Друзья молча, без слов обнялись, и Небольсин забрался в возок. Родзевич снял фуражку и еще долго стоял с обнаженной головой, глядя вслед все дальше и дальше уходившей оказии. Потом быстро и незаметно смахнул с глаз слезу, и, опустив голову, побрел обратно в крепость.
Спустя сутки, в середине второго дня, оказия подошла к переправе. Широкий в низовьях Терек плавно катил к Каспию свои мутно-желтые воды. По обе стороны реки тянулся густой лес, над рекой тучами носились вспугнутые появлением людей кряквы, нырки, с трудом поднимались тяжелые, отъевшиеся в заводях гуси.
Через Терек на туго натянутых канатах в ту и другую сторону одновременно шли паромы. Это были огромные, полукрытые, с высокими бортами плоскодонные дощаники, один для людей, другой - для экипажей, телег и скота. По берегам были построены высокие каменные блокгаузы, в которых постоянно жили человек сорок солдат и два офицера. Тут же находился и казачий пост летучей почты в двадцать пять человек.
Верстах в двух от переправы на том берегу была расположена станица Шелкозаводская, откуда уже по казачьей стороне начинался путь на Екатериноградскую.
Казаки, солдаты, армяне-переселенцы, дворовые Голицына, актерки, несколько мирных кумыков и чеченцев в ожидании посадки на паром сгрудились на берегу под темными кущами вековых чинар, карагача и орешника. Тут же стояли повозки, брички, коляски, выпряженные кони. Девушки с боязливым любопытством глядели на темный, странной формы паром, приближавшийся к берегу. На его корме с баграми в руках что-то орали два босых с закатанными до колен штанами хмельных казака. Третий паромщик, седой, но еще крепкий, стоял у правила. Молодой, лет двадцати казак широким веслом пригребал сбоку. Хриплые голоса приближались. Паром подходил к отмели. Один из стоявших на берегу казаков, ловко ухватив брошенный с парома канат, напрягаясь, потянул его к себе.
- Чаль влево! - крикнул кто-то с берега. Хмельной паромщик молча показал ему кулак, но все же повернул руль налево, и через минуту тяжелый паром грузно стукнулся о деревянную пристань.
- Учи ученого, - обтирая лицо, паромщик откинул борта. - Эй, кто тут за атамана? Сажать по порядку, а то утоплю лишних, - весело пообещал он, соскакивая на землю.
У берега из воды, как сплетенные змеи, высовывались корневища склонившихся над рекой деревьев. Чинары и карагач, дикая груша и дуб закрывали небо. Сквозь густую сетку переплетенных ветвей слабо пробивался свет начинавшего меркнуть дня.
- Ух, и боязно ж здесь, девоньки! Темь да вода, а вокруг чечены… - поежилась от страха одна из актерок, оглядывая мрачную, вековую, еще не тронутую топором чащу.
- И как тут только люди-то живут?! - прижимаясь к ней, удивилась другая.
Остальные, вылезая из бричек и фургонов, молча озирались по сторонам, подавленные суровым и торжественным молчанием угрюмого векового леса.
Нюша подошла к говорившим и остановилась возле них.
- Э-эх, бабоньки, кабы вас да послушало начальство, да увело б нас отседа в Россию, - усмехнулся один из солдат, охранявших переправу.
- Ничего, живем тут третий год, не жалимся, - подмигнул девушкам другой, - одно плохо - вина мало да вашей сестры вовсе нету… а то б жить да попевать!
- Споешь тут - живем ровно лешие али водяные, пройдет оказия али кто через переправу - все и веселье, - сплюнул в воду первый.
- Стра-ашно ж тут, девоньки, не дай бог как! Скорей бы на ту сторону да в Москву.
- Эй, кто на паром первый! Готовься к посадке! - крикнул пехотный офицер, покрывая своим голосом шум. - Девки, на паром, кто из оказии с детьми, тоже садись первыми… Да живо, живо, торопись, пока солнышко светит, - торопил он.
- Ну, чего скучились? На паром, не слыхали нешто? Садись, - подходя к актеркам, сердито сказал Прохор.
- Да мы, Прохор Карпович, не знаем, нам ли это сказано.
- Вам, забирайтесь на паром!
Дощаник быстро заполнялся людьми. Осторожно ступая по мокрым доскам, Нюша вместе с Дуней и толстушкой прошла на паром. Он был просторный, пузатый и сразу мог вместить до пятидесяти человек.
У борта уже сидел на большом кожаном бауле Савка, весело скаливший зубы.
- А ты что, али тоже в девки записался? - спросила толстушка.
- А чего зевать-то? Пока вы балачки вели, я одним махом сюда забрался. Барское добро сберегаю, - похлопал по баулу Савка.
Нюша быстро взглянула на него. Савка чуть заметно мигнул ей и откашлялся.
По настилу осторожно и грузно шел Голицын, чуть позади него - Дормидонт и повар. За ними силач Агафон, или, как его звали, Бык, вместе с двумя дворовыми людьми тащил ящик с серебряной посудой и чемодан князя. Остальная утварь, оставленная на полянке на попечении Прохора, и телеги с вещами должны были переправляться позже, на втором, грузовом пароме. Казаки и солдаты, сопровождавшие оказию, сидели или прохаживались группами. После окончания переправы они должны были возвратиться во Внезапную. На той стороне оказию ожидали казаки, которые должны были охранять ее до Шелкозаводской.
Паром был заполнен и медленно отвалил от берега. Канаты заскрипели и натянулись, кольца блоков тихо застонали, всплеснулась и зашуршала вода, и берег с деревьями, солдатами, армянами, повозками и блокгаузом отодвинулся. Паромщики, регулируя ход, то и дело перебегали с борта на борт. Плескалась вода за бортом, слышалось шлепанье босых ног перевозчиков, шепот и заглушенные голоса. Паром тяжело выходил на глубинные воды Терека.
Нюша стояла вместе с девушками у борта и с боязливым любопытством смотрела на темные мутные волны, поднимавшиеся из-под носа парома, на желтую воду Терека, на широкие, в бурунах усы, расходившиеся за кормой. Белая пена и крупные брызги взлетали над водой, и солнце здесь, на реке, не закрытое лесом, весело и озорно отражалось в них.
- Тяжелая сторона, бог с ней, - оборачиваясь назад и глядя на удалявшийся берег, сказала толстушка.
- Не приведи господи вековать в ней. Ни добра, ни радости… - вздохнула одна из девушек.
- А ты, Нюшенька, чего молчишь, глаз от реки не оторвешь? - спросила толстушка. - Али искупаться охота?
- Страшная вода, гляжу на эту реку - и страх берет! Сама темная, сверху тихая, а внутри, говорят, быстрина огромная, - отвела глаза от воды Нюша.
- И много вы понимаете, - пренебрежительно Сказал казак-паромщик. - Батюшка Терек - отец наш родный… Без него нам, казакам, смерть. Он и поит, и кормит нас… А уж ежели рассерчает, то действительно зверь… Да вы его такого и не видали. Это он такой в ростепель, весной, когда снега тают.
Темная вода урчала под днищем парома, легкая зыбь колебала ее и поднимала волну, на которой играли отблески солнца.
- А все-таки страшная эта река, - прижимаясь к подруге, тихо повторила Нюша.
- Злая, как и все тут на Кавказе. То ли дело наши - что Москва-река, что Клязьма али Ока. Тихие, спокойные, ласковые…
- А Нева! - с восторгом подхватила другая. - Вот река! А Питербурх, одно слово - красота! Слава те господи, снова увидим свои места!
Толстушка чуть подтолкнула Нюшу локтем, одними глазами указывая ей на князя, стоявшего на носу парома. Голицын, в высокой папахе с заломленным назад верхом, высокий, прямой, негнущийся и неподвижный, закинув голову, глядел в подзорную трубу вперед.
- Чистый памятник, навроде истукана, - в самое ухо шепнула ей толстушка.
Нюша с едва скрываемым отвращением поглядела на толстую шею князя, на его покатые, бабьи плечи. Савка, сидевший у борта, перехватил ее взгляд и предупреждающе мотнул головой. Нюша краешком губ улыбнулась и еле заметным кивком ответила ему.
Паром подходил к берегу. Позванивали кольца и стонали борта под напором быстрой, стремительной реки. Навстречу парому от берега отвалил другой, грузовой. У сходней стояли казаки, бабы и ожидавшие оказию солдаты.
Голицын оторвал от глаз подзорную трубу, не глядя назад, молча отдал ее стоявшему позади слуге.
- Э-эй! Лови конец, Федотка! Чаль влево! - закричал паромщик, наваливаясь на рулевое весло. Паром с мягким плеском стукнулся о мокрые темные сходни.
Паромы приходили и уходили, на берегу скапливалось все больше и больше народу. В стороне выводили коней, запрягали их в брички и телеги. Шум, говор, ржание коней заполнили берег.
Савка, улучив минуту, успел шепнуть нетерпеливо ожидавшей его Нюше:
- Сестрица, поклон тебе и еще вот что… Ежели в станице простоим два-три дня, то и повидаться надо будет…
- А как же это, Саввушка? Как он это сделает?
- Сделаем, Нюша, чего-чего, а повидаться надо. Александр Николаевич просит, пускай наберется сил, ожидает, скоро все хорошо кончится.
Глаза девушки засветились тихим счастьем. Она слабо улыбнулась и еле слышно прошептала:
- Хороший мой, ласковый да добрый… Помог бы только бог.
- Поможет, Нюша, и он, и мы поможем, - отходя, сказал Савка.
Глава 4
Станица Шелкозаводская находилась в двух верстах от переправы, и те, кто перевез свои телеги и имущество, растянувшись по дороге, медленно направились к станице.
В ту минуту, когда Голицын и его "харем" уже въезжали в станицу, Небольсин на одном из последних паромов перебрался на левый берег Терека, и сидя на обрубленном толстом пне на краю берега, размышлял о деле, которое затеял. Санька Елохин и Сеня увязали чемоданы и вещи в возок, возница запрягал коней.
- Готово, вашбродь, можно ехать, - вывел его из раздумья голос Елохина.
Небольсин поднялся и молча уселся в возок. Кучер махнул кнутом, присвистнул, и отдохнувшие кони весело рванули возок.
- Слава те господи, опять на российской стороне, - снимая картуз, перекрестился Елохин. - Я, ваше благородие, уже года три как все на татарской сторонке проживал!
- Ну? - удивился Сеня. - Неужели и к казакам не приезжал!
- Не было случая, нас все по Чечне да по лезгинам гоняли, - ответил Санька, с удовольствием разглядывая дорогу.
Лес и река остались позади. Впереди стояла пыль от колес ранее прошедших экипажей, из-за холмов уже виднелась станица.
Возок обогнал шедших вразвалку солдат, армян, остановившихся возле высокой арбы, в которой перепрягали волов. На холме, у пыльной дороги, играли босоногие казачата. Возок пронесся мимо телеги с солдатскими вещами и, легко поднявшись на холм, покатил вниз. Станица, обнесенная валом и плетеными изгородями, лежала перед ними. Дымок вился над хатами, кое-где уже зажигали огни.
У самой околицы стоял пехотный офицер с черными, лихо подкрученными вверх усами. Он держал в руках какие-то бумаги, но глаза его были устремлены вперед, в сторону приближавшейся оказии. Вдруг взгляд его оживился, блеснули белые зубы и улыбка осветила лицо.
- Александр Николаевич, поручик Небольсин! Сюда, сюда! - махая рукой, закричал он, видя, как возок сворачивает в сторону верхней улицы.
Кучер остановил коней, и Небольсин узнал в офицере своего старого приятеля еще по Моздоку поручика Гостева.
- Прокофий Ильич! Какими судьбами? - с радостным изумлением спросил он.
- По воле начальства, Александр Николаевич, - рассмеялся поручик. - Да вы не вылезайте, лучше я сяду с Сеней рядом, - взбираясь на возок, сказал Гостев и, шлепнув по плечу Сеню, спросил: - Помнишь али забыл меня, Арсентий?
- Как можно забыть, Прокофий Ильич! Такого, как вы, человека до смерти не забудешь! - осклабился Сеня.
- Ну, ладно, поговорим дома, а теперь ко мне! Я ведь вас, Александр Николаевич, уже с час у околицы поджидаю, - сказал поручик. - Сворачивай вниз, вон туда, возле церкви. Там мое жительство. Дом, не скажу, большой, обыкновенная казацкая хата, зато жареный гусь с картошкой да добрая чепурка кизлярки ожидают на столе, - пообещал Гостев.
- Да как вы узнали, что я сюда еду? - удивился Небольсин.
- А очень просто. Я ведь буду начальником оказии, которая поведет вас всех до Наура. Ну, в списках оказии я и увидел вашу фамилию. Правь налево, во-он туда, где девка через дорогу переходит, к крылечку, к крылечку подвози, - командовал он вознице.
Услышавшая голоса девушка широко раскрыла ворота, и возок подкатил к самому крыльцу, на котором усатый и в бакенбардах солдат чистил офицерские сапоги.
- Приехали! Принимай гостей, Настя, а ты, Егорыч, - обратился он к солдату, - беги в лавочку да тащи чаю, сахару да водки очищенной.
- И давно вы здесь обитаете? - спросил Небольсин.
Возок его стоял разгруженный во дворе, вещи внесли в горницу, поручик умылся, переоделся и в одной шелковой рубашке сидел за столом, накрытым белой скатертью.
Было уютно, по-домашнему.
Хозяйка, степенная казачка лет сорока пяти, внесла миску с борщом.
- Откушайте на доброе здоровье! - низко кланяясь, сказала она.
- Людей их благородия не забудь накормить, хозяюшка, - напомнил казачке Гостев и, обращаясь к Небольсину, продолжал: - Скоро полгода, как засел в Шелкозаводской. Наш батальон стоит на охране оказий и путей. - Он придвинул к гостю борщ. - Кушайте на здоровье, Александр Николаевич. А ведь я недавно у вас во Внезапной был. По казенному делу ездил.
- Как во Внезапной? И не зашли? - удивился Небольсин.
- Был. Только недолго, всего двое суток. А не зашел потому, что вас в это время в крепости не было. Вы на чечена с отрядом ходили. Зашел я в штаб во Внезапной, а там адъютант такой, больше на шпака, чем на офицера, похожий, с чудной фамилией… не то Цыпленков, не то Курочкин.
- Петушков? - догадался Небольсин.
- О-о, точно, он самый. Ну, так этот фендрик мне важно так ответил: "Поручик Небольсин в набег ушел".
- А где ночевали? Надо было прямо к Сене идти.
- Ку-уда там! - махнув рукой, засмеялся Гостев. - Этот самый Петушков вдруг ни с того ни с сего подобрел ко мне и пригласил меня вечером к князевым девкам.
- Князевым? - переставая есть, спросил Небольсин.
- Угу, - аппетитно уплетая борщ, кивнул хозяин. - Голицынским. Я и то сегодня глядел на их возы, не встречу ли, думаю, кого из знакомых. Никого.
- И как, посетили девушек?
- А как же! Вина и еще какой-то там чепухи захватили с собой. Ну, посидели мы, выпили с девушками, Петушок этот раскукарекался, разные там бламанже да пуркуа по-французски стал выговаривать, ломаться да важничать, а я подвыпил и с какой-то актеркой целоваться стал, даже сватался. "Выходи, - говорю, - за меня замуж, да едем со мной в станицу". А она, шельма, смеется. "Я, - говорит, - крепостная, не отпустит барин". "А мы твоего барина и не спросим. Увезу тебя, как чечены волоком увозят", - развеселившись, вспоминал Гостев.
- А что, Прокофий Ильич, если бы девушка та согласилась, неужели вы ее на самом деле увезли бы?
- С чистым сердцем увез бы! - горячо воскликнул Гостев. - А как же иначе? Таких слов я б, Александр Николаевич, на ветер не бросил. А разве ж это плохо, украсть из неволи человека? По-моему, дело это доброе, и, ежели б эта актерка не была дура да согласилась, давно б я ее где-нибудь здесь на хуторах прятал.
- Да как это сделать? - наблюдая за хозяином, спросил Небольсин.
- Ка-ак… - с усмешкой протянул Гостев. - А как цыган коней ворует. Ему ведь труднее. И народ кругом, и лошадь-то не понимает, что с ней делают, а тут живой человек, сам на свободу рвется.
- Ну, украдешь, а где ж спрятать девушку?
- А сховать человека еще легче, чем украсть. Здесь, Александр Николаевич, не Россия, искать долго не будут, да и казаки народ свободный, крепостного рабства не любят, с дорогой душой прикроют. Ведь они внуки Пугачева да Разина, у них свобода на первом месте. А что вас это так заинтересовало, Александр Николаевич?
- Потом скажу, Прокофий Ильич. А сейчас скажите, не было ли с вашими девушками там Нюши, тоже актерки Голицына?
- Не было. Наслыхан я о ее красоте много, но видать не пришлось. Этот самый Петушок споначалу все об ней у девок допытывал: "Где, мол, да как, да почему ее здесь нету". Ну, а потом успокоился и зачал водку пить да со всеми целоваться. А что, Александр Николаевич, или занозила она вам, эта самая Нюша, сердце? - уже серьезно спросил Гостев.
- Да, и так, что ни покоя, ни радости мне без нее нет, - глядя в глаза хозяину, сказал Небольсин.
Гостев молча и внимательно смотрел на него.
- А она как? - наконец спросил он.
Небольсин вздохнул:
- Еще сильней.
Хозяин с сочувствием посмотрел на него.
- Мечтает о детях, о тихой счастливой жизни. Ведь я ее в жены хочу взять, Прокофий Ильич! Если бы не наша встреча да не эти думы, она давно бы руки наложила на себя, - медленно продолжал Небольсин.
- Ну так в чем же дело? Зачем горевать там, где следует радоваться?
- А что же делать? - осторожно, уже зная ответ поручика, спросил Небольсин.
- А то же, что я собирался. - Гостев поднялся, приоткрыл дверь и, видя, что в прихожей никого нет, вернулся и сел рядом с Небольсиным.
- Эх, Александр Николаевич, ведь я сам из простых, солдатских детей, помню еще хорошо, как отец мой крепостным был… Кабы не отличился мой батька под Измаилом да не дали б ему за геройство прапорщика, был бы я и по сей день крепостным. - Он вздохнул и перекрестился. - Царство небесное, вечный покой Александру Васильевичу!
- Это кому ж, Прокофий Ильич?
- Суворову, отцу солдатскому. Это он произвел отца моего в офицеры и этим избавил нас от крепостного рабства. И мне, Александр Николаевич, дорого не то, что вы мне как родному и верному человеку все это рассказываете, а то, что вы, барин, дворянин и гвардеец, полюбили крестьянку, простую и хорошую девушку, что не погнушались ее черной костью, да еще в жены хотите взять. Вот этим-то вы навек купили меня. Я и раньше почитал и уважал вас, а теперь - не только вы мне друг и боевой товарищ, а роднее брата стали. Что я для вас должен сделать? - глядя прямо в глаза Небольсину, спросил Гостев.
- Сам бог послал вас. - Небольсин встал и крепко обнял Гостева. - Дорогой Прокофий Ильич, то, что вы сказали мне, я с радостью, всем сердцем принимаю. Только друг и брат мог меня понять и всей душой посочувствовать мне. А если мы братья, то и будем ими отныне и навек. Давай, брат, Прокофий, выпьем на "ты" и навсегда, где бы мы ни были и что бы с нами ни случилось, будем помнить, что у каждого из нас есть брат.
- Клянусь богом и своей честью, брат! - взволнованно произнес Гостев.
Они обнялись, крепко поцеловались и молча осушили стаканы.
- Делай, Саша, так, как я собирался: украсть надо, а то, что я буду начальником оказии, так это сам бог тебе послал.