Пусть положение дел остается таким, как есть, а Иран и русские пусть режут друг друга. У сынов Дагестана есть более важные дела, чем чужая война.
А впрочем, да ниспошлет аллах свою любовь и благословение на нас, ничтожных его рабов.
По поручению имама Гази-Магомеда письмо написал ших Шамиль бен-Дингоу".
- Подлая собака, еще более опасная, чем его лжеучитель! - с сердцем сказала ханша. - Теперь бессмысленно будет это совещание!
- Все равно его надо начинать. Русские ожидают от нас не только головы Гази-Магомеда, но и отчета об этом съезде.
- Пронюхали, подлецы, несомненно, они узнали о нашем плане, - продолжая думать о своем, сказала ханша. - Хитер, лиса проклятая! Опять ушел из капкана.
- Ничего, попадется в другой раз, - успокоительно сказал сын. - Я иду к гостям, матушка!
Совещание шло вяло. Персидские агенты говорили о необходимости единства всех мусульман, о том, что война с русскими - общее дело правоверных. Ссылкой на коран они убеждали съехавшихся "вынуть меч из ножен во имя ислама". Англичане утверждали, что силы Аббаса-Мирзы во много раз превосходят силы русских, разрозненные войска которых рассеяны по всему Закавказью.
Делегаты слушали и молчали. Только чеченские представители обещали совершить набег на Грозную, но и то лишь в том случае, если весь Дагестан поднимется на русских.
Англичане слушали, персидский сановник хмурился, ханша молчала, но все понимали, что дело с войной против русских не клеится. Прошло уже два месяца, как русские не только не вторгались в Дагестан, но даже отвели назад свои находившиеся в глубине территории отряды.
- Подходит время жатвы, скоро надо снимать хлеб, сады полны фруктов, скот мирно гуляет на пастбищах, и русские не только не трогают нас, но даже отвели свои посты, а, как говорят люди, из крепости Внезапной и Бурной начали переселять войска и жителей за Терек. Недавно приходил их отряд в аул Кусур, где скрывался белед Абдулла и его приятели по набегам. Абдулла, конечно, бежал в горы, и русские не поймали его, но ни один волос не упал с головы жителей, ни одну скотину не угнали русские, ни одна женщина не оказалась обесчещенной ими.
- Наоборот, - перебил кадия старшина аула Кусур, - русские даже не входили в аул, а ночевали за его околицей. Жену Абдуллы, все его хозяйство, скот они не тронули пальцем. Они через день ушли назад в крепость, а жители аула до сих пор добром вспоминают их. Зачем же нам воевать против них и самим ни с того ни с сего лезть на штыки?
- Неправильные слова, недостойные мусульманина! - поднимаясь с места, запальчиво выкрикнул мулла Саид. - Не "ни с того ни с сего", а для защиты ислама, единой и чистой веры всех мусульман. Для того чтобы защитить слово пророка, вот для чего надо воевать с русскими. И все настоящие защитники подлинной веры зовут мусульман, на войну с неверными. Я имею поручение передать вам, о дети истинной веры, призыв к кровавой борьбе с гяурами и от знаменитого своей святостью муллы Хаджи-Кадукли и от поднимающегося над горами Дагестана светоча веры, поборника шариата имама Гази-Магомеда. Он, этот истинный сын ислама, призывает вас к газавату! - потрясая над головою руками, воскликнул мулла.
Абу-Нуцал и ханша переглянулись, делегаты, не ожидавшие подобных слов муллы, заволновались.
Саид, хитрый и опытный демагог, сразу уловил перелом в настроении съехавшихся. Потрясая руками, изгибаясь от напряжения, он вдруг побагровел, уставился налитыми кровью и страхом глазами куда-то в окно, в сторону гор и, не видя никого, не слыша удивленных возгласов, не обращая внимания на ханшу и Абу-Нуцала, тяжело дыша, напряженно вглядывался в даль.
Все смолкли, глядя на багровое лицо и судорожно вздымавшуюся грудь муллы. Вдруг он пригнулся, лицо его оцепенело, глаза наполнились страхом.
Англичане, тоже поддавшись общему изумлению и беспокойству, с выжидательным любопытством смотрели на него.
- Кыш!.. Кыш, проклятые! - вдруг закричал мулла, размахивая руками. - Прочь со стен, грязные, подлые птицы! Кыш! - подскакивая на месте, кричал мулла.
Он взмахнул несколько раз руками, по его лицу бежал пот, губы дрожали.
- Кыш! Прочь, неверные! - еще раз пронзительно выкрикнул он, и вдруг лицо его просветлело. Слабая улыбка пробежала по нему, глаза радостно заблеете ли, Саид стал легко и спокойно дышать.
- Ушли, бежали, проклятые! - отдышавшись, сказал он.
- Что с тобой, что ты видел, праведник? Что напугало тебя? - посыпались вопросы окруживших его людей.
Мулла Саид глубоко вздохнул, потом про себя, еле слышно прочитал молитву и тихо сказал:
- Я прогнал их… я видел священную Мекку. - И он как бы в изнеможении опустил на грудь голову.
- Мекку? Кого прогнал? Что ты видел, Саид? - снова, но уже тихо, озабоченно и благоговейно спросили делегаты.
- Мекку… ее святые стены… я видел, как, - мулла тяжело вздохнул, сделал паузу, - я видел, как проклятые, неверные русские куры лезли на стены Мекки… Я крикнул им: "Кыш, проклятые!", но они не слушали меня… Я призвал имя пророка, и, оставляя следы, пачкая и царапая белые стены святого города, они попадали вниз. О-о, аллах, благодарю тебя за это чудо! - опускаясь в молитвенном экстазе на ковер и потрясая поднятыми вверх руками, внятно и радостно прошептал мулла.
Присутствующие, охваченные благоговейным трепетом, молчали, и только ханша да англичане не без удовольствия и скрытой иронии наблюдали за муллой.
- Я… я… сейчас не… могу, я ослабел… тело немощно… зато душа сильна. О братья, о истинные мусульмане… - Он поднялся и, еле стоя на ногах, сказал: - Пойду отдохну и помолюсь, поблагодарю аллаха за милость, оказанную его рабу. - Поддерживаемый двумя взявшими его под руки людьми, Саид тихо вышел из комнаты.
- Дорогие наши гости и братья, пришло время намаза, скоро и обед, потом мы опять встретимся здесь, - Абу-Нуцал встал, и все шумно поднялись и, теснясь, стали пробираться к дверям.
- Неплохой актер, и какое умение управлять толпой, - тихо сказал Фиц-Моррис.
- Жулик! Просто он хорошо постиг психологию этих дикарей. Вот увидите, Генри, что вечером они все выскажутся за немедленное участие в войне.
Персидский эльчи, очень довольный действиями муллы, сидя в отведенной ему сакле, удовлетворенно сказал своему секретарю:
- Как в шахматной игре. Хороший, неожиданный и умный ход сделал этот бездельник Саид.
- Что ж, ваша милость, он только отрабатывает свой хлеб! - снимая с посла башмаки, ответил секретарь.
И только ханше не понравился ловкий трюк беглого муллы Саида. Она заперлась на своей половине, что-то тщательно обдумывая и то и дело советуясь с поваром, готовившим обед гостям, и со своей домоправительницей старой Фатимат, наперсницей и однокашницей ханши, посвященной во все ее дела.
Когда после намаза и недолгого отдыха делегаты собрались в обширном зале ханского дворца, муллы Саида-хаджи еще не было. Кое-кто из гостей, прислушиваясь к тому, что делалось в комнате Саида, с уважением и почтительностью передавал другим:
- Все время молился, не выходя из комнаты, святой души и чистых помыслов этот человек.
Наконец мулла вышел. Теперь он снова был свеж и полон сил.
- Молитва укрепила меня, пророк поддержал своего раба, - скромно ответил он, подходя вместе с другими гостями к двум юношам, которые из узкогорлых кувшинов поливали на руки собиравшимся обедать гостям.
Мулла подошел к юноше, и тот, молча отодвинув от него кусок дорогого, ценимого в горах мыла, которое подавали только особо уважаемым гостям, стал поливать ему на руки. Мулла сдвинул брови, но промолчал. Помыв руки, он подошел к старухе Фатимат, стоявшей тут же с несколькими сухими полотенцами в руках. Она взглянула на Саида и, отодвигаясь назад, достала из-под вороха мокрых полотенец самую грязную и рваную тряпку и протянула ее мулле. Саид злобно сверкнул на нее глазами, и, завернув полу черкески, медленно и демонстративно, на виду у всех, вытер руки полой. Кое-кто изумленно глянул на него, не понимая причины этого странного поступка.
Все шумно заполняли обеденный зал дворца.
Когда гости вошли, хан Абу-Нуцал прочел короткую молитву и, сделав обеими руками приглашающий жест, сел во главе стола, за которым были посажены англичане, персидский посол, чеченский делегат, посланец шамхала и пятеро самых важных представителей дагестанских племен.
Мулла Саид, двинувшийся было к этому столу, был очень любезно остановлен ханшей.
- Уважаемый хаджи Саид-эфенди, прошу тебя, сядь за этот стол, чтобы мы могли видеть твое светлое лицо, - ласковым и таким почтительным голосом сказала Паху-Бике, что умный мулла обеспокоился.
"Старая дрянь хочет меня посадить ниже почетных гостей, подлая баба", - подумал он и вежливо закивал ханше, садясь на указанное место. Рядом с ним расположился секретарь персидского эльчи, с другой стороны сидел захудалый, ничем не значительный старшина аула Гергебиль, дальше - старый подслеповатый кадий Хаджи-Джемал из Казанищ.
"Неважная компания, - решил мулла, оглядывая остальные столы. Прямо против него сидела ханша, и на ее хитром и подвижном лице была торжествующая улыбка. - Рано радуешься, ведьма, я еще посмеюсь над тобой. Я осрамлю тебя, старая распутница", - зло подумал мулла.
Слуги разносили по столам лаваши, зелень, шурпу и хинкал. Гости ели охотно и шумно, разгрызая лук, разрывая на куски лаваш и перекидываясь словами. Запах чеснока и лука заполнял зал.
- Я в прошлом году так пиршествовал в Кабуле, - сказал Монтис.
Когда гости покончили с хинкалом и шурпой, слуги на подносах внесли плов в больших деревянных и фаянсовых пиалах. Поверх белоснежного крупного риса в каждой пиале лежал большой, хорошо зажаренный в масле цыпленок.
Гости весело смотрели, как слуги разносили по столам вкусно пахнущий плов.
Мулла Саид вздрогнул: слуга, подойдя к их столу, поставил перед каждым по пиале с цыпленком, и только перед муллой оказалась чашка с пловом без масла и без цыпленка.
- Это вам, почтенный мулла хаджи Саид, - чуть поклонившись, ехидно сказал слуга.
Его соседи с удивлением переводили глаза с чашки муллы на его побледневшее от оскорбления лицо. Саид отодвинул пиалу и с негодованием посмотрел вокруг. Сидевший рядом секретарь эльчи с хрустом грыз крылышко цыпленка, казанищинский кадий, измазав щеки жиром, жадно обгладывал ножку, посланец Гергебиля, ухватив двумя руками цыпленка за ножки, рвал его пополам, а старик Эски, делегат Табасарани, запустив руку в плов, обмакивал в жирной подливке кусок белого мяса с грудки цыпленка.
Мулла с ненавистью перевел глаза, и взгляд его встретился с насмешливыми, полными ехидного смеха глазами ханши.
- Правоверные! - отодвигая пиалу и резко поднимаясь на ноги, закричал он, покрывая своим голосом шум, царивший за столами.
Все повернули головы к нему, кто жуя, кто держа во рту кость или глотая плов. Некоторые, сидевшие поодаль и не видевшие всей картины, приподнялись, чтобы увидеть и лучше услышать муллу.
- Братья, да простит мне аллах, что я ухожу отсюда, но я должен это сделать. В этом доме оскорбили меня и как служителя бога, и как гостя и человека.
Саид обвел всех глазами и, видя удивленные, непонимающие лица, пояснил:
- Хан и особенно высокорожденная ханша Паху-Бике забыли первую заповедь мусульман - гостеприимство, они, не желая слышать слова божий и правды, сегодня после моей речи дважды оскорбили меня. Во имя божие и для блага истины я оба раза не захотел заметить этого, но сейчас я не в силах. Смотрите, всем гостям принесли плов с цыплятами, одному мне, как человеку, сказавшему неугодное хозяевам этого дома, не положили цыпленка. Почему? Чтобы унизить меня, чтобы показать презрение ко мне, слуге пророка и зеркалу веры! - скорбно закончил Саид.
Гости оцепенело молчали. Действительно, оскорбление было нанесено гостю, такому же делегату, как и они.
- Я ухожу, простите меня, братья, - обращаясь ко всем, сказал Саид.
- Подожди, мулла, зачем ты говоришь неправду? Зачем сеешь смуту и смятение в сердцах хороших людей? - вдруг громко закричала ханша, и головы всех повернулись к ней.
- Я сказал правду… Вот она, чашка… где ж цыпленок? - еще громче, возмущенно закричал Саид, держа в руках пиалу и показывая ее всем.
- Ай-яй-яй, мулла, ай-яй-яй, божий человек! Что это с тобой приключилось? - с нескрываемым смехом, очень участливо заговорила Паху-Бике. - Сегодня, всего только часа два назад, ты отсюда, из Хунзаха, видел, как русские куры лезли на стены благословенной Мекки, а сейчас у себя под носом цыпленка не видишь? Э-эй! - поворачиваясь к стоявшим у стен слугам, закричала ханша. - Помогите святому найти его цыпленка!
Рослый аварец-слуга, шагнув к онемевшему, начинавшему что-то понимать Саиду, на глазах у всех быстро разгреб пальцами рис и вытащил отлично зажаренного, крупного цыпленка.
- Как же это так? - продолжая издеваться над раскрывшим от изумления рот муллой, спросила ханша. - За тысячу фарсагов видишь кур, а под носом не замечаешь цыпленка?
Хохот делегатов заглушил ее слова. Холодный пот выступил на спине Саида. Он перевел глаза, но все смеялись, даже англичанин Монтис и тот, отвернувшись в сторону, хохотал, прикрывая рукой лицо. Один только персидский посол злыми, округлившимися глазами с ненавистью и отвращением смотрел на него.
Смеялись даже слуги, стоявшие у входа, а старая ведьма-ханша с притворным участием, смиренным голосом продолжала:
- Откуда ты взял, Саид, будто известный своей праведной жизнью имам Гази-Магомед призывает мусульман Дагестана к священной войне с русскими?
Мулла, подавленный хитростью ханши, молчал.
- Что ж молчишь, мулла?.. Нехорошо, когда человек такой святой жизни, как ты, начинает обманывать народ! - укоризненно качая головой, продолжала Паху-Бике. - Мы только сегодня получили от праведника, да сохранит аллах на долгие дни его жизнь, вот это письмо… На, прочти его громко нашим гостям. - И она протянула Саиду письмо Шамиля.
Еще не придя в себя от поражения, мулла взял письмо, поднес его к глазам и стал долго и напряженно вглядываться в него.
- Читай… ну, читай же! - насмешливо и торжествующе выкрикнула ханша. - Э-э, да ты ведь, ученый человек, вверх ногами держишь его… Видно, ты знаешь арабский язык так же, как умеешь находить курицу в плове.
И снова хохот делегатов покрыл ее слова.
- Как же ты учился в Каире, в светоче науки и рассаднике арабской грамоты, благословенном Аль-Асхаре, на каком языке ты разговаривал с султаном турок, поведай нам эту тайну, о Саид-эфенди! - продолжала безжалостно насмехаться ханша. - Значит, ты и тут соврал, негодный! - переходя на властный и злой тон, выкрикнула она. - Ты, нечестивец, хотел втянуть нас в войну, обманывая народ именем аллаха. Ты проходимец и вор, и если бы не был приближенным нашего гостя, эльчи шаха Ирана, мы бы высекли тебя посреди нашего двора, а затем отрубили бы язык как негодяю и хулителю веры. Эй, обезоружить его! - крикнула ханша, и сейчас же двое рослых аварцев сорвали с побелевшего от позора и страха муллы его широкий позолоченный кинжал.
- А вам, уважаемый эльчи, - обращаясь к сидевшему с потемневшим лицом послу, сказала ханша, - мы бы советовали не общаться с такими ничтожными людьми, как этот, - презрительно ткнув в Саида пальцем, закончила Паху-Бике.
Лицо посла побагровело, он молчал, не поднимая глаз.
Абу-Нуцал громко прочел письмо Гази-Магомеда.
Делегаты с удовольствием слушали письмо. Война с русскими из-за интересов Ирана им не была нужна. Они кивали головами, слушая письмо.
- Справедливые слова, верно говорит праведник! Имам прав. Зачем нам эта война? - говорили они, и посол понял, что его миссия провалилась.
Монтис с невозмутимым видом по-английски сказал Фиц-Моррису:
- Неудача! Этот болван погубил так хорошо начатое дело!
- Не угрожает ли нам арестом эта неудача? - осведомился Фиц-Моррис.
- Нет. У этих скотов чрезвычайно развито чувство гостеприимства, - ответил Монтис, ласково глядя на Абу-Нуцала.
- Ешьте, дорогие гости, и пусть вас не беспокоит выходка этого шута, - сказала ханша. - Сейчас мой люфти потешит нас и покажет вам фокусы. Вы узнаете, как можно разговаривать с самим собою. Входи, Али! - сказала она.
В зал, кувыркаясь и делая огромные прыжки, вбежал невысокий человек в бешмете и желтых чувяках. Он сделал сальто, перевернулся и, выкрикнув "салям", стал возле муллы.
- Здравствуй, праведный мулла! - кланяясь, сказал он.
Саид нахмурился и отвернулся, и вдруг все присутствующие услышали:
- Здравствуй, мой дорогой Али… Как твои дела?
- Ничего, хороши, а твои, говорят люди, плохи. Правда это?
Мулла не выдержал и рванулся вперед, но дюжие аварцы крепко держали его. Люфти перевернулся через голову и недоумевающим голосом спросил:
- Братец, что с тобой, живот, что ли, заболел, что ты так корчишься?
Присутствующие засмеялись, а чревовещатель голосом, очень похожим на голос муллы, ответил:
- Еще бы не корчиться, когда почтенный эльчи завтра же прогонит меня. А где я тогда найду плов и теплую постель?!
Хохот покрыл его слова. Персидский посол медленно встал и, важно оправив свое платье, не глядя на ханшу, сказал Абу-Нуцалу:
- В моем лице, высокорожденный хан, ты оскорбляешь самого хункяра и железоеда, страшного во гневе шаха Ирана! Надеюсь, ты понимаешь это, хан?
- Не стоит сердиться, дорогой эльчи, из-за пустяков. Желая потешить нас, вы привезли с собой своего шута, - он кивнул головой на муллу, - а мы показали вам своего. На наш взгляд, наш шут лучше, он, как видите, и прыгает через голову, и по канату ходит, и даже животом разговаривает не хуже вашего.
Посол, не дослушав хана, шумно вышел из-за стола и, проходя мимо ханши, многозначительно сказал:
- Вы пожалеете обо всем этом, когда страшные в бою войска нашего непобедимого шаха, уничтожив русских, ринутся на Кавказ.
- Ничего… Мы, дорогой эльчи, внуки тех самых дагестанцев, которых, как вам известно, не смог в свое время покорить сам железный хромец, великий Тимурленк, - улыбаясь, ответил Абу-Нуцал, - и мы сыновья тех, от которых бежал ваш знаменитый шах Надир. С помощью аллаха и нашей дагестанской шашки мы сумеем отстоять свои горы.
Посол вышел, за ним двинулись англичане. Пышный обед был нарушен.