- Тут много трудностей, - живо ответил по-казахски Джангильдин. - Плохо, - сказал он по-русски. - Момент сейчас политически острый. Я не хочу брать фураж и продукты бесплатно даже у баев. Нужны деньги. Казахи и башкиры мне верят. Я сказал: буду платить - надо платить! Я телеграфировал в центр. Центр молчит.
- Сколько надо?
- Вот рапорт.
Фрунзе прочел и написал наискось: "Отпустить через народный банк 5 (пять) миллионов авансом, под отчет, на расходы по формированию воинских частей Тург. обл. М. Ф.".
Товарищ Сиротинский, - сказал он, протягивая бумагу Джангильдину, - когда вернемся в штабной поезд, созвонитесь с самарским банком, обеспечьте срочное получение денег согласно этому документу.
- Спасибо, товарищ командующий. - Джангильдин просиял. - Я думал, кричать надо будет, объяснять долго.
- Зачем же кричать? - улыбнулся Фрунзе. - Ведь вы же делаете очень большое дело: поднимаете казахов и башкир против Колчака, на борьбу за советскую власть. Спасибо, что быстро сформировали части, особенно благодарю за конницу.
- Ай-яй, сирота будет моя конница… - Джангильдин горестно закачал головой, узкие глаза его еще больше сощурились.
- Почему сирота? - искренне удивился Фрунзе.
- Начальник штаба нужен в бригаду, политработники нужны, как без них?
Грянул общин хохот, Джангильдин громко смеялся вместе со всеми.
"Ну хитрец, - утирал слезы Кутяков, - такому и под левую руку не попадай, мигнуть не успеешь, сабелькой развалит. Ну хитрец!.."
Фрунзе, тоже смеясь, надписал резолюцию на втором рапорте, подсунутом Джангильдином, и, положив руку на его литое из чугуна плечо, любовно посмотрел ему в лицо - открытое, отважное, умное лицо настоящего батыра.
- А теперь, комиссар, пойдем на митинг, - сказал он, - а после митинга бойцы хороший концерт обещают…
Площадь у старой церкви забита народом. До чего же быстро меняются в жизни обстоятельства: еще утром с этой колокольни свирепо и растерянно огрызался пулемет белых, на площади гулко рвались гранаты, стремительными перебежками продвигались бойцы, а вот сейчас в глубокой тишине красноармейцы и крестьяне слушают докладчика. Командующий четырьмя армиями стоит на двуколке. На нем защитного цвета гимнастерка без знаков различия, глаза у него молодые, светлые, круглая короткая бородка окаймляет простое веселое лицо, фуражка военного образца - в руках.
Более часа говорил Фрунзе. Начал с того, как питерские рабочие добились в Октябре победы. Рассказал, как власть перешла к народу, что получили рабочие и крестьяне в результате создания советской власти. Как Россия вышла из войны. О первых декретах Ленина. О причинах гражданской войны. О высадке иностранных интервентов и о том, как буржуазия всего мира помогает русским помещикам и капиталистам. Просто и доходчиво даже для неграмотных бабок и древних дедов он пояснил, чего хотят белогвардейские заправилы, рассказал о положении на фронтах, о тех трудностях, с которыми встречаются войска на фронте.
- Заканчивая свой доклад, - говорил Фрунзе, - как член ВЦИКа и как член партии большевиков, от имени Советского правительства и Центрального Комитета нашей партии, поздравляю вас с первой крупной победой. За тринадцать дней боев с момента перехода наших войск в контрнаступление на отборные войска белого адмирала Колчака героическими усилиями Южной группы армий, и в первую очередь славных полков двадцать пятой дивизии товарища Чапаева, достигнуты огромные результаты. Разбиты шестой, третий и второй корпуса белой армии генерала Ханжина. Враг отброшен на восток на 120–150 верст. Освобождены сотни сел и несколько городов. Враг еще силен и коварен. Ему усиленно помогают Америка, Англия, Франция и Япония. Но все равно ничто не спасет белую армию Колчака. Каждый удар наших войск, каждое освобожденное село и кусок земли приближают нашу окончательную победу. Недалек тот день, когда красные знамена революционной армии придут на окраины земли нашей. Но надо помнить, что враг еще не добит. Еще немало усилий затратит трудовой народ России, чтобы завершить победу. Враги наши будут разгромлены. Победа будет за трудовым народом!
- Ура! Ура! - гремит на площади.
- Да здравствует товарищ Ленин! Да здравствует советская власть! - В воздух взлетают сотни шапок.
Фрунзе становится на ступицу колеса, но на землю ему спуститься не дают: десятки могучих рук, как пушинку, подбрасывают его в воздух - раз, и другой, и третий!
- Ошалели, чумовые! Отставить! Отставить! - Сиротинский и Кутяков отбивают у разгорячившихся бойцов командующего и ведут его к скамье - смотреть представление. Двуколку быстро откатывают, и зрителей от центра оттесняют - образуется площадка. Передние зрители ложатся, садятся, чтобы задним было виднее, и наконец общий гомон стихает.
На середину выходит клубный активист с белокурым чубом на лбу - Ваня-телефонист из штаба дивизии.
- Товарищи! - зычно возглашает он. - Начинаем наше представление всем на удивление. Занавеса нет, приглашаем верить на слово!
В круг живо вкатывают тачанку. К борту прибито два плаката: "Земля и фабрики - помещикам и капиталистам" и "Рабочим и крестьянам - плетка и веревка". В тачанку забирается "адмирал Колчак" - боец из агитбригады с приклеенными усами и огромными эполетами, а впрягаются в нее еще трое, наряженные соответственно под попа, буржуя и помещика. Под общин хохот они везут "Колчака" по кругу.
- Давай, давай, Петруня! - раздаются насмешливо-сочувственные выкрики в адрес "Колчака". - Гони-погоняй их в хвост и гриву, чертей гладких, когда еще на них и поездишь!..
Ведущий вскакивает в повозку и с чувством начинает декламировать:
Богатей с попом брюхатым
и с помещиком богатым
из-за гор, издалека,
тащат дружно Колчака.Радость сытым, радость пьяным,
кнут рабочим и крестьянам.
Пыль вздымая сгоряча,
тащит тройка палача.
Гремят бурные аплодисменты, а ведущий командует:
- Запевала, ко мне!
Из толпы выбирается улыбчивый худощавый парнишка, его знают, встречают возгласами, аплодисментами. "Акафист!.. Акафист давай!" - несется отовсюду крик.
- Сейчас будет объявлен и исполнен наш приговор над Колчаком, - торжественно объявляет ведущий.
Запевала влезает на тачанку, серьезнеет, откашливается и возлагает руку на "Колчака". Тот к вящему удовольствию зрителей ужимками изображает панический ужас.
- Во бла-жен-ном у-спе-нии… - низко загудел могучий, едва ли не с пароходное гудение бас.
Две старушки в первом ряду дружно крестятся. "Колчак" в страшных корчах ежится и испускает дух. Взрыв восторга колеблет ряды зрителей.
- Вечный покой подай, го-споди! - плывет низкий печальный голос.
Старушки снова усердно крестятся.
- Сибирскому Верховному правителю, его высокопревосходительству, - повышая тон, поет боец, - белому адмиралу Колчаку со всей его богохранимой паствою, чиновниками, золотопогонниками и всеми его поклонниками, прихлебателями веч-на-я, ве-е-е-чна-я па-амять!
- Вечная память, веч-на-я па-мять, ве-е-е-чная па-а-мять! - дружно грянула сотнями голосов масса бойцов.
Растерявшись, старушки крутит головами во все стороны.
Кутяков наклоняется к Джангильдину и кричит ему на ухо:
- Чапаев сильно уважает этот акафист!
- Ага! - сияет тот и дружески шлепает Кутякова по колену. Кутяков жмет его ладонь, твердую, как железо, оба радостно смеются, глядя друг на друга.
А запевала торжественно провозглашает:
- Всем контрреволюционерам, имперьялистам, капиталистам, разным белым социалистам, эсерам-карьеристам, монархистам и прочим авантюристам, изменникам трудовой России, от утра и до ночи, - он замахивается на "попа", "буржуя" и "помещика", они падают "замертво" наземь, - всей подобной сволочи, - бас набирает нечеловеческую силу, - ве-е-ечная, ве-е-ечная па-а-а-мять!
- Ве-е-ечная, ве-е-ечная па-а-а-амять! - согласно подхватывают все бойцы. Мгновение - и тишина раскалывается криками и аплодисментами.
- А сейчас будет русская плясовая! - объявляет ведущий. "Поп" и "буржуй" укатывают "Колчака", и на середину круга выходит боец с гармонью и в косоворотке, за ним другой боец - в сарафане, с платочком. Он жеманится, изображая красную девицу, и старается незаметно поправить грандиозных размеров тряпичную начинку на груди - "бюст". Декораторы снаряжали его от всей души. Восторгу зрителей нет предела, комментариям - один другого хлеще - нет конца.
Вдруг "девица" задрала подол, достала из брючного кармана платок и трубно высморкалась. Грохнул совсем уж отчаянный хохот, многие, визжа и вытирая слезы, в полном изнеможении садились на корточки. "Девица" непонимающе огляделась и, хлопнув себя "в прозрении" по бедрам, хриплым, прокуренным голосом произнесла:
- Извиняюсь, добрые граждане и товарищи! Совсем забыл, што бабу играю!
- Михаил Васильевич, - осторожно тронул Сиротинский за плечо смеющегося командующего, - срочная шифровка.
Фрунзе незаметно выбрался из толпы и направился к штабу…
- Дело непростое, Михаил Васильевич, - сказал Куйбышев, - читайте.
- От Новицкого? Ну-ка. "Только что получено агентурное сообщение от подпольного ревкома Уфы о выделении резервного корпуса генерала Каппеля и особого украинского полка им. Шевченко в район Белебея. Согласно полученным данным, за достоверность которых ревком ручается, генерал Ханжин принял решение нанести нам контрудар на Бугуруслан - Бузулук, в тыл и фланг нашей ударной группе"… Так, так, так… Молодцы подпольщики. Это подтверждает данные нашей разведки о подходе к Белебею одного полка Каппеля. - Фрунзе развернул карту. - Интересно может получиться. Ну что ж, спасибо этому дому, пойдем к другому. В путь, Валерьян Владимирович: завтра утром мы должны быть в Бузулуке. Товарищ Сиротинский, вызывайте Кутякова и Джангильдина. Надо попрощаться…
Утром следующего дня в Бузулуке, в полевом штабе Южной группы, состоялось совещание, на котором Фрунзе смело предложил немедленно повернуть три дивизии на Белебей: 25-ой развернуться на сто восемьдесят градусов и ударить по Белебею с севера, 31-ой повернуться на девяносто градусов - одновременно нанести по нему удар с запада, 24-ой дивизии нацелиться на Белебей с юга. Маневр сложный, но возможный, а для корпуса Каппеля, оказавшегося неожиданно атакованным сразу с трех сторон, - гибельный.
- Да, его превосходительство Ханжин не лыком шит: все время стремится к хитрым маневренным действиям, - заметил Новицкий. - Но я гляжу, силы свои разбрасывает. На этом мы его и возьмем. Каппель окажется в западне.
- Федор Федорович, дело нашей с вами чести так сочетать движение дивизий, чтобы к Белебею они подошли одновременно, - очень серьезно сказал Фрунзе. - В результате мы разгромим Каппеля, погоним его и на его плечах ворвемся в Уфу. Засиделся там генерал Ханжин!
Новицкий кивнул, задумчиво и сосредоточенно глядя на карту.
- Товарищ командующий, - в дверях стоял взволнованный адъютант, - срочная телеграмма из штаба фронта.
Фрунзе прочел телеграмму и, что было с ним чрезвычайно редко, бросил ее на стол, выругавшись шепотом.
- Черт знает что! Это же срыв всего и вся! - Он быстро зашагал вдоль вагона. - Прочтите!
Куйбышев распрямил листок и прочел вслух: "Получением сего 5-я армия и приданные ей 25-я и 2-я дивизии переподчиняются мне для действия в северо-восточном направлении против Северной армии Колчака вместе с 2-й и 3-й нашими армиями. Комфронтом Самойло".
Все были ошеломлены. Воцарилось молчание. Поскрипывали лишь сапоги Фрунзе, который стремительно ходил взад-вперед.
- Что ж, будем опротестовывать? - спросил Куйбышев.
- Приказ нелеп в высшей степени, - нервно заметил Новицкий.
- Значит, сделаем так, - Фрунзе энергично подошел к столу, - вариант поворота на Белебей начнем осуществлять немедленно. Приказ на новый маневр прошу отослать тотчас же, пометив его, - он глянул на часы, - семью часами утра, на три часа раньше получения приказа Самойло. Федор Федорович, под вашу личную ответственность - срочно передать приказ прежде всего Чапаеву. Все последствия беру на себя.
- В думаю, мы с Валерьяном Владимировичем полностью разделяем вашу ответственность, - откликнулся Новицкий.
- Да, в данной обстановке согласиться с этим приказом - значит прежде всего попасть под удар свежих сил Каппеля. Я буду телеграфировать Ленину, - добавил Куйбышев.
- Хорошо. А я сейчас же телеграфирую комфронтом о том, что выезжаю к нему за невозможностью исполнить приказ. На время поездки в штаб фронта оставляю своим заместителем вас, Федор Федорович. - Фрунзе еще раз прошелся по салону. - Постараюсь убедить Самойло в ошибочности его решения.
- Эх, Михаил Васильевич, все это старые добрые традиции царской армии, - горестно покачал головой Новицкий. - Я думаю, что в данном случае Самойло, как человек здесь новый, просто еще не уяснил обстановки и его, конечно, можно будет переубедить - ведь он военный человек и не может не понимать, что такое угроза каппелевского удара. Ну, а пока будем осуществлять военно-дипломатическую операцию - переносить час рассылки утреннего приказа. Разрешите приступить к выполнению?..
"Что стоит за приказом Самойло? - думал Фрунзе, подставляя голову теплому ветру, который бил в ветровое стекло и, ослабев немного, яростно трепал волосы командующего, устроившегося на заднем сидении мощного "фиата". - Кому нужно сорвать успешно начавшееся наступление? Очевидно, тому же, кто столь грубо, беззастенчиво и торопливо устранил Каменева, когда он начал нам помогать… О эта крупная игра мелкого самолюбия! Сорвать удачное наступление, скомпрометировать его и тем самым реабилитировать себя: мы-де говорили, что контрудар Фрунзе - авантюра, "удар перочинным ножиком в бок слону" - вспомнилось ему, говорили, что лучше отойти за Волгу. Говорили!.. И вот из-за воистину ничтожной борьбы в защиту собственного престижа, собственного авторитета ставится на карту жизнь тысяч и миллионов людей, судьба самой революции! Но где в таком случае граница между стремлением возвести любыми средствами собственное "я" на пьедестал непогрешимости и - предательством? Между тщеславием и изменой общему делу? Не вижу! Нет! Не выйдет этот преступный номер, есть коммунисты в Реввоенсовете, есть ЦК, есть Ленин. Поборемся, граждане честолюбцы!.."
- Какие такие приемные часы на фронте? - услыхал Самойло гневный, презрительный голос в соседней комнате. - А ну-ка идите и доложите, что прибыл командующий Южной группой и требует пропустить его для срочного разговора с командующим фронтом!
В ответ зажурчал голос адъютанта, убеждавшего, что командующий фронтом уже отдыхает, что он…
- Выполняйте мой приказ, да поживее, гневно перебил адъютанта Фрунзе.
Самойло поморщился: ну и времена! Бывший каторжник, студент-недоучка, никакого представления о военном искусстве, а вот - придется принимать… Ленин его ценит, Гусев стоит за него… Был комиссаром огромное военного округа… Совсем неясно, как себя вести, если б не недавняя телеграмма Троцкого: "Совсекретно. Симбирск. Командующему Восточным фронтом Самойло. Имеем твердое намерение снять Фрунзе. Намечен назначением Ольдерогге. Задерживается подписью у Ленина. Не церемоньтесь первым. Проводите намеченную линию. Предреввоенсовета Л. Троцкий".
С Троцким Самойло познакомился на переговорах в Бресте. Очень энергичный и влиятельный человек этот Троцкий: не дрогнув, нарушил директиву Ленина. Очень влиятельный человек. Предреввоенсовета…
Вошел адъютант, высокий холеный брюнет:
- Товарищ командующий, Фрунзе прет, как бык, мне его не удержать…
Самойло поудобней устроился в постели, подтянул одеяло к подбородку:
- Ну ладно, зови вояку. Надо с ним наконец разобраться, ишь, какие телеграммки присылает: "За невозможностью исполнить приказ…"
Фрунзе вошел, вытянулся по-строевому у дверей:
- Здравия желаю, товарищ командующий!
- Да, да, здравствуйте, здравствуйте… - Самойло смотрел на него, не предлагая сесть. - А вы, голубчик, возмужали. Кажется, год я вас не видал?
- Только крайне острое положение на фронте вынуждает меня беспокоить вас. Сегодня утром я прочитал вашу директиву. Должен сознаться, что она ставит войска нашей группы в трудное положение, потому что не учитывает реальной ситуации и развития событий на фронте.
- Это вы мне? - Самойло иронически поднял брови.
- Без Пятой армии и приданных ей двадцать пятой и второй дивизий мы не сможем завершить разгром армии Ханжина. Напротив, под угрозой окажутся все достигнутые успехи, и мы вновь начнем отходить к Волге.
- Все? - И, не давая ответить, Самойло начал говорить скучным, поучающим тоном, каким твердят школьникам прописные истины: - Ваш контрудар уже завершен. Достигнут кое-какой тактический успех. Хорошо. Большего нам не надо. Главкомом и предреввоенсовета перед нами поставлена сейчас задача: разгромить Северную армию Колчака. Именно там решается судьба Урала и Сибири. Поэтому я и забираю у вас то, что необходимо для операций на севере… И вообще, нам, военным, здесь и выше, - он указал пальцем на потолок, - совершенно очевидна ненормальность положения у вас, в Южной группе: дивизии и бригады перемешаны, как овощи в салате "Оливье". Абсурд, неупорядоченность!
- Я не могу с надлежащей компетенцией судить о салате "Оливье", - глаза Фрунзе сверкнули, - но относительно перемешивания бригад и дивизии сказать могу твердо: если бы я не составил ударной группы из надерганных мной из Туркестанской и Четвертой армий частей, то, вероятней всего, мы с вами сейчас не имели бы возможности разговаривать в этом уютном особняке!
Самойло рассердился не на шутку:
- Вашим протестом и вашим приездом я крайне возмущен! Вы находитесь на военной службе, сударь, а не на митинге! Исполнение приказа вышестоящего начальника - важнейший закон дисциплины, без этого армия разваливается. Еще раз требую немедленного исполнения моего приказа и вашего срочного выезда к войскам. За попытку невыполнения приказа на первый случай объявляю вам строгий выговор! Всё! Можете идти!
Скулы у Фрунзе покрылись красными пятнами, ногти сжатых пальцев вонзились в ладони. Какое-то мгновение отдаляло его от необузданной вспышки ярости. "Но нет, господа честолюбцы! В борьбу самолюбий вы меня играть не заставите!" Он передохнул и спокойно спросил:
- Действительно ли вы, товарищ командующий, полагаете, что возможен разгром Колчака без поражения главной его армии генерала Ханжина?