу прямо: хотел просить у вас в долг довольно крупную сумму. Но ты, значит, ничего этого не решаешь? Только подумай, у кого я ещё могу просить в долг без ущерба для королевской чести?
- Это, конечно, неожиданно. Но, кажется, вы правы, что обратились именно к нам. Ведь средства вам нужны на продолжение похода?
- Да на что же ещё! Ты же знаешь, как сложно шли переговоры с императором ромеев. Он юлил, хитрил, да изворачивался, вроде как ты сейчас, а в конечном итоге не дал ничего из того, что обещал. Не видать нам от греков провианта. А чем я буду своих рыцарей кормить?
- Я не изворачиваюсь, ваше величество. На все ваши прямые вопросы я дал совершенно прямые ответы. Вы должны знать, что недостойный Эврар не имеет денег и никому не может их дать. Но ведь я же не сказал, что не могу вам помочь. Наш Орден был создан для защиты Святой Земли. Королю нужны средства для защиты Святой Земли. Вы пришли по адресу, ваше величество. Сколько требуется?
- Боюсь, что не менее двух тысяч марок. Многовато?
- Думаю, что это реальная сумма. Сейчас же пошлю гонца с письмом к командору Иерусалима. Собрать верховный капитул, надеюсь, смогут сразу же - почти все иерархи Ордена там. Когда мы с вами прибудем в Святой град, думаю, что вопрос будет уже решён, и вы сразу же получите названную сумму. Я не решаю, ваше величество, я просто кое-что понимаю.
- С вашим братом-тамплиером всё так быстро и просто… А иногда - невыносимо сложно и непонятно.
- Вы подметили самую суть, ваше величество. Наш Орден - не от мира сего и всё-таки действует в этом мире со всей решительностью. Этого не могут понять, а непонятного боятся. Те, кого мы спасаем, ещё не раз отомстят нам за добро. Зло нам простили бы, а добро - не простят.
- Если я хоть слово понял из того, что вы сказали, значит я не Людовик. Вам бы с греками словеса плести, они такие же хитроумные. А может и правда, Эврар? Поезжайте к императору Мануилу. Мои вассалы просто не способны с ним переговоры вести - как налим из руки выскальзывает. А ведь из вашей-то руки не выскользнешь. Давай, Эврар, поезжай в Константинополь. Вопросы с ромеями сам знаешь какие.
- Да, греки - не франки. Их понимать надо. С ними вполне можно разговаривать, но не так, как мы привыкли. У меня есть для них несколько… волшебных слов.
- Есть ли хоть что-нибудь, чего вы не можете, Эврар?
- Главного не умею - молиться.
* * *
Пять лет уже прошло, как отшумел второй крестовый поход. Людовику теперь с трудом верилось, что когда-то он сражался в Палестине. А де Бар? Не приснился ли он ему? "Я ведь так и не смог понять, что это за человек", - тоскливо думал Людовик солнечным майским утром 1153 года, следуя в аббатство Клерво, сопровождаемый лишь двумя рыцарями, которые следовали за ним по лесной дороге на почтительном удалении.
В переговорах с императором Мануилом де Бар показал себя блестящим дипломатом, сумев добиться невозможного. И две тысячи марок король тогда по ходатайству Эврара получил. Позднее он не раз обращался к тамплиерам за деньгами через де Бара, всегда получая требуемую сумму быстро и без проволочек. Король имел возможность убедиться, что де Бар действительно сторонился золота - не на словах, а совершенно искренне, и всё же понимал в финансах больше, чем все королевские финансисты вместе взятые. А как они славно рубились вместе! Король прилежно брал у де Бара уроки полководческого искусства, постепенно усвоив, что королю мало быть лихим рубакой. Людовик со стыдом вспоминал, что тогда, во время боя в горах под Лаодикеей, он так увлёкся совершением рыцарских подвигов, что начисто забыл про своё войско, оставшееся без предводителя. Если бы не де Бар…
В его жизни было два самых важных человека: Эврар и Алиенора. И никто кроме Эврара не понял его, когда он всё же развёлся с Алиенорой. Магистр просто и бесхитростно сказал: "Вы поступили, как настоящий рыцарь, ваше величество. Ни один король в мире не смог бы так поступить". Да уж… И ни одна королева Франции, получив развод, не выходила замуж на короля Англии. А у этой единственной в мире женщины как на зло было в личном владении огромное герцогство Аквитанское, ставшее таким образом владением английской короны. Людовик знал, что все вассалы за спиной осуждают его, считая королевский развод непростительным припадком. Только немногословный Эврар был согласен с тем, что честь дороже, чем полкоролевства.
В 1149 году, не успел король выстроить интригу по проведению Эврара на вершину орденской власти, как тамплиеры сами без посторонних подсказок избрали де Бара великим магистром. Тогда только стало ясно, что Эврар вовсе не кокетничал, когда говорил, что не хочет этой должности. Он воспользовался тем, что устав тамплиеров позволял переходить в Орден с более строгим монашеским Уставом и ушёл к цистерианцам, в аббатство Клерво, прославленное духовным наставником тамплиеров Бернаром Клервосским.
Король в очередной раз искренне недоумевал: ну захотел Эврар двинуться по духовной стезе, так ведь мог бы и епископом быть при его-то талантах, или аббатом хотя бы, так ведь нет - простым монахом ушёл. Сколько он уже в аббатстве? Два года? Королю вдруг нестерпимо захотелось увидеть Эврара, и он отправился в Клерво. Надеялся, что посидят, повспоминают. Не получилось. Перед ним стоял босой монах в серой сутане с руками, скрещенными на груди. Лицо его почти полностью было скрыто капюшоном, а взгляд обращён в землю. Король услышал тихий, как будто потусторонний шёпот:
- Самый ничтожный из монахов недостоин разговаривать с королём Франции.
- Здесь нет короля, Эврар. К тебе приехал твой друг Людовик.
- Господь да пребудет с тобой, Людовик.
Брат Эврар присел на маленькую скамеечку под вязом, приглашая короля к тому же. Король знал, что Эврара бесполезно спрашивать о причинах его решения. Тогда о чём? Он обострённо почувствовал, что встречи, на которую он надеялся, не будет. Рядом с ним сидел житель другого мира. Но что-то надо было говорить, раз приехал.
- Как ты, Эврар? Чем занимаешься?
- Молюсь.
- Теперь получается?
- Кажется, ещё хуже, чем раньше.
- Скромничаешь. У тебя всегда всё получалось. Аббату, наверное, помогаешь?
- Да, в меру сил. Дрова рублю. Мне нравится рубить дрова. Братьям будет тепло. Но эти удары… Это, как в прошлом… Кажется, злее меня нет человека.
- Я, во всяком случае, добрее тебя никого не встречал, - король поднялся со скамейки, почувствовав, что донимать Эврара смысла нет. - Прощай, Эврар. Вряд ли увидимся.
- Прощай, Людовик. Точно не увидимся. Я всегда очень любил тебя, брат мой Людовик. Прощай.
Тогда никто из них не мог знать, что бывший великий магистр Ордена Христа и Храма проживёт в Клерво простым монахом долгие 23 года и отойдёт ко Господу в 1174 году. Тогда, расставшись с королём, брат Эврар не думал о том, сколько ему ещё жить, да, впрочем, он и никогда об этом не думал. Недавно Эврар попросил переписать для себя новое сочинение аббата Бернара, которого считал человеком, умеющим молиться, а потому достойным говорить. Эврар наслаждался каждым словом аббата: "В лесах обретёте больше, чем в книгах. Деревья и камни научат вас тому, что не дадут вам учителя. Или вы думаете, что нельзя выдавить мёд из камня, масло из крепчайшей скалы? Да разве горы не источают сладость?".
Но горы, которые видел во сне брат Эврар, по-прежнему источали кровь.