- Вы, Шрёпфер, забыли одно из основных правил вашей науки: сомневающийся всегда проиграет. Вы колеблетесь, снова. Ну, давайте еще раз обсудим все pro и contra моего предложения.
И как будто владелец этой комнаты был он, а не Шрёпфер, Морис жестом пригласил его сесть рядом с собой на диван.
- Имейте в виду, - сказал Морис, - крепостной человек наших русских студентов, поклонник Минны, чрезвычайный болтун. Он за бутылочкой бургундского, которым я умеючи его подпоил, выболтал, хвастаясь, что кружевной воротник для вашей тени Романуса на досуге вышивала Минна, а многоярусный парик заказан вами коллеге моему - парикмахеру Жоржу.
Морис внезапно и пристально глянул в большие серые глаза Шрёпфера, но тот, не смущаясь нимало, сказал:
- Только для профана собранные вами сведения могут быть предосудительны. Для Агриппы Неттесгеймского, например, они означают лишь шаг навстречу неведомым силам. Он рекомендует при вызове флюидических сил воссоздавать и атрибуты, свойственные данному лицу. Не воображайте, любезный Морис, что я вами пойман, - ведь мне ничего не стоит сделать перед неофитами научную интродукцию, коей будут оправданы какие угодно предварительные приготовления! Мне же персонально, как вам давно из бесед наших известно, важно только одно: узнать, насколько ускоряется одержимость воображения ученика моей волею, ежели я сам ускоряю деятельность его воображения в желаемом мной направлении. Единственно с этой целью и было приказано Алексису фиксировать портрет Романуса, а также прихватить на сегодняшний опыт своего приятеля, не прошедшего вовсе его подготовки. Мое наблюдение отметит разность в быстроте впечатлений их чувств. Повторяю, это ничуть не обман, это научный опыт, один из тех, которые продвигают познание наших неведомых сил.
Шрёпфер умолк с выработанным достоинством, а Морис, чуть улыбнувшись, миролюбиво сказал:
- Любезный Шрёпфер, до прихода ваших неофитов времени уже слишком мало, чтобы нам с вами еще пререкаться. Окончим скорей наше важное дело. Я не сомневаюсь нимало, что вами владеет жажда знания, как не сомневаюсь, что вы замените ваши алхимические опыты в этой убогой лаборатории опытами, поставленными в королевском дворце. С безграничным выполнением всех ваших заказов - вы достигнете успехов неслыханных. Для начала мне поручили передать вам некую часть талеров. Прочее вы получите от неизвестного замаскированного, который появится здесь ровно в полночь. Он же выведет вас вон из города и посадит в экипаж с прямым маршрутом - Берлин. Идет?
Морис выжидательно держал протянутый кошелек. Шрёпфер, нахохлившись, с головой, ушедшей в плечи, благодаря крутому носу и немигающим глазам еще сильней напоминал посаженного в клетку хищного кобчика. Его смуглое лицо потемнело, он, видимо, тяжко боролся с собой.
То манила его великолепная лаборатория, где, верил он, развернет крылья его творческий гений, то пугали слова Люллия о том, что, "делая золото, надо им уже обладать". Эти слова с яркостью молнии, внезапно прорезывавшей черную ночь, сейчас вдруг предстали ему в своем новом, иносказательном смысле, как обозначающие высокую чистоту воли. Всякая примесь своекорыстия при том особом напряжении всех сил, на которое его толкала жажда тайных познаний - он знал уже по многим примерам, - грозит нарушением равновесия, безумием и темным концом…
Морис сидел опустив глаза. Казалось, он не дышал, казалось, его вовсе не было в комнате. Рядом с Шрёпфером, как фатум, одна протянутая рука. В руке червонцы.
Грандиозная лаборатория с раскаленным горном, с ретортами, полными редкого сплава, дразнила мучительно. Умевший чаровать других, Шрёпфер, в свою очередь был сейчас сам как очарованный. Наконец он взял протянутый Морисом кошелек и положил его в свой карман.
- Я согласен, - сказал он беззвучно, - я уеду. Но зачем необходимо вам осрамить меня перед русским, который так мне поверил?
- Россия - не ваше поле действия, - уронил холодно Морис, - предоставьте ее другим, чьи цели совпадают с ее путями. Ваше поле действия - берлинский двор. Наследник уже вами заинтересован и вас ждет. Итак, Шрёпфер, окончательно, в последний раз решайте: проблематический успех в стране варваров без всякой поддержки с чьей-либо стороны (по крайнему вашему своеволию ведь вы не связаны ни с какой ложей) - или же постоянная материальная опора и бесспорность карьеры при дворе берлинском?
Минуту они молча смотрели друг на друга в упор понимающими глазами. Один предложение сделать посмел, другому предстояло предложение это принять.
- Если вы до конца взвесили, любезный Шрёпфер, - вымолвил наконец Морис, - то потрудитесь выдать мне… реквизит "тени Романуса".
Глаза Шрёпфера метнулись гневом, - вот-вот кобчик кинется и забьет, - но голос был без волнения:
- Хорошо, я вам выдам.
Шрёпфер постучал в дверь, скрытую под обоями. Дверь неслышно отворилась, из нее вышла Минна и, схватясь за передник двумя пальчиками, с обычной ужимкой присела.
- Что потребуется, gnädiger Herr?
- Подайте сюда вашу работу, многоярусный парик и вызовите ко мне из кофейни Базиля, - приказал Шрёпфер.
- Вызывать даже не надо, герр Шрёпфер, он тут давно ждет вместе со мной для примерки…
- Для примерки тени Романуса? - не утерпел, засмеявшись, Морис.
- Надо же было прикинуть на ком-нибудь аксессуары, - невозмутимо ответил Шрёпфер. - Этот Базиль подходящего роста.
Когда Минна ушла, Морис, веселясь, продолжал:
- Если бы знали вы, милый Шрёпфер, как Базилем-Романусом вы облегчили мне мое дело! О, за мной ничего не пропадет - услуга за услугу! Но признайтесь: ведь вы бы этого Базиля выдали за подлинник Романуса, в случае если б воображение ваших неофитов не оказалось на желаемой высоте.
- Я мог бы это сделать единственно по человеколюбию, из уважения к их неоправдавшимся надеждам, - наконец улыбнулся и Шрёпфер. - Меня лично, повторяю, в чем, надеюсь, и вы не сомневаетесь, интересовать могут не духи, а лишь научно поставленные опыты исследования влияний человеческой воли.
- Герр Шрёпфер, можно войти? - послышался за потайной дверью писк вежливой Минны.
Шрёпфер распахнул дверку, и перед Морисом предстала Минна, держа за руку Власия.
Выйдя из темного помещения в более светлое, Власий было зажмурился, потом протер глаза и признал Мориса. От презрения к неметчине он ничему здесь не удивлялся. Не любопытствуя вовсе, как попал в тайную лабораторию Морис, почитая его себе ровней, Власий заважничал немедленно и, как студенты при встречах, коротким взмахом рубанул рукой и промолвил, как думал, по-немецки:
- Ну, гут абенд!
- Карашо, Базили́, будем делать игра, - по-русски ответил Морис. - Faisons le jeu!
- Мне, я полагаю, делать здесь больше нечего, - сказал Шрёпфер Морису. - Я пройду в кабинет привести в порядок кое-какие дела. На стук в двери я выйду…
Шрёпфер вынул из шкафа великолепный, шитый золотом кафтан и камзол и прочее, что по чину полагалось роскошному бюргермейстеру. Он приказал Минне помочь Власию облачиться в эти доспехи и, не оборачиваясь, привычной гордой походкой, откинув назад голову, вышел из лаборатории.
Власий, в кружевах и шелках, расставив ноги, боялся двинуться с места. Морис за руку усадил его перед зеркалом, натянул ему многоярусный чернокудрый парик и, раскрыв коробку гримировальных карандашей, принялся ему омолаживать лицо.
Минна плескала в восторге ручками, бегала вокруг и приседала, снимая пушинки со щегольских туфель бюргермейстера.
- О, герр Базиль совсем молодой человек! Вы сам Купидон, герр Базиль.
- И ведь, сказать, совершенную пустяковину Морис насурмил, - хорошился перед зеркалом Власий, - прочее же все осталось как было. Собственное, сказать, натуральное естество.
- Теперь, Базили́, вам надо будет высыхать!
Морис дал в руки Власию веер, который раскопал в куче хлама в одном из шкафов.
- Вы не должны двигаться с кресла, Базили, пока я вам не скажу. Не то ваши свежие черные брови потекут по румянцу вашего нового красивого лица.
- Тоже выдумал - новое! И всего-то минуту пострекотал кисточкой…
- Минна, - позвал Морис, отойдя к окну, - у меня к вам серьезное дело.
- Я слушаю, что скажет мне герр Морис, я слушаю.
И Минна, как послушная собачка, уставилась в зрачки Мориса, сложив руки на фартуке.
- Минна, слушайте меня крайне внимательно и постарайтесь все передать, не напутав, вашему Базили. Скажите, что в России ему даны будут деньги, чтобы получить вольную и стать свободным человеком. Скажите, что ему даны будут деньги, чтобы вернуться обратно в Лейпциг и вместе с вами открыть здесь свою кофейню. Но все это при соблюдении следующих условий… Слушайте условия.
- О милосердный бог!
Морис для пущего вразумления Минны взял ее крепко за руку и, глядя в ее хитренькие васильковые глазки, медленно выбирая самые убедительные немецкие слова, произнес:
- Главное условие - это чтобы ваш Базили меня слушался беспрекословно.
- О герр Морис, он будет вас слушать, как самого господа бога!
- Вы скажете Базили, что вслед за русскими я скоро сам еду в Россию. Там я потребую, чтобы он ходил, куда я пошлю, и следил, за кем я ему укажу. Впрочем, служба его начинается сегодня. Служба его начинается сейчас… Когда русские, которые сюда в скором времени придут, начнут его расспрашивать, кто его так нарядил, то отвечать он должен так: молодое лицо сделал мне владелец кофейни Шрёпфер. Костюм и парик дал мне владелец кофейни Шрёпфер. Вы меня поняли?
Сохраняя интонацию и внушительность тона Мориса, Минна повторила:
- Прекрасный костюм и перрюке и лицо молодого Купидо - все это дал Базили герр Шрёпфер.
- Хорошо. В награду, повторяю, - вольная и кофейня. Идите, передайте, не путая.
Совершенно непостижимо, каким образом, не словами, а немецко-русскими интонациями и жестами, Минна принялась разъяснять Власию поручение Мориса. Однако она добралась до его сознания. Во всяком случае, Власий не замедлил понять, что получит вольную, ежели будет послушен Морису, как самому господу богу. А Морис уже не простой парикмахер, а царский. Приглашен-де самой царицей к себе в придворные, о чем уж пришла из Петербурга бумага. А как будет Морис теперь всегда при дворе, то нужда ему есть и в своем человеке. Морис русского языка не разумеет, знай лопочет по-своему. Долго ль нашептать кому на него, подвести. Словом, предложение Мориса уже было Власию самое натуральное дело… Когда же Морис подошел подтвердить посулы насчет вольной и кофейни, Власий, как был, в многоярусном парике и золотом шитом кафтане, бухнулся ему в ноги и завопил:
- Отец родной, Морисушка, да ужель это все не брехня?
Морис ласково поднял Власия, дал ему несколько талеров и сказал торжественно по-немецки, приглашая жестом Минну сделать Власию перевод языком любви.
- Вот, Базили, первый кирпич для здания вашей свободы, воздвигнуть которое будет зависеть всецело от вас. Но только, - погрозил пальцем Морис, - это совсем нельзя будет пропивать.
И для большей понятности, скрепляя приказ жестом, Морис пощелкал пальцами по глотке. Это Власий понял уже без всякого перевода и, налагая крестное знамение на вышитый мундир бюргермейстера, сказал клятвенно:
- Лопни утроба моя, не нарушу!
Когда Морис убедился, что все главные положения договора Власием так или иначе восприняты, он еще раз подтвердил первый урок сегодняшнего дня. Говорить своим барчукам, которых сейчас здесь увидит, говорить твердо, на все времена, одно и то же: парик и костюм для неизвестных причин надел на него содержатель кофейни Шрёпфер. Он же его нарумянил и насурмил.
- Отсохни рука, разрази гром, ежели когда проврусь! Да пусть меня…
Но Морис прекратил клятвы Власия, сказав через Минну, что времени очень мало. Надо еще Власию поучиться, как на троекратный стук в тайную дверь ему с должной важностью выходить.
Морис для примера сам сделал два раза торжественный выход из комнатушки и успокоился только, когда Власий передразнил его, припустив от себя еще пущего гонору.
- Отлично, Базили, - похвалил Морис, - и тс-с! Теперь не дышать, пока я не постучу трижды в дверь. Минхен, делайте ему компаний, чтобы он не заснул. Но и перрюк ему мять нельзя, понимаете?..
- О герр Морис… - застыдилась Минна, и, взяв опять Власия за руку, она скрылась с ним в комнатушке.
Скоро раздался стук в двери, понятный одному Морису. Он кинулся и открыл. Вошел Анджолини в черной маске.
- Ну, как дела? - спросил он шепотом Мориса.
- Шрёпфер пошел на все наши условия, - сказал Морис и прибавил громко: - Да вот он и сам.
Шрёпфер своей выработанной гордой походкой подошел к Анджолини и почтительно поклонился. В руках у него был дорожный чемодан. Как ни владел он собой, по непроизвольной судороге, дергавшей брови, можно было понять, как сильно он волновался.
- Вы пошли на все предложенные нами условия? - переспросил его Анджолини.
Шрёпфер еще раз молча поклонился.
Анджолини, не снимая маски, сказал:
- Это значит, что вы согласны на то, чтобы я вас арестовал в присутствии ваших неофитов, и вы обязуетесь беспрекословно последовать за мной?
- При исполнении, разумеется, и второй части сделанного мне предложения - возмещения с лихвой понесенных мною убытков, - сверкнул Шрёпфер дерзко глазами.
- Само собой разумеется. За последней заставой Лейпцига вы получите все ваши червонцы и коляску с лошадьми, которые отвезут вас в Берлин. Вас уже ждут там, - прибавил многозначительно Анджолини.
- У меня есть одна просьба, - сказал угрюмо Шрёпфер, - исполнить ее вам нетрудное дело, но для меня результаты немаловажны. Русские придут раньше немцев, - я бы просил, чтобы сцена моего ареста была разыграна только при русских.
- Охотно исполню вашу просьбу, - слегка качнул головой Анджолини, - тем более что мы готовы помочь вам процвести именно у немцев.
В дверь опять по-особенному постучали; Шрёпфер вспыхнул: "Это русские, это Алексис".
Он вдруг сильно побледнел и рванулся с выражением лица, какое бывает у человека, который внезапно одумался и хочет взять назад все вырванные у него обещания, чем бы это ему ни угрожало.
Но Морис тут же парализовал его опасное настроение. Он схватил Шрёпфера за руку, сжал ее до боли и с бешенством прошептал:
- Бросьте мальчишество! Перед вами двор кронпринца! Перед вами лаборатория, философский камень, перед вами Grand œuvre!
Шрёпфер сделал неимоверное усилие воли и вернул лицу спокойную, даже чуть презрительную мину. Ее почитал он наиболее подходящей для философа, который против воли подчиняется насилию. Такое выражение могло быть на лице Архимеда, когда грубый римский солдат испортил его чертежи. Стук в дверь повторился. Шрёпфер открыл дверь. Впустив Кутузова и Радищева, он тотчас наложил засов и нажал в стене какую-то невидимую пружину.
Вспыхнули многочисленные искусно скрытые светильни, и странное зрелище предстало глазам русских.
Обширная низкосводчатая комната полна была причудливых теней, бросаемых рыцарскими доспехами, скелетами, черепами, чучелами заморских птиц. Даже несколько высушенных и подвешенных к потолку крокодилов скалили многозубые пасти. Среди долгоносых стеклянных реторт, напоминавших чудовищ с картин, изображавших "искушение св. Антония", стояли две черные высокие фигуры в масках и перед ними, в большой шляпе, надвинутой на самые брови, гордо замкнутый Шрёпфер.
Пылкий Кутузов к нему кинулся:
- Вам что-либо угрожает? Что это значит?
Кутузова отвел властно рукой Анджолини и театрально сказал по-французски:
- Это значит, что содержатель кофейни Шрёпфер арестуется по приказу "неизвестных братьев". Это значит, что он должен немедленно следовать за мною. Вы повинуетесь? - спросил Анджолини, обращаясь к Шрёпферу.
- Да, я повинуюсь, - ответствовал твердо, не подымая глаз, Шрёпфер, и, уже не глянув на вошедших русских, Шрёпфер двинулся вслед за Анджолини. Пропустив его вперед, на самом пороге Анджолини обернулся и, вытянув руку по направлению Кутузова и Радищева, приказал Морису:
- А вы, дорогой брат, потрудитесь открыть глаза этим юношам, вовлеченным в обман.
Едва дверь за Шрёпфером и Анджолини захлопнулась, парикмахер снял с себя маску. У Радищева и Кутузова вырвалось единодушное - "Морис!"
- Да… Морис - таково было имя, которое надлежало носить мне всю эту зиму нашего с вами знакомства. Прошу и впредь, до особых обстоятельств, так меня именовать, - поклонился церемонно Морис. И, не давая друзьям опомниться, продолжал: - А сейчас разрешите, дорогой Алексис, дать вам окончательное, вещественное доказательство справедливости всех обвинений, возводимых мною на вашего учителя Шрёпфера. Тень бюргермейстера Романуса и в его отсутствие послушно предстанет перед вами.
Морис стукнул трижды в потайную дверь кольцом и нажал пружину. Светильни все, кроме большой, скрытой в потолке, погасли. Дверь тихонько распахнулась, и в таинственном полумраке, памятуя о важности движений, медлительно вышел под своды Власий-Романус.
Кутузов невольно попятился, недоумевая, - столь сходственной была в полумраке эта тень с портретом, им изучаемым. Однако сам "бюргермейстер" важного фасона внезапно не выдержал. От пыльного щекотания в носу он прегромко и многократно чихнул.
Тотчас Морис пустил гореть все светильники и со смехом скомандовал:
- Базили, снимайте ваш перрюк!
Тень тотчас скинула многоярусный парик, и перед друзьями предстал хорошо им знакомый дядька Ушаковых.
- Середович! - захохотал первый Радищев. - Ну с каких это, братец, пор ты ходишь в тенях?
- А вот и Минхен, - вывел за ручку из темной комнаты Морис. - Рекомендую - великая рукодельница. Воротник тени - ее вышивка.
- Морис, - воскликнул вне себя Кутузов, - во имя справедливости вы обязаны назвать себя! Вы обязаны назвать того, кто арестовал Шрёпфера.
- О, это все тот же человек в черном кафтане, которого вы искали со дня носорогова чуда, дорогой Алексис. Что же касается меня, я вам себя назову лишь при следующей нашей встрече. Я вам обещаю, что эта встреча будет весьма скоро. Она будет на вашей родине. А пока прошу вас запомнить одно только: я тот друг, который готов остеречь вас всегда от ложных увлечений… Теперь, мои дорогие, нам здесь делать больше нечего. Выйдемте отсюда. И прошу вас обоих, - Морис слегка поклонился Радищеву и Кутузову, - прошу не бранить злосчастную "тень бюргермейстера". Ведь не кто иной, как я сам, желая основательней вас разубедить, любезный Алексис, порекомендовал через Минну в подручные Шрёпферу нашего милого Базили.
Власий, считая, что наступила минута, когда ему надлежит выполнить урок сегодняшнего дня, завопил:
- Лопни глаза мои, ежели этот ферфлухтер немец не улещал меня на коленях подновить себе морду и напялить парик!