- Здравствуйте дядя Степан,- даже не улыбнувшись в ответ, Даша продолжала стоять чуть в стороне, терпеливо ожидая, когда отец закончить свои разговоры и уйдет. Дождавшись, она уже сама подошла к Степану.- Дядя Степан, можно вас спросить?
- Да, Дашенька,- Степан удивленно воззрился на девушку, не понимая, что она может у него спросить, ведь вопрос о ее приеме в походный лазарет они только что решили с ее отцом.
- Вы... вы не знаете, к Фокиным приходили какие-нибудь письма или известия от сына их... Володи?- голос Даши выдавал сильное волнение.
Степану было некогда разговаривать, он спешил завершить слияние местных добровольцев с его отрядом, что бы не мешкая идти дальше вдоль берега Иртыша на поселок Черемшанский. Потому он не прочувствовал ее настроение и ответил вполне буднично:
- Что... от Володи? Да нет. С самим Никитичем я виделся где-то еще в феврале месяце, так о сыне он ничего не говорил. Да, и какие сейчас могут быть известия, почта-то до сих пор по-хорошему не работает.
Так и не развеялись беспокойства Даши о любимом: что с ним, где он... жив ли? Но она не сомневалась, что Володя до конца будет воевать за то дело, которое для всех сибирских казаков считалось безоговорочно правым, а раз так, то и она хотела принять участие в этой борьбе.
Пополнившись в Мало-Красноярском, отряд двинулся дальше, и уже на исходе дня так же под восторженные приветствия вошел с поселок Черемшанский, где и заночевал. На следующий день, возросший за счет черемшанских добровольцев, отряд достиг Вороньего и тоже пополнился местными казаками. Следующими целями для восставших были Гусиная пристань и располагавшаяся за ней Усть-Бухтарма.
Никита Тимофеев после прихода в уезд регулярных красных войск и с ними новой советской администрации, не смог сделать успешной карьеры. Его заслуги как командира красного партизанского отряда в расчет не принимали. Бахметьев, на которого так рассчитывал Никита, что смог для него выхлопотать, так это пост командира небольшого гарнизона Гусиной пристани, хоть и важного в стратегическом отношении населенного пункта, но небольшого и далеко от уездного центра. Правда, там не вдалеке располагалась та самая деревня, в которой его летом девятнадцатого тамошние новоселы выдали казакам. Никита горел желанием рассчитаться, но даже этого он не мог себе позволить. Здесь он должен был взаимодействовать с командиром красного гарнизона в Усть-Бухтарме, так как своих подчиненных у него насчитывалось не более взвода. Но отношения с ним как-то сразу не заладились, о чем он и донес в уездный ревком своему покровителю Бахметьеву.
Доносил Тимофеев еще в июне, когда казалось, что все вокруг относительно спокойно. Но Павел Петрович, каким-то пятым чувством предвидел наступающий катаклизм. На заседании ревкома он, уже не имея такого сильного оппонента как Малышкин, сумел уговорить остальных членов комитета, чтобы командира Усть-Бухтарминского гарнизона заменить на другого, который сможет ладить и с Тимофеевым, и с казаками в самой станице. Этим командиром оказался некто Вальковский, красный командир из бывших прапорщиков, пришедший вместе с регулярными частями Красной армии.
Молодые командиры тех красных частей, что пришли в Усть-Каменогорск, не могли не удивиться, увидев, в каком относительно неплохом состоянии находятся, и город, и население. После сотен и тысяч верст, пройденных ими по голодной, разоренной стране, здесь они обнаружили почти позабытый мирный, схожий с довоенным мещанский уют. То, что при первом непродолжительном пришествии советской власти здесь не проводилось никаких особенных "силовых" акций, создало у местных богатеев, особо не замаравших себя сотрудничеством с белыми, некую иллюзию, что они вновь при большевиках не будут подвергаться преследованиям. Потому многие из них не бежали. И в самом деле, за что красные могли преследовать, например, средней руки купцов, не занимавшихся военными поставками, или тех же горных инженеров, или гражданских чиновников, занимавшихся "земляными" и "лесными" делами? Они остались в своих домах со своими семьями. Ну, а их дочери, местные барышни, не знавшие ни голода, ни прочих бедствий гражданской войны, как правило, и выглядели отменно, ну и, конечно, им в первую очередь нужны были женихи. Те, кто до того вышли замуж за белых офицеров, конечно, в основном ушли "в отступ", ну, а те кто остались... те стали искать женихов среди молодых красных командиров и, конечно, в первую очередь в цене были воспитанные с образованием, желательно бывшие офицеры. В Народном доме вновь стали устраиваться что-то типа балов, правда, именовались эти мероприятия уже народными гуляньями. На гуляньях, конечно, простолюдинки не могли конкурировать с одетыми в дорогие платья, обладающих женственными манерами, нежными руками и лицами, и в то же время видными статными барышнями. На таком гулянье и влюбился бывший прапорщик, а ныне красный командир Вальковский в дочь местного богатея, купца и домовладельца Костюрина.
Бывшего народовольца Костюрина, сослали в Усть-Каменогорск еще в восьмидесятых годах, но здесь произошло его полное перерождение, он разбогател, стал купцом и меценатом... Павел Петрович имел в свое время контакты и с Костюриным, и сейчас через него имел возможность воздействовать на остававшихся в городе "бывших", ну и конечно на зятя Костюрина. Таким образом, имея в Усть-Бухтарме и Гусиной пристани такие связанные с ним фигуры, как бывший станичный атаман и командиры двух гарнизонов, Павел Петрович, мог серьезно влиять на тамошние события. Более всего он хотел удержать усть-бухтарминских казаков от выступления против советской власти. Потому, перед отъездом Вальковского в станицу он встретился с ним и ненавязчиво посоветовал, как тому себя вести в Усть-Бухтарме, намекнул что в случае усложнения обстановки не мешало бы обратиться к бывшему станичному атаману, который может помочь...
Сводный отряд, включавший мобилизованных коммунистов из окрестных деревень, гарнизона Гусиной пристани, подкрепление прибывшее из усть-бухтарминской крепости... Этот отряд под командованием Тимофеева выступил из Гусиной пристани в направлении поселка Ворньего. Никита рвался в бой. Ему казалось, что если он разобьет колонну восставших, то это даст ему ту самую славу, которой он, командуя красными партизанами, так толком и не добился. И тогда его уже наверняка выдвинут на пост более значимый, чем командование ничтожным гарнизоном. Почему-то он не сомневался в успехе, хотя его сводный отряд насчитывал менее сотни человек, и состоял наполовину из мобилизованных членов комячеек, которые всю гражданскую войну просидели по заимкам, прячась от колчаковской мобилизации, а гарнизон Гусиной пристани, это его же бывшие партизаны, "горные орлы", которые имели опыт боев, типа "нападение из засад". Таким образом к встречному бою оказались готовы только красноармейцы из присланного Вальковским из Усть-Бухтармы взвода, который должен был укрепить силы Тимофеева. Не учитывал Никита, что казаков втрое больше, и что почти все они с четырнадцатого года воевали, либо на Германском фронте, либо в колчаковских войсках, а немало и там и там. Ну и главное, вел их не случайно вынесенный митинговой волной человек, а выслужившийся у Анненкова за умение руководить боевыми подразделениями в сотники из вахмистров Степан Решетников.
- Егор Иваныч, я тебе проводника дам, бери своих казачков, и он вас горными тропами проведет. Пока мы красных боем свяжем, ты к ним в тыл выйдешь,- поставил перед Щербаковым задачу Степан.
Будучи на восемь лет старше Степана, Щербаков понимал, что его опыт германской войны не годится для войны гражданской, который как раз и имел Степан. Потому он безоговорочно повиновался, только уточнил некоторые детали:
- Думаю всем нам идти лучше пешими, иначе заметят. Как выйдем в тыл и займем удобную позицию, дадим вам знать, а вы атакуйте и на нас их гоните. Я те места и без проводника знаю, там есть узкое место между рекой и скалами, там мы и заляжем...
Потом он пошел в лазарет, вызвал дочь:
- В бой я иду Даша. Если что, бери братьев и уходите за границу. Там ищите Решетниковых Ивана и Полину. Я у Степана узнавал, они туда ушли... они должны помочь. Может и тебе Бог поможет, найти своего Володьку...
Повстанцы благодаря хорошему знанию местности и лазутчикам, отследили движение красного отряда, и встретили его в пяти верстах от поселка Вороньего. Завязалась перестрелка, длившаяся более трех часов. У красных имелось много боеприпасов и Тимофеев, видя, что казаки на три их выстрела отвечают одним, уверовал, что нанес противнику большой урон и повел свои два конных взвода в атаку, надеясь опрокинуть противника и на его плечах ворваться в Вороний. Степан только этого и ждал. Встречный удар казачьей конной лавы, куда более многочисленной, завершился сабельной сшибкой, где преимущество красных в огневой мощи было нивелировано и перекрыто численным превосходством и более искусным владением казаками шашкой и конем... Вслед за конными и весь сводный отряд был опрокинут, красные обратились в бегство. Их гнали до условленного места, где засели люди Щербакова. Здесь начался форменный расстрел, из девяноста с лишком человек сводного отряда уйти удалось только двум красноармейцам из усть-бухтарминского гарнизона, они сумели уплыть на рыбацкой лодке вниз по Иртышу. Пленных не брали, раненых тут же добивали. Среди убитых обнаружили и тело бывшего командира партизанского отряда "Красных горных орлов" Никиты Тимофеева. Егор Иванович с удивлением опознал в нем того человека, которого он со своими казаками из самоохранной сотни год назад поймал в Селезневке и потом этапировал в усть-бухтарминскую крепость.
Повстанцы тоже понесли потери. Потому сразу наступать на Гусиную и Усть-Бухтарму они не могли. Пришлось вернуться в Вороний, чтобы похоронить убитых, которых оказалось шестнадцать человек и распределить по домам тяжелораненых. Легкораненых наскоро лечили в лазарете бывший полковой фельдшер и несколько сестер милосердия. Даша хоть и изучала в гимназии это ремесло, и, как и все гимназистки, даже недолго стажировалась в госпитале при штабе 3-го отдела, но по-настоящему впервые столкнулась с такой тяжелой и грязной работой. Она едва не упала в обморок при виде рваных ран, крови, развороченных кишок... За весь тот день улыбка единственный раз появилась на ее лице, когда она узнала, что отец вернулся из боя живой и даже не раненый. Ночью, намучавшись и настрадавшись за день, она спала как убитая. Ее лицо озаряло выражение безмерного счастья. Эту улыбку увидел Егор Иванович, зашедший около полуночи посмотреть, как устроилась дочь в доме отведенном для медперсонала. Он лишь покачал головой, не понимаю чему она может так радоваться во сне, но будить не стал, тихо вышел... Конечно, у Даши было очередное "свидание" с Володей. Он обнимал ее, она ощущала его руки и замирала... Девушки в шестнадцать лет мечтают о любви, ждут ее, они любят и во сне.
Разгром отряда Тимофеева стал сигналом для уездной и губернской власти. В уездном ревкоме осознали, что восстание в Большенарымском дело нешуточное. К 18 июля объявили о свержении советской власти и присоединении к восставшим десять казачьих поселков Бухтарминской линии. Но во всех них вместе взятых населения было примерно столько же, сколько в одной Усть-Бухтарме. Дальнейшее развитие восстания не имело перспективы без присоединения к нему казаков из головной станицы. Понимали это и советские уездные руководители, и в первую очередь конечно, Павел Петрович Бахметьев. По его настоянию телеграфом передали экстренное предписание командиру усть-бухтарминского гарнизона Вальковскому. В телеграмме говорилось: любыми способами удержать усть-бухтарминских казаков от выступления в помощь восставшим. Павел Петрович в самом тексте телеграммы как бы давал зятю Костюрина разрешение на то, что не мог "отстучать" официально, но говорил ему при инструктаже - срочно связаться с бывшим станичным атаманом Фокиным и просить его помощи.
10
Когда из ревкома пришли за Тихоном Никитичем, сердце Домны Терентьевны сжалось. За последнее время бывшая атаманша вообще "сжалась", и из роскошной и царственной женщины превращалась в пугающуюся любого шороха, осунувшуюся жалкую бабку, на которой неопрятно обвисали ее прежние платья, кофты и юбки, ставшие ей большими. Тихон Никитич успокоил жену:
- Не бойся Домнушка, они меня вряд ли арестуют, я им сейчас очень нужен... Не так ли, Семен?- спросил он у присланного за ним члена станичной комьячейки, еще одного из тех немногих казаков сумевших во всех последних войнах отсидеться дома, к тому же одного из самых бедных в станице. Эти "качества" и предопределили его членство в комьячейке, когда один из самых захудалых казачишек из "ничем", вдруг, становится в некотором роде "всем".
- Не знаю я Тихон Никитич... я что, я человек маленький, меня послали, я пошел. Там тебе все обскажут...
В бывшем станичном правлении, в бывшем атаманском кабинете стоял крепкий махорочный смрад, на грязном полу окурки и растертые плевки.
- Присаживайтесь гражданин Фокин,- указал на облезлую табуретку, сидящий за его столом новый начальник гарнизона Вальковский, в френче, перетянутый ремнями портупеи и с кобурой оттянутой пистолетом.
К бывшему станичному атаману тридцатилетний Вальковский специально обращался строго официально, так как очень боялся, что его обвинят в заигрывании с "бывшими", и в очередной раз укажут на его собственное не вполне пролетарское происхождение и офицерское прошлое. Но сейчас у начальника гарнизона сложилось крайне незавидное положение, и ему ничего не оставалось, как воспользоваться "зашифрованным" в руководящей телеграмме из уездного ревкома советом прибегнуть к помощи бывшего станичного атамана. Но сделать это надо так, чтобы не показать всей отчаянности ситуации. А ситуация была... У Вальковского наличных сил не набиралось даже на пол роты. После гибели взвода, опрометчиво посланного им на помощь Тимофееву, у него оставалось всего два взвода и один пулемет. Потому, он срочно созвал всех членов местной комъячейки и зачитал телеграмму из уезда, о недопущении ни в коем случае выступления местных казаков против советской власти. Он же и предложил вызвать на заседание ревкома бывшего атамана, что было воспринято с единодушным одобрением...
Тихон Никитич с грустной усмешкой оглядел кабинет, некогда такой чистый... Сейчас даже стекла в оконной раме тусклые, грязные, засиженные мухами, из углов тянуло какой-то затхлостью, а солнечные лучи "наглядно" прорезали, стоящую в воздухе плотную пыль. Впрочем, тесно сидевшие вдоль стены коммунисты, как свежеиспеченные местные, так и пришлые этого всего не замечали. Они напряженно думали совсем о другом: если без малого тысяча казаков разного возраста, проживающих сейчас в станице выроют спрятанные винтовки и шашки, тогда от трех взводов красного гарнизона, останутся, как говорится, пух да перья, а их, коммунистов, жизни цена будет ломаный грош. А тут еще разнесся слух, что восставшими, идущими от Вороньего командует Степан Решетников. Этот, конечно, не пощадит никаких коммунистов, даже местных, которые всего-то и хотели примазаться к новой власти, чтобы иметь положенные членам комъячейки льготы, чтобы в их хозяйствах не проводили продразверстку. Понимали они, кто осознанно, кто интуитивно, что сейчас их судьба во многом зависят от бывшего станичного атамана.
- Мы вас вот зачем позвали,- начал говорить Вальковский,- нам известно, что при Колчаке, в вашу бытность местным атаманом, вы стремились избегать кровопролития, и все спорные вопросы старались решать миром. Не так ли?
- Да, я всегда стоял против братоубийства, и делал все от меня зависящее, чтобы в округе лилось как можно меньше крови. Но я думаю, господа...- Тихон Никитич запнулся и настороженно оглядел членов ревкома, как они отреагируют на "господ", вырвавшееся у него самопроизвольно, по привычке. Но те не шелохнулись, продолжая его напряженно слушать.- Так вот, давайте ближе к делу, что вы от меня хотите?- Тихон Никитич замолчал и, не сдержавшись, скривился от вдыхаемого пыльно-махорочного воздуха.
- Да, это вы верно говорите. Церемонии сейчас разводить некогда,- рубанул воздух ладонью, и скрипнул ремнями портупеи Вальковский.- Вы, конечно, в курсе, что в Большенарымском мятеж и там свержена советская власть. Часть мятежников во главе с вашим одностаничником, анненковским офицером, сотником Решетниковым захватили поселки Малокрасноярский, Черемшанский, Вороньий и сейчас готовятся наступать на Гусиную пристань и Усть-Бухтарму. Нам стало известно, что в станице также активизировались контрреволюционные элементы, которые готовят восстание против советской власти. Вы человек разумный, среди казаков пользуетесь большим авторитетом. Вы не можете не понимать, что если даже Решетников с помощью мятежа местных казаков и возьмет станицу, даже перебьет, перевешает всех нас, коммунистов,- Вальковский невольно, исподлобья посмотрел на явно трусящих и ежащихся от его слов членов ревкома...- его все одно рано или поздно разобьют. В общем, мы предлагаем вам помочь как советской власти, так и своим одностаничникам,- Вальковский замолчал, уперев взгляд в Тихона Никитича, ожидая его ответа. Остальные коммунисты тоже все как один обратили свои безмолвные взгляды на бывшего атамана.
- И как же это, господа, или, извините, товарищи, я вам помогу?- после некоторого раздумья спросил Тихон Никитич, хотя, конечно, понимал, чего именно хотят от него.
- Вы должны выступить на общем собрании и разъяснить казакам, что их всех ждет в случае поддержки мятежа.
В кабинете повисло тягостное молчание. И если Вальковский, человек не раз смотревший смерти в глаза, сохранял внешнее спокойствие, то большинство прочих заметно нервничали, явно опасаясь, что бывший атаман откажется сотрудничать.
- Нет... ни на каком собрании я выступать не буду,- наконец, ответил Тихон Никитич
- Вы что же, отказываетесь нам помочь!?- в голосе начальника гарнизона "звякнул" металл.
- Нет, не отказываюсь. Только боюсь добровольно на этот ваш митинг, никто не придет, а что-то втолковывать насильно согнанным людям... Да и голос у меня не настолько громкий, боюсь те, что подальше стоять будут не разберут и не поймут, что я буду говорить. Я предлагаю другое.
- Что же?- с интересом спросил заметно воспрявший духом Вальковский.
- Думаю, раньше чем с завтрашнего утра те казаки, что тимофеевский отряд разбили, не выступят...- Тихон Никитич чуть усмехнулся, дескать, хоть вы и не говорите об этом, но всем уже известно о бое произошедшем всего в пятнадцати верстах от станицы.- Потому, господа, я сам обойду несколько домов и поговорю с казаками, со стариками... Попробую их уговорить не подниматься...
- Ну что вы? Сколько дворов так вы успеете обойти, в станице же их больше шестисот,- возразил Вальковский.
- Товарищ Вальковский... тут это... такое дело, Тихон Никитич прав. Всех обходить и не надо, достаточно и десятка дворов. Тут же многие родня друг дружке. Так что те, кого он уговорит, сразу же за собой других потянут, те третьих. А в простом разговоре он скорее все разобъяснит, Никитич, он это умеет... Пусть делает как хочет, может в самом деле толк выйдет,- высказал общее мнение членов ревкома бывший батрак-новосел, живший с семьей в станице уже лет десять и кочевавший от одного хозяина к другому, и вот дождавшемуся, так сказать, "своего часа".
- Ну что ж попробуйте, если вам кажется, что так будет лучше,- не очень уверенно согласился Вальковский.