Но говоря это, Зубов не мог скрыть своего волнения, и она отлично поняла, что он встревожен не менее ее.
- Сейчас же поезжайте, скорей… Я должна успокоиться!
Зубов даже ничего не ответил и быстро исчез из залы. Он почти выбежал на подъезд, крикнул первую попавшуюся придворную карету, бросился в нее и приказал кучеру как можно скорее ехать в дом шведского посольства. Подъезжая, он увидел несколько дожидавшихся там экипажей и в том числе экипаж короля.
Значит, он еще здесь, да и не мог он проглядеть его дорогой!
Войдя в первые комнаты, он уже заметил что-то странное; тревожное предчувствие тяготило его. Он быстрыми шагами шел дальше к комнатам, которые занимал король. Вот он перед дверью его кабинета. Дверь заперта, но до слуха его ясно донеслись громкие, резкие звуки раздраженного голоса. Он узнал голос Густава, и в то же время дверь отворилась - перед Зубовым очутился Морков.
Этот дипломат новой школы в последнее время, благодаря расположению к нему Зубова, почти заменивший Безбородку, поражал противоположностью со своим предшественником. Безбородко, толстый, неуклюжий, всегда неряшливо одетый, совсем не думавший о своих манерах и о впечатлении, которое он производил, был похож на медведя. Морков, красивый, тонкий, изящный, изучавший каждый свой жест, каждое слово, представлял собою очень удачную копию с французского маркиза дореволюционного времени.
Но теперь, выйдя из кабинета короля, он, очевидно, позабыл всю свою изящность, всю свою заученную грацию, лицо его было красно, ноздри раздувались, он сердито отплюнулся.
- Черт возьми, что же теперь делать? - произнес он отчаянным голосом.
- Что такое, что случилось? - испуганно спросил его Зубов. - Контракт… статьи… подписаны?
- Вот контракт, вот статьи! - почти задыхаясь, говорил Морков, потрясая перед собою портфелем. - И ничего не подписано!
- Как не подписано? - крикнул Зубов.
- Не хочет подписывать, все убеждают… заупрямился - не подпишу, да и только!
- Господи, да ведь это невозможно! - заломив руки, простонал Зубов. - Понимаешь, ведь четверть восьмого, все в сборе, давно ждут - что же это такое?
- Я за вами хотел ехать, хорошо, что вы здесь. Вот пойдите, может, уговорите!
Зубов кинулся в кабинет. Там у письменного стола, развалясь в кресле, с признаками сильнейшего раздражения, сидел молодой король, комкая в руках какую-то бумагу. Тут же был регент, Штединг, некоторые члены шведского посольства.
При входе Зубова регент подбежал к нему и отчаянным голосом прошептал:
- Это просто припадок какой-то - он не хочет подписывать!
- Ваше величество, что все это значит? - спросил Зубов, подходя к королю и кланяясь ему. - Меня прислала императрица, она очень тревожится, все готово для обручения… вас давно ждут… ради Бога, поспешите!
Король горделиво поднял голову и, смерив Зубова вызывающим взглядом, проговорил:
- Мне очень жаль, если я заставляю ждать, но не моя в этом вина - вина ваша, господа, - я не ожидал такого поступка!
- Какого поступка, ваше величество?
- Вы хотели воспользоваться обстоятельствами и в последнюю минуту заставить меня подписать такие обязательства, которых я подписать не могу. Где контракт, где ваши статьи? Дайте мне, - обратился он к Моркову.
И когда тот подал бумаги, он быстро перелистал их.
- Вот смотрите, что это такое тут сказано? Что у шведской королевы в моем дворце должна быть особая часовня и особый причт. Кроме того, еще другое, совсем для меня новое, но достаточно и этого. Скажите, пожалуйста, разве я когда-нибудь договаривался с императрицей об этом, разве я обещал что-нибудь подобное?
- Ваше величество, - сказал Зубов, едва сдерживая себя, едва заставляя говорить себя спокойным голосом и в приличных выражениях, - да ведь именно в этом заключалось главное затруднение, и обручение было назначено только после того, как вы изволили обещать не стеснять совести великой княжны.
- Да, я сказал это и теперь не отступаю от слов своих. Конечно, я не намерен стеснять ее совести, конечно, она может исповедовать свою религию, но никогда я не обещал дозволить ей иметь в моем дворце часовню и причт. Напротив, я говорил, что в публике и во всех церемониях она должна будет следовать нашим религиозным обрядам. Ничего другого я не мог говорить, и скажите мне наконец, от имени ли императрицы мне докладывают эти бумаги? Она ли требует моей подписи под ними?
- Конечно, - прошептал Зубов.
- В таком случае нужно передать ей, что она требует от меня невозможного, я ни за что не подпишу таких условий.
Зубов совсем растерялся. Он чувствовал, что почва под ним начинает колебаться, и тщетно искал, за что ухватиться. Ему все казалось легко, он был так уверен в своем уме, в своей ловкости, он был так избалован своими ничего не стоящими ему успехами, что еще за минуту, несмотря даже на невольное беспокойство и какое-то предчувствие, сжимавшее его сердце, никак не предполагал возможности такого поражения. Со свойственной ему самонадеянностью он постоянно уверял императрицу, что все обойдется, чтобы только она на него положилась… В эти последние дни, после официального предложения, когда императрица сказала ему, что обещание, данное королем, во всяком случае, нужно оформить и включить в брачный контракт, - он ответил ей:
- Конечно, мы это сделаем!
Он даже ни минуты не задумался о том, что об этих статьях контракта, во всяком случае, надо обстоятельно и вовремя договориться с королем. Когда Морков принес ему составленный им проект статей и, прочтя их, заметил:
- А вдруг король, который, кажется, очень упрям и самолюбив, выставит новые затруднения в последнюю минуту?
Зубов горделиво поднял голову и, презрительно усмехаясь, проговорил:
- Очень может быть, от него это станется; но мне хотелось бы знать, что он сделает в последнюю минуту?.. Ты поднесешь ему контракт для подписания перед самым обручением, во дворце все будут уже в сборе, невеста будет уже ждать жениха!.. Ах, Боже мой, да в таких обстоятельствах он должен будет подписать все что угодно, каково бы ни было его упрямство!.. Разве может он когда-нибудь осмелиться сделать такую неслыханную дерзость? Может быть, он станет просить об изменении того или другого; но мы объявим, что изменить невозможно ни одного слова, что для этого уже нет времени - и он волей-неволей подпишет… Что он рассердится на нас с тобою - это верно, но ведь мы не смутимся! Контракт будет подписан, их обручат - и только ведь этого и нужно…
Морков пожевал губами, потом сделал глубокомысленную мину, потом тонко усмехнулся.
- Да, - проговорил он, - это правда! Мы его запрем со всех сторон.
- То-то же! - самодовольно сказал Зубов.
Он заранее наслаждался делом рук своих, своей хитрой уловкой; заранее торжествовал победу. И вот все совершилось так, как он желал: невеста ждет жениха, король уже должен быть во дворце, контракт и статьи перед ним, и он не хочет их подписывать. Все, что можно было сказать, сказано, а он ничего не хочет слышать и твердит:
"Не подпишу!"
В его тоне чувствуется решимость.
"Что же это такое? Ведь это такой ужас, такой позор, о каком еще до сих пор не слыхано! Ведь это настоящее несчастье!.."
И Зубов вдруг ослабел, вдруг ощутил в себе сознание полной беспомощности. Вся его самонадеянность, весь апломб исчезли. Он быстро, с побледневшим лицом и трясущимися губами, подошел к Моркову и шепнул ему:
- Скорей, как можно скорей привези Безбородку! Может быть, он уговорит, найдет резоны… Скорей, ради Бога, а я здесь останусь… Скорей, каждая минута дорога!..
В его голосе слышались мольба и отчаяние. Морков исчез из кабинета, а он снова подошел к королю. Он был на себя не похож, он почти не понимал, что такое говорит.
- Ваше величество, ради Бога, успокойтесь! - шептал он. - Не гневайтесь… войдите в наше положение, мы никак не могли предвидеть подобного недоразумения, мы основались на словах ваших, официально переданных императрице господином Штедингом…
- О чем это вы мне говорите, князь? - запальчиво крикнул Густав. - Я очень хорошо знаю, что я обещал и что от моего имени было передано императрице. Повторять мне теперь все одно и то же нечего. Мне никто не заявлял до этой минуты, что я должен буду подписывать такие обязательства. Зачеркните эти статьи, и я с удовольствием подпишу все остальное и еду во дворец - вы видите, я совсем одет… совсем готов. Задержка происходит не от меня, а от вас!
- Но разве я могу изменить что-нибудь из того, что утверждено и решено императрицей? - отчаянно проговорил Зубов.
- Так доложите ей!
- Как же можно теперь докладывать, она уже в тронном зале, окруженная всем двором. Митрополит давно ждет… Уже около часу, как ваше величество должны быть там… Ваша невеста… подумайте же о ней, ваше величество!..
- Я о ней очень думаю, - нахмурив брови, сказал король, - но и для нее я не могу сделать невозможного.
- Да ведь это что же?.. Это разрыв… величайшее оскорбление, которое вы наносите императрице, великой княжне, ее родителям, равно как и всей России!
Король сделался совсем мрачным и вдруг поднялся со своего места, выпрямился во весь рост, яркой краской заалели его щеки, и бешеным голосом он крикнул:
- Оскорбление! Что такое вы мне говорите? Это мне наносится величайшее оскорбление. Меня хотели поймать! Меня хотят силою принудить на унизительный для моего достоинства поступок, но я не поддамся вам, будьте в этом уверены, князь Зубов!.. Я докажу, что вы ошиблись в расчетах!
И он, оттолкнув от себя ногой кресло, гневно вышел из комнаты.
Зубов несколько мгновений стоял как окаменелый. Но вот он заметил регента, который совсем съежился в своем кресле и смущенно посматривал по сторонам.
- Ваше высочество, - подбегая к нему, проговорил Зубов, - ведь вы же меня уверяли, вы мне обещали… я больше всего на вас рассчитывал… Да пойдите же, уговорите его!
Регент съежился еще больше.
- Что же я тут могу сделать? - глухо проговорил он, разводя руками. - Неужели вы думаете, что я его не уговаривал… Но вы сами видите, с ним нельзя сладить. Я могу просить, доказывать, убеждать; но если ничего не действует - я не могу силой его принудить.
- Так пойдите же… пойдите же, уговорите его! - отчаянно повторял Зубов, почти силою поднимая регента с кресла. - Пойдите, ведь вы понимаете положение… Ах, Боже мой, вы сами заинтересованы в этом, - прибавил он, понижая голос. - Ваше высочество, все что угодно, все ваши желания будут исполнены, только уговорите его!
- Я пойду, я буду просить, я постараюсь его успокоить, - грустным тоном проговорил регент и пошел к той двери, за которой скрылся племянник.
Зубов огляделся. В кабинете теперь находился только Штединг, который подошел к столу и мрачно разглядывал разложенные бумаги. Зубов хотел что-то сказать, но не сказал ничего, только раздраженно махнул рукою и принялся быстрыми шагами ходить по комнате.
"Господи, хоть бы скорее Безбородко!"
Он взглянул на часы - был уже давно девятый час. Холодный пот выступил на лбу его.
"Что там теперь? Что она думает? И если он не подпишет… если я не приведу его… О, нет, это невозможно!"
Безумное, бессильное бешенство запертого в клетке зверя охватило его, он сжимал кулаки, он уже совсем метался по комнате.
А минуты шли за минутами, и стрелка все ближе и ближе подвигалась к девяти.
XXX. БЕДА
Наконец в кабинете короля появилась неуклюжая фигура Безбородки. Он вошел, переваливаясь и запыхавшись. Пухлое, всегда веселое и беззаботное лицо его на этот раз было грустно.
- Граф, наконец-то вы! - кинувшись к нему, заговорил Зубов. - Ведь девять часов… поймите - девять часов, а он не подписывает!
- Если уж вы не сумели уговорить его, ваша светлость, - медленно произнес Безбородко, - то я тем более не уговорю. Я только сейчас, дорогою сюда, узнал от него, - он указал на сопровождавшего его Моркова, - все подробности. На мой взгляд, дело безнадежно.
И, наклонясь к Зубову, он прошептал ему:
- Я полагаю, что это не случайность, не внезапный каприз, все это, наверно, подготовлено заранее.
- Вы думаете? - простонал Зубов, пораженный этой мыслью, еще не приходившей ему в голову. - Но кто же мог это сделать, кого вы подозреваете?
- Я еще ничего не знаю, потом можно расследовать, потом выяснится, а теперь что же…
- Но ведь нельзя же допустить такого несчастья… Постарайтесь, граф, ради Бога, вы всегда так спокойны, так красноречивы… Может, вам удастся… на вас только одна надежда!
И он, не любивший Безбородку, нанесший ему немало оскорблений, всеми мерами, хотя часто безуспешно, старавшийся стереть его с лица земли, выставивший ему соперником своего угодника Моркова, - он теперь засматривал ему в глаза, готов был ему льстить. Он говорил с ним таким тоном, каким до сих пор никогда еще не говорил.
- Ради Бога, граф, на вас одна надежда, - повторил он, - только ваш ум может нас выручить!
- Напрасно так просите, ваша светлость, - с легкой саркастической усмешкой проговорил Безбородко.
"Ваша светлость" его устах, при его малороссийском выговоре, звучало как-то особенно насмешливо.
- Напрасно просите, я для императрицы и России буду стараться, но ни на что не надеюсь. Я не причастен к этому делу, и если бы вы раньше захотели меня выслушать, то я никогда бы не посоветовал такого риска.
Он отошел от Зубова и обратился к Штедингу, прося доложить королю о том, что он просит дозволения переговорить с ним.
Штединг вышел, и через минуту Густав появился в кабинете. Он, очевидно, несколько успокоился, в нем уже незаметно было недавнего бешенства.
Зубов заметил это, у него явилась слабая надежда на то, что регент успел уговорить племянника.
- Что вам угодно, граф? - обратился он к Безбородке. - Вы, верно, от императрицы? Если она согласна вычеркнуть известные статьи, я тотчас же подпишу и немедленно еду во дворец.
Но Безбородко не имел никаких полномочий, он даже не успел переговорить с государыней, Морков увлек его без всяких объяснений.
Безбородко мог только повторять королю то, что ему говорил Зубов, указывать на то, что теперь нет никакой возможности договариваться, что каждая минута промедления есть прямое оскорбление со стороны короля императрице и ее семейству.
- Подумайте о последствиях, ваше величество, - говорил Безбородко. - Может быть, действительно произошло недоразумение; но всякое недоразумение впоследствии легко выяснится в личном объяснении вашего величества с нашей государыней. Подумайте о последствиях!..
- Хорошо, - перебил его король, - если это недоразумение, которое, как вы говорите, легко может быть объяснено и улажено, я готов сейчас же ехать во дворец, пусть нас обручат. Я поверю вашему торжественному удостоверению в том, что излишние статьи будут вычеркнуты, и завтра подпишу все, что могу подписать.
- Как? Обручение без подписи? Но ведь это совершенно невозможно! - невольно крикнул Зубов.
- А, вы это находите невозможным! - снова быстро багровея, проговорил король. - Вы непременно хотите моего унижения… Я не подпишу!
Он театральным жестом махнул рукою и стал быстро ходить по комнате.
Зубов умоляюще глядел на регента.
Герцог Карл подошел к племяннику и стал шепотом говорить ему:
- Мой друг, положим, вы правы, и я очень понимаю ваше негодование, но сообразите, уже два часа, как ждут вас, вы ставите всех в невероятное положение - подпишите!
И в то же время регент думал:
"Если бы я стал громко теперь доказывать, что подписать невозможно и что я, как регент, не могу допустить этого, - он бы подписал. Да мне стоит только указать ему на мое регентство, настаивать - и он подпишет. Но я прошу его подписать. Пусть все видят, что я прошу его, что я сам в отчаянии".
- Подпишите, друг мой, обстоятельства этого требуют, - умолял он.
- А шведский народ? А мои обязанности как государя - вы о них забываете? - повторил король недавние слова дяди. - Нет, нет, не хочу, не могу, не подпишу! - громко крикнул он.
Регент махнул рукою и отошел от него.
Между тем двери кабинета то и дело открывались, из дворца один за другим прибывали русские сановники, к ним присоединились члены шведского посольства и королевской свиты. Все друг перед другом упрашивали короля подписать. Часы показывали три четверти десятого. С каждой новой просьбой, с каждым новым доказательством кого-либо из присутствующих о невозможности такого поступка, такого неслыханного оскорбления, король раздражался все больше и больше.
- Это все то же, все ясно, нечего повторять! - несколько раз проговорил он, продолжая мерить комнату большими шагами.
Вдруг он остановился, топнул ногою и крикнул:
- Наконец, это скучно! Что бы ни случилось, я не имею права нарушать основных законов моей страны и ничего не подпишу… Прощайте!
Он кивнул головою, вышел из комнаты и заперся в своей спальне. Регент упал в кресло со всеми признаками отчаяния. Безбородко стоял насупившись, опустив голову, тяжело переводя дыхание. Зубов, раздраженно махнув рукою, выбежал из кабинета. Он спешил во дворец. В виски его стучало, в голове путались мысли, он весь дрожал. Он понимал, что теперь все кончено - несчастие совершилось.
Между тем дворцовые залы, ярко освещенные бесчисленными лампами и кенкетами, пестревшие разряженной толпой, представляли все то же праздничное и торжественное зрелище. Но стоило только попристальнее вглядеться и вслушаться - и впечатление изменялось. Каждый из этой многолюдной толпы отлично сознавал, что совершается нечто неожиданное и крайне важное, что вот-вот разразится удар. Сначала каждый оставлял при себе свои замечания и предчувствия; но, наконец, уже перестали стесняться. По залам шел глухой говор - все перешептывались. Неизвестно, откуда пронеслась весть; все уже хорошо знали, в чем дело, знали, что Зубов поехал к королю, что туда отправились и Безбородко, и Салтыков, и другие.
"Король не хочет подписать контракта: обручения не будет… Свадьба не состоится… Его все уговаривают; но он ничего не хочет и слышать… он идет на разрыв!.. Что это такое будет? Чем все разрешится?.."
"Да нет, не допустят! - рассуждали другие. - Как же это возможно? Он никогда не осмелится так оскорбить императрицу!.. Нет, уговорят, конечно… Поломается, а все же подпишет!.."
А между тем время шло. Все взоры искали государыню и членов ее семейства. Екатерина появлялась несколько раз, проходила по залам. Она крепилась сколько хватало силы, она все так же величественно несла свою красивую, старческую голову: на ее губах по-прежнему блуждала благосклонная улыбка; она делала вид, что спокойна, бросала несколько слов то тому, то другому…
Но не трудно было заметить, как дрожат ее руки, не трудно было заметить, даже сквозь белила и румяна, покрывавшие ее щеки, как лицо ее то смертельно бледнеет, то делается вдруг багрового цвета.