- Замечательно, господин министр. Я успел полюбить Германию, хотя, не скрою, здесь нелегко выполнять обязанности посла.
- Долг есть долг,- Нейрат выжидательно наклонился.- Я знаю только один способ покончить с трудностями.
- Какой же?
- Сделать вид, что лично нас они не касаются.
- Замечательно,- Додд вежливо улыбнулся.- К сожалению, этот превосходный рецепт не подходит для данного случая... В Соединенных Штатах убеждены в намерении Германии начать войну, а это, как вы понимаете, затрагивает каждого американца.
- Досадное недоразумение, господин профессор, смею заверить. Никаких шагов в этом направлении Германия не предпринимала. Мы, как и все, конечно, вынуждены заботиться о своей обороне. Вы только посмотрите, что делают итальянцы! За каких-нибудь три месяца Муссолини удвоил свои вооруженные силы. А как вам нравится его недавнее заявление? Он же призывает окружить нас враждебным кольцом государств! - в голосе Нейрата звучало почти непритворное возмущение.- Обвиняет Англию и Францию в том, что они медлят объединиться с Италией в антигерманском блоке.
- В самом деле? - Додд выразил слабое удивление.- Я, признаться, полагал, что увеличение итальянской армии связано с операциями в Африке. Призывы к войне в Европе исходят из другого источника.
- Я догадываюсь, на что вы намекаете, но это ошибка. Как бы там ни было, в ближайшие несколько недель будет достигнуто общее мирное соглашение.
Додд понял, что Нейрат подразумевает предстоящую конференцию Лиги Наций.
- И уже имеется проект? Хотя бы приблизительный?
- Мы стремимся к прочному миру,- ушел от прямого ответа министр.
- Но позвольте, ваше превосходительство,- решительно возразил посол.- Пока создается впечатление, что все немцы только и думают о войне. Я не говорю о парадах. Но любые публичные демонстрации проходят в полном военном снаряжении. Только и слышно, что об аннексии Австрии, Нидерландов. Вы претендуете на некоторые районы Чехословакии, Швейцарии, наконец, Польский коридор. Широкое распространение получили карты, которые недвусмысленно свидетельствуют о территориальных претензиях. Согласитесь, что это внушает серьезные опасения и никак не вяжется с мирными заверениями.
- Подобную продукцию производят совершенно безответственные лица.
- Но она распространяется по всей Германии. Такие карты можно увидеть повсюду: в гостиницах, на вокзалах, в витринах магазинов...
- Вот вам лишнее доказательство, господин профессор, что правительство не вмешивается в волеизъявление граждан. Каждый имеет право отстаивать свои взгляды. К официальной политике это не имеет отношения.
- Однако на картах значится имя господина Геринга. Разве он не входит в правительство?
- Вы, безусловно, правы,- Нейрат устало провел рукой по лицу.- И все же, поверьте, приведенные нами факты не имеют ничего общего с нашей внешней политикой.
- Не смею сомневаться в ваших добрых намерениях, господин министр. К сожалению, благие пожелания слишком часто расходятся с очевидностью. Весь цивилизованный мир убежден в том, что Германия намерена вернуться к своей старой захватнической политике. Откровенные притязания на пограничные области, где живут люди, говорящие по-немецки, красноречиво свидетельствуют об агрессивных намерениях.
- Меня самого тревожат воинственные разговоры и настроения,- озабоченно закивал Нейрат.- Лично я не состою в партии. Вам это, конечно, известно.
Очевидное смущение министра, его виновато-просительный тон словно бы взывали о пощаде. Додд счел возможным снять напряжение.
- К этому тому,- он показал глазами на подаренную книгу,- следовало бы добавить еще двадцать, но я, признаюсь, побоялся взять с собой такой груз. Позволите прислать в вашу канцелярию?
- Вы очень любезны. Я с удовольствием прочитаю. Не зная прошлого, трудно планировать завтрашний день.
- Совершенно с вами согласен. Исторический опыт позволяет предвидеть опасности. Человеческая природа остается неизменной, господин министр.
Додд с горечью лишний раз убедился в том, что ничего, в сущности, нельзя изменить. Нейрат, как, на- верное, и другие чиновники старой школы, превосходно понимает, чем чреват авантюристический курс Гитлера. Возможно, они и пытались на первых порах отстаивать более умеренную точку зрения, но в конце концов капитулировали перед маниакальной волей.
Посол откланялся, так и не получив никаких разъяснений.
Без четверти семь Додд надел шляпу и собрался спуститься вниз, чтобы тем же манером доехать до "Ад- лона", но вынужден был вернуться на телефонный звонок.
- Я уже на месте,- сообщил Яков Суриц,- и буду рад видеть вас.
Выругавшись про себя, посол положил трубку.
- Что случилось? - осведомилась миссис Додд, увидев расстроенное лицо мужа.
- Не понимаю, зачем понадобилось звонить? Считай, что тайная полиция уже зафиксировала мой визит к коварному коммунистическому послу.
- Я же предупреждала!
- Наверняка он допустил промах без всякого умысла. Досадная беспечность.
- Плевать я хотела на гестапо! - вдруг рассердилась американка, употребив несколько энергичных слов.- Иное дело, как отнесутся в Вашингтоне... Противники Рузвельта уже причислили тебя к красным.
- Фашиствующие хулиганы! - посол гадливо поморщился.- Я выполняю свой долг. Надеюсь, что в госдепартаменте это понимают. А на всякую мразь, ты права, Мэгги, надо плевать... У меня нет иной возможности увидеться с русским... Все сторонятся его, как зачумленного, а на официальных завтраках и обедах он почти не бывает. Можно подумать, что это его вполне устраивает. Такой утонченный, образованный господин и вдруг такой робкий... Хинчук вел себя несколько иначе.
Поскольку надобность в конспирации отпала, Додд приказал шоферу расчехлить флаг и ехать прямо на угол Унтер-ден-Линден и Вильгельмштрассе. Ворота роскошного особняка были гостеприимно распахнуты.
Минут пять ушло на обмен любезностями. Суриц одобрительно отозвался о речи Рузвельта, а Додд похвалил золоченую мебель и картины старых мастеров.
- Я потому и увлекся историей, что слишком люблю старину,- зашел он издалека.- Людьми делает нас неразрывная связь с прошлым, традиции. Вы согласны?
- Вполне, мистер Додд, но традиции традициям рознь. Не все из прошлого можно принять.
- Я бы не рискнул ставить вопрос столь декларативно. В отдельных частностях вы несомненно правы. Фашизм, например, одной рукой стремится насильственно воскресить кровавые обряды язычества, средневековую нетерпимость, а другой - разрушает драгоценное наследие европейского просвещения. Одни костры из книг чего стоят! Спору нет: опасно реанимировать мертвых чудовищ, но не менее гибельно навязывать повальное забвение. Рано или поздно цивилизация выродится в вынужденное сообщество объятых нетерпимостью питекантропов. В своем роде это тот же фашизм. Культурная, историческая беспамятность прямиком ведет к рабству и одичанию. Я не прав?
- Вы очень оригинально раскрываете мысль,- мгновенно отреагировал Суриц.
- Оригинально? - Додд понял, что русский стойко придерживается выжидательного нейтралитета. Рассчитывать на встречный шаг пока не приходилось.
- Ничто не проходит бесследно. Культ силы неизбежно выливается в милитаризм, национальная спесь - в расовую ненависть. Кризис гуманизма ощущается уже в международном масштабе. Вы не находите?
- Что вы конкретно имеете в виду? - осторожно поинтересовался Суриц.
- Многое... Капитулянтские тенденции, например, обнаружившиеся в некоторых странах. Растление духа проявляется в утрате воли к сопротивлению. Это, пожалуй, страшнее военного поражения,- с присущей ему логической плавностью Додд перешел к текущей политике.- Абиссинский негус разбит, но он не смирился. Я верю в конечное торжество справедливости.
- Я тоже, мистер Додд,- Суриц оживился и свободнее откинулся в кресле.- Советский Союз с тревогой и сочувствием следит за самоотверженной борьбой абиссинского народа.
- Вполне естественно. У России многовековые духовные связи с Абиссинией, древнейшей христианской страной. Я смотрю на эту войну как на прелюдию к мировому конфликту. Сначала огонь перекинется на Египет, затем, возможно, на Палестину и пойдет гулять, как по бикфордову шнуру... Между нами говоря, Муссолини, подражающий Цезарю, мало чем отличается от господина Гитлера, который заимствует планы Фридриха Барбароссы. Оба они плохо осведомлены, не в меру романтичны и в высшей степени жестоки... Я рад, что вам понравилось обращение президента, господин посол. Остановить войну могут только быстрые и согласованные усилия.
- Советское правительство готово немедленно установить сотрудничество с Лигой Наций в применении санкций против Италии,- Суриц метнул настороженный взгляд из-под опущенных век.- Насколько я знаю, Румыния также преисполнена готовности к решительным действиям... Но этого мало.
- К сожалению. Слишком сложное переплетение интересов.
- У меня была беседа с господином Понсе. Он дал понять, что боится, как бы поражение Муссолини не подтолкнуло Гитлера к захвату Австрии. В этом есть известная логика, хотя возможна и прямо противоположная точка зрения. Но мы не можем не считаться с позицией Франции.
- Разумеется, особенно теперь... Итало-германские разногласия по вопросу об Австрии, конечно, налицо, но я совершенно уверен, что это не приведет к серьезным противоречиям между обеими диктатурами. Искренне уважая господина Понсе, могу заметить, однако, что мнение посла далеко не всегда определяет позицию правительства. Уж нам с вами это известно. Всегда возможны неожиданные повороты.
- Многое будет зависеть от Англии.
- Насколько можно судить, переговоры, которые вел господин Литвинов, отличались конструктивностью... Не только здесь, как это видно из печати, но и в Варшаве не скрывают озабоченности.
- Совершенно напрасно. Мы твердо отстаиваем принцип коллективной безопасности.
- Лично я целиком и полностью это одобряю. Гитлер, а в его агрессивных устремлениях не приходится сомневаться, конечно же смотрит на вещи совершенно иначе.
Додд не стал развивать мысль, полагая, что такой человек, как Суриц, понимает все с полуслова. От Уайт Холла пока не приходится ждать решительных действий, а поляки дали втянуть себя в германскую мышеловку. Одно лишь имя Тухачевского действует на них, как красная тряпка на быка. Немудрено, что лондонские переговоры подлили масла в огонь.
- Спасибо за вашу откровенность, мистер Додд,- с чувством поблагодарил Суриц.
- Надеюсь, ваше правительство прекратит пропаганду в Соединенных Штатах? Смею уверить, она не приносит плодов. Давайте лучше сотрудничать в области торговли и в поддержании всеобщего мира. Мы - демократия, вы - коммунисты. Каждый народ вправе иметь ту форму правления, какая ему нравится, и не должен вмешиваться в дела других народов.
- В принципе это верно. Сделаю все от меня зависящее.
Простились почти сердечно, соединенные невеселой заботой.
- Домой, мистер Додд? - спросил шофер, предупредительно раскрыв дверцу.
Черный, сверкающий в вечерних огнях "бьюик" со звездно-полосатым флагом развернулся у Бранденбургских ворот.
По пути в резиденцию чуть было не случился инцидент. Спасло мастерство водителя. Машина проскочила в каком-нибудь сантиметре от неожиданно вылетевшего на перекресток мебельного фургона. "Сократилась безработица,- подумал посол,- у людей появились деньги на приличную обстановку. Зачем им война?"
8
Волны эфира, "молнии" телеграфа, белые стаи газет. Самолеты, поезда, пароходы. Через океаны и континенты. Ночью и днем, днем и ночью.
И день таит ночной кошмар, и ночь притворяется спящей. Озаренные площади, скользкие улочки в таинственном мерцании снега, выхлопы пара и музыки из ресторанных дверей. Льды под Каменным мостом откликаются на бой курантов дрожью огней. Фонарные ожерелья протянулись от Балчуга до Моховой и дальше - в тайну и неизвестность. Плавным изгибом - вдоль набережных Таганки и Парка культуры, прерывистыми зигзагами сквозь темень и пургу, заплутавшую в переулках Бутырского вала.
Шумят вокзалы, поспевает плавка в мартенах, метростроевцы откачивают из туннеля песчаную жижу, благоухает ванилью и шоколадом "Рот-Фронт". Жарко дышит дымящая ТЭЦ, мелькают колесики счетчиков, отдохнувшие следователи врубают свои лампы, просвечивающие насквозь.
Ночи Москвы - электрический пир пятилетки. Пунктиры света во мгле.
Выждав минуту, Поскребышев вошел в кабинет вслед за Сталиным и положил на стол запечатанный пакет от Ежова. Лысый, кругленький, он вкатился, как колобок, и так же бесшумно выкатился. Гимнастерка с пустыми, без знаков различия, петлицами придавала ему особо комичный вид. Сталин вскрыл плотный конверт, не тронув сургучных печатей. Стопка машинописных листов содержала подробный обзор иностранной печати, освещавшей визит замнаркома Тухачевского в Англию. На отдельных страницах были наклеены вырезки из "Правды" и "Красной звезды".
Обилие откликов неприятно поразило Сталина. Невольно создавалось впечатление, что вся международная политика заклинилась на одном Тухачевском. Восторги, опасения, несбыточные надежды. Немецкая пресса выражала нервическую тревогу, в Праге взахлеб превозносили возросшую мощь Красной Армии, французы и англичане спорили о будущей войне: ударные танковые корпуса, парашютный десант, штурмовая авиация.
И всюду он, Тухачевский. В эпицентре всех бурь.
За этим прозревалась огромная целенаправленная работа...
Пресса и в самом деле оказалась на редкость обильной. Особенно в сравнении с нарочито скупыми строчками советских газет. Второго февраля "Правда" перепечатала короткую выдержку из либеральной "Манчестер Гардиан":
"Из бесед между различными государственными деятелями, присутствовавшими на похоронах короля Георга V, наиболее знаменательными следует считать беседы с государственными деятелями СССР, хотя ничего нового не обсуждалось... Дружественные беседы, которые Тухачевский вел с рядом влиятельных лиц, могут, возможно, рассматриваться как знаменующие новый период в отношениях между Англией и СССР".
В последующие дни в газете появлялись лишь скупые, сугубо протокольные сообщения:
"Пражская печать о пребывании тт. Литвинова и Тухачевского в Лондоне". (Третье февраля.)
"Встреча тов. Тухачевского с начальником штаба военно-морских сил Англии". (Четвертое февраля.)
"Полпред СССР в Англии тов. Майский дал сегодня завтрак, на котором присутствовали английский военный министр Даф-Купер... Маршал Советского Союза тов. Тухачевский, советский военный атташе в Англии тов. Путна и др.". (Пятое февраля.)
И все, и более ни слова. Вплоть до заметки о возвращении наркома иностранных дел тов. Литвинова в Москву. Где Тухачевский, неясно: то ли прибыл вместе с Максимом Максимовичем, то ли продолжает оставаться в Лондоне, то ли отбыл оттуда в неведомом направлении. Кому следует, знают.
Жестко отмеренный на секретных весах рацион. Но и в капле воды отражается мир. Несколько капелек, выхваченных из нескончаемого потока вселенских новостей. Как проследить сокровенные их пути в планетарном круговороте типографской краски и канцелярских чернил? Трансмутации текучих стихий неподвластны людскому взору. Чистым невидимым паром восходят воды и плывут в облаках, бронзовеют навечно сухие чернила, и кровь, вобравшая соль океана, возвращает первозданную горечь обратно в моря.
Сообщения информационных агентств и радиоперехват были подвергнуты тщательному отбору. В окончательный обзор вошло только то, что могло так или иначе заинтересовать вождя. Общие места о перерождении советского режима и обострившейся борьбе за власть давались в кратком пересказе. Абзацами цитировались лишь наиболее характерные материалы. Первенство на сей раз было отдано не столько конкретным фактам, сколько рассуждениям о шансах на успех "советского кандидата в Наполеоны".
На фоне досужих гаданий насчет кремлевского переворота даже вполне невинные фразы приобретали зловещий подтекст. В том числе и перепечатанные "Правдой" кондовые обороты: "Ничего нового не обсуждалось", "Сердечность и откровенность с обеих сторон знаменуют новый период в отношениях". Единой капли бывает достаточно, чтобы подозрение превратилось в уверенность. Но вызревшее решение уже не нуждалось в подпитке. К общему итогу на счетах добавлялись еще две-три костяшки - только и всего. Лишний повод задуматься - не больше. В сущности, ничего нового, как в "Правде".
"Ничего нового?.. - анатомируя мысль, спросил Сталин.- Но разве новое не есть хорошо забытое старое? Невыкорчеванные подчистую корни, например? Двурушничества, предательства? И с кем, позволительно спросить, "откровенничать"? "Сердечность" с кем? Со злейшим врагом первого в мире социалистического государства?"
Множа вопросы, Сталин методично сводил их к одному-единственному ответу. Конечный вывод неявно предшествовал взаимоувязке посылок, подстраивал ее под себя. Поэтому все сходилось. Он сосредоточенно вчитывался в обзор, подчеркивая синим карандашом отдельные фразы и фамилии. Отложив последнюю страницу, раскрыл папку с разработками крупного политического процесса, который придется провести в две фазы. На сегодня это стало первоочередной задачей. Остальное могло обождать. Всему свой срок. "Хорошо ли это?- продолжал анализировать Сталин.- Неплохо. При нынешних условиях это действительно неплохо, так как одно должно вытекать из другого".
Он заново пробежал длинный перечень бывших оппозиционеров, пометил несколько фамилий и перенес их из второго списка в третий. Словно колышек вбил для грядущей стройки. Намечая подобные перестановки, он не только отрабатывал логику очередности, когда звено цепляется за звено, но и продумывал новые разветвления, подчас неожиданные. Такие решения не могли считаться окончательными. Диалектика жизни всегда вносила свои коррективы в умозрительную последовательность... Смирнов все' еще не дал показаний, но так или иначе его фамилия должна прозвучать. И еще какая-нибудь, пусть даже третьестепенная, но с дальним прицелом на армию. Порядок имен должен именно вытекать, причем самым естественным образом, по ходу дела. Словно круги по воде от внезапно упавшего камня.
Подбор подходящих кандидатур отнимает уйму драгоценного времени. Начинать всегда трудно. Только итоговый росчерк не требует длительных размышлений.
И в самом деле, окончательные решения вождь выносил без проволочки.
Однажды - это было двенадцатого декабря тридцать третьего года, незадолго до полуночи - он вместе с Председателем Совнаркома Молотовым подписал тридцать списков приговоренных по первой категории! Просмотр 3187 фамилий, среди которых встретилось немало знакомых, занял тогда не более часа. Чтобы проветрить мозги, спустились потом в кинозал и до утра гоняли комедийные фильмы.
На протяжении последних двух лет общее количество репрессированных стремительно возрастало, и память начала давать сбои. Работая как-то над очередным списком, Сталин добавил несколько новых имен, которые так и просились в схему, но вскоре выяснилось, что они вовсе не новые, а, наоборот, безвозвратно прошли по другому делу. Кажется, Ягода так и сказал: "безвозвратно". Нет ничего ошибочнее такого вывода. Уходят люди, но остаются дела. Бумаги переживают людей.