На Дин-стрит, 28, где Маркс жил со своей семьей вот уже не первый год, к нему раза два наведывался какой-то таинственный Господин весьма респектабельного вида. Хозяина он никак не мог застать дома, а на вопросы Женни, кто он такой и с какой целью ему нужен Маркс, в первый раз ничего не ответил, во второй же сообщил, что Маркса ему надо непременно видеть лично по крайне важному делу.
Наконец однажды утром настойчивому визитеру повезло - он нагрянул, когда Маркс еще не ушел работать в библиотеку. Женни проводила его к Карлу и по своему обыкновению не слишком торопилась оставить посетителя наедине с мужем, перебирая на столе бумаги, которые ей надо было сегодня переписать. Гость не представлялся и не начинал разговор. Маркс, указав рукой на кресло, начал сам:
- С кем имею честь?
В последнее время ему чаще всего приходилось сталкиваться с людьми лишь двух упомянутых выше идейно-психологических разновидностей, поэтому Маркс, вглядываясь в гостя, невольно пытался отгадать, кто перед ним на этот раз.
- Видите ли, господин Маркс, я хотел бы поговорить наедине, - негромко, но внятно начал гость.
Маркс улыбнулся. Вопреки ожиданию незнакомец раскрыл себя с первой же фразы. Ну конечно, он из племени заговорщиков и авантюристов. Они были особенно активны в дни самой революции - им не терпелось ускорить ее ход, во что бы то ни стало расширить, перебросить из одной страны в другую. В начале марта сорок восьмого года, когда революция во Франции уже совершилась, а в Германии еще не начиналась и, естественно, никто не мог с уверенностью сказать, что она там непременно вот-вот начнется, - в те дни один из них, Георг Гервег, известный немецкий поэт, начал сколачивать отряд из живших во Франции соотечественников с целью вторгнуться в Германию, вызвать там революцию и провозгласить республику.
Используя революционное воодушевление масс, тупоголовые демагоги осуществили свой замысел. Последствия оказались самыми плачевными. Легион Гервега был разгромлен нюрнбергскими войсками при Нидердоссенбахе, что в земле Баден.
Вспомнив эту внешне красивую, а по существу глупую, жалкую и преступную историю, Маркс болезненно поморщился.
- Моя жена, - сухо сказал ом, - в курсе всех моих дел, писаний и встреч.
- И все-таки, господин Маркс, - настаивал гость. - Прошу прощения у мадам, однако…
- Ну хорошо. Ты слышишь, Женни?
Та пожала плечами, повернулась и вышла.
- Позвольте представиться, - начал, смущенно улыбаясь, гость. - Густав Леви, адвокат из Дюссельдорфа. Я безмерно счастлив видеть воочию и пожимать руку великого борца за социализм.
- Приятно познакомиться, - сдержанно-отчужденно сказал хозяин.
- Господин Маркс! - проникновенно воскликнул Леви. - Я убежденный последователь идей социализма. До недавних пор моей путеводной звездой, моим кумиром социалистической мысли был Фердинанд Лассаль. Я, как и тысячи рабочих Германии, от имени которых я к вам приехал…
- Вот как? - заинтересованно перебил Маркс. - От каких же рабочих?
- От рабочих Изерлона, Золингена и некоторых других промышленных городов… Все мы, я повторяю, до недавних пор считали Лассаля своим учителем, вождем, поклонялись ему.
- Так, так, - постучал пальцем по столу Маркс. - Но не слишком ли суммарно вы говорите, не превышаете ли свои полномочия, делая такие заявления от имени рейнского рабочего класса? Я помню, что многие рабочие тех мест почти всегда с некоторой настороженностью относились к Лассалю.
- Нет, господин Маркс, мы его боготворили! Но… - Леви сделал паузу, чтобы видно было, как трудно ему сказать то, что он должен сказать, - но он предал нас. Точнее говоря, готовится предать… Он постыдно подпал под влияние графини Гацфельдт, живет на ее счет и теперь собирается вместе с ней переехать в Берлин. Рабочих, идеи социализма он бросит как ненужное ему теперь оружие и перейдет к буржуазии. В этом уже нет никаких сомнений.
- То, что вы говорите, очень серьезно, - строго сказал Маркс. - Какие у вас основания так думать, какие факты?
- Фактов сколько угодно, множество. Но я приехал не для того только, чтобы информировать вас о падении Лассаля, моя главная цель совсем в другом. Поэтому я позволю себе привести лишь один факт и этим ограничиться. Судите сами. Лассаль прекрасно знает меня как последовательного революционера и убежденного социалиста. И вот недавно я попросил у него взаймы две тысячи талеров. Как же, вы думаете, поступил Лассаль - Фердинанд Лассаль, вождь германских рабочих, светоч социалистической мысли? Он дал мне только пятьсот! - как уничтожающий аргумент Леви энергичным движением выбросил перед своим лицом растопыренную короткопалую пятерню.
За дверью раздался приглушенный смех Женни. Меблированная квартира Марксов была так мала - всего две жалкие комнатки, - что если в одной из них говорили немного громче обычного, то в другой все можно было слышать, даже не желая этого. Ну а сдерживать смех, как муж, Женни никогда не умела.
- Но все-таки дал! - владея собой на этот раз несколько лучше своей жены, воскликнул Маркс.
- Да, но лишь четверть той суммы, которую я просил.
- И следовательно, по вашей логике, он стал теперь лишь четвертью революционера?
- Как? Вас это не убеждает?
- Хорошо, - примирительно сказал хозяин. - Перейдем наконец к главному, ради чего вы приехали. Оставим Лассаля с его графиней и талерами в покое, разберемся во всем этом потом.
- Да, господин Марке, - Леви обрадовался. - Итак, Лассаль предал. И вот всю свою любовь, всю веру и благоговение, обожание и надежду мы теперь перенесли на вас.
- Я вам уже сказал, - с нажимом проговорил Маркс, - что о Лассале лучше поговорить особо, мне тут многое неясно. Но так как вы не можете отказаться от принятой вами схемы и без нее, вероятно, не в силах закончить изложение своих мыслей, то я не стану больше возражать. И условно допустим, что все взоры обращены на меня. Что дальше?
- Господин Маркс! - по голосу Леви было ясно, что наконец-то он приступает к сути. - У вас скоро день рождения.
Неподдельное удивление и даже растерянность отразились на лице Маркса.
- Ну, не очень скоро, но, конечно, день рождения будет, - проговорил он.
- Я знаю: пятого мая. Но в данном случае это срок небольшой.
- Для чего - небольшой?
- Один момент, господин Маркс. Пятого мая ваш юбилей, вам исполнится сорок лет. И вот в день юбилея великого революционера…
- Извините, прежде всего какой же это юбилей - сорок лет? А кроме того, вы меня несколько старите.
- Неужели? - Леви растерялся и даже как-то сник.
- Уверяю вас - до сорока еще несколько лет. Я пока совсем молодой человек. А сорок - это страшно подумать!
- Ну, как бы то ни было, - довольно быстро пришел в себя Леви, - а пятого мая у вас день рождения.
- Не отрицаю. - Маркс все никак не мог понять, куда клонит гость.
- В этот знаменательный день мы, ваши единомышленники и почитатели, решили преподнести вам подарок…
- Бог мой! - Маркс сокрушенно развел руками. - Вот к чему городился весь огород! Не надо мне никакого подарка. И без этого мои враги кричат, что я эксплуататор, наживаюсь на рабочих… Но позвольте, - Маркс вдруг насторожился, - ведь о подарках вроде бы не принято предупреждать, а вы почему-то предупреждаете, и к тому же за несколько месяцев. Хотелось бы знать - почему?
- Видите ли, мы решили преподнести вам особенный и очень дорогой подарок…
- Особенные мне особенно не нужны, дорогие тем более. За всю мою жизнь самым дорогим подарком для меня были сорок долларов, которые в Америке один безвестный немецкий рабочий-эмигрант отдал моему товарищу на издание моей брошюры "Восемнадцатое брюмера". То был прекрасный подарок к тридцать четвертому дню моего рождения.
- Нет, господин Маркс, речь идет не о долларах, не о серебре или золоте… Мы преподнесем вам подарок, - голос Леви сделался пророчески-торжественным, - который только и может быть достойным великого революционера, бесстрашного борца, железного вождя пролетариата. Мы преподнесем вам восстание!
- Что?! - крикнул Маркс, вскочив, - он не поверил своим ушам.
- Мы положим пятого мая к вашим ногам, - продолжал декламировать Леви, - революционное восстание рабочих в Изерлоне, Золингене и других городах вашей родины - Рейнской провинции! Подготовка уже началась…
Маркс с трудом владел собой. Он подошел к окну, чтобы скрыть бешенство, полыхавшее в его глазах. Он лихорадочно думал. Как поступить? Легче всего, конечно, вытолкать гостя взашей, обозвав кретином. Но он уже не раз встречался с такими первобытными революционерами, с такими фанатиками, и ему хорошо известно, что они способны на все. Ведь Леви сказал, что подготовка уже началась. Речь идет не только о его, Маркса, репутации, а прежде всего о жизни многих рабочих, которых подобьют на восстание.
Кое-как совладав со своими чувствами, Маркс повернулся к гостю и довольно спокойно спросил:
- Сделать мне подарок - это единственная цель запланированного вами восстания?
- Может быть, оно послужит началом революции. А нет, мы будем рады и тому, если оно окажется лишь подарком ко дню вашего рождения - и ничем более.
- Господин Леви, - чеканя каждое слово, сказал Маркс, - у меня такое впечатление, что вы и ваши единомышленники не ведаете, что творите. Я уже не говорю о всей дикости и мерзости вашего плана приурочить восстание ко дню моего рождения - этим вы лишь дали бы моим врагам повод называть меня не только эксплуататором рабочих, доктором красного террора, но и Минотавром, требующим кровавых жертв. Дело еще и в том, что восстание в Германии сейчас бессмысленно.
- А разве не вы учили нас, - Леви простер к собеседнику свою короткопалую длань, - что оружие критики не может заменить критики оружием, что материальная сила должна быть опрокинута материальной же силой? Мы стремимся эти ваши смелые революционные мысли воплотить в действительность, и только. Все очень просто!
- Ах вот как вы изучали мои произведения… - Маркс безнадежно усмехнулся. - Господин Леви! Недостаточно, чтобы мысль стремилась к воплощению в действительность - действительность должна стремиться к мысли. В сорок восьмом году я сам покупал оружие для бельгийских рабочих, но сейчас в Германии нет революционной ситуации. Если нам удастся создать международную социалистическую рабочую организацию - а дело идет к этому, - то и она никогда не будет искусственно вызывать стачки или восстания.
Вплотную подойдя к Леви, Маркс спросил, помнит ли он о походе Гервега.
Да, Леви прекрасно помнит об этом.
А знает ли он о затее Кинкеля?
Готфрид Кинкель, тоже, как Гервег, поэт, долгие годы метался от одной крайности к другой. Не так давно он предпринял поездку в Америку с целью получения там займа в два миллиона долларов - "займа на организацию предстоящей республиканской революции в Германии", а также для сбора предварительного фонда в двадцать тысяч талеров.
Кинкель не только не стеснялся попрошайничать, но, попрошайничая, не стеснялся в Северных штатах выступать против рабства, а в Южных - за рабство. Самая же большая пошлость и глупость состояла, конечно, в том, что Кинкель точно определил, сколько стоит республиканская революция в Германии: ровно два миллиона долларов и двадцать тысяч талеров! Вот только бы достать деньги (около десяти тысяч талеров ему все-таки удалось выцыганить!) - остальное в этой ультрареволюционной затее "все просто"…
Леви знает и о предприятии Кинкеля.
- Гервега и Кинкеля, пожалуй, можно понять и в какой-то мере даже извинить, - старался быть рассудительным Маркс, - потому что оба они поэты, буйные головы, любители красивых безумств, что с них взять, но вы-то, господин Леви, юрист! У вас, казалось бы, должны преобладать трезвость, учет всех pro et contra.
- Что же нам остается - только сидеть и наблюдать? - словно для того, чтобы укор был особенно наглядным, Леви удрученно и растерянно опустил руки.
- Я действительно сижу - сижу все дни напролет в Британском музее, но это не значит, что я только жду революцию - я работаю на нее. Каждый должен найти свое место в этой работе. А поднимать восстание рабочих и вообще возбуждать население, не давая ему никаких твердых, продуманных оснований для деятельности, значит просто обманывать его. Это преступление. - Маркс гневно шагал по комнате и лишь изредка взглядывал на сидящего Леви. - Обращаться к рабочему без строго научной идеи и положительного учения равносильно пустой и бесчестной игре в проповедники, при которой, с одной стороны, полагается вдохновенный пророк, - он ткнул пальцем в сторону Леви, - а с другой - допускаются только ослы, слушаюшие его разинув рот, - и опять он ткнул пальцем в сторону Леви.
- Значит, - криво усмехнулся гость, - надо полагаться только на распространение научного революционного сознания?
- Вы напрасно усмехаетесь, - очень серьезно сказал Маркс, - сознание такая вещь, которую мир должен, - он произнес последнее слово с нажимом, - должен прибрести себе, хочется этого или нет. А люди без положительной доктрины ничего не могут сделать, да ничего и не сделали до сих пор, кроме шума, вредных вспышек и гибели самого дела, за которое они боролись.
- Возможно, - непонятно о чем сказал Леви, - но в данном случае, господин Маркс, уже поздно рассуждать. Подготовка к восстанию развернулась…
- Ничего не поздно, пока восстание не началось. Вы завтра же поедете в Германию и передадите своим единомышленникам мою точку зрения - мое решительное требование прекратить всякую подготовку к подарочному восстанию! Ясно?
Леви помолчал, что-то взвешивая, потом негромко, упрямо ответил:
- И все-таки я думаю, что выступление уже вряд ли удастся предотвратить. Рабочие встретили с энтузиазмом мысль о восстании. И они твердо уверены, что вы, Энгельс и все ваши друзья немедленно поспешите к ним, так как мы, конечно, будем сильно нуждаться в политических и военных руководителях.
- Разумеется, если восстание вспыхнет, - Маркс потряс перед собой вытянутыми руками, как бы взвешивая тяжесть возможных событий, - мы сочтем своим долгом явиться к рейнским рабочим, но я сильно опасаюсь, что при ваших весьма упрощенных планах вас четырежды успеют уничтожить прежде даже, чем вы сможете покинуть Англию.
- Так что же нам делать?
- Что вам делать в Германии, я уже сказал, - не скрывая гнева и презрения, ответил Маркс. - А сейчас садитесь сюда и напишите мне обязательство, что вы прекратите всякую подготовку к восстанию, - властным жестом он указал, куда надо сесть.
Леви послушно пересел за стол и написал требуемое. Маркс взял бумагу, внимательно прочитал, положил в стол.
- Твердо запомните, - жестко сказал он, - если до меня дойдут сведения о подготовке к восстанию - а я располагаю немалыми связями с Рейнской провинцией, - то я выступлю в прессе и, используя это ваше обязательство, разоблачу ваш безграмотный, отвратительный заговор. А теперь идите.
Леви вяло, опустошенно встал из-за стола, поклонился и вышел.
Маркс тяжело опустился в кресло…
Через несколько минут вошла Женни.
- Ты слышала, о чем мы тут беседовали с этим господином?
- Я слышала только начало. Это было занятно.
- Дальше пошло еще интересней, - мрачно проговорил Маркс. - Он, видишь ли, разочаровался в Лассале, а так как без идола такие люди жить не могут, то он избрал новым идолом меня. Это вечный тип людей. В области философии они поочередно делают идолами то Платона, то Аристотеля, то Гегеля…
Астроном Кирхер пригласил как-то одного иезуитского профессора посмотреть в телескоп, чтобы убедиться в пятнах на Солнце. Знаешь, что тот ему ответил? "Бесполезно, сын мой. Я два раза читал Аристотеля с начала до конца, и я не обнаружил у него никакого намека на пятна на Солнце. А следовательно, таких пятен и нет".
И вот теперь такие люди добрались до меня. Но у современного идолопоклонника, в отличие от его духовных прародителей, оказывается, есть потребность не только молиться на идола и проверять по нему пятна на Солнце, но и приносить ему жертвы, в данном случае это было названо "сделать подарок". И ты знаешь, какой презент он собирался преподнести мне ко дню рождения? Вооруженное восстание в Изерлоне и Золингене!
- Господи! - у Женни расширились глаза. - Гекатомба! Как в какой-то древней деспотии, как свирепому божеству или кровавому тирану… Невозможно поверить!
- Я бы и не поверил, если бы собственными глазами не видел этого господина и собственными ушами не слышал его речей.
- Ты его выгнал? - Женни с ее тонким чутьем к смешному, очевидно, уже нашла в случившемся какую-то и комическую сторону.
- Конечно.
- Напрасно! Ты дал маху! Надо было ему вежливо сказать, что такие подарки ты не принимаешь, а вот, мол, если бы к дню твоего ангела организовали ограбление Лондонского банка…
- Женни, ты можешь шутить?
- Что же, и мне надо сделаться такой мрачной, как ты, от бредовой болтовни этого сумасшедшего? Нет, я бы непременно потребовала от него в доказательство преданности и верности ограбить Английский банк, если не сейчас, то хотя бы к твоему пятидесятилетию. Но лучше, конечно, сейчас. Как бы нам это пригодилось!
- Видишь ли, - Маркс уже слушал жену невнимательно, - страшно то, что еще так много людей даже среди искренне мнящих себя революционерами, борцами за социализм, для которых все очень просто. Им хочется отсидеться вдали от революционной борьбы - они сочиняют удобную теорию; им вздумалось учинить революцию - они собирают за границей добровольческий легион вторжения или добиваются на это дело займа в два миллиона долларов; им просто в подарок обожествленному идолу поднести даже восстание! Если мы создадим социалистический рабочий Интернационал, то я уверен, эти люди захотят одному его конгрессу подарить забастовку, другому - восстание, третьему - вторжение в страну, которая покажется им недостаточно революционной, и так далее. Им все просто!
- Ты прав, Карл, таких людей много, - согласилась Женни. - Но я думаю, после твоего "Капитала", - она ласково улыбнулась, - их станет меньше. Поэтому собирайся, я провожу тебя в библиотеку. Тебя ждет работа.
- Да, пошли, - сказал Маркс, собирая бумаги, - меня ждет работа.
Прощаясь с женой у дверей Британского музея, Маркс спросил:
- Так ты думаешь, что по "Капиталу" не будут справляться о пятнах на Солнце или о жизни на Марсе?
- Хотелось бы надеяться, - одобрила Женни мужа и, отойдя два шага, помахала ему рукой.