Она слегка отстранилась. В ее глазах появилось удивление и одновременно что-то такое, отчего у юного княжича вспыхнули уши. Агафья не осуждала его, наоборот, - поощряла. Об этом красноречиво говорил ее взгляд!
У Игоря бешено застучало сердце, когда он осторожно привлек молодую женщину к себе и прижался губами к ее устам.
Агафья не сопротивлялась. Ощутив упругую женскую грудь и покорные мягкие плечи, Игорь испытал столь сильное вожделение к жене брата, что испугался.
Агафья, видимо, почувствовала то же самоед поскольку прошептала:
- Послезавтра Олег уедет в Путивль и мы можем встретиться.
Игорь стоял с пылающими щеками, пожирая глазами Агафью.
- А как… а где мы встретимся? - запинаясь от волнения, спросил он.
- У меня в опочивальне, - быстро ответила Агафья, - я спущу тебе веревку из окна. А теперь ступай. Ненароком Олег войдет сюда, сразу обо всем догадается.
Пошатываясь, как пьяный, Игорь добрался до своей светелки и, не раздеваясь, бухнулся на постель. Он по-прежнему был в плену тех ощущений, которые нахлынули на него после долгого поцелуя с Агафьей.
Властолюбивой Манефе не удалось убедить Олега проявить упорство, дабы добыть удельный стол для Игоря.
Утром за столом в трапезной княгиня раздраженно выговаривала пасынку все, что о нем думает. Присутствовавшие при этом Игорь и Агафья старались не поднимать глаз, уткнувшись в тарелки.
Вошедшая в трапезную ключница спросила:
- Там кабальные смерды пришли. Куда их отправить недоимки отрабатывать?
Вопрос предназначался скорее Манефе, поскольку ключница была бывшая ее служанка и пользовалась исключительной милостью княгини. Но Олег, видимо решивший, что обращаются именно к нему, недовольно бросил через плечо:
- На покос отправь! Всех!
Ключница задержалась на пороге, выжидательно глядя на Манефу.
- Гони тех смердов на конюшню, Пелагея, - подала голос княгиня. - Пусть кровлю починят. Там и другой работы много, а покос подождет.
Олег сверкнул очами на мачеху:
- Иль не хозяин я в тереме своем?
- Хозяин тот, кто берет, - сказала в ответ Манефа, - а ты покуда перебиваешься милостями Святослава Всеволодовича. Вот прогонит он тебя из Новгорода-Северского, что тогда запоешь?
Олег в сердцах швырнул ложку на стол.
- Ну не уступит Святослав Всеволодович этот распроклятый Вщиж Игорю в обход своих родных племянников! - промолвил он, возвращаясь к вчерашнему неприятному разговору. - Что мне теперь, войной на него идти! Да и молод еще Игорь для стола княжеского.
- Дело не в Игоревой младости, Олег, а в твоей робости, - вставила Манефа.
По ее знаку ключница Пелагея скрылась за дверью.
Олег поставил локти на стол и уперся лбом в сцепленные кисти рук, не сдержав при этом шумный раздраженный вздох.
Агафья поднялась из-за стола.
- Куда ты? - взглянула на нее Манефа.
- Насытилась я, матушка, - робко промолвила Агафья.
- А как же твой любимый брусничный кисель?
- Неможется что-то мне, - добавила Агафья, опуская глаза.
- Ладно, ступай, - сказала княгиня. И вновь обратилась к Олегу: - Коль сам не можешь сладить с черниговским князем, к тестю обратись, ведь он у тебя высоко сидит. Неужто Ростислав Мстиславич не поможет мужу любимой дочери?
- Тебе бы только всех перессорить! - буркнул Олег.
И тоже покинул трапезную.
- А тебе бы только в поручных ходить! - бросила вслед пасынку Манефа.
Как показалось Игорю, Олег с большой охотой покидал Новгород-Северский. Постоянные размолвки с мачехой опостылели ему, и, как видно, он рассчитывал отдохнуть от нее в в Путивле.
Во время воскресной службы в храме Агафья успела шепнуть Игорю: "В полночь жду!" При этом она так глянула на отрока, что у того аж сердце зашлось в сладостном предвкушении. До окончания обедни Игорь был сам не свой.
И день ему показался дольше обычного, и купание коней в Десне вместе с Олеговыми конюхами не таким занимательным, как прежде.
Перед ужином Игорь подстерег Агафью на полутемной теремной лестнице, ведущей на верхний этаж, чтобы спросить: "Так будешь ждать нынче ночью?"
Агафья ответила утвердительно, позволив Игорю приобнять себя.
После ужина Игорь, не раздеваясь, улегся в постель и накрылся одеялом на тот случай, если приставленный к нему дядька, бывший отцовский дружинник, внезапно заглянет к нему в спаленку.
Притворившись спящим, Игорь не заметил, как уснул на самом деле.
Пробудился он от толчка. Поднял голову и чуть не вскрикнул от страха, увидев в темноте белую фигуру, склонившуюся над ним.
- Что же ты спишь, младень, - прошелестел недовольный голосок Агафьи, - а я тебя жду не дождусь!
Игорь вскочил с ложа как ошпаренный.
- Сморило меня… - Оправдываясь, пробормотал.
Агафья зажала ему рот.
- Молчи! - прошептала она и потянула Игоря за собой.
Рука об руку они пробрались по темному спящему терему с первого этажа на второй, прокрались мимо спящих служанок, прикорнувших возле колыбели с маленьким Святославом, проскользнули в ложницу Агафьи и заперли за собой дверь.
Игорь застыл столбом, оглушенный тишиной и гулкими ударами собственного сердца. Он словно забыл, зачем пришел сюда.
Агафья же проворно избавилась от одежд и толкнула Игоря в плечо:
- Ну чего ты? Раздевайся!
Стаскивая с себя порты и рубаху, Игорь не мог оторвать взора от нагого женского силуэта, видневшегося на фоне решетчатого окна. Лунный свет озарял это окно неким призрачным блеском.
- Если вдруг заплачет Святослав, сразу лезь под кровать, - предупредила Игоря Агафья, уже лежа с ним на мягкой перине.
Лаская руками гибкое тело Агафьи, Игорь неожиданно вспомнил про христианские заповеди. Она из этих заповедей голосом инока Варсонофия назойливо зазвучала у него в ушах: "Не прелюбодействуй, отрок! Не прелюбодействуй!.."
Но Агафья нетерпеливо тянула Игоря на себя, широко раздвинув ноги. Ее молодое крепкое тело так соблазнительно белело в темноте, что Игорь, отбросив колебания, повел себя как настоящий мужчина, мысленно отвечая Варсонофию: "Уж коли сам епископ крестное целование нарушает, то что остаётся делать нам, грешным…"
Глава четвертая. Ольговичи и Давыдовичи
На освящение каменной Михайловской церкви прибыл из Чернигова епископ Антоний.
Снег только сошел, и на фоне влажной, раскисшей от апрельской оттепели земли особенно бросались в глаза шубы и однорядки боярской знати. Миткаль и алтабас ярких цветов, ворсистая парча, переливающаяся на солнце, лисьи и собольи воротники, шапки с опушкой из меха куницы - такова была толпа, собравшаяся на площадке перед храмом среди груд битого камня и прочего мусора.
Строители еще разбирали леса у северной стены храма, й не везде было закончено внутреннее убранство.
Однако Олег хотел, чтоб непременно к Пасхе главный храм Новгорода-Северского смог принять прихожан. Поэтому под пение дьяков разодетые в ризы и камилавки высшие причетники Черниговской епископии вносили внутрь храма иконы, размахивая кадилами с благовонным дымом.
Простые горожане, оттесненные дружинниками к ближним улицам, с благоговением наблюдали за торжественным шествием священников. Люди осеняли Себя крестным знамением, вытягивали шеи, стараясь увидеть самого епископа.
Среди бояр находилась и княгиня Манефа с сыновьями Игорем и Всеволодом. Тут же стоял и Олег с супругой.
Три года минуло с той поры, как благодаря измене епископа Антония была вынуждена покинуть Чернигов гордая Манефа. Не простила Манефа Антонию подлого его поступка и поклялась в душе отомстить ему. Кабы ведал Антоний, как далеко может пойти в своей мести к нему вдова Святослава Ольговича, то не поехал бы в Новгород-Северский и по приказу самого митрополита. Но не дано человеку заглянуть в умы себе подобных, как не дано предугадать свой смертный час.
Совершив службу в новой церкви, епископ Антоний не вернулся сразу же в Чернигов, но почтил князя Олега своим присутствием на роскошном пиру, данном в честь Светлого Христова Воскресения. Надо признать, что до изысканных разносолов грек Антоний был дюже охоч.
Средь шумного застолья никто не обратил внимания на ключницу Пелагею, которая наравне со служанками княгини прислуживала гостям. Особенно старательно румяная Пелагея обхаживала самого епископа. С улыбкой подливала ему хмельного меда, подносила икру, сало, печеную буженину, благо Великий пост закончился и можно было разговляться, чем душа пожелает.
Весело справляли Пасху в ту весну в Новгороде-Северском.
А по окончании праздника произошли события странные и непонятные.
Вернувшийся в Чернигов епископ Антоний вдруг расхворался и умер. Еще не отпели черниговского архипастыря, как в Новгород-Северский примчался гонец от Святослава Всеволодовича с повелением Манефе, не мешкая, прибыть в Чернигов.
- Не могу я в такую распутицу ехать, - ответила Манефа гонцу. - Так и передай своему князю.
- Дело у него к тебе важное, княгиня, - молвил гонец.
- А коли так, пусть сам ко мне приедет, - отрезала Манефа. - Ясли за конем не ходят.
Присутствовавший при этом Игорь с невольным восхищением глядел на мать. Как смело она держится, как горделиво отвечает!
После такого ответа Святослав Всеволодович не заставил себя ждать. Прибыл в Новгород-Северский усталый и злой. С Олегом и разговаривать не стал, сразу потребовал:
- К матушке своей веди. С ней мне надо переведаться!
Манефа встретила Святослава Всеволодовича, сидя в кресле с подлокотниками.
На ней было длинное до пят платье из фиолетовой камки, расшитое узорами на плечах и рукавах. Голову покрывала белая накидка, скрепленная на лбу серебряным обручем. Для своих тридцати пяти лет княгиня выглядела очень молодо.
Черниговский князь, вступив в светлицу, чуть поклонился и произнес:
- Желаю здравствовать тебе, Манефа Изяславовна.
- И тебе доброго здоровья, Святослав Всеволодович, - молвила Манефа. - С чем приехал?
Святослав прошелся по светлице, оглядев быстрым взором развешанное по стенам оружие. Долго он княжил здесь, и все ему в этом тереме было знакомо, но при нем на женской половине мечи, топоры и щиты на стенах не висели. Супруга его ковры на стены вешала. Недаром говорят про Манефу, что у нее под женским обличьем мужская суть.
- В прошлую субботу помер епископ Антоний, - мрачно промолвил Святослав Всеволодович и взглянул на Манефу из-под нахмуренных бровей.
- Надо же, несчастье какое, - вздохнула княгиня, осенив себя крестным знамением. - Упокой, Господи, душу раба Твоего!
- Тебе не кажется странным, княгиня, что Антоний, еще не старый человек и никогда не хворавший, вдруг взял да и помер? - спросил Святослав Всеволодович, не сводя с Манефы подозрительного взгляда. - И помер-то Антоний сразу по возвращении из Новгорода-Северского. С чего бы это?
- Не ко мне эти вопросы, княже, - спокойно выдерживая прямой взгляд Святослава, ответила Манефа. - Все мы под Богом ходим. Вот к нему и обращайся. Да ты сядь, в ногах правды нет.
Черниговский князь подвинул стул поближе к креслу Манефы и сел, запахнув одну ногу полой плаща.
- Перед смертью Антоний пожелал со мной повидаться, - сказал Святослав. - Тебя покойный винил в своей смерти, Манефа. Признался он мне перед кончиной своей, что отравила ты его зельем смертоносным во время пира пасхального.
Манефа усмехнулась краем губ:
- За одним столом с епископом много гостей сидело, и все они живы-здоровы, хотя с одних блюд с ним ели.
- Грех на душу берешь, княгиня, - грозно промолвил Святослав Всеволодович. - По родству ты тетка мне, но по годам я тебя старше, а посему негоже тебе лгать мне в глаза. Супруга твоего покойного я почитал как отца, и к тебе у меня сердце всегда лежало, свидетель Бог. Покайся, Манефа, иначе умерший Антоний черной тенью будет стоять меж нами.
- Не рядись в одежды исповедника, княже, - сказала Манефа. - Антоний перед смертью напраслину на меня возвел, а ты ему поверил. Значит, таишь злобу против меня. Забыть не можешь, как не пускала я тебя в Чернигов.
- Бог тебе судья. - Святослав поднялся со стула. - Хочешь жить в грехе - изволь. Только помни, как бы грехи твои сынам искупать не пришлось.
- Буду помнить, княже, - отозвалась Манефа.
- Ну прощай покуда. - Святослав поклонился.
- Что же ты? Неужто в обратный путь? - удивилась Манефа. - Погостевал бы денек-другой.
- Не стану я у тебя гостевать, - отказался Святослав. - Не хочу, чтоб меня участь Антония постигла.
Святослав обжег Манефу неприязненным взглядом и вышел из светлицы. Протопали за дверью его тяжелые шаги и стихли. Вскоре черниговцы покинули Новгород-Северский.
К обеду Манефа вышла с ликующим видом.
- Слыхали? Антоний-то отдал Богу душу! - обратилась она к Олегу и Агафье. - Одним негодяем на земле стало меньше.
- Твоих рук дело? - мрачно спросил Олег, уловив торжествующие нотки в голосе мачехи.
- Это Господь покарал клятвопреступника. Не напрасны были мои молитвы.
- Из-за тебя двоюродные братья могут отвернуться от меня, - недовольно вставил Олег.
- Не забывай, Антоний ведь и тебя предал, - напомнила Олегу Манефа.
- Я не держал на него зла за это, ибо Антоний знал, что старшинство за Святославом Всеволодовичем. Все едино Чернигов должен был ему достаться.
- Сердце у тебя из теста, Олег! - презрительно бросили Манефа.
- А у тебя сердце ядом пропитано! - выкрикнул Олег и выбежал из трапезной.
В дверях он столкнулся с Игорем и Всеволодом, которые спешили отобедать, кое-как отмыв руки от грязи. Сегодня дядька Любомир с раннего утра натаскивал их в умении биться на мечах.
- Куда это Олег побежал, маменька? - спросил юный Всеволод.
- Живот у него прихватило, сынок, - невозмутимо отведала княгиня. - Садитесь к столу, дети мои.
Игорь но глазам Агафьи догадался, что у матушки с Олегом опять размолвка вышла, но вида не подал.
За обедом Манефа вдруг разговорилась про своего отца Изяслава Давыдовича. Какой это был честолюбивый и храбрый князь, не чета ее пасынку Олегу!
- Дед ваш Изяслав Давыдович все споры с дядьками и двоюродными братьями мечом решал, - рассказывала княгиня. - Ни в чьей воле не ходил и под чужую дуду не плясал. Нрава он был дерзкого и недругов своих изничтожал, не считаясь со средствами. Я знаю, его не любили за это, попрекали коварством и излишней гордыней. Но отцу моему до суждений этих не было никакого дела, ибо он стремился к первенству не по родовому укладу, а по доблести своей. Не ждал милостей от старших князей, всегда действовал сам, исходя из своей выгоды. Потому-то и княжил мой отец сначала в Чернигове, оттеснив родню моего мужа, а потом - в Киеве, изгнав оттуда Мономашичей.
- Почему мой дед Изяслав враждовал с родней моего отца, ведь и он был Ольгович? - спросил Игорь, внимательно слушавший мать.
- Мой дед Давыд Святославич и твой прадед Олег Святославич были родные братья, - ответила сыну Манефа. - Чернигов достался сначала Олегу, а когда он умер, в Чернигове сел Давыд. По "Русской Правде" стол княжеский передается не от отца к сыну, а от старшего брата младшему, дабы правил род, а не отдельная семья. По смерти Давыда Святославича, все по тому же закону, Чернигов должен был достаться Ярославу Святославичу, последнему из братьев.
Но к тому времени возмужали сыновья Олега Святославича, и старший из них, Всеволод Ольгович, изгнал дядю своего Ярослава в Муром. Тем самым Всеволод Ольгович нарушил старинное уложение, составленное еще пращуром нашим Ярославом Мудрым. Ярослав Святославич обратился за помощью к киевскому князю Мстиславу Великому, сыну Владимира Мономаха.
Мстислав пошел было войной на Всеволода Ольговича, чтобы восстановить порушенный им уклад и вернуть в Чернигов Ярослава Святославича. Но Всеволод Ольгович, отличавшийся изворотливостью, затеял переговоры с воеводами киевского князя: коих подкупил, коих в заблуждение ввел, сказав, что дядя его Ярослав незаконнорожденный. А тут еще митрополит вмешался и убедил Мстислава спор этот миром решить. Всеволоду Ольговичу тем легче было действовать себе на пользу, так как он был женат на дочери Мстислава. И тот в конце концов не обнажил меч против зятя своего.
Пришлось несчастному Ярославу Святославичу ехать обратно в Муром, потомки его и поныне княжат там.
Всеволод Ольгович, получив поблажку, осмелел. И когда умер его могучий тесть, ворвался в Киев с дружиной и прогнал Вячеслава, Мстиславова брата. Вячеслав мог бы отстоять стол киевский, ведь киевляне были за него, но не захотел проливать кровь христианскую, потому и уступил Ольговичу. Что называется, пустил козла в огород! - Манефа сердито усмехнулась.
Игорь внимал матери, забыв про еду.
- Вот тогда-то Давыдовичи впервые столкнулись с Ольговичами, - продолжила княгиня. - Они сказали, раз вы взяли себе Киев, отдайте нам Чернигов. Однако Ольговичи были неуверены, что долго удержат Киев, да и жадны они были до черниговских волостей, поэтому не пожелали делиться. Давыдовичи двинулись на Ольговичей войной и отняли Черниговское княжение.
Всеволод Ольгович много зла сделал киевлянам за то, что они всегда стояли за Мономашичей и не поддерживали его, когда он воевал с Мономашичами, стараясь отнять у них Переяславль и Смоленск.
Когда умер Всеволод Ольгович, киевляне убили его брата Игоря, а другого брата - Святослава - прогнали. Святослава бежал в Чернигов к моему отцу Изяславу Давыдовичу. Тот сжалился над ним, дал ему Новгород-Северский и вдобавок еще зятем своим сделал.
Умирая, отец завещал Чернигов моему мужу, поскольку братья отцовы умерли еще раньше, а сыновей у него не было, были только дочери. Из них я была самая любимая. - Манефа печально вздохнула. - По сути, отец мне Чернигов завещал, и супруг мой покойный держал стол черниговский крепко. И я бы удержала, кабы не слабоволие Олега!
- Матушка, а когда же дед мой Изяслав в Киеве княжил? - спросил Игорь.
- После смерти Всеволода Ольговича в Киеве сел сын Мстислава Великого, тоже Изяслав, - сказала Манефа. - Этот Изяслав долго воевал с дядей своим Юрием Долгоруким из-за Киева. Изяслав Мстиславич постоянно одолевал Юрия, но внезапно разболелся и умер. Стол киевский занял брат его, Ростислав Мстиславич.
- Это тятенька мой, - вставила Агафья, внимательно слушавшая Манефу.
Игорь взглянул на Агафью, затем перевел взгляд на мать, которая продолжала рассказывать:
- Этого-то Ростислава, отца Агафьи, и прогнал из Киева мой отец, вокняжившись там первый раз. Однако он недолго просидел на столе киевском. Из Залесской Руси пришел Юрий Долгорукий с сильными полками, и мой отец был вынужден уступить Киев ему. Но и Юрий пробыл великим князем меньше года. После его смерти мой отец вторично сел в Киеве.
Ростислав Мстиславич, соединившись с племянниками, затеял рать с моим отцом и отнял у него киевский стол. Отец призвал на подмогу половцев и наверняка утвердился бы в Киеве надолго, если бы не пал в сражении.
Манефа замолчала.
- Зачем же дед мой поганых-то призвал? - недовольно заметил Игорь. - Разве это гоже?
Манефа посмотрела на сына серьезными глазами.