Конечно, он не только пел псалмы в любимом аббатстве Сен-Дени, не только размышлял о Господе и мечтал служить Ему. Он был молодым человеком во плоти и крови и время от времени его посещали видения, которых он боялся и которые так жадно манили за собой. Юный Людовик понял все разом. В этих видениях он видел ее - прекрасную, нежную, чувственную; с блестящими синими глазами и лукавой улыбкой, с гордо поднятой головой и осанкой богини из античных сказок.
А когда взгляды их пересеклись, он вспыхнул и опустил глаза. Людовик не видел, как загорелись щеки у девушки, - она оказалась взволнована не меньше. Сидя бочком в женском седле белоснежного скакуна, среди сотен придворных, герцогиня приближалась к нему - судьба, загадка, возможно, его счастье…
У ворот собора Святого Андрея две свиты, принца и герцогини, сошлись вплотную. И два юных существа, оказавшись лицом к лицу, поклонились друг другу.
- Я рада нашей встрече, принц, - опуская глаза, почтительно проговорила Алиенора. - И да ниспошлет Господь вам счастье и удачу.
- И я бесконечно рад нашей встрече, герцогиня, - проговорил он. Голос, полный трепета, выдал его. - Вы прекрасны…
- Охотно верю вам, ваше высочество, - неожиданно смело улыбнулась она. - Мне об этом говорят так часто! - Гордо подняв голову, она огляделась по сторонам: придворные на коленях просили ее быть скромнее с наследником французского престола. - Разве нет, мои добрые вассалы?
Людовик смутился еще сильнее, хотя взглядом пожирал лицо девушки, ее шею, плечи, стиснутые ярко-красной парчой, пока небольшую, но высокую грудь. Видение, да и только! Юная герцогиня взволновала всех аристократов, прибывших с ним.
Первый разговор будущих супругов оказался коротким: за женихом и невестой следили, отмечали каждое движение, каждый взгляд. Их развели очень скоро - будет еще время наговориться! Вся жизнь впереди!
3
Еще с утра кафедральный собор Святого Андрея обступила многотысячная толпа, она же запрудила улицы. Потом приехала многочисленная стража, растолкала горожан, разбив их на два лагеря и создав крепкое оцепление. По этой дорожке и проехала к воротам собора свадебная процессия, где жениха и невесту торжественно окружали первые аристократы Франции и Аквитании, а за ними ехали рыцари, оруженосцы и пажи.
Людовик был горд за невесту, и румянец не сходил с его худощавых щек. Потом они вошли в храм, где на укрытом красным бархатом возвышении, у алтаря, их поджидал епископ Бордо Жоффруа дю Лору. Здесь, под высокими сводами, смело гуляло эхо и причудливо преломлялись лучи солнца, проникая через разноцветные витражи.
Два юных создания в тишине торжественно замершего собора поклялись любить друг друга вечно - и тотчас их, на радость подданным, обвенчали. А когда под колокольный звон они вышли из ворот собора под яркое южное солнце, наступая в цветы, народ заревел тысячами голосов - отныне север и юг Франции становились единым королевством, чья мощь обещала быть незыблемой, а будущее - воистину державным.
Прямиком из собора молодых проводили в пиршественную залу дворца Омбриер, усадили во главу стола. Сотни аристократов расселись следом соответственно древности рода и приближенности к венценосцам.
Щедрый пир ожидал гостей. И все глотали слюни, с жадностью разглядывая жареных оленей и кабанов, каплунов и фазанов, форель, сыры, вина, соусы, хлеба, фрукты и сладости.
Вошли сотни слуг, держа миски с водой, с полотенцами через плечо, аристократы омыли руки и нетерпеливо устремили взгляды на великого сенешаля Аквитании - главного распорядителя любого торжества. На крутах и тамбуринах заиграли менестрели, спрятавшиеся на галереях, и сенешаль дал добро поднять первый тост за молодых.
Долгожданный пир начался…
…Молчаливому Людовику кусок в горло не лез - присутствие рядом юной женщины, неожиданно ставшей его женой, бесконечно смущало принца, заставляло сердце его трепетно сжиматься. Голова кружилась. Людовик только и думал: "Отныне она - моя жена. Отныне она - моя…"
- Почему вы не едите, мой любезный господин? - спрашивала его Алиенора. - Вы не голодны?
От слов "мой любезный господин" его бросало в жар, затем в холод и вновь в жар.
- Это все долгая дорога, моя любезная госпожа, - отвечал Людовик. - Она всех нас измотала порядком…
Алиенора ловила его взгляд и обворожительно улыбалась:
- Судя по вашим рыцарям, этого не скажешь. Вон как они уплетают блюдо за блюдом. Съешьте хотя бы цыпленка, вон того!
Она щелкала пальцами, на которых переливались дорогие перстни, и через несколько мгновений паж укладывал на край тарелки принца еще и запеченного цыпленка - поверх оленины и ножки каплуна.
- Благодарю вас, - отвечал Людовик заботливой супруге.
- И не пренебрегайте нашими соусами - они лучшие во Франции. Все специи нам доставляют из Испании и Марселя. Уверена, в Париже такого вы не пробовали! - Все это она говорила, высоко подняв голову и глядя на пирующих, лишь мельком бросая взгляды на безжизненные руки и профиль стеснительного супруга. - А еще лучше начните с красного вина с медом и корицей. Оно разбудит ваш аппетит и сделает вас решительнее!
Молодые люди еще не успели привыкнуть к лицам друг друга, и потому при первой возможности каждый старался посмотреть на своего суженого. Нечаянно ловя взгляд девушки, Людовик вспыхивал до корней волос, рдел, как мак, и быстро опускал глаза.
"Да он уже влюблен, - с улыбкой размышляла Алиенора. - Будущий король без ума от меня…"
Она вздыхала и тоже опускала ресницы. Смотрел на принца и Сугерий, но с тревогой. Он словно уже ощущал скорую опасность, грозившую его воспитаннику. Опасность, которую представляла для него эта совсем еще юная девочка…
Герцоги Аквитании страстно любили не только войну и охоту, но поэзию и музыку. И с радостью привечали под сводами своих дворцов сладкоголосых поэтов - избранных трубадуров.
- Маркабрюн! Маркабрюн! - когда распорядитель объявил гостям, что стоит внять голосу искусства, захлопала в ладоши Алиенора. - Госпожа просит, нет - требует ваших волшебных песен!
Прославленный гасконец Маркабрюн, любимчик покойного Гильома Аквитанского, слагал стихи о запретной любви. Он вышел в красном парчовом кафтане и синей квадратной шапочке, низко поклонился госпоже, подчеркнуто-уважительно - новому господину и только потом - всем гостям. И все это проделал он под оглушительные аплодисменты аквитанцев. Разрумянившаяся, едва сдерживая самую радушную улыбку, Алиенора своевременно ответила трубадуру легким поклоном. Ее чувства не укрылись от Людовика, и сердце сжалось у наследника французского престола. В груди его уже что-то томительно горело и рвалось наружу. Никогда раньше он еще не испытывал подобного чувства!
Это была самая обыкновенная ревность…
Людовик с негодованием наблюдал, как певцу расторопные слуги уже подносили, точно скипетр - царю, виолу; ставили табурет на возвышенности в глубине залы, точно приглашали на трон; под левую ногу подкладывали приступку - разве что сапоги ему не целовали!
Заняв место, Маркабрюн провел пальцами по струнам. О, как звучал его инструмент! Воистину его виола одурманивала и соблазняла, сердце отравляла сладким ядом! Людовик, неискушенный юноша, любой музыке предпочитавший церковные псалмы, взывающие к миру высокому и строгому, никогда и не думал, что струны мирского инструмента могут быть так коварны, беспощадно пленительны и опасны!
И едва они зазвучали, еще ярче вспыхнули глаза его жены - юной принцессы Аквитанской… Поймав этот блеск, Людовик дотянулся до серебряного кубка и залпом выпил его.
- Он прекрасен, правда?! - слушая музыканта, искренне спросила она, даже не глядя на мужа.
Но ответа не дождалась. Впрочем, он был ей и не нужен. Людовик гневно обернулся на пажа, который был немногим младше его, - тот испуганно побледнел и немедленно наполнил серебряный сосуд. И Людовик осушил второй кубок. А за ним - третий. Но Алиенора, до того так заботившаяся об аппетите новоиспеченного мужа, даже не заметила его неожиданно вспыхнувшей жажды…
…Солнце давно зашло. Шумную залу освещали чадящие факела, масляные лампы в нишах и люстры на цепях. Первый день пира шел на убыль. Гости были пьяны и веселы. Все еще весело звенели виолы и тамбурины. Собаки зевали и закрывали глаза, подставляя лапы забегавшимся слугам.
- Он больше похож на монаха, чем на счастливого мужа, не так ли? - сидя в кругу захмелевших аквитанских сеньоров, в ярком кафтане с золотой цепью на груди, усмехнулся Жоффруа де Ранкон. - Этот юнец, наш будущий король…
Гуго де Лузиньян и Сельдебрейль, друзья детства его и Алиеноры, улыбались. Рыцари знали: их приятель де Ранкон сразу невзлюбил Людовика Французского!
Впрочем, как и большинство молодых южан…
А сердце Людовика тем временем больно сжалось. Он увидел, как к аббату Сугерию подошел воин в походном кафтане, при мече, и что-то зашептал ему на ухо. Аббат Сен-Дени немедленно поднялся из-за стола и направился к своему господину.
Еще через пять минут, отведя дрожавшего принца в покои, Сугерий сказал:
- Крепитесь, Людовик, и будьте мужественны. Случилось великое горе - ваш батюшка, Людовик Шестой, скончался.
Губы юноши дрогнули, задрожал подбородок, глаза точно ослепли. Целиком занятый мыслями о юной Алиеноре, он совсем забыл, что в далеком Париже умирает его отец - дорогой ему человек!
- А теперь слушайте меня внимательно, - строго проговорил Сугерий. - Великая забота с этого дня лежит на ваших плечах. Отныне вы - король и повелитель самой большой в Европе страны. - Сугерий вытащил из складок своей рясы платок и промокнул глаза юноше. - От вашей слабости или силы будет зависеть благополучие Франции. Слезы на вашем лице могут появиться только во время молитвы. Рыцарский меч в руке, справедливость в сердце и мудрое слово в устах - отныне единственный ваш закон. Так жил ваш отец, Людовик Шестой, храни Господь его душу, и так завещал жить вам. Мы должны как можно скорее покинуть Аквитанию и вернуться домой. А теперь ступайте к своей королеве, и да благословит вас Господь!
Людовик вошел в пиршественную залу на ватных ногах. Так неуместен был сейчас этот праздник, так беспощаден к его чувствам!
Но он справился с собой - нашел силы.
- Вы не откроете мне тайну, зачем вас вызывал этот серьезный человек? - игриво спросила Алиенора, когда ее муж сел в свое богатое кресло и пажи вновь захлопотали вокруг него. - Он был так хмур, да и вас расстроил, мой любезный принц…
Ком горечи утраты стоял в горле юноши, но он никогда бы не посмел проявить слабость перед своей избранницей!
- Отныне вас будут именовать "ваше величество", моя драгоценная госпожа. Такова открытая мне только что тайна. Вы - королева Франции, а я - ее король.
Он заглянул в изумленные глаза жены, и первый раз в жизни не пожалел о том, что этот жребий выпал на его долю. Такого подарка ей не смог бы сделать ни один Маркабрюн или другой выскочка, каким бы сладкоголосым он ни был!
4
Юношу и девушку, заботливо переодев в домашнее, проводили в дальние покои дворца. Целая процессия с факелами сопровождала их. Людовик и Алиенора трепетали, но не подавали виду. Спальничий строго оглядел комнаты. Служанки, взбивавшие перину и подушки в спальне, опустив глаза, не смея взглянуть в лицо господам, бочком выскочили в коридор. Сюда же избранные пажи доставили на серебряных подносах яства - жареных перепелов, оленину, хлеб и овощи, сладости, а также вина. Не исключено, что молодожены решат подкрепиться среди ночи, в промежутках между любовными утехами.
Наконец их оставили вдвоем.
Людовик огляделся. В обеих комнатах все сплошь покрывали ковры. Горели дрова в камине, свечи в медных подсвечниках и в люстрах. Здесь, в первой комнате, поднимались нехитрые буфеты с дорогой посудой, по углам стояли сундуки, вокруг крепконогого стола - резные кресла, а во второй… Там, через дверной проем, была видна высокая, в половину человеческого роста, кровать. У кровати возвышалась лесенка. Под кроватью мутно поблескивали медью два ночных горшка. Над ложем нависал грозовой тучей тяжелый балдахин. Одеяла, отвернутые наполовину, приглашали юных хозяев возлечь.
Сердце юноши стучало, как молот.
- Выпьете вина? - спросил он.
- Глоток, может быть…
- А меня мучает жажда, - стараясь казаться смелым, сказал Людовик.
- Хотите стать похожим на тех наших сеньоров, что во время каждого пира валяются под столами и целуются с борзыми? - пошутила Алиенора.
Ее глаза сейчас горели ярче прежнего. Она не позволила ему утолить жажду - взяла мужа за руку.
- Идемте же, - сказала она.
Ее прикосновение было горячим, обжигающим.
Они вошли во вторую комнату, где тоже был растоплен камин, но поменьше. Людовик сам не успел заметить, как оказался лицом к лицу со своей юной и такой желанной супругой.
- У вас когда-нибудь это было раньше? - спросила она. - Я о любви…
- Нет, - честно признался он.
В ее взгляде читалось недоверие:
- Но мне говорили, что юношей-принцев перед браком учат опытные женщины двора…
- Я готовил себя к другой жизни, - опустив глаза, пробормотал он, - все случилось так скоро…
- Но теперь все изменилось, правда?
- Да, - кивнул он. - И я рад этому, моя госпожа.
Алиенора обняла его и поцеловала в губы. Ее дыхание было горячим и сладким. Никогда он не испытывал ничего подобного. Жар и пламя уже охватывали его тело. Девушка положила руки юноши на свои плечи - это был призыв. И Людовик, сам не ожидая от себя, потянул вниз парчу с ее плеч. Круглые и чистые, они золотились в неярком свете огня. Она помогла ему, и платье упало к ее ногам. Людовик боялся взглянуть на нее - всю…
- Посмотрите же на меня…
Это было сложно, но он преодолел волнение. Грудь, живот, бедра - все светилось золотым сиянием. И столько тепла тянулось к нему от нее…
Они уснули глубоким сном только на рассвете - уснули мужчиной и женщиной. И проснулись к полудню счастливыми молодыми людьми.
Королем и королевой.
Именно такими за пиршественным столом их и встретили придворные на следующий день. Именно таким увидел соперника Жоффруа де Ранкон. И каждый вельможа заметил, как изменился скромный юнец, которого они увидели накануне. Как гордо он держал голову, каким взглядом одаривал свою жену. И как она смотрела на него. Не было больше в ее глазах обычного легкого кокетства. Она смотрела соблазнительно по-женски, истинной хозяйкой, госпожой. Теперь им, их слугам, пришлось опустить глаза.
Вот когда Людовик, смело оглядев присутствующих за столом, лихо выпил до дна свой кубок.
- Теперь этот мир принадлежит нам, - негромко, но с достоинством сказал он, с чувством сжав пальцы юной женщины, - вам, прекрасная Алиенора, и мне.
5
Через три дня они выехали из Бордо, по дороге короновались в Пуатье - любимом городе герцогов Аквитании и уже полноправными государями устремились к Иль-де-Франсу…
Приказав не следовать за ними по пятам, молодожены верхом на лошадях вырывались вперед своего грозного войска. Армия вассалов с улыбками следила за милующейся парочкой. Надо же, как распорядилась судьба, думали они, случай оказался воистину счастливым!
А молодые супруги все дальше уносились по зеленым полям в сторону Луары. Людовик оделся в аквитанские тона, яркие и светлые, чтобы не отставать от Алиеноры. Она, ловкая наездница, в пышном алом платье и пунцовом берете со страусовыми перьями, сидевшая бочком в седле, была самой грацией!
- Я люблю песни трубадуров, как мой дед и отец, а что занимает вас, мой милый Людовик? - на скаку спрашивала она мужа.
- Вы, Алиенора! - смело отвечал он.
- А если серьезно? - разрумянившаяся, вновь интересовалась юная королева.
- Серьезнее не бывает!
Они сбавляли темп, и лошади их, черная и белая, шли ноздря в ноздрю. Людовик и Алиенора познали друг друга как мужчина и женщина, но сколько им теперь нужно было обсудить, отыскать общего, чтобы стать воистину близкими людьми!
- Я немало потратил времени на изучение семи свободных искусств, - деловито сообщал Людовик. - Я изучал арифметику, геометрию, астрономию и музыку. Церковную, - добавлял он. - Но не менее наук естественных я любил и науки духовные: грамматику, риторику и диалектику. - Людовик был серьезным, когда объяснял все это Алиеноре, и ей нравилась его серьезность - умный муж, да еще желанный, всегда вызывает уважение. - А еще с отцом Сугерием мы много занимались теологией. Вот что превосходит все остальное!
- Но вы же и меня научите всему, чему научились сами, не так ли, мой благородный Людовик?
- Конечно! - с радостью отвечал он.
"Господи, - думал юноша, глядя на свою наездницу, пытаясь поймать взгляд ее сияющих синих глаз, - добрый Сугерий был прав, тысячу раз прав! У нас теперь вся жизнь, чтобы говорить друг с другом! Вся жизнь…"
Супруги то разъезжались, пересекая пестрые от цветов луга, то вновь сближались.
- О чем вы думаете, Людовик? - улыбаясь, громко спрашивала она.
- О вас, сердце мое!
Что тут скажешь, эти двое просто не могли надышаться обществом друг друга. Несколько дней, и тем паче ночей, перевернув всю жизнь молодых людей, отныне с избытком переполняли их.
- Я люблю вас, Алиенора, и я счастлив!
И белоснежная лошадь уносила ее вперед, а он, вторя супруге, пришпоривал гнедого коня и во весь опор пускал его следом.
Выглядывая из окошка повозки, Сугерий вздыхал и улыбался, наблюдая за этой картиной. Лишь иногда забота и ведомые только ему думы тенью проходили по лицу настоятеля аббата Сен-Дени. Королевство, о котором он так заботился, оказалось в руках детей!
Одно радовало - влюбленных в жизнь…
В конце августа супруги въехали в Париж. Земля Франции с нетерпением дожидалась ту, которой много будет дозволено судьбой! Людовик и Алиенора остановили двух своих коней, вороного и белоснежного, у ступеней дворца на острове Сите. Юный король спешился первым. Ординарцы поднесли ствол оливы к коню ее величества. То был древний ритуал Капетингов, да и дереву был не один десяток лет! Протянув руки, Людовик осторожно поймал свою жену за талию - и ее сапожки коснулись древа священной оливы.