- Не старайтесь искать сходства с оригиналом, - едва заметно улыбаясь, проговорил Дидро, обращаясь к живописцу. - У меня каждый день и много раз меняется физиономия. Эти, быть может, не для каждого уловимые изменения находятся в зависимости от того, каким предметом заняты мои мысли…
Шубин приметил, что Дидро чем-то расстроен. Здесь, в России, он выглядел мрачнее, нежели в Париже. Шубин подумал: "Ужели царица и ее вельможи не могут и не хотят с должным почетом принять одного из лучших представителей Франции?"
- А вы, друзья, слышали новость? - вдруг оживленно заговорил Дидро. - Наследник Павел женится. Он потребовал, чтобы герцогиня Гессен-Гамбургская привезла ему на выбор в невесты трех своих дочерей. И она их привезла! Одну из них, Вильгельмину, Павел облюбовал, - Дидро усмехнулся и, покачав головой, добавил с иронией: - Герцогиня, конечно, согласна сбыть свою дочь русскому престолонаследнику. Еще бы!.. К тому есть у нее основания…
Разговор незаметно перешел на вельмож и сановных особ, близких ко двору Екатерины. Дидро рассуждал прямо, откровенно и беспощадно:
- Нынче же я разговаривал с некоторыми вашими вельможами и обнаружил в них напыщенность и нелепое желание во всем подражать нашей французской аристократии. Я приметил у них убожество мысли и брезгливое, высокомерное и жестокое отношение к своему народу. Бесчувственность признается в кругах царицы как добродетель. Не спрашивайте меня, из чего я вывел подобное заключение: иногда одно неудачное слово, выражение или, тем более, поведение давало мне понять больше, чем десятки красивых, но лживых фраз…
Дидро умолк и глянул испытующе на Шубина. Шубин сидел нахмуренный. Слова Дидро ему казались неопровержимыми.
- Да, России недостает Петра Великого, - сказал Федот задумчиво. - Петр и Ломоносов много сделали для России… - После небольшой паузы он продолжал: - Мы должны всем сердцем принадлежать своему народу. Не надлежит молчать, когда можно злу сделать помеху…
Дидро на это, обращаясь к нему, сказал:
- Проникновение в суть дела - залог успеха. Фальконе вас, Шубин, хвалит, а этот человек зря не расточает похвал. Екатерина возлагает на вас и на Левицкого надежды, это тоже мне известно. Но нет ничего печальнее, имея талант, свежую разумную голову и чистое сердце, быть придворным рабом.
- Придворным еще не значит быть покорным, - краснея, вставил Шубин.
- Ах, это не так легко! Разве вам не известно, что в дворцовых условиях покорность есть средство стать заметным? Ваша же русская пословица говорит: "С волками жить - по-волчьи выть". А ваша императрица для своих любимцев - золотой мешок, рог изобилия. Но что касается интересов народа, тут у нее все отброшено назад и позабыто… Вот вы сказали, друг мой, России недостает Петра. Не спешите, дайте срок. Русский народ выдвинет справедливого, просвещенного и сильного человека, в котором нуждается Россия…
Дидро остановился и, обращаясь к Левицкому, проговорил:
- Извините, я слишком увлекся разговором с вашим коллегой и мешаю вам работать.
Но Левицкий уже кончал свой набросок. По пути к Дидро живописец и скульптор сговорились не задерживаться долго, чтобы не мешать ему. Шубин и теперь предупредил об этом Левицкого:
- Дмитрий Григорьевич, не утомляйте дорогого гостя.
- Я уже сделал первый набросок. Надеюсь, господин Дидро не возбранит мне зайти к нему еще в удобное для него время…
На улице Шубин заговорил с Левицким:
- Многократно видел я Дидро в Париже. Там он, был не таков - говорил с нами спокойнее. Сегодня в своих суждениях господин Дидро особенно строг и беспощаден. Очевидно, живя в Париже, он был лучшего мнения о наших правителях.
- Да, - задумчиво промычал Левицкий, оглядываясь назад, - слышала бы его царица - в двадцать четыре часа выпроводила бы за границу.
- Он и без того не задержится, - заметил Шубин. - Видать, не особенно его привлекает эта раздутая пышность двора…
Они прошли молча несколько кварталов. В голову Шубина назойливо лезли резкие обличительные слова Дидро о русских вельможах, о наследнике и Екатерине. "Кто знает, - думалось Шубину, - случится работать около этих особ - придется вспомнить сказанные им слова жестокой правды…"
И еще не раз Левицкий посещал Дидро, приходя рано по утрам в особняк Нарышкина. Дидро позировал и попутно расспрашивал его о жизни, нравах и обычаях людей всех прослоек и наций, населявших бурно растущий Петербург. Однажды во время работы художника раздался оглушительный залп пушек, и разом зазвонили большие и малые колокола всех церквей Петербурга, а затем послышались музыка и грохот по каменным мостовым проезжавших карет и эскадронов конной гвардии. Левицкий бросился к окну. Он увидел вокруг площади и вдоль прилегающих улиц шпалеры солдат, за ними толпы народа. Через площадь к Невской перспективе не спеша двигалась свадебная процессия. В золоченой карете на четырех парах лошадей в сопровождении кавалергардов ехала царица, за ней двигалась такая же пышная карета с новобрачными и дальше многочисленные кареты княжеские, графские, генеральские; кареты иностранных посланников, гостей и всяческой придворной знати.
- Господин Дидерот, а вас почему нет среди торжествующих гостей царского дома? - спросил Левицкий.
Философ сидел в кресле, он даже не подошел к окну посмотреть на свадебную процессию.
- Мне в этом кортеже было бы очень скучно и неловко. Надеюсь, наш Фальконе тоже не участвует? Когда кончится свадебный грохот и трезвон, я навещу мастерскую Фальконе, посмотрю, как идет работа над монументом Петру. Не хотите ли пройти со мной?
- С удовольствием! - отозвался Левицкий.
Женитьба Павла, наследника Екатерины, продолжалась две недели. Стреляли пушки, звонили колокола, гремела музыка, устраивались гулянья. В вечернюю пору и по ночам вспыхивали над Петербургом разноцветные ракеты. В честь новобрачных в театре ставилась опера "Психа и Купидон". На представления допускалась только столичная знать.
В один из этих дней Дидро пошел в мастерскую Фальконе, благо от дома Нарышкина до особняка на углу Невского против Адмиралтейства, где жил и работал Фальконе, расстояние было малое, не в тягость философу, страдавшему одышкой.
Шубин и Левицкий в тот час в ожидании Дидро осматривали законченный эскиз конной статуи, сделанный в натуральную величину. Фальконе рассказывал им о том, что Екатерина уже не раз побывала у него в мастерской, восторгалась конем и всадником, и в подтверждение своих слов Фальконе прочел три лестных письма, полученных от Екатерины.
- Осталось еще исправить некоторые мелочи в статуе, но не это меня беспокоит, - сказал Фальконе, обращаясь к Шубину и Левицкому. - Постамент из цельной огромной каменной глыбы отнимет много времени, но и это не страшно. Беспокоюсь за отливку статуи. Бецкий тоже волнуется, не верит в способности академических литейщиков. Запросили через Шувалова мастеров из Рима. Не знаю, пришлют ли?
В это время появился в мастерской Дидро. Не спеша и молча он обошел со всех сторон статую, внимательно ее разглядывая. Затем, обращаясь к Фальконе, проговорил:
- Я слышал похвалу этому произведению из уст самой государыни. Что ж, должен признать, если она хвалит, значит, бог не лишил ее разума и вкуса. Я восхищен вашим гениальным творением! Сейчас не нахожу даже слов, чтобы выразить свой восторг или сделать некоторые замечания по существу. Вы знаете, я люблю Пигаля. Шубин, видавший много раз меня в мастерской Пигаля, знает, что я всегда чувствовал себя там как дома. Здесь, друг мой, результат вашего труда приковывает к себе взор, заставляет сосредоточенно смотреть и думать. Вещь наводит на глубокие размышления. Ваше произведение вечно будет привлекать внимание зрителей. На него будут смотреть многократно, покидать с сожалением и с великой охотой снова и снова к нему возвращаться!.. Не спрашивайте у меня, дорогой друг, подробной оценки вашего всадника, я вам свой восторг выскажу письменно. А пока от души поздравляю! Будем надеяться, что русские литейщики, хотя и не искушенные в таких работах, с честью справятся с отливкой монумента… - Дидро крепко пожал руку Фальконе и, обратясь к Шубину, сказал: - Вы молодой русский скульптор, но вы уже член Болонской академии. Это не так мало! Вам не суждено стать мастером монументальной скульптуры, ваши произведения будут украшением салонов, но не площадей. Об этом свидетельствует учение у Жилле и Пигаля. Поучитесь же и у Фальконе, этот мастер выше их - того и другого…
После осмотра статуи все четверо отправились на квартиру к Фальконе. Он жил вблизи от мастерской, занимая уютное помещение в одном из домов, окнами выходящих на Адмиралтейскую площадь. И пока прислуга готовила угощение, они, распахнув шторы на окнах, смотрели на площадь, где происходили гуляния, крутились карусели, слышались выкрики лотошников, голоса песельников и прибаутошников, балаганщиков и всякого рода увеселителей. Адмиралтейская и прилегающая к ней Дворцовая площадь в этот предвечерний час были переполнены народом. На балкон Зимнего дворца в окружении придворных Екатерина вышла посмотреть на шумное гульбище и показать себя как "матушку-печальницу и попечительницу" народную, дабы люди по простоте и темноте своей убедились в том, что она не только думает и заботится о всех, но и сама не прочь посмотреть на устроенное перед дворцом гулянье.
- Закройте шторы, - сказал Дидро, - нас не касается показной выход государыни. Вы, художники своего дела, чувствуйте себя выше, выше ее дворцового балкона, но не глядите на народ с высоты. Ничего не увидите, а лучше, если есть желание, потолкайтесь в народе и поговорите с ним. От этого бывает польза…
На столе появился штоф настоящей русской водки. Сласти и фрукты остались не тронуты, зато штоф водки в сопровождении свежепросольных каргопольских рыжиков исчез без промедления. Дидро, довольный таким скромным угощением, сказал, что он теперь, пока гостит в Петербурге, будет у Нарышкина ежедневно требовать к столу рыжики. А Левицкий ему посоветовал попробовать тертую редьку с хлебным квасом и земляными яблоками, студень с квасом и самодельную украинскую колбасу, - это такая вкусная и полезная пища, что нигде, кроме России, не найти. Шубин понимающе добавил:
- Да, это добротный харч! Но слыхать мне доводилось от Михайлы Ломоносова, от моего земляка, да и самому приходилось в молодые годы испытывать на свежем воздухе вкус ржаного хлеба с ветром вприкуску…
Дидро и Фальконе усмехнулись и сказали, что у них вкусы уже не те и предпочитают стерлядь из русских рек, привезенную с Каспия икру, да вот еще разве особенные, каргопольские рыжики, коим место рядом с икрой…
За питьем и едой все четверо весело провели время. Поговорили в похвалу Екатерине о том, что в Эрмитаже, благодаря Голицыну, Шувалову и другим приближенным царицы, столько теперь разных произведений искусства, что не хватает им места, а если все собрать воедино из частных домов Разумовского, Безбородко, Орловых, Демидовых и Строгановых, то, пожалуй, такое собрание и Лувру не уступило бы!..
Шубин хвалил Шувалова Ивана Ивановича за то, что тот, находясь в Италии, много прислал в Академию художеств гипсовых и мраморных копий с античных оригиналов и что отныне, благодаря Шувалову, легко будет ученикам Академии изучать скульптурные древности по копиям, добытым из итальянских дворцов и вилл - Фарнезе, Медичи, а также из Флоренции и других мест. И опять разговор возник о конной статуе Петра, о том, как она в недалеком будущем украсит Петербург и переживет века, ибо в это произведение вложен могущественный талант самого даровитого и крупнейшего ваятеля Франции.
Прошло два месяца после этой встречи у Фальконе, Дидро писал ему, подробно излагая свои впечатления о монументе:
"…зная дружбу мою к вам, вы понимаете, как я был озабочен, входя в вашу мастерскую, но я видел, хорошо видел, и отказываюсь судить о каком бы то ни было скульптурном произведении, если исполнение не отвечает вполне благородству и возвышенности мысли…
Истина природы сохранила всю чистоту свою, но гений ваш слил с нею блеск всеувеличивающей и изумляющей поэзии. Конь ваш не есть снимок с красивейшего из существующих коней, точно так же, как Аполлон Бельведерский не есть повторение красивейшего из людей; и тот и другой суть произведения и творца и художника. Он колоссален, но легок; он мощен и грациозен, его голова полна ума и жизни. Сколько я мог судить, он исполнен с крайнею наблюдательностью, но глубоко изученные подробности не вредят общему впечатлению, - все сделано широко. Ни напряжения, ни труда не чувствуешь нигде; подумаешь, что это работа одного дня. Позвольте мне высказать жесткую истину. Я знал вас за человека, очень искусного, но никак не предполагал у вас в голове ничего подобного. Да и возможно ли предполагать, что этот поразительный образ местится рядом с деликатным изображением Пигмалиона. Оба творения редкого совершенства, но потому-то и, казалось бы, должны исключать друг друга. Вы сумели сделать в жизни и прелестную идиллию и отрывок великой эпической поэмы.
Герой сидит хорошо. Герой и конь сливаются в прекрасного кентавра, коего человеческая, мыслящая часть по своему спокойствию составляет чудный контраст с животного, вскручивающеюся частью. Его рука повелевает и покровительствует, лик внушает уважение и доверие, голова, превосходного характера, исполнена с глубоким знанием и возвышенным чувством, это чудесная вещь… Первый взгляд… Но я чуть не забыл поговорить об одеянии: оно просто, без роскоши, оно украшает, не слишком привлекая глаз, оно исполнено в высоком стиле, приличествовавшем герою и всему памятнику. Первый взгляд останавливает и производит сильное впечатление. Впечатлению этому предаешься надолго. Подробностей не рассматриваешь, это не приходит в голову, но когда, отдав дань удивления целому, переходишь к изучению подробностей; когда ищешь недостатков, сравнивая размеры разных частей животного, и находишь их вполне соразмерными; когда берешь отдельную часть и находишь в ней чистоту строгого подражания редкому образцу; когда те же критические наблюдения делаешь над героем; когда возвращаешься к целому и внезапно сближаешь обе главные части, - тогда оправдывается восхищение, испытанное при первом впечатлении. Смотришь с разных сторон, ищешь невыгодную поверхность - и не находишь ее. Вглядываясь с левой стороны и предугадывая через гипс, мрамор или бронзу правую сторону статуи, содрогаешься от удовольствия, видя, с какою поразительною точностью обе стороны сходятся…"
Шла медленная и длительная подготовка к постановке памятника. Откапывали и тащили с побережья Финского залива стотысячепудовый камень для постамента. Терпеливо и тщательно готовились литейщики, формовщики и чеканщики к изготовлению статуи из меди.
Дидро недолго находился в Петербурге. Он несколько раз встречался с императрицей, беседовал с ней и записывал ее ответы на свои многочисленные вопросы, касающиеся благоустройства России.
Позже Шубину стало известно от Левицкого и некоторых академиков, что возмущенный лицемерием Екатерины и ее вельмож Дидро покинул Петербург, даже навигации не дождался. По дороге с ним случилось несчастье: переезжая Западную Двину по весеннему рыхлому льду, Дидро провалился вместе с повозкой под лед и едва спасся.
Глава двадцать третья
Шубин стал быстро входить в моду. Весть о том, что он избран почетным членом Болонской академии, облетела дворцовые круги. Из уст в уста передавались разговоры о поморе Шубине, который из дворцового истопника стал знатным скульптором. Академия художеств (как и предвидел Дидро) потребовала от Шубина работу для представления его в академики, предложив ему изобразить "спящего пастуха Эндимиона". Тогда уже среди завистников начались шушуканье и сплетни: "Шубин простой портретный мастер, какой из него академик…"
Шубин знал об этих сплетнях и знал, что распространением их занимается больше всех его недоброжелатель Федор Гордеев, но чувствуя над ним свое превосходство, Федот отмалчивался и упорно занимался своим делом.
Первой его работой в Петербурге был гипсовый бюст князя Голицына. Работа имела успех, и главным образом благодаря скульптору Фальконе, беспристрастность которого не подлежала сомнению. Окруженный представителями "высшего света", в присутствии самого Голицына и Шубина, Фальконе, радуясь успеху молодого русского скульптора, смотрел на бюст и восторгался:
- Безупречная работа! Смотрите прямо: какая надменность в этой непринужденной позе. А поглядите отсюда, в профиль, - лицо преображается, вы видите - надменность исчезла. Нет ее. Выступают черты задумчивого человека, каким вы и знаете князя Голицына. И как бы он ни был богат и счастлив в жизни, вы находите в складках его лица едва уловимую печаль. Поставьте бюст рядом с какой-либо античной скульптурой и вы тогда увидите разницу, поймете умение вашего мастера изображать натуру в ее подлинном живом, одухотворенном состоянии. Поздравляю, Шубин, поздравляю!.. Вы многому обучились и, судя по этому удавшемуся произведению, обладаете замечательным собственным почерком мастерства. Сказывается природное дарование резчика по кости, пригодившееся в развитии вашего таланта. Вы, Шубин, вероятно, помните бюст Каракаллы, одного из жесточайших цезарей, создателя известных римских терм?
- Помню. Не раз видел этот бюст в Риме, - ответил Шубин.
- Чувствуется, - заметил Фальконе. - Создатель того запоминающегося бюста обладал тончайшей способностью проникновения в душу, в характер натуры. Этому вы научились превосходно у древних римлян. У вас тоже живой дух торжествует над холодной материей. Нет, вы не подражатель. Вы достойный ученик великих мастеров и подражать им не будете. Ваши главные учителя - жизнь и правда, натура и мысль. Помните, когда однажды Лисипп спросил другого ваятеля Евпомпа, кому из великих предшественников он подражает, тот сказал: "Не художникам, а природе подражать должно…" Вас этому учить не надо. Учась изображать натуру правдиво, не пренебрегайте заглядывать в Летний сад и в Эрмитаж, где находятся оригиналы и копии статуй и бюстов, привезенных сюда в Петербург во времена Петра и после него.
Уходя с просмотра выставленной шубинской работы, Фальконе пригласил скульптора бывать у него запросто, когда ему заблагорассудится.
Бюстом Голицына заинтересовалась Екатерина. За работу Шубин получил от нее в подарок золотую табакерку. Затем последовал указ "никуда его не определять, а быть ему собственно при ее величестве". Вскоре Шубину был дан заказ - сделать из мрамора бюст государыни.
В Петербурге в ту пору с невероятной быстротой появлялось, разрасталось и богатело купечество. Кроме Гостиного двора и Апраксина торгового двора, пока Федот Шубин учился за границей, появилось множество торговых рядов, в том числе - охотный, лоскутный, ветошный, шубный, табачный, мыльный, свечной, седельный, луковый, холщовый и шапочный. Торговля розничная и оптовая в растущей столице занимала видное место. Купцы входили в моду и начинали понемногу соперничать с дворянством, которое уже побаивалось жить в деревнях и за счет мужицкого труда вело расточительный и бесполезный образ жизни в столице и ее окрестностях.